Непрямая коммуникация
|
Скачать 5.91 Mb.
|
|
1.3. Непрямая коммуникация и интеракционная модель коммуникации В понимании истории изучения НК мы солидаризируемся с М.Л. Макаровым и Д. Шиффрин [Макаров 1998; 2003; Schiffrin 1994], которые связывают эволюцию языкознания с динамикой моделей коммуникации (их обычно выделяют три), в соответствии с которыми определяются такие категории, как коммуникация и информация, их теоретический статус. (1) Воплощением подхода, отдающего приоритет информации, является информационно-кодовая модель коммуникации [Shannon, Weaver 1949]. Это кибернетическая точка зрения на языковую коммуникацию как на одну лишь передачу информации (shared message) посредством кодирования и декодирования сообщений. Информационно-кодовая модель коммуникации исходит из того, что и говорящий (он же “отправитель”), и слушающий (он же “получатель”) оба оснащены лингвистическими (де)кодирующими устройствами и мыслительными процессорами, хранящими и перерабатывающими “информацию” или “мысль”. М.Л. Макаров подвергает справедливой критике научную парадигму, в которой главным в коммуникации признается процесс передачи информации. Исследователь отмечает, что кодовая модель все же не может адекватно описывать реальные процессы коммуникации на том или ином естественном языке: понимание предполагает нечто большее, чем только декодирование — именно интерпретацию высказывания. Если даже принять точку зрения на язык как на код, знаковой основой данного языка должно быть соответствие фонетических репрезентаций семантическим, но между этими семантическими репрезентациями и “мыслями” или смыслами, передаваемыми высказываниями в процессе общения, по выражению М.Л. Макарова, “дистанции огромного размера”. Кроме того, кодовая модель ограничивает сообщения только теми смыслами, которые говорящий излагает намеренно. Информационно-кодовая модель, восходящая к александрийским грамматикам, концепции языка Ф. де Соссюра и др. проявлениям “абстрактного объективизма” [Волошинов 1993] использовалась для объяснения коммуникации в уже ставшем традиционным структуралистском подходе к языку. Следует отметить, что модель Соссюра даже не являлась в полном смысле коммуникативной, поскольку в ней вообще не учитывалась роль слушающего: языковые знаки по Соссюру необязательно связаны с конситуацией, не зависят от человеческого опыта, чувств и памяти и поэтому свободны от неточности, привносимой человеком. Можно сказать, что, согласно кодовой модели, вся коммуникация сводится к функционированию “языка-системы” в соссюровско-редукционистском понимании. Крайне трудно найти пример реальной коммуникации, все смыслы которой объяснялись бы при помощи одной данной модели. Это только явно содержательно ущербные коммуникативные ситуации типа Сейчас три часа дня. — Да, сейчас три часа дня, я слышу, где роль коммуниканта сводится к роли “ретранслятора”. (2) Затрудненность смысловой интерпретации дискурса с помощью одной кодовой модели стала стимулом для разработки инференционной модели коммуникации, у истоков которой стоял Герберт Пол Грайс. В отличие от кодовой модели, где участники, сообщение и сигнал связаны по сути симметричным отношением кодирования и декодирования, инференционная модель в качестве функционального основания использует принцип выводимости знания: предполагается, что говорящий S, вкладывая свой смысл, т. е. то, что он “имеет в виду” (nonnatural meaning), в высказывание х, трижды демонстрирует свои интенции: (i1) он намерен произнесением х вызвать определенную реакцию (r) в аудитории А; (i2) он хочет, чтобы А опознала его намерение (i1), а также (i3) чтобы это опознание намерения (i1) со стороны А явилось основанием или частичным основанием для реакции (r). Инициирует процесс общения не желание человека передать информацию, сообщение, а его желание сделать свои интенции понятными другим. Содержание высказываний не ограничено, в отличие от кодовой модели, репрезентативными сообщениями о положении дел — они могут выражать, например, эмоции. Инференционная модель коммуникации включает и те случаи, когда в сообщении вообще нет пропозиционального содержания и оно не использует никакого кода. Ни информационно-кодовая, ни инференционная модель, взятые по отдельности, не могут объяснить феномена языкового общения — это, как справедливо отмечает М.Л. Макаров, различные, порой пересекающиеся и дополняющие друг друга, порой маскирующиеся один под другой своеобразные коммуникативные механизмы — кодирование / декодирование и инференция. (3) Интеракционная модель коммуникации [Schiffrin 1994; Макаров 1998; 2003; Богушевич 1985; Гришкин 1973; Deetz 1994; Harris 1991] в качестве главного принципа выдвигает взаимодействие, помещенное в социально-культурные условия конкретной ситуации. Данная модель исходит из того, что коммуникация организуется совместными координированными усилиями обоих участников общения независимо от того, о каких конкретных вещах они говорят и в рамках какого конкретного жанра (гармоничного или дисгармоничного) протекает общение. Интеракционная модель ставит во главу угла аспекты коммуникации как поведения, причем не только интенционального. Общение может состояться независимо от того, намерен ли говорящий вступать в общение, а также независимо от того, рассчитано ли