* * *
Как король шел на войну
В чужедальнюю страну,
Зазвенели трубы медные
На потехи на победные.
А как Стах шел на войну
В чужедальнюю страну,
Зашумела рожь по полюшку
На кручину, на недолюшку...
129
Свищут пули на войне,
Бродит смерть в дыму, в огне,
Тешат взор вожди отважные,
Стонут ратники сермяжные.
Бой умолк; труба гремит,
С тяжкой раной Стах лежит,
А король стезей кровавою
Возвращается со славою.
И навстречу у ворот
Шумно высыпал народ,
Дрогнул замок града стольного
От трезвона колокольного.
А как лег в могилу Стах,
Ветер песню спел в кустах
И звонил, летя дубровами,
Колокольцами лиловыми...
ЮЛИАН ТУВИМ (1894 — 1953)
● МАТЬ
1
На еврейском кладбище в Лодзи,
Под сенью березы унылой,
Мамы моей еврейки
Польская могила.
Прах моей матери милой,
Еврейской, польской,
На берег фабричной Лудки
Я перенес из Отвоцка.
На этот могильный камень,
Что ее покой охраняет,
Только листочки лавра
Береза порой роняет.
130
Когда же солнечный ветер,
Играя, в них золотится,
Он в ордена и медали
Преображает листья.
2
Застрелили фашисты
Тосковавшую обо мне.
Застрелили фашисты
Обмиравшую обо мне.
Пуля тоску прострелила.
Стали сызнова заряжать,
Чтобы после... но после было
Не в кого разряжать.
Прострелили мир материнский —
Два слога ласковых губ.
На святую отвоцкую мостовую
Из окна бросили труп…
С поля унес я мать,
Чтобы земле предать,
Трупу имени моего
Навек в Отводке лежать.
ВЛАДИСЛАВ БРОНЕВСКИЙ (1897 — 1962)
● ТЕЛА
Миру — благо,
миру — прибыток,
а мне немного:
тела убитых.
131
Если поднимут
воскресших из тла,
мир обнимут
убитых тела:
тела детей
со дна крематория
будут лететь
над всей историей,
тела девчат,
тела юнцов,
над ними чад
терновых венцов,
тела солдат,
что во рвах ютятся,
пойдут побеждать —
освободятся,
тела из траншей,
из могилок временных,
с веревкой на шее,
тела расстрелянных,
тела затоптанных,
тела гонимых
нахлынут толпами
непримиримых!
Докажут делом
свою правоту!
А мне с одним телом —
невмоготу.
КОНСТАНТЫ ИЛЬДЕФОНС ГАЛЧИНСКИЙ (1905 — 1953)
● РЕКВИЕМ!
Заглавие это фальшиво —
мертвые к нам взывают!
133
«Мы не уснем спокойно,
доколе не кончатся войны.
Доколе не спим в тревоге —
нас Ахерон не примет,
ибо не кончились войны,
пройдено лишь полдороги.
Ночь нам всегда поможет.
Коль месяц ваш мозг затуманит,
из-под земли, как рыбы,
всплываем, ибо нас манит
в дома заплывать, в совесть,
в самую боль, в самый корень;
и смерть шумит, высоко,
как лес, как ветер, как море.
Мы с вас одеяло стянем:
что же вы дома сидите!
В глаза вам, братья, плюнем,
если вы нас предадите.
Если вы нас недостойны
и страх допустили в души —
не будете жить спокойно,
мор ваших детей задушит.
Слушайте, европейцы,
слушайте голос Варшавы:
места нет колебаньям,
жизни нет для слабых.
Лавры — смелых венчают.
Битвы за мир — суровы.
Видите — землю качает!
Это — погибших зовы.
Мы, мертвецы, — с вами,
за вас, живые, и с вами
Сталинград и Варшава
светят, как звезды ночами.
Нам не нужно симфоний,
реквиема и кадила,
для этого нынче не время, —
живому отдайте силы.
Скоро весть о счастье
вспыхнет над вашей планетой.
Мертвым — Великий Реквием,
живым — Великий Отдых».
134
● ДИФИРАМБ В ЧЕСТЬ МИРА
Ты солнце в лютню мою вдохнул,
и не тебе ли
обязан младенец, что тихо заснул
в своей колыбели.
