С. И. Сычугов Записки Бурсака Редакция, предисловие и примечания С. Л. Штрайха
|
Скачать 2.9 Mb.
|
Это хотя физически и легкое наказание возмутило меня до глубины души. Ясное и жизнерадостное мое настроение моментально оставило меня и оставило надолго. Я бросил товарищей, игры и убежал на сеновал. После, долгих поисков уже поздно вечером предстал я пред очи моих дорогих родных в горючих слезax. Едва я начинал отвечать на настойчивые вопросы о причине моего горя, как новый поток слез задерживал мою речь. Дед, удалив моих родных, уложил меня в постель и ласкал меня до той поры, пока я не уснул. Проснувшись на другое утро, я вижу у своей постели сидящего и крепко задумавшегося деда. Первый его вопрос, был: что случилось с тобою вчера? Moй ответ: «значит правда не нужна» смутил старика и прекратил его дальнейшие вопросы. Дед немедленно ушел к отцу и матери, долго о чем-то беседовал с ними и возвратился в крайне расстроенном виде. А пока его не было, мой умишко надрывался над решением дилеммы: нужно ли быть правдивым или лучше быть лгуном. Вопрос, конечно, остался нерешенным, несмотря на все мои потуги. Дед и мои родители с этого дня стали со мною еще ласковее, часто при мне заводили разговоры о правде абсолютной, о невозможности, при настоящих условиях общежития, всегда проводить ее в жизнь, о печальной необходимости компромиссов и пр. и пр. Кроме того дед и наедине со мною нередко говорил, что можно быть правдивым и не болтать обо всем, о чем узнаешь, что уклончивый ответ или молчание не есть еще измена правде. Чрез несколько времени я относительно успокоился, а все-таки где-то глубоко, на самом, так сказать, донышке души остался какой-то неприятный осадок. В первый раз тогда, - а мне едва ли минуло еще 6 лет, - пришлось почувствовать разлад между словом и делом. И сильно же было впечатление, если спустя 50 с лишком лет этот инцидент представился теперь как будто происходившим только вчера! Довольно о воспитании; нужно сказать несколько слов и об моем учении *. Когда я выучился читать - решительно не помню; знаю только хорошо, что на шестом году я начал уже читать в церкви недлинные очень молитвы и псалмы. Учился я чтению и письму, по рассказам отца, играючи. Смутно припоминаю, что на дверях и шкапах были наклеены крупные печатные буквы. Говорили, что я выучился необыкновенно быстро, хотя в то время звуковой способ и не был известен. Страстишка к чтению пробудилась очень рано; читать, впрочем, приводилось большею частию книги духовные. Слышал я от отца, что я недурно понимал серьезное чтение в раннем еще детстве. И сам я помню, что еще до поступления в училище я осилил пятитомное мистическое сочинение г-жи Гюйон и цитатами из нее изумлял посторонних и умилял сердца своих родных6. До 7 лет не было предпринято систематическое обучение меня. Оно ограничивалось лишь чтением, рассказами отца, а главным образом деда, и играми на чистом воздухе, которым я мог отдаваться без всякого стеснения. Лишь в ненастные и холодные дни я усаживался за прописи, из которых резко запечатлелись в памяти три: 1) хотя корень учения горек, но плоды его сладки; 2) говори всегда правду и никогда не лги и 3) как дверь обращается на пяте, так ленивый на ложе своем. Да других, кажется, я и не писал. Очень поучительны для меня были предпри- нимавшиеся всегда совместно с дедом экскурсии и леса и на луга отчасти с образовательными, а частию с практическими целями (сбор трав, ягод и грибов). Дед был хороший практик-педагог: он мастерски умел и сообщать знания, и уничтожать разные суеверия. Влияние няни не могло, конечно, не сказаться на мне: прекрасно рассказывая сказки, она между разными суевериями поселила во мне безотчетный какой-то страх к темноте и особенно к мертвецам. Я верил, напр., что души праведников из могил выпускают огоньки, грешные же покойники по ночам бегают за