высказывание на восприятие слушающим. Коммуникация осуществляется не в виде трансляции информации или манифестации намерения, а как демонстрация смыслов, необязательно предназначенных для распознавания и интерпретации реципиентом. Любая форма поведения — действие и бездействие, речь и молчание в определенной ситуации может оказаться коммуникативно значимой. При этом важную роль играет активность воспринимающего “другого”. Интерпретация смыслов представляет собой процесс гибкого коллективного осмысления социальной действительности, как психологическое или феноменологическое переживание общности (togetherness) интересов, действий и т. п. Как раз интерпретация становится в интеракционной модели критерием успешности и предназначением коммуникации в отличие от распространенного представления ее главной функции как “достижения взаимного понимания”. Этим обусловлена асимметрия интеракционной модели: порождение смыслов и их интерпретация отличаются как по способам осуществления этих операций, так и по типам участвующих в них форм когнитивного: реципиент может вывести смыслы, отличные от задуманных говорящим. Интеракционная модель предполагает сильную ситуативную привязанность дискурса, что может выражаться в учете невербальных аспектов коммуникации и деятельности в целом, в использовании широкого социально-культурного контекста. В интеракционной модели коммуникации общение понимается не как одностороннее воздействие говорящего на слушающего, а как коммуникативное взаимодействие двух субъектов: общение — “это не сложение <�…> параллельно развивающихся (симметричных) деятельностей, а именно взаимодействие субъектов” [Ломов 1984: 252]. М.Л. Макаров справедливо отмечает, что было бы ошибкой абсолютизировать индивидуальное действие — базовой сущностью является интеракция, которая никогда не бывает простой суммой отдельных действий: “<�…> слово является двусторонним актом” [Макаров 1998: 29; Волошинов 1929: 102]. Такие аспекты интерпретационной деятельности реципиента, как, с одной стороны, неопределенность, с другой стороны, — заданность, рассматриваются, кроме интеракционной модели, еще двумя моделями — лингвосинергетической моделью [Базылев 1999; Герман 2000; Герман, Пищальникова 1999; Пищальникова 1997; Тонкова 1989] и теорией энлогов [Чебанов 1998; 2000; Uexkull 1909]. Эти теории развиваются параллельно, но, на наш взгляд, близки в понимании процесса смыслопорождения. В обоих случаях данный процесс объясняется через особенности взаимодействующих объектов:
Лингвосинергетика рассматривает смыслопорождение (взаимодействие смысловых позиций, происходящее при передаче и приеме коммуникативных смыслов) как синергетический процесс, репрезентированный в речевых произведениях (текстах). В результате такого взаимодействия чаще всего порождаются неопределенные неконвенциональные смыслы: “Клишированные, стереотипные смыслы имеют «привычную» форму представления, а потому не нарушают относительной устойчивости системы, поскольку имеют тоже «привычные» поля интерпретации. Текст, содержащий нестереотипную информацию, именно потому и интерпретируется на первом этапе всей концептуальной системой, что реципиенту оказывается недостаточно для понимания содержания устойчивых репрезентаций устойчивых же смыслов. «Информационный скачок» и приводит к нарушению относительной константности концептуальной системы реципиента” [Герман 2000: 46-47]. Неопределенность процесса передачи и приема коммуникативных смыслов объясняется положением нейрофизиологии о том, что “<�…> состояние детерминированного хаоса является физически нормальным для всех органов человеческого организма, в том числе и для мозга” [Лебедев 1992: 132]. Нам думается, что понятие аттрактора, взятое из синергетики, дает адекватное представление о сущности прямой коммуникации как коммуникации упорядоченной. Теория энлогов оказывается значимой при построении общей типологии коммуникации. Выделяется три основных типа коммуникации: 1) взаимодействие между независимыми друг от друга “вещами”; 2) взаимодействие между “субъектом” и “объектом”; 3) взаимодействие между равноправными партиципантами = энлог. В энлоге происходит стирание границ между субъектом / объектом и “вещью”: “<�…> в ходе энлога в результате взаимопроецирования организаций меняется устройство каждого из партиципантов. Более того, практически всегда даже нельзя помыслить себе участника в изолированном виде. <�…> В каждом энлоге формируется специфический образ партиципанта, его энлогия, которая определяется его природой, природой другого (других) партиципанта, а также характером самого энлога” [Чебанов 1998: 22]. С.