Это в твоих животворных лучах
земля зеленеет,
молодожены мебель влачат,
и всюду теплеет.
Студенты благодаря тебе
зубрят науки,
и так уверены в судьбе
и дед и внуки.
Ты покровитель библиотек,
наук любитель,
но также и старушек всех
ты покровитель.
Ты то, чем каждый день живут, —
талант и труд.
Враги твоих олив листву —
не оборвут.
С тобою будем до конца
мы,
тебе верны наши сердца,
МИР.
КШИШТОФ КАМИЛ БАЧИНСКИЙ (1921 — 1944)
* * *
Когда в бою — в дыму, в огне —
винтовку выроню устало —
не надо звезд посмертных мне,
не воздвигайте пьедестала.
135
Пять револьверных дул — рука.
Как зазвучать ее заставишь?
Любовь не оживет, пока
рукою не коснешься клавиш.
В глазах — свинцовая река,
и гибели в них слишком много —
любовь не оживет, пока
ты не сумел увидеть бога.
Но нужно путь пройти во мгле,
изжив остаток темной силы,
как солнце, повелев земле
тяжелой кровью хлынуть в жилы.
Я возвращусь мастеровым
из мрачных стран под небом хмурым
в свет полдня яркого, к моим
еще не созданным скульптурам.
Но взор в минувшие года
вонзаться с болью будет снова
тех, кто вовек не знал труда,
как запаха цветка чужого, —
о чем заговорят со мной:
к одной стрельбе привыкли руки,
и вера взорвана войной,
и сердце очерствело в муке?..
Но если юность в страшный год
я сжег, как боевое знамя,
то все же будет жив народ,
и бог зажжет над сердцем пламя.
И с дерева слетевший лист
на ветку не взлетит обратно,
и голос птицы будет чист,
и я отвечу ей: понятно.
136
И птичий шум в родном краю
опять напомнит о любви мне,
и оживу, и вновь солью
цветы и звезды в мощном гимне, —
воспрянет песнею огонь,
и станет мир стократ чудесней —
и тихо ляжет мне в ладонь
земля, воскреснувшая в песне.
137
ПОРТУГАЛИЯ
ЖОЗЕ ГОМЕС ФЕРРЕЙРА (р. 1900)
* * *
«После интенсивной бомбардировки
нашими войсками взят город X».
Итак, генерал вступает в город
под грохот фанфар и барабанов.
Но почему же нет криков «слава!»,
ни гвоздик, ни тюльпанов?
Где толпы
вдоль улиц,
ликующие в исступленье?
Откуда такое безмолвие?
Не лунное ль это селенье?
Лишь мертвецы повсюду!..
Мертвецы на крышах, и в кронах
деревьев, и на оградах,
на камнях, на стенах, на трубах...
На балконах висят красивым
ковром кровавым
с бахромою пальцев...
Мертвецы в водостоках!
Мертвецы на тучах!
Мертвецы на солнце!
138
Все усадьбы во власти мертвых!
Небо выстлано кожей мертвых!
Вся вселенная бьется под тяжестью трупов!
Мертвецы, мертвецы, мертвецы, мертвецы..,
Эй! Из сточных канав поднимайтесь,
идите приветствовать генерала,
который сейчас вступает в город
под грохот фанфар и барабанов.
Вставайте!
Вам нужно и впредь притворяться живыми!
Ведь для радостной встречи, для
рукоплесканий
вполне годится и тот, кто мертв,
и тот, кто мертвого бездыханней!
139
РУМЫНИЯ
ВАСИЛЕ КЫРЛОВА (1809 — 1831)
● РАЗВАЛИНЫ ТЫРГОВИШТЕ
О стены, вы остались как памятник всему
Минувшему величью и счастью своему.
Ведь солнце озарило и грело горячо
Когда-то эту землю, свободную еще...
Но все скосило время, отрезало пути,
И вот лежат обломки в тяжелом забытьи.
Исчезла ваша слава. Так было суждено.
И стало здесь безлюдно, печально и черно
От светлой славы предков — ни тени, ни следа,
Дремучее забвенье. Бурьян и лебеда.
