С. И. Сычугов Записки Бурсака Редакция, предисловие и примечания С. Л. Штрайха
|
Скачать 2.9 Mb.
|
Предчувствие мое сбылось в тот же вечер. Не прошло и часу со времени расставанья моего с родителями, как я, в качестве новичка, по требованиям бурсацкого кодекса, должен был испытать так называемую вселенскую смазь. Несколько великовозрастных бурсаков накинули на меня какую-то грязную хламиду, и пошла работа и ладонями, и кулаками. Не подготовившись к нападению и не имея понятия о грубых бурсацких порядках, я был пойман врасплох и порядочно поколочен уже, пока, наконец, и сам пустил в ход свою ловкость и силу. И как только я одного верзилу - парня лет 16—17 удачно сбил с ног, смазь прекратилась, и я сразу же завоевал уважение товарищей. Оказалось, что полетевший от моего кулака великовозрастный парнюга считался в классе первым силачом. В тот же еще вечер он предложил мне дружить с ним, но, по обычной своей нерешительности, предложения я не принял, хотя и не отказал ему совсем. Однако описывать все детали бурсацкой моей жизни я не буду: *я не обладаю даром выражаться лаконично, не умею в нескольких ярких словах нарисовать рельефно какую-либо картину. Описывать же так, как я привык, - это значит, что я должен исписать целые стопы бумаги. А потому я дам тебе практичный совет, если только ты серьезно интересуешься бурсою 40-х и 50-х годов. Ты, вероятно, во время студенчества * читал «Очерки бурсы», соч. Помяловского, и, конечно, все перезабыл. Прочти эту книгу, еще раз скажешь мне: «спасибо»; книга сама по себе крайне поучительна. Только во время чтения не забывай, что Помяловский описывает петербургскую бурсу, я же жил в бурсе вятской, от которой до бога высоко, а до царя далеко. Начальники и учителя питерской бурсы имели основание побаиваться нечаянного приезда какой-либо высокопоставленной особы и потому немного хотя сдерживались, да и учителя там, несомненно, были подельнее. У нас же они совсем, во всю русскую ширь, разнуздали свои зверские инстинкты и свирепствовали, сколько их душенька хотела. Значит, если ты пожелаешь составить понятие, какие мытарства я вынес, то безобразия, изображенные Помяловским, возвысь в квадрат, - и картина выйдет верная. В качественном же отношении бурсы разных губерний мало отличались друг от друга. Здесь я скажу лишь о тех сторонах нашей жизни, которые не затронуты Помяловским. Семинария и духовное училище составляли два особые учебные заведения, имели особые управления и особый учительский персонал. В семинарии преподаватели были из академиков7, а в училище - из кончивших семинарию; поэтому, вероятно, в первой обращение с учениками было далеко мягче. Да и самые порядки в этих заведениях были неодинаковы. В училище утренний класс продолжался с 8 ч. до 12, а послеобеденный с часу до 3—4. Утром без перерыва 4 часа сидел один учитель; он иногда дремал в классе, особенно после обеда. Зимой учение начиналось и кончалось впотьмах. В семинарии же класс не продолжался более 2 ч., да и учителя менялись чрез 1—2 часа. Продолжительность всего учебного курса равнялась 12 годам (6 в училище и столько же в семинарии). В каждом классе нужно было сидеть 2 года. Первый класс называли инфима; 2-й - грамматика; 3-й - синтаксис; в семинарии же 1-й класс назывался реторикою; 2-й - философиею и 3-й, последний - богословием. После этих общих замечаний перехожу к рассказу о своей училищной жизни, или, точнее, тех ее моментах, которые оставили в моей душе глубокие следы, отчасти заглушив, отчасти же вырвав с корнем те добрые ростки, которые были выхолены домашним воспитанием. На другой день по поступлении в училище явился учительский персонал и на скорую руку произвел опять нечто вроде экзамена для того, вероятно, чтобы определить, какое место мы, новички (нас поступивших прямо во 2-й класс было только