В. Чебанов предлагает типологию, в которой пытается систематизировать по “степени энлоговости” все типы взаимодействий в живой и неживой природе. Типы взаимодействий выделяются по следующим осям: микро ~ макро; симметричные ~ асимметричные; является ли один из взаимодействующих объектов главным; является ли один из взаимодействующих объектов разумным; есть ли цель взаимодействия; учитывается ли партнер; находится ли объект внутри “своей” среды и т. д. [Чебанов 1998: 20-31]. Итак, смена моделей коммуникации в лингвистике обусловливает изучение тех явлений, которые мы объединяем при помощи категории непрямой коммуникации. В отличие от предшествующих моделей, ориентированных главным образом на прямую коммуникацию, интеракционная модель коммуникации позволяет адекватно объяснять оба основных вида коммуникации — прямую и непрямую. Наше исследование представляет попытку развития интеракционной модели для интерпретации преимущественно непрямой коммуникации. Однако общая тенденция развития данной модели, по нашему мнению, должна состоять в интерпретации обоих видов коммуникации в их взаимодействии и взаимопроникновении. Выводы Таким образом, в лингвистике вопросы, связанные с некоторыми сторонами НК, рассматривались как структурная и функциональная вариативность языка. В структурном плане языковая вариативность получает рассмотрение как “асимметрия” языка. В функциональном плане рассматриваются те варианты, которые актуализируются в случае использования языковой системы в речи. Оба типа вариативности исходят из того, что существуют некие “прямые” — первичные — единицы. Варианты суть отклонения. НК же — это такие варианты, в которых не предполагается “прямота”. Мы исходим из того, что НК по сравнению с прямой коммуникацией именно первична и более универсальна. Неверно сводить явление НК к языковой асимметрии. Возможно, правильнее было бы говорить о некой “речевой асимметрии”, понимаемой как одновременное действие двух противоположных тенденций в речи: с одной стороны, обусловленная человеческим фактором и неповторимостью параметров ситуации общения тенденция к выражению индивидуализированных личностных смыслов, с другой стороны, — тенденция к упрощению структуры речевых высказываний, проявляющаяся в элиминировании всего “лишнего”, малоинформативного, а также тенденция к поливалентности языковых единиц в речи. Следует подчеркнуть, что исследование НК основывается на общей интеграции языка и речи, преодолении их жесткого противопоставления. Как становится видно из приведенного обзора научно-исследовательской литературы, современная лингвистика уже имеет и сложившуюся систему теоретических представлений (интеракционная модель коммуникации), и адекватный инструментарий (дискурсивный анализ), составляющие необходимый фундамент для настоящего исследования непрямой коммуникации. ГЛАВА 2. МОДЕЛЬ НЕПРЯМОЙ КОММУНИКАЦИИ 2.1. Параметры модели непрямой коммуникации Систематизация разновидностей НК пока не осуществлялась. Главная трудность, с которой сталкивается исследователь, осуществляющий такую систематизацию, — поиск адекватной материалу модели, в качестве параметров которой выступали бы общие для всех типов НК наиболее важные аспекты непрямой коммуникации. Это (1) внутренняя содержательная структура разновидностей НК, которую составляют типы информации, передаваемой и получаемой непрямым или скрытым образом, и семиотическая организация единиц НК (импликационал, импликации, импликатуры, пресуппозиции и т. п.), и (2) внешняя структура НК, которую составляют функции разновидностей НК и типы ситуаций, обусловливающих использование НК. Прежде чем анализировать конкретные примеры, нам необходимо обсудить несколько важных вопросов, касающихся особенностей того материала, который будет анализироваться, а также пригодности для этой цели традиционного лингвистического научного аппарата. Прежде всего, НК является коммуникативным феноменом. Анализ такого рода объекта нельзя сводить к характеристике языковых единиц (предложений, слов и т. д.) с точки зрения правил системы языка. Поэтому, как уже отмечалось, для нашего исследования оказывается предпочтительнее термин Дж. Серля “интенциональное состояние”, чем традиционный лингвистический термин “значение” и термин “интенция”. Смысловая осложненность НК требует при комментировании весьма осторожного обращения с такими глобальными законами коммуникации, как коммуникативные постулаты, презумпции и импликатуры. В непрямых высказываниях на уровне того, что говорится, нарушаются постулаты, и интерпретация высказываний должна начинаться с определения того особого способа, каким каждый раз — на уровне того, что имплицируется, — соблюдаются постулаты. В некоторых случаях исследователь должен исходить из убеждения, что коммуникация идет именно так, как было задумано, и передается именно та информация, которую хотел передать говорящий, но не мог или не желал сообщать прямо. Примеры, на которых мы выявляем параметры модели НК, на первый взгляд могут производить впечатление очень неоднородных. Они содержат разные типы смыслов, передаваемых непрямым образом, и разные способы передачи смыслов, а также цели обращения к непрямым средствам коммуникации, ситуации и сферы общения и т. д. Возможно, не все согласятся с интерпретацией всех примеров как относящихся к “одному и тому же” полю НК. Наверное, нет необходимости добавлять, что предлагаемая модель, а также выделяемые параметры НК не претендуют на звание окончательных и оптимальных. Тем не менее, как нам представляется, рассматриваемый здесь материал дает представление как об обязательных свойствах, присущих всем проявлениям НК, так и о типах НК. Заметим, что выбор примеров и их последовательность диктовались более стремлением представить разные сферы применения НК (сферы художественной, разговорно-бытовой, деловой речи, лозунгов, рекламы) и механизмы продуцирования смыслов, чем выявить значимые типы и разновидности НК на основе общности тематического