живыми людьми и пр. Деду это не понравилось (хотя он сам приказывал рассказывать мне сказки и былины), и он решил изгнать из меня этот страх. Часто очень мы ходили за грибами на кладбище, на котором была выстроена церковь, а кругом нее находились хорошо известные мне могилы. Наш дом стоял от кладбища саженях в 80. Раз в августе, когда ночи бывают у нас очень темны, дед незаметно для меня положил свой грибной нож на известную мне и ближе других расположенную к нашему дому могилу. После ужина, когда уже было совсем темно, дед по обыкновению приносит разных лакомств, но на этот раз очень много, и говорит мне: «Друг мой Савушка, я на такой-то могиле забыл свой любимый нож; ты бы очень порадовал меня, если б сейчас сходил за ним. А за эту услугу получай сразу эти лакомства, которых в другое время тебе хватило бы дней на 5; завтра опять получишь свою долю». У меня и душа в пятки ушла; я обещаю не спать всю ночь и завтра на заре сходить за ножом, ссылаюсь на темноту, на возможность упасть, увидать покойника. Над последними словами дед расхохотался и начал щекотать мое самолюбие. «Я думал, что ты мужчина,—заговорил он,—что в тебе есть мужество и храбрость» и т. д. в этом роде. Победил он меня. Перекрестившись много раз и читая молитвы, отправился я на кладбище, шел до него не быстро, но когда схватил нож, то бежал назад на всех парах. Дней пять дед проделывал этот эксперимент и добился того, что я, уже без всяких его предложений, сам находил большое удовольствие гулять в темные вечера по кладбищу. Много раз в моей жизни приводилось испытывать такие ощущения, от которых у большинства людей стали бы дыбом волосы, но к которым я относился совершенно индиферентно. Страх навсегда изгнан из моей души. И теперь еще многие удивляются, как я не боюсь один жить в доме, стоящем к тому же за селом. Средство, употребленное дедом, героическое, но зато им приняты были и меры, чтоб предотвратить могущие быть дурные последствия. На половине пути между кладбищем и домом стоял овин и за его углом, как после я узнал, дед или сам наблюдал за мною, или посылал работника. Большинство детей духовенства 7 лет уже поступали в духовное училище и пребывали в нем вместе с семинарией не менее 12 лет. Меня не решались отдать так рано в бурсу, а в домашнем совете положили продержать дома еще 2 года и отдать уже во 2-й класс, или грамма-тику, тем более, что, за исключением языков, я прекрасно был подготовлен. Чуяло, вероятно, сердце моих милых, незабвенных родных, что меня, семилетнего мальчика, бурса погубила бы окончательно и что в два года, проведенные в атмосфере их любви, я много окрепну и сделаюсь способнее переносить ужасные мытарства бурсацкой жизни. После принятия такого решения нужно было подумать о систематическом, классном обучении меня, - и за это нелегкое дело взялся дед. (Он давно уже передал свое место моему отцу и жил на покое.) Был приглашен один семинарист, который подробно написал, чему в каком классе учат и по каким учебникам. Все нужное было приобретено. Дед каждодневно удалялся в свой кабинет часа на три-четыре и там, как после оказалось, штудировал учебники. Наконец 27 сентября (день моих рождения и именин) принесли мы из церкви иконы, дед с 3-мя священниками отслужил торжественно какой-то длинный молебен; все присутствующие молились, а мать и бабушка даже со слезами. За обедом дед, видимо взволнованный, ласково сказал мне: «ну, внучонок, не осрами мои седые волосы». Потом, обращаясь к присутствующим, продолжал: «страшную обузу взял я на себя - приготовить во 2-й класс вот этого шалуна; мне ведь под 70 лет, а я каждый день, как школьник, учу латинские и греческие грамматики». Я знал, что дед горячо меня любил, но только в этот раз я понял всю глубину самоотверженной любви и громко прокричал: «не осрамлю, дедушка!» Сцена эта почему-то так врезалась в мою