двое), должны занимать в классе. Места у нас занимали по успехам, а эти последние определялись чорт знает как. Я получил второе место, первое же не мог занять ни под каким видом, ибо оно с первого еще класса отдано было сыну смотрителя. По уходе ареопага учитель назначил меня авдитором. Обязанность этого чина состояла в том, чтоб он каждое утро прослушивал уроки пяти своих товарищей и выставлял им отметки в нотате, которою называлась тетрадь, заготовленная на целый месяц, испещренная клетками для отметок и вмещающая в себе список всех учеников. Отметки были таковы: sc - т. е. sciens; er - errans; nt - nоn totum и ns—nesciens8. Нотата хранилась у первого ученика, называвшегося цензором, в нее до 8 ч. обязательно все авдиторы должны были внести отметки. В 8 ч. являлся учитель; ему цензор подавал нотату, и все, получившие nt и ns, отправлялись к порогу, где их с особым удовольствием ожидали палачи - тоже товарищи, но только сидевшие в камчатке и решившие не заглядывать ни в какой учебник. Были, впрочем, любители посечь товарищей и из хороших учеников. Такие уж жестокие тогда были нравы! Розги или лозы заготовлялись патентованными палачами в училищном саду из березовых прутьев, и кроме того еще каждую осень, в виду большого на них расхода, покупалось их несколько возов. Лозы представляли из себя пучки связанных прутьев, пальца в 2 - 3 толщины и 4 - 5 четв. длины. Их палачи-артисты перед классом смачивали водою и распаривали в печках, чтобы сечение было чувствительнее. Опытные палачи, если особенно приводилось им сечь врагов или просто нелюбимых товарищей, с 1—2-х ударов доставали кровь. Сечение производилось или одним или двумя палачами; в самом процессе еще участвовали так называемые держатели рук, ног, головы. Когда, по соображениям начальства, нужно было сечь до полусмерти, тогда призывались 2 служителя - мужики с тяжелыми, обыкновенно, руками; но это было уже не сечение, а истязание в высшей степени. И вот на 3-й день моей бурсацкой жизни мне пришлось видеть с ужасом и каким-то оцепенением, как по приказу учителя человек 15—20 были высечены большею частию до крови, иные из них получили не менее 40 лоз. В классе стоял какой-то адский гомон: один стонет, другой всхлипывает, третий кричит благим матом; четвертый пронзительно визжит; к этим тяжелым звукам присоединяется еще свист лоз. И вся эта вакханалия продолжается 1 1/2 - 2 часа. Но на этом для меня пытка не кончилась. Объяснения уроков нашими учителями не практиковались. 4 часа, назначенные для класса, распределялись так: 1 - 2 часа уделялись на порку, согласно отметкам нотаты; вторая половина посвящалась спрашиванию тех, у кого стояли: sc и ег, и только минут за 5 до 12 час. учитель в учебнике ногтем проводил две черты, приговаривая: „от сих и до сих". Когда кончилась порка, учитель вызвал на средину класса меня и спросил урок, который я ответил безошибочно, - из слова в слово, как у нас выражались. Я получил похвалу и начал понемногу приходить в нормальное состояние после того потрясения, которое произвела на меня порка товарищей. Но на беду мою вскоре был вызван один из моих подъавдиторных, которому я поставил в нотате sc. Правда, он ошибался в уроке, но уж чуть не со слезами упрашивал меня поставить ему sc, обещая подзубрить его. Я умилосердился и поверил обещанию. Вызванный ученик начал путаться, а когда учитель закричал на него и стал изливать целый поток бранных слов, он и совсем опешил. Сделаю здесь маленькое отступление. 