содержания или особенностей структуры. Примеры представляют непрямые средства общения, сообщения и воздействия, зоны фатики и информатики, а также непрямую коммуникацию-1 и непрямую коммуникацию-2, или соответственно непланируемую и планируемую непрямую коммуникацию, противопоставление которых является теоретическим основанием исследований, составляющих главы 3 и 4 монографии. Главное, к чему мы стремились, — на основании начальной обработки материала выявить признаки, наиболее существенные для НК. Два таких признака можно выделить в тексте лозунга на демонстрации протеста: (1) Не получаем зарплату с августа 1996! (Екатеринбург, 1998). Данный текст является ярким примером НК: во-первых, его интерпретация как лозунга невозможна вне контекста конкретной ситуации — демонстрации. Невозможно представить данный лозунг в качестве настенного украшения на предприятии — например, в том месте, где раньше было принято вывешивать изображение Ленина. В то же время текст Не получаем зарплату с августа 1996! можно представить в другой ситуации даже в качестве лозунга, но уже с совершенно другим коммуникативным содержанием: например, люди принимают обязательство прожить сколько-то лет без зарплаты и рапортуют о своих достижениях. Таким образом, текст лозунга семантически неполнозначен. Во-вторых, лозунг передает целый ряд коммуникативных смыслов одновременно. Текстом Не получаем зарплату с августа 1996! объясняется причина того, почему люди вышли на демонстрацию протеста. Но для данной цели, собственно говоря, не нужен текст столь определенного содержания: теперь уже контекст ситуации демонстрации протеста наполнил бы вполне определенным смыслом и гораздо более простое и неопределенное коммуникативное действие (например, демонстративное выворачивание пустых карманов. Как известно, однажды на демонстрации протеста американские домохозяйки били в пустые кастрюли). Подобные действия передают коммуникативные смыслы, но смыслы неопределенные: можно понять, что в домах кастрюли пустые, следовательно, людям нечего есть, следовательно, они требуют повысить зарплату; но при этом неясно, например, как долго кастрюли пусты. Текст Не получаем зарплату с августа 1996!, с одной стороны, является сообщением, при этом не только по форме, но и по содержанию, давая исчерпывающую информацию “как долго”. Два важнейших содержательных компонента лозунга — волеизъявление и оценка — выражены имплицитно через констатацию факта социального неблагополучия [см.: Енина 1999]. С другой стороны, лозунг наполняется смыслом только в контексте ситуации демонстрации, то есть текст его, будучи коммуникативно точным, одновременно семантически неполнозначен. Лозунг является одновременно языковым сообщением и “знаменем” в борьбе. В этом продуцировании двух смыслов одновременно и состоит главная особенность данного лозунга как НК. Какие интерпретативные механизмы задействованы при прочтении нескольких смыслов, транслируемых одновременно? Обозначим семиотическую модель НК как диаду — в примере (1) это диада “сообщение ~ лозунг”. Для представления семиотических моделей, задействованных в НК, удобно рассмотреть практически хрестоматийный пример, который многократно рассматривался в различных исследованиях по теории речевых актов: (2) Can you open the window? ‘Вы можете открыть окно?’ Относим данное высказывание к НК на том основании, что вопросительная языковая форма используется в речевом акте, осуществляющем воздействие на адресата (тип императивных иллокутивных актов). В языке осуществление побуждения (интенциональное состояние, которое можно определить как потребность в том, чтобы собеседник что-то сделал) более или менее конвенционально закреплено за формами повелительного наклонения, а также (иногда) инфинитива (Встать! Открыть окно!), перформатива (Прошу Вас открыть окно) и т. п. Вопросительная форма, использованная в примере (2), закреплена в языке за осуществлением вопроса (интенциональное состояние, которое можно определить как потребность в получении информации). Таким образом, сам акт коммуникации имеет сложный, многоступенчатый характер: он осложнен по сравнению с соответствующей прямой коммуникацией (формами Откройте окно, Прошу Вас открыть окно и др.) на один интерпретативный шаг, который должен сделать адресат, чтобы понять интенциональное состояние говорящего. Семиотическая модель, использованная в данном случае НК, представляет собой диаду “вопрос ~ просьба”. Поскольку в примере (2), в отличие от примера (1), одна конструкция используется вместо другой, он как будто бы проще поддается объяснению в лингвистической терминологии. “Простота” эта, однако, кажущаяся. Так, правый член диады “просьба” (план означаемого) — это интенциональное состояние говорящего, понятое как такое слушающим. Можно сказать, что план означаемого диады равен результирующему смыслу, который строит слушающий. Поэтому правый член диады должен включать как интенции говорящего (дополнительными интенциями обусловлен выбор данной непрямой формы), так и “программу” своей интерпретации слушающим в данных обстоятельствах. “Просьба” не является грамматической сущностью — это единица интенциональная, лежащая в области потребностей, мотивов, намерений, у которых вообще нет никакой грамматической формы, поэтому они и могут быть оформлены