И если в прошлом каждый смотрел всегда на вас
С восторгом и с любовью, волнуясь и дивясь, —
То ныне отступает он в ужасе немом,
Увидев разрушенье, руины и разгром.
Но мрачные обломки, лежащие во мгле, —
Вот образ и подобье всей жизни на земле,
И каждому понятно, зашедшему сюда,
Что все на свете так же исчезнет без следа.
140
Пусть подвиги иные и тверже, чем гранит,
По время их разрушит, сметет и истребит.
А если кто-то станет всех выше и светлей —
Он все же не избегнет погибели своей.
Я к вам стремлюсь, руины, ведь мне в конце концов
Понятна бесполезность всех замков и дворцов.
И как пастух унылый, в пустых полях бродя,
Спешит порой укрыться от бури и дождя, —
Так я спешу сегодня за ваш надежный щит,
Гонимый грозной бурей страданий и обид.
Нет, песен мне не надо, по я хочу, скорбя,
Отчизна дорогая, оплакивать тебя.
Здесь мудрости источник, и верю потому,
Что многое, быть может, я здесь еще пойму.
Вот день уже уходит, и вот во все дома
Бесшумно проникает бесформенная тьма.
И каждый, кто измучен заботой и трудом,
Спокойно засыпает и спит глубоким сном.
Ведь сон от всех напастей единственный приют...
Но мысли мне и ночью покоя не дают.
Я скорбью беспредельной и жалостью томим,
И снова прихожу я к развалинам седым.
О камни дорогие! Ведь ваш печальный вид
Мой дух приподнимает, меня животворит.
Тоскую я и места не нахожу себе,
Когда о вашей горькой подумаю судьбе.
Я словно у могилы всей доблести былой
И жалобам внимаю с волненьем и тоской.
141
И в сумраке туманном мне слышатся едва
Хорошие, простые, но грустные слова:
«Как дым, умчалась слава. Всему такой удел.
Ведь светлый дух свободы отсюда отлетел».
Я слышу грустный голос и потрясен опять.
Меня он заставляет свой жребий проклинать.
Позвольте мне, о стены, пока я жив еще,
Здесь думать, утешаться и плакать горячо.
Тиран на эту землю не ступит ни один:
Он в ужасе отпрянет от каменных руин.
ТУДОР АРГЕЗИ (1880 — 1967)
● ПРОКЛЯТИЯ
По нивам, по зарослям едкой цикуты
Они доползли до опушки лесной.
Они доползли в роковые минуты,
Когда все вокруг озарилось луной.
Вот голос их сердца, подслушанный мной.
Пускай превратятся в руины, в огнища
Хоромы и храмы, сады и кладбища.
Пускай города превратятся в пустыню,
Покроются солью и горькой полынью.
Пусть море иссякнет и высохнут реки,
Чтоб зори померкли, чтоб звезды ослепли,
Чтоб ветер безумствовал в гари и пепле.
Пусть тучи растают, и дождь не прольется.
И желчью нальются пруды и колодцы.
Пусть вороны вьются голодной оравой
Над падалью вашей оплеванной славы.
Пусть в золоте, спрятанном в тайные ниши,
Плодятся мокрицы и жадные мыши.
Пусть черви и моль пожирают, жирея,
И мантии ваши, и ваши ливреи,
Пусть плесенью и паутиною липкой
142
Покроются струны гитары и скрипки.
Сдыхайте не сразу, пусть ваша хвороба
Мучительно долго влачит вас до гроба,
Чтоб вы, не избегнув заслуженной дани,
Испили до капли всю чашу страданий.
Пусть время вас хлещет свинцовою плетью,
Пусть кажется час вам длиннее столетья.
Пусть волны немыслимо долгих мгновений
Пронзят наше сердце, застывшее в лени,
И, сами на грани стремительных странствий,
Рассеются в вечности, сгинут в пространстве.
Пусть голод вас крючит и жажда вас мучит,
Пускай ваш язык изъязвит и распучит,
Чтоб, выпав из глотки тяжелою плахой,
Искал он плевок среди пепла и праха.
Пусть будет, когда не найти ни росинки,
Питьем вам моча из копытной тропинки.