память, что мне кажется, как будто она происходила вчера. На другой день началось якобы систематическое учение мое. Занятия с дедом продолжались часа 3, да час или 1 1/2 назначалось на приготовление уроков. Учение давалось мне необыкновенно легко. Память у меня * до кондрашек * была очень хорошая; в детстве же и в молодых годах она была просто феноменальна. Мои товарищи по первым курсам университета поражались моим удачным экзаменам. Когда товарищи изнывали над лекциями, я обретался, ради снискания куска хлеба, где-либо вдали от Москвы и приезжал в нее дней за 5 до начала экзаменов. Здесь я пристраивался к какому-либо кружку студентов, слушал чтение ими лекций и выдерживал не хуже их экзамены, хотя в течение учебного года и в университет не заглядывал. Мудрено ли, что при такой *собачьей * памяти дед был в восторге от моих успехов. Он все нужные для экзамена учебники разбил на отдельные уроки, которые с первых же дней наших занятий показались мне чересчур миниатюрными: скоро вместо одного я стал приготовлять по 5 - 6 уроков каждодневно. Курс, рассчитанный почти на 2 года, пройден был без малого в 3 месяца. Тут подоспели рождественские каникулы; приехал и семинарист, сообщивший деду программу, или, вернее, учебники, по которым я должен был готовиться во 2-й класс, - и мне устроили экзамен с подобающею помпой. Поставили стол, на котором разложены были все учеб-ники в должной симметрии; на стене повешена была какая-то допотопная карта, изображающая земные полушария, вокруг стола уселись все мои родные; председательское место дедом скромно было предоставлено семинаристу, а пред столом стоял я, как будто подсудимый. Семинарист-богослов, как изучивший разные хрии, троны и фигуры и познакомившийся слегка с философиею но выпискам из Аристотеля, начал самым высокопарным слогом предлагать мне вопросы, да еще отвлеченные, что меня сначала поставило в тупик. Но дед попросил экзаменатора говорить не семинарским, а обыкновенным человеческим языком, - и дело пошло прекрасно. Пробовал было еще экзаменатор требовать от меня, чтобы я отвечал из слова в слово не из одного катехизиса, а из всех учебников, так как они-де составлены людьми умными, но и тут встретил отпор. После этих замечаний, которые, вероятно, и сделаны-то были, чтобы выставить напоказ свою ученость и чтоб показать, что данные ему 2 пятиалтынных, помнится, взяты не даром, экзамен прошел блистательно. Дед и отец сияли, мать и бабушка плакали от умиления, маленькая сестренка заснула, а сам председатель от восхищения поминутно вскакивал со стула, так что дед спросил даже его, но попала ли как-нибудь в задний проход щепотка перцу или табаку. В конце концов экзаменатор сказал нечто вроде похвального слова высоким, конечно, слогом всем присутствующим, даже и спавшей сестренке, но особую честь воздал он деду и мне. Тогда же и решено было, что я с своими познаниями, если еще позанимаюсь с месяц, могу быть принят не только во 2 – й, но даже и в 3 – й класс. *Какое, кстати сказать, громадное значение имеет для нас счастливое время жизни! 50 лет прошло со времени этого экзамена, а в воспоминании моем воскресают все мельчайшие об нем подробности*. Ученье мое с этого времени стало продолжаться опять, так сказать, играючи. Деда сопровождал я всюду, а он был большой мастер говорить и, что для меня было особенно важно, в своих рассказах умел приноравливаться к уровню развития своих слушателей. Он любил природу и кое–что понимал в естественных науках; поэтому его рассказы во время наших летних и осенних экскурсий по полям и лесам были для меня очаровательны. Бегал я по полям и один, и с своими приятелями, приглядывался к крестьянским работам, а посильные и сам, с грехом пополам, исполнял. Каждую службу ходил я в церковь, пел и читал по-дьячковски, что я начал, впрочем, делать еще шести лет. С этой– то поры я и нажил привычку вставать в 4 – 5 часов, так как утреня начиналась в это время. С увлечением отдавался я борьбе и особенно играм на вольном воздухе; в играх, впрочем, я не позволял себе озорства.