по-разному. Является ли “планом означающего” (синтаксическим типом) левый член диады? По-видимому, тоже нет. Положительный ответ означал бы наличие языкового означающего у данного типа НК, что очевидно невозможно. Диада, включающая левый и правый члены из таких разных плоскостей, как языковая система и коммуникация, была бы чересчур гетерогенной и вряд ли жизнеспособной. В действительности левый член диады — тоже интенциональное состояние, а именно: то интенциональное состояние говорящего, выражение которого должно было бы быть закреплено за формой высказывания “вопрос”. Иначе говоря, левый член диады — это тот инструмент, при помощи которого дает о себе знать, “открывается” результирующее интенциональное состояние — правый член. Оба члена диады представляют интенциональные состояния, и им в равной степени присущи нежесткий детерминизм, отсутствие жесткого целеполагания, высокая условность, то есть отсутствие строгой заданности в выборе формы высказывания, возможность множественной интерпретации. Второй особенностью коммуникации в примере (2), в известном смысле вступающей в противоречие с первой, является довольно высокая степень конвенционализации использования данной формы в качестве побуждения. В данном примере НК (в отличие от следующих примеров) интенциональное состояние говорящего прозрачно. Интерпретация адресата включает тот дополнительный шаг, о котором мы говорили, но во всем остальном является вполне “простой”. В-третьих, обращение к вопросительной форме при интенциональном состоянии побуждения продиктовано некоторой дополнительной целью. В русском языке (и большинстве современных европейских языков) это цель проявления вежливости. В-четвертых, правильное понимание высказывания Can you open the window? в качестве побуждения опирается на некоторые условия ситуации общения, которые заставляют слушающего понять, что не следует реагировать на буквальное значение высказывания, т. е. говорящего в данной ситуации не столько интересует, “может ли” его собеседник открыть окно, сколько, так сказать, интересует, чтобы тот сделал это. В других условиях точно такая же реплика может восприниматься как прямой вопросительный иллокутивный акт (например, если она адресована больному, еще не полностью восстановившему мышцы рук после операции). Реакция на такой вопрос как на просьбу была бы коммуникативной ошибкой. Это одно из основных свойств косвенных речевых актов по Дж. Серлю: для них “<�…> допустимы их буквальные употребления, в которых они не выступают в качестве косвенных просьб” [Серль 1986: 207]. Переходя к следующим примерам, мы хотим подчеркнуть, что последовательность их обусловлена нашим стремлением продемонстрировать многообразие аспектов и проявлений НК. Разные ситуации общения, разные коммуникативные сферы и цели коммуникантов обусловливают разные стороны интересующего нас явления. Рассмотрев косвенный директивный речевой акт (сфера непрямого воздействия), мы предлагаем теперь рассмотреть разновидность НК, относящуюся к фатическому общению: (3) Г. Илюш / ну принеси водички пожалста Б. Ещё чо не хватало / Г. (СМЕЕТСЯ) А. (ЗЕВАЕТ) Г. Ну что с него взять (РУКОЙ УКАЗЫВАЕТ НА Б.) / Илюш / ну что с тебя взять / наглость какая / ну принеси / пожалуйста / А. Тебя же не за пивом посылают / Г. Илюш / скажи “четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами чертёж” / Б. (ПОВТОРЯЕТ) Г. “Чрезвычайно чисто” / А. А скажи “на дворе трава на траве дрова” / Б. (ПОВТОРЯЕТ, НО ПУТАЕТСЯ) А. Как-как? Б. Я не понял чо ты сказал / А. На дворе трава / на траве дрова / Г. На дровах топор / А. А чо не можешь? Ну Клара у Карла... Илюш / скажи “Клара у Карла украла кораллы. Карл у Клары украл кларнет” / Б. (ПОВТОРЯЕТ, НО ЗАПИНАЕТСЯ) (ОБЩИЙ СМЕХ) ну и чо ведь все правильно / мысль-то сказал / А. Ну конечно (ВСЕ СМЕЮТСЯ) Б. Только чуть-чуть произношение... Г. Произношение хромает безусловно / А. Илюш / так можно и на английском тоже рассказывать (МАНЕРНО ИМИТИРУЕТ АНГЛИЙСКУЮ РЕЧЬ) <...> Г. Илюш / ну скажи три слова / Б. (ОБИЖАЕТСЯ) Да не буду я ничего говорить / Г. Ну скажи “протокол про протокол протоколом запротоколировали” / ну скажи / Б. Уберите магнитофон. Г. Да уже выключили давно / Б. Ну конечно чо я не знаю что ли [ЖР: 155-156]. Для интерпретации данного примера мы будем исходить из того представления о целом ситуации общения, которое предлагается составителями сборника текстов “Живая речь уральского города. Тексты” (разговор в домашней обстановке; одна из присутствующих — студентка-филолог — включила магнитофон, о чем известно всем присутствующим. Таким образом, это, собственно говоря, не совсем обычный разговор в домашней обстановке: ценность реплик определяется уже самим фактом их произнесения. Кроме студентки-филолога Г. в комнате находятся студент-юрист А. и его младший брат Б.). Тот комментарий, который уже осуществлен составителями в виде ремарок, мы будем принимать отчасти некритично (“смеется”; “зевает”; “общий смех”), отчасти — как в принципе верный, но требующий дополнительного пояснения (“манерно имитирует английскую речь”), а отчасти — с сомнением (“обижается”). Ряд высказываний и реакций на них (минимальных диалогических единств) можно считать конвенциональными, выступающими в буквальных значениях (то есть не НК). Это, например, просьба