99% учили уроки, не понимая их смысла. Возьму для примера фразу: един бог во святой троице. Зубрение происходит так: заткнув пальцами уши, ученик начинает вслух бормотать: един, един, един, бог, бог, бог, бог, един бог, един бог и так далее до нескольких десятков раз. Зубрение это главным образом происходило во время мест. Так называлось время от 5 до 8 ч. вечера, назначенное для приготовления уроков к следующему дню. Малоспособные вставали еще нарочно рано утром и продолжали бессмысленное зубрение до самого отчета в уроке авдитору. При такой системе сплошь и рядом случалось, что ученик ответит авдитору прекрасно, а пред учителем, если последний особенно грозно посмотрит или крикнет на него, стоит столб столбом. Причину этого учитель не будет, конечно, искать в своей бестолковости и вообще в отсутствии даже и следов разумности в системе преподавания; он накидывается с кулаками на авдитора, - и благо еще последнему, если дело для него кончится 2 - 3-мя затрещинами. Несравненно чаще авдитору приходится расплачиваться подороже. Так на этот раз было и со мною. Учитель с пеною у рта накинулся на меня, осыпал бранью и, схватив за волосы, потащил к порогу, где производилась экзекуция (кстати скажу: к этому учителю отец не водил меня и, значит, кредитки ему не всучил). „Нуте - ка, поучите, вы, держатели, новичка, как надо раз- деваться". Быстро стащили с меня брюки, положили их под голову и крепко притиснули меня к полу. Должность палача возложена была на этот раз на ученика, из-за которого я должен был страдать. Он был не новичок и, вероятно, практиковался уже в порке товарищей. По крайней мере, первый удар розгою вызвал такую (вероятно, с непривычки) жестокую боль, что я вскочил на ноги, как ужаленный. Число держателей увеличили и началась средней силы порка (дали мне не более 30 розог). По окончании порки я получаю приказ разрисовать марфутку у моего палача. Этот бесподобный в своем роде обычай взаимной порки едва ли существовал где-либо, кроме вятской бурсы. У нас были два учителя, которые во время этого взаимного обучения требовали еще, чтоб палач преподавал наказуемому правила педагогической морали. Так палач - авдитор при каждом ударе должен был говорить: учись хорошенько и меня под розги не подводи; когда же роли менялись и на полу лежал авдитор, то его палач покрикивал: не фальши! Не правда ли, разумная педагогика! Роль истязуемого, благодаря грубому насилию, я поневоле выполнил, но когда выпала на мою долю почетная профессия палача, я не выдержал, со мною случился обморок. Товарищи говорили после, что перед падением на пол я каким-то ужасно диким голосом прохрипел: убить меня вы можете, но я бить никого не буду. Должно быть этот казус на этого учителя, а через него и на других наших педагогов произвел впечатление: меня мои подъавдиторные много раз драли, но я никогда не получал приказания быть заплечных дел мастером. Итак, 3-го сентября 1850, г. совершилось кровавое бурсацкое крещение! Памятно же это число было для меня! Кажется, на другой же день или через день я получил порку от другого учителя и опять по такому же поводу. Только эта порка была потяжелее, так как мой подъавдиторный палач был из великовозрастных верзил, да и учитель, который ее назначил, желал, вероятно, поскорее и порадикальнее расплатиться с отцом за полученную кредитку. Затем порки стали повторяться чуть не ежедневно. Не легки были физические страдания, но они были для меня просто пустячками сравнительно с моими нравственными страданиями. Иногда я целые ночи проводил в слезах. Учителей, самое училище, да и большинство товарищей я возненавидел от всей души. Учителя это, вероятно, заметили и стали драть меня напропалую, так что струпья на ягодицах составляли обыденное явление. Более всего меня возмущало то, что я никак своим детским умишком не мог постичь, за что меня безжалостно бранят, бьют и секут. Учиться я продолжал пока еще хорошо; в шалостях, по крайней мере крупных, участия не принимал. Повидимому, вся вина моя заключалась в том, что я дома был хорошо подготовлен и, отвечая урок, вставлял в него кое-что слышанное от деда и чего в учебнике не было и потом еще я отвечал не