Пусть каждая слива, спаленная зноем,
Во рту растечется не соком, а гноем,
Пусть небо низринется бомбами града
И гонит вас по полю, гонит, как стадо.
Пусть камни рассыплются в щебень, в осколки
И в тело вонзятся вам, словно иголки.
Кто ж рухнет на землю, покоя моля,
Пусть дрожью дрожит под проклятым земля,
Тебя ж, покровитель злодеев и выжиг,
Кляну, чтоб ты гнил, начиная с лодыжек.
Чтоб мозг твой разросся, а жирное тело
В пуховых перинах стократ растолстело,
Чтоб ноги и брюхо слились воедино,
Чтоб весь ты расплылся, как жидкая глина.
Пусть каждый сустав твой, охвачен гангреной,
Терзает и жжет тебя попеременно.
Пусть левый твой глаз, превратившийся в точку,
Моргает, не видя сквозь тьмы оболочку.
А правый пусть вылезет вон из орбиты,
Огромный, недвижный, безумно раскрытый.
Пусть ярость тебя и трясет и корежит,
Но вырваться словом из горла не сможет,
Ори, надрывайся, неистовствуй, чтобы
На землю упасть, задохнувшись от злобы.
143
Тебе я желаю, изнеженной твари,
Чтоб спал ты в бреду, пробуждался в кошмаре.
Чтоб в печень впивались каленые пилы,
В носу твоем пело, а в ухе вопило.
Чтоб зубы полопались с треском и громом,
И пища застряла в кишечнике комом,
И каждый твой вздох превратился в зловонье,
Чтоб люди бежали, шарахались кони.
Чтоб все твое тело покрылось горбами,
Чтоб мерзкий язык твой повис меж зубами.
Чтоб язва на язву и чирей на чирей
Садились на шее и кровоточили.
Чтоб мозг иссушила бессильная похоть,
Чтоб сил не хватило ни ахать, ни охать.
Пусть мертвые встанут, пусть грозной толпою
С шипеньем и лязгом летят за тобою
И к праведной мести зовут в исступленье
За войны, за казни, за все преступленья.
МАРИЯ БАНУШ (р. 1914)
● КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Детям войны
Мчатся сани в снег, в буран.
Веселится волчий стан.
Лютый ворог кровью пьян.
Мчатся сани в снег, в буран.
Мчатся сани, кони — вскачь.
Навострил топор палач.
Брат убьет его, не плачь!
Мчатся сани, кони — вскачь.
Кони — вскачь, а мать поет:
«Богатырь с мечом придет.
Змею головы снесет...»
Кони — вскачь, а мать поет,
144
«Баю-бай, — бормочет мать, —
Жеребятки, надо спать!
Прах наш годы разметут,
Всходы новые взойдут...»
А стрельбе все нет конца...
Детский крик стучит в сердца:
«Мало вам ребят кругом,
Убаюканных свинцом?!»
МАГДА ИСАНОС (1916 — 1944)
● Я БЫЛА ДАЛЕКА ОТ ЛЮДЕЙ
Жила я долго от людей вдали,
на острове засушливом томилась.
Бог, обернувшись голубем, порою
один лишь достигал моей земли.
И ничего понять я не могла тогда
вокруг себя. Душа моя была
глуха, подслеповата и мала.
Но тут пришла народная беда,
заговорила попросту со мною.
И сердце одинокое мое
проснулось и заплакало. Война
пошла косить живую жизнь вокруг.
Над городом вознесся черный флаг,
и освещался непроглядный мрак
сполохами зловещего огня.
И дети умирали в час игры,
и матери горящими глазами
смотрели на меня.
У них война украла сыновей.
Мои стихи о звездах и цветах
писать мне стало стыдно,
и услыхала я в своих мечтах,
взволнованных, как море или небо,
как сердце человечества стучит:
«Мы просим справедливости и хлеба!»
145
Братание материков и рас
я видела и торопила время:
«Приди скорее, долгожданный час!»
Я видела, как таяли туманы.
День мира над землею восходил, —
и все народы на земле, все страны
мир начинали строить с основанья
такой большой, что никакое имя
не делалось великим непомерно.
Между двумя полярными кругами
лежит привольно родина моя.
Экватор только путь, что по земле проходит,
ее на половины не деля.