Илюш / ну принеси водички пожалста и отказ выполнить ее Ещё чо не хватало. Отказ имеет “энергичный” характер, являясь, по сути, отводом самой возможности побудительных действий со стороны А. и Г. (вероятно, столь категорическая форма объясняется наличием работающего магнитофона. Во всяком случае, собеседники учитывают этот фактор, что видно, например, из реплик: — Уберите магнитофон. — Да уже выключили давно. — Ну конечно чо я не знаю что ли). Кроме того, есть, по-видимому, какой-то дополнительный фактор, побуждающий собеседников оживленно обсуждать незначительную тему. Можно предположить, что этот фактор — снисходительное отношение старших к младшему — Б. и неприятие последним такого положения вещей, что проявляется в категоричности его реплик Ещё чо не хватало, Уберите магнитофон. В еще большей степени агрессивность (хотя и неявная) присуща реплике Да не буду я ничего говорить, однако для подтверждения данного предположения у нас, собственно говоря, нет никаких прямых данных (как нет их и у составителей сборника текстов, сопроводивших данную реплику ремаркой “обижается”), поскольку не существует интонации обиды, такой же конвенциональной / “прямой”, как, например, интонация вопроса, обращения или восклицания. Мы можем подтвердить свои умозаключения лишь косвенными данными, а именно: предположив в предыдущих репликах А. и Б. иронию. Ирония (форма агрессии) — характерная разновидность НК, не имеющая стандартной формы выражения. Ирония — это такая агрессия, в которой говорящий не может быть уличен, поскольку она не содержит формального противоречия с постулатом Сотрудничества (в отличие от косвенного речевого акта типа Can you open the window?, в котором как раз формальное нарушение постулата Сотрудничества сочетается с соблюдением постулата на уровне того, что имплицируется). Ироническое отрицание может принимать форму гипертрофированной похвалы, особенно при подчеркнутом внимании к форме высказывания: “Чрезвычайно чисто” — фраза из телерекламы (при расшифровке разговора составители сборника текстов выделили эту реплику кавычками) и Илюш / так можно и на английском тоже рассказывать, сопровождаемая ремаркой “манерно имитирует английскую речь”. Данная ремарка опять-таки несет следы субъективизма, приписывая содержание иронии исключительно невербальным компонентам коммуникации, которые, впрочем, обозначены не очень ясно: “манерно”. Вторым источником иронии могут выступать многочисленные директивные реплики со стороны Г.: Илюш / ну принеси водички пожалста; Илюш / скажи “четыре чёрненьких чумазеньких чертёнка чертили чёрными чернилами чертёж”; А скажи “на дворе трава на траве дрова”; Илюш / скажи “Клара у Карла украла кораллы. Карл у Клары украл кларнет”; Илюш / ну скажи три слова. Такое поведение взрослой девушки Г. по отношению к младшему по возрасту юноше Б. воспринимается им как насмешка. Таким образом, можно, с одной стороны, сделать вывод о том, что разговор — пример насмешки (правда, добродушной), вызвавшей эксплицитное противодействие. С другой стороны, данные смыслы не могут быть приписаны разговору с абсолютной уверенностью. Поэтому каждое из следующих умозаключений, строго говоря, следовало бы начинать с логического допущения “Если смысл разговора таков, как мы его определили по косвенным языковым данным…”: так, если смысл разговора таков, как мы его определили, то важно, что для восприятия данного смысла собеседникам (это совпадает с примером (2)) пришлось сделать некоторые дополнительные интерпретативные шаги, и, кроме того, имеет дополнительную смысловую нагрузку форма высказываний (что связано с самой сущностью явления иронии). Из третьего примера видно, что самых больших интерпретативных усилий со стороны адресата требуют неконвенциональные высказывания. Как уже было сказано, конвенциональными высказываниями может быть выражена лишь часть возможных интенциональных состояний. Поэтому, по-видимому, правильнее будет сказать, что источником самой большой интерпретативной активности адресата являются содержательно неопределенные высказывания, а это качество, как мы показали, присуще и первым двум примерам, просто, в силу особенностей данной сферы общения и техники записи третьего примера, в нем содержательная неопределенность наиболее заметна. Содержательная неопределенность здесь, в отличие от первых двух примеров, проистекает из неопределенности интенциональных состояний адресанта, которая, в свою очередь, проистекает из специфики сферы общения ради самого общения. В области фатической коммуникации, однако, есть свои правила упорядоченности жанрового характера, которые помогают опознавать интенциональные состояния — без этого неопределенность фатических высказываний может показаться безграничной. Так, следующей пример из разговорной речи кажется еще более неопределенным по причине еще большей неопределенности интенциональных состояний говорящих: (4) Б. Слушай / что такое герменевтика / ты ведь что-то говорил? А. Герменевтика? Смотря в каком плане // герменевтику в традиционном плане / герменевтику средневековую или герменевтику современную / философскую? Б. Давай современную // А. Нет / но современную не понять / если не пойти В. (СО СМЕХОМ) Давай с начала // А. Античная герменевтика / это Б. Ты рассказывай / как эта Зуева / знаешь / тётенька из сказки / открывает окошечко / садится и говорит /<�а расскажу я вам...