из слова в слово. Обыкновенно тотчас после ответа учитель зарычит: а, ты опять умничать, даст затрещину и пошлет к порогу. Много томился и страдал я еще от безделья. Кроме учебников, которые в духовных заведениях были из рук вон плохи, никаких книг для чтения не полагалось. Как я сказал, 3 часа вечером назначались на приготовление уроков, которые я, при счастливой памяти и при нажитом дома уменьи готовить их без зубрежки, а с толком, прекрасно выучивал в 1/2 часа. Что же было делать остальные 2 1/2 часа? И я давал волю своему воображению, которое, не сдерживаясь рассудком, питало во всевозможных сферах. Работал кое-как и мой маленький умишко, который все чаще и чаще стал останавливаться на мысли, что учиться, по крайней мере в бурсе, не стоит, что будь хотя семи пядей во лбу, а учитель все-таки высечет, если только захочет. К моему великому горю, никто из моих товарищей не возбуждал моей симпатии. Все они, за исключением лишь одного вместе со мною поступившего прямо во 2-й класс мальчика, тупого и вялого, пробыли в бурсе уже два года и успели вдоволь проникнуться всеми ее мерзо-пакостями. Более же всего отталкивал меня от них безобразнейший цинизм: я не мог без отвращения слышать постоянную, служившую как бы украшением их речи, матерщину; чуть не ежедневно слыхал, как один мальчик уговаривал другого смазливенького за кусок булки удовлетворить противоестественную его похоть мужеложства; нередко этот ужасающий порок видал я и на деле, во время часто проводимых мною в мечтаниях бессонных ночей. Едва не половина учеников занималась педерастией даже во время классов. Мало этого. Рассказывали, и кажется не без основания, что в мое время были два учителя, которые красивых учеников приглашали к себе для мужеложства. Мое целомудренное чувство отказывалось верить этому невероятному слуху. Но были факты, которые и невероятное делали почти верным. Например, один учитель, когда нужно бывало посечь его любимца, сам брал из рук палача лозу и ею только слегка поглаживал его марфутку, плотоядно взглядывая на нее, и приговаривал: для нежного мальчика и этого довольно. Вот для окаянного, т. е. меня, и двух лоз мало. Кстати скажу здесь о прозвищах, которые были даны мне. Товарищи называли меня башкой за блестящие ответы на поверочном приемном экзамене. Как я в начале своей бурсацкой жизни не долюбливал товарищей и сторонился от них, так и они платили мне тою же монетою, хотя наружно и относились ко мне, как к недурно развитому физически и нравственно, с некоторым уважением. А один случай заставил их и полюбить меня искренно, по крайней мере большинство их. Прошло, сколько помню, уже около двух месяцев моей бурсацкой каторги. Несмотря на антипатию к ученью, учителям и разным нелепым порядкам, несмотря на зародившуюся мысль, что учиться не стоит, я все-таки еще оставался нравственным мальчиком и хорошим учеником. К этому более всего обязывало меня письмо деда, в котором он просил меня не переставать доставлять ему удовольствие, тем более, что смерть его близка, что у него началась водянка. Я не мог не исполнить желания деда. Раз учитель-поп, по случаю обедни, запоздал в класс часа на два. От безделья у нас началось чистое столпотворение вавилонское: едва не каждый дурил, сообразно своим наклонностям и уменью. Невообразимый шум нашего класса заставил одновременно прекратить на время уроки одного учителя и инспектора, жестокого человека, которые оба и явились в наш класс с пеною у рта и крикнули: розог! Взбесил их не столько шум, сколько крупная брань по адресу инспектора, которую он, вероятно, слышал. Первого ученика не было в классе, и цензорские обязанности лежали на мне. Поэтому на меня, главным образом, и обрушился гнев начальства. На обыкновенный в таких случаях вопрос: кто шумел и кричал, - я дал обычный ответ: все. Вслед за сим