* От него, быть может, удерживал один очень памятный случай. Раз зимою, когда мне было 5 – 6 лет, я играл на улице с дочерью дьячка, которая была старше меня года на три. В селе есть довольно крутая гора, с которой мы катались на салазках. Когда уже надоело это обычное катанье, я предложил своей товарке катанье необычное: я предложил ей прокатиться в плетне. Так называется плетеный из прутьев цилиндр с дном четвертей 5-ти в диаметре. Уселась моя Ириша в плетень, я толкнул его, и он очень быстро покатился под гору, от быстроты движения перескочил бугор из снега и с крутого берега полетел в речку, где вместе с Иришей и зарылся в глубокий снег. Когда еще моя товарка катилась и ее ножки только мелькали, мне становилось жутко; я инстинктивно почувствовал, что устроил плохое катанье. Закричал я тогда благим матом и сам стремглав полетел к Ирише. Сбежался народ, вытащили ее из-под снегу и в бесчувственном состоянии унесли домой. Я получил от мамы порку, против которой ни отец, ни дед не протестовали, и я сам считал ее вполне заслуженной. В сумерки мы с дедом пошли навестить Иришу; она все еще лежала в беспамятстве. Я уселся около нее, менял какие-то примочки на голове, тихонько называл по имени, а ответа все не было. Положение мое было поистине невыносимое! Как ни мал я еще был, а все-таки понимал, быть может, впрочем, с чужих слов, что если Ириша умрет, то убийца ее я, хотя о самой смерти, вероятно, имел смутное понятие. Дед торопит меня спать, а я умоляю его еще подождать, и наконец мы дождались: Ириша очнулась и тотчас обняла меня. Конечно, я и после этого казуса не перестал играть, но у меня явилось нечто вроде рассудительности, потребности взвешивать всякое задуманное мною предприятие. Обстоятельство это имело, очевидно, хорошие стороны, но оно же подействовало на мой характер и дурно. Эту последнюю сторону я вижу в том, что я на всю жизнь остался не склонным к риску и вообще осторожным, быть может, более, чем следовало бы, человеком. Приблизительно за год до поездки в училище мне пришлось быть свидетелем сцены, которая потрясла меня до глубины души. Стряпка нашла в кадке крысу с целым выводком крысят; облила эту семью, вероятно скипидаром, который и зажгла. Ужасный визг, писк, безумные скачки и пр. этих несчастных животных возбудили во мне такой сильный ужас, смешанный с жалостью, что я, не помня себя, погрузил руку в пылавшую кадку с тем, чтоб вытащить хоть одного крысенка. Я и вытащил его, но уже поздно; сам поплатился порядочным ожогом. И это-то обстоятельство стало причиною того, что я во всю свою жизнь не мог сделаться ни охотником, ни рыболовом, хотя в юности, по настоянию приятелей, и покушался испробовать якобы прелести этого спорта. Знаешь ли, что я без какого-то тяжелого ощущения не мог насадить на удочку живого червяка. И теперь, если я случайно увижу, как резали курицу, то ни ее, ни даже бульона, приготовленного из нее, есть не могу. Глупо, да пересилить свою натуру не хотел, хотя, быть может, и сумел бы. Долго я остановился на своем детстве, но сделал это не без цели. Впечатления детства и кое-какие немудрые идеи и чувства, внушенные мне, крепко засели в меня и не дали совсем мне упасть в тяжелые годы моей отроческой жизни. Да и детство мое было так счастливо, что и теперь невольно вспоминается оно *. Что же представлял я собою перед поступлением в бурсу, когда мне было почти 9 лет? Физически я был замечательно крепок, ловок, мастер бороться. Духовными дарами природа наделила меня также не скупо; а редкостное, хотя и своеобразное для того времени, воспитание значительно развило их. Я был правдив, великодушен, проникнут насквозь любовью к