> Давай (СМЕХ) А. А может ты сама расскажешь? (СО СМЕХОМ) Б. Нет // А. Это искусство истолкования произведения какого-нибудь // а в средневековой традиции в основном герменевтика / она функционировала на уровне толкования Священного писания / то есть адекватного понимания // а начиная где-то с 19-го / особенно с 20-го века герменевтика / она приобрела уже философский статус // это... Б. Чо она приобрела? (СО СМЕХОМ) А. Философский статус // вот Гадамер определяет так / герменевтика это... Б. (ПЕРЕБИВАЕТ) Кто определяет? А. Гадамер // Б. А это кто? А. Ну я уже говорил // самый крутой герменевтик // он определяет это как искусство понимания // основная проблематика у них идёт это Б. (ПЕРЕБИВАЕТ) Наука о счастье // А. Они вообще пытаются протолкнуть Б. Счастье / когда тебя понимают // герменевтика / наука о счастье // [ЖР: 163-164]. Просьба рассказать “что такое герменевтика” — по сути единственные реплики девушек Б и В, которые могут быть истолкованы буквально. Дальнейшие их реплики (особенно информантки Б.), не связанные прямо с темой разговора и представляющие собой довольно грубые по форме перебивы рассказа юноши А., требуют уже более широкой интерпретации. Здесь, как и в предыдущем примере, мы опираемся лишь на косвенные данные и потому не можем делать выводы с абсолютной уверенностью. Однако наиболее естественным является предположение, что девушки Б. и В. кокетничают с юношей А., постоянными перебивами привлекая внимание к себе. Определяем жанр, к которому относится разговор (как и в предыдущем примере, — с некоторой неуверенностью), как флирт, т. е. речевую игру с сексуальным содержанием. Как и иронические высказывания, флирт — жанр косвенный, не имеющий прямых средств осуществления и маркирования и тем самым оставляющий говорящему возможность сделать вид, что “ничего не было” (хотя разница между флиртом и иронией очевидна: если в первом случае грубость, фамильярность на поверхностном уровне соотносится с выражением симпатии на глубинном уровне, то во втором случае соблюдение норм вежливости и правил этикета на поверхностном уровне соотносится с оскорблением на глубинном уровне). Интерпретативная деятельность адресата здесь, как и в примерах (1)–(3), осложнена на один шаг. Дружелюбная, хотя и шутливая тональность общения не соотносится с дисгармонической речевой формой реплик Б. и языковыми значениями (например, в реплике Ты рассказывай / как эта Зуева). Языковые единицы, впрочем, сохраняют способность быть проинтерпретированными прямо (в этом и состоит суть игрового общения), однако невербальные элементы коммуникации (смех) и общий контекст ситуации общения заставляют “флиртующих” коммуникантов понять свои реплики и реплики собеседника в той тональности, какая должна быть присуща данному типу общения, — дружеской и фамильярной. Диаду, лежащую в основе данного типа НК, можно определить как “оскорбление ~ привлечение внимания”. Интуитивно диада “оскорбление ~ привлечение внимания” кажется вполне рядоположенной диаде “вопрос ~ просьба” в примере (2). В обоих случаях имеет место некое коммуникативное действие, суть которого называет правый член диады, а форму — левый (точнее, формальная сторона действия ближе всего типу единиц, именуемому посредством левого члена диады). Но о каких “единицах” идет речь? Можно ли говорить, что левый член диады имеет примерно ту же природу, что означающее в языковых знаках (например, грамматическая единица)? В случае диады “вопрос ~ просьба” это, как будто, так и есть, во втором случае это уже очевидно не так, и, чтобы сохранить заманчивую возможность характеризовать все разновидности НК при помощи диадной модели, мы начинаем исходить из заведомо ложной посылки: 1) существуют некие формальные признаки оскорбления, издевки, по своей конвенциональности вполне сопоставимые с синтаксическим типом вопроса; 2) с ними соотнесено “чужое” интенциональное состояние — в данном случае направленность на положительное эмоциональное воздействие на адресата. Естественно, что это допущение в корне неверно, при анализе материала оно рано или поздно непременно приведет к серьезным ошибкам. Поэтому мы оперируем понятием диады НК, в которой правый и левый члены представлены только интенциональными состояниями. (5) Рекламный текст:
Модель рекламной коммуникации имеет характер непрямого воздействия: целью автора текста является побудить получателя купить рекламируемый товар. При этом сказать прямо “покупай” нельзя, поскольку это прямо указало бы на желание автора речи / говорящего. Обычная реакция слушающего — подумать, а нужно ли это ему. В результате предложение может быть и отвергнуто. Имплицитный же призыв не подвергается прямой оценке: выражения a smart black straw bag, lined in polka dot fabric, packed with a superb collection of five products и даже when you make two or more Lancome purchases including one from our skin care range не показывают в явном виде, что покупка желательна для говорящего. Идея покупки возникает у слушающего как его собственный вывод: “хорошие товары бесплатно значит, хорошо получить их в подарок, для этого надо купить средство для ухода за кожей значит, хорошо его купить”. Особенностью программируемой интерпретации в данном рекламном