благословляющая именем бога мира и любви рука о. инспектора вцепилась в мое ухо и безжалостно потащила на бурсацкое лобное место. Дали мне розог 15 - 20, и я вынес их, не издав ни единого звука и гордо сознавая, что я страдаю за „всех". Но оказалось, что это были еще только листочки, ягодки же предстояли впереди. Едва я добрался до своего цензорского места, как рассвирепевший инспектор предлагает новый вопрос: а кто перед самым моим приходом ругался по - матерно. Сказать: все или не знаю - я не мог, потому что любовь к правде не успели еще выбить из меня. Я и ответил: мои тятенька и дедушка говорили, что быть фискалом и доносчиком на товарищей нехорошо и гнусно; я не скажу, кто ругался. - Так ты не скажешь?! - прорычал озверевший батька. - Не скажу. - Посмотрим! Двух служителей! - прошипел он, и его рука начала снова разгуливать по моей голове и спине до той поры, пока я не дошел до места порки. Явились служители, и началось настоящее истязание. Озверел должно быть и я, так как, несмотря на жестокую боль, я выдержал пытку молча, хотя под конец ее и находился в полусознательном состоянии. |
Похожие:
 |
Записки о русском посольстве в китай (1692-1695) предисловие Китай было отправлено посольство во главе с Избрантом Идесом. Одним из его участников был Адам Бранд. Путешествие в Китай, пребывание... |
|
И Олега Лекманова Предисловие и примечания Олега Лекманова Валерий Брюсов Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911 – 1912 гг.) (отрывки) |
|
Руководство по эксплуатации Редакция 2 Еще до начала установки или эксплуатации газораздаточной колонки (грк) прочитайте соответствующие части Руководства. Необходимо учитывать... |
|
Из замка в замок Селин уехал с улицы Жирардон на Монмартре в июне 1944 года, оставив там все свои вещи и рукописи, которые были разграблены (здесь... |
|
Записки академика d p о ф а Фзз полвека в авиации. Записки академика: Литературно-художественное произведение. — М: Дрофа, 2004. — 400 с, 48 л цв вкл. — (Авиация... |
|
Научные записки Н 34 Научные записки мэбик за 2009 год. Сборник научных статей. Выпуск IX // Под ред. Н. Д. Кликунова, Курск: Изд-во Курского института... |
|
Ученые записки Выпуск 3 Ученые записки. Выпуск Сборник научных трудов Западно-Сибирского филиала Российской академии правосудия (г. Томск). Изд-во: цнти,... |
 |
Подвигов не совершал… (Записки партизана) (эмблема) А. С. Плоткин. Подвигов не совершал…(Записки партизана). – М.: «Холокост», 2000, стр., ил |
|
Инструкция по оформлению докладной и служебной записки Инструкция по оформлению докладной и служебной записки в системе электронного документооборота Directum |
|
Борис Николаевич Ельцин Записки президента Борис Ельцин Записки президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий политик... |
|
Борис Николаевич Ельцин Записки президента Борис Ельцин Записки президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий политик... |
|
2012 предисловие Я знаю, что некоторые люди не привыкли читать предисловие к книге. Если вы – один из них, я настоятельно советую на этот раз отказаться... |
|
Статья напечатана в научном сборнике «Записки Гродековского музея» Статья напечатана в научном сборнике «Записки Гродековского музея». Вып. Хабаровск, 2003. С. 7-23 |
|
Предисловие 4 раздел 1 охрана и регулирование использования атмосферного Предисловие 4раздел 1 охрана и регулирование использования атмосферного воздуха51. 1 Оценка источников загрязнения и качества атмосферного... |
|
Закончена 26 июня 2015 года Огбу «Редакция газеты «Нейские вести». Проверка проводилась в информационно-аналитическом управлении Костромской области по адресу:... |
|
Закончена 30 октября 2015 года Огбу «Редакция газеты «Островские вести». Проверка проводилась в информационно-аналитическом управлении Костромской области по адресу:... |