людям, жалостлив, осторожен в своих поступках и умственно развит не по летам. С таким-то багажом 1 сентября 1850 года я поступил в бурсу. Но еще накануне, да и утром этого дня я, после блестяще сданного экзамена, ходил с отцом к смотрителю и одному учителю, а зачем - не знаю. Помню только, что тому и другому отец дал по кредитке и просил их обратить на меня внимание. Кажется, неизмеримо лучше бы было для меня, если б дорогой папа предоставил меня на произвол судьбы. В сумерки 1-го сентября отец и мать привезли меня в бурсу вместе с кое-каким скарбом: войлоком, подушкою, одеялом, двумя халатами и прочим незатейливым туалетом, так как я был сын священника и должен был постель, одежду и книги иметь свои. Кроме того за содержание и ученье отец внес еще 27 рублей в год (кстати упомяну, что дьякон вносил за сына только 18 рублей, а дьячок всего 9 рублей в год). После обильных слез, поцелуев и объятий я распростился и как-то сразу почувствовал, пока еще инстинктивно, что все хорошее, светлое, доброе осталось там - на Великой-реке, а меня ждет одно горе. |
Похожие:
 |
Записки о русском посольстве в китай (1692-1695) предисловие Китай было отправлено посольство во главе с Избрантом Идесом. Одним из его участников был Адам Бранд. Путешествие в Китай, пребывание... |
|
И Олега Лекманова Предисловие и примечания Олега Лекманова Валерий Брюсов Сегодняшний день русской поэзии (50 сборников стихов 1911 – 1912 гг.) (отрывки) |
|
Руководство по эксплуатации Редакция 2 Еще до начала установки или эксплуатации газораздаточной колонки (грк) прочитайте соответствующие части Руководства. Необходимо учитывать... |
|
Из замка в замок Селин уехал с улицы Жирардон на Монмартре в июне 1944 года, оставив там все свои вещи и рукописи, которые были разграблены (здесь... |
|
Записки академика d p о ф а Фзз полвека в авиации. Записки академика: Литературно-художественное произведение. — М: Дрофа, 2004. — 400 с, 48 л цв вкл. — (Авиация... |
|
Научные записки Н 34 Научные записки мэбик за 2009 год. Сборник научных статей. Выпуск IX // Под ред. Н. Д. Кликунова, Курск: Изд-во Курского института... |
|
Ученые записки Выпуск 3 Ученые записки. Выпуск Сборник научных трудов Западно-Сибирского филиала Российской академии правосудия (г. Томск). Изд-во: цнти,... |
 |
Подвигов не совершал… (Записки партизана) (эмблема) А. С. Плоткин. Подвигов не совершал…(Записки партизана). – М.: «Холокост», 2000, стр., ил |
|
Инструкция по оформлению докладной и служебной записки Инструкция по оформлению докладной и служебной записки в системе электронного документооборота Directum |
|
Борис Николаевич Ельцин Записки президента Борис Ельцин Записки президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий политик... |
|
Борис Николаевич Ельцин Записки президента Борис Ельцин Записки президента России, несколько крупных издательств обратились ко мне с просьбой продолжить воспоминания. Я всегда считал, что действующий политик... |
|
2012 предисловие Я знаю, что некоторые люди не привыкли читать предисловие к книге. Если вы – один из них, я настоятельно советую на этот раз отказаться... |
|
Статья напечатана в научном сборнике «Записки Гродековского музея» Статья напечатана в научном сборнике «Записки Гродековского музея». Вып. Хабаровск, 2003. С. 7-23 |
|
Предисловие 4 раздел 1 охрана и регулирование использования атмосферного Предисловие 4раздел 1 охрана и регулирование использования атмосферного воздуха51. 1 Оценка источников загрязнения и качества атмосферного... |
|
Закончена 26 июня 2015 года Огбу «Редакция газеты «Нейские вести». Проверка проводилась в информационно-аналитическом управлении Костромской области по адресу:... |
|
Закончена 30 октября 2015 года Огбу «Редакция газеты «Островские вести». Проверка проводилась в информационно-аналитическом управлении Костромской области по адресу:... |