объявлении является то, что использованные в качестве средств привлечения внимания “сильные утверждения” (strong claims) при дальнейшем чтении объявления ослабляются. Аттрактивным словом здесь является прилагательное free ‘бесплатный’. Местоимение your ‘ваш’ усиливает воздействие, заставляя адресата построить гипотезу, что если прийти в указанный магазин, то можно получить подарок: Your free gift from Lancome. Exclusively at Selfridge’s. Описание подарка Lancome’s gift to you at Selfridge’s this July is a smart black straw bag, lined in polka dot fabric, packed with a superb collection of five products подтверждает первоначальную гипотезу адресата. Обусловленное обещание It’s your free when you make two or more Lancome purchases ослабляет утверждение, а последующее условие including one from our skin care range фактически снимает его, так как товары для ухода за кожей являются самыми дорогими. Таким образом, первая часть данного высказывания “провоцирует” выводы, противоречащие истине (что если прийти в указанный магазин, то можно получить подарок), однако — и в этом состоит причина особой эффективности манипулирования — не может рассматриваться как ложь, поскольку во второй части высказывания фактически снимается гипотеза о подарке, то есть выводы не выражены явно [см.: Имплицитность 1999: 145-147; Кочетова 1999; Попова 2005]. “Манипулятивная” диада в (5) представлена интенциональными состояниями “обещание подарка ~ призыв купить”. Пример (5) представляет еще один возможный источник содержательной неопределенности коммуникации — это планируемая неопределенность интенционального состояния адресата при демонстрируемой неопределенности интенционального состояния адресанта (которая выступает как прикрытие вполне определенного интенционального состояния). Планируемая неопределенность интенционального состояния адресата и действительная определенность интенционального состояния адресанта сближает пример (5) с примерами (1) и (2), однако неконвенциональность высказываний, порождаемая демонстрируемой неопределенностью интенционального состояния адресанта, сближает данный пример скорее с примерами (3) и (4). Отметим, что сфера газетной коммуникации тоже не исключает фатических интенциональных состояний. Обратимся к относительно новой сфере общения — фатическому общению посредством газетных объявлений: (6) А мне жутко не везет! Мечтаю о спокойном, сильном и темноглазом, а рядом все время нервные, слабые и голубоглазые... Мужчины с карими глазами, ответьте капризной, но очаровательной девушке! |
Похожие:
 |
При президенте РФ Коммуникация – это социальное взаимодействие. В то же время коммуникация это процесс передачи информации или переноса содержания... |
 |
Л. В. Куликова Межкультурная коммуникация К 90 Куликова Л. В. Межкультурная коммуникация: теоретические и прикладные аспекты. На материале русской и немецкой лингвокультур:... |
|
«Берегите живое» ... |
|
Рабочая учебная программа Образовательная область «коммуникация» Муниципальное бюджетное дошкольное образовательное учреждение «Детский сад №8 комбинированного вида» с. Выльгорт |
|
Методические рекомендации к проекту «Волшебный мир Петербургского театра» Тип проекта Образовательные области: «Познание», «Социализация», «Коммуникация», «Художественное творчество», «Музыка» |
|
Основная образовательная программа магистратуры, реализуемая вузом... |
|
Методические рекомендации Применять в образовательных областях: математика,... Использовать конструктор в совместной, самостоятельной деятельности и в индивидуальной работе с детьми |
|
Тема: «улыбки лета 2014» Интегрируемые образовательные области:»Познание», «Коммуникация», «Чтение художественной литературы», «Музыка», «Художественное творчество»,... |
|
2. Значение технической коммуникации в сфере профессионального общения Техническая коммуникация – метод исследования и создания информации о технических процессах или продуктах, адресованных аудитории... |
|
При работе через api следует последовательно пройти следующие шаги Структура api реализована по архитектуре rest odata коммуникация осуществляется посредством |
|
Специальный выпуск, посвящённый памяти джеффри лича в этом выпуске:... Алсина Мария Перейра де Соуза (Португалия) "Вы обязаны, простите, вы должны" – вежливость в разных культурах |
|
Г. Ростов-на-Дону 2016 год Учебные вопросы: Современная речевая ситуация.... Современная коммуникация и правила речевого общения. Культура устной публичной речи |
|
Руководство по проведению тренинга «Эффективная коммуникация» Приветствие. Представление тренера, темы и целей тренинга. Тема и цели тренинга могут быть заранее зафиксированы на флип-чарте или... |
|
С. Г. Тер-Минасова Допущено Министерством образования Российской... Посвящается студентам, преподавателям и сотрудникам факультета иностранных языков мгу имени М. В. Ломоносова |
|
Учебно-методический комплекс дисциплины речевая коммуникация 100103.... Учебно-методический комплекс составлен в соответствии с требованиями государственного образовательного стандарта высшего профессионального... |
|
Пояснительная записка в соответствии с Федеральным законом «Об образовании» Проект «Песок и вода – наши друзья» предназначен для работы с детьми раннего возраста. Данный проект содержит материал по образовательной... |