Под ярким светом Южного Креста,
на всех долготах и на всех широтах,
земля повсюду — родина моя...
Так, в страшном мире, обагренном кровью,
мечтала я средь дыма и огня,
и неустанно в сердце у меня
росла надежда заодно с любовью.
И, движимая той любовью к людям,
я научилась понимать и слышать...
146
ФИНЛЯНДИЯ
АРВО ТУРТИАЙНЕН (р. 1904)
● НАРУЧНИКИ
Прочны браслеты стальные,
стальные браслеты надежны.
Крепко верят браслетам, щеколдам,
стальным цепям,
А я верю еще сильнее
рукам, что мир сотворили;
они разорвут непременно
наручников и засовов грубую власть.
● ПРОЩАНИЕ С ЛЮБИМОЙ
Война грянет —
откликнуться я обязан.
Не забывай, родная!
Война грянет...
Смерти крыло осеняет всех ныне.
Не поддавайся страху, не забывай, родная!
Во имя глаз твоих, слышишь,
любимейших на свете:
не забывай, родная.
Подниму знамя жизни,
едва возвращусь из солдатчины,
подниму над могилами, над руинами.
147
Вместе с братьями на крыльях революции
прилечу, полный великодушия.
Знамя поднимем, выше красное знамя грядущего!
Знайте, могилы:
слез не напрасно катились реки.
Улыбайтесь, руины,
на плечах ваших Завтра.
В светлый денек возвратятся солдаты.
ЭЛЬВИ СИНЕРВО (р. 1912)
● ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ЗОВ
Не мечтаю попасть в число бессмертных
своей страны.
Вчера я была и сегодня есть, а завтра меня
не будет.
Женщиной я родилась, и среди всех
материнских сердец
на штормовых волнах мое сердце, как бакен,
качается и гудит.
На речной быстрине,
на летящей листовке,
на птичьем крыле,
на сердцах человечьих
я пишу свои строки для тех, кто сегодня живет.
Не поздно еще, о народ мой, задержать
наводненье плотиной,
не поздно еще светом рассеять мрак,
не поздно еще распознать, кто друг и кто враг,
не поздно еще глотки заткнуть орудьям,
не поздно еще кричать во весь человеческий голос:
Нет!
Человеческий зов! — несущественно все
остальное сегодня.
На речной быстрине, на птичьем крыле он летит.
Буквы огонь раскалил. Сердца человечьи гудят,
как бакены, протянутые от берега к берегу.
148
ФРАНЦИЯ
ВИКТОР ГЮГО (1802 — 1885)
● ТАЛАВЕРА
Рассказ моего отца
Под Талаверою один я помню случай.
Мы с англичанами вступили в бой кипучий
И встретились в упор у крепостной стены,
Мы с северной пришли, те — с южной стороны.
Ложбинка узкая делила два потока,
Уже с утра шел бой упорно и жестоко,
И сизые дымки, взметая пыльный прах,
Пятнали солнца лик, застывший в небесах.
И солнце, дымные преодолев преграды,
И юно и старо, как строфы «Илиады»,
Видавшее бои, где бился Ахиллес,
Как будто мстило нам и с высоты небес
На тех, кто оглушен был воем канонады,
Свинцовые лучи метало без пощады.
Оно слепило нас, стремясь в единый миг
Дополнить молнией раскат громов земных,
И правило свой пир, зловеще-лучезарно...
Король испанский Карл и временщик коварный
Годой с британцами сумели нас столкнуть,
Но климат здешних стран не нравился ничуть
Ни им, ни нам. А день действительно был
страшен:
Кругом ни травки. Но ложбины край украшен:
Там две сосны росли, а между их корней
Журчал и стрекотал серебряный ручей.
Как мимолетный взгляд сквозь темные ресницы,
149
Так ручеек сумел из-под земли пробиться, —
И вот раздельная черта проведена.
Быстрей, чем сеятель бросает семена,
С британцами в упор встречаются французы.
Зияли животы, как вскрытые арбузы,
И плавали в крови и кости и кишки,
А солнце лютое взирало на пески.
Штык, пуля, пистолет, иль пушка, или пика —
Нам это все равно, но вот жару стерпи-ка!
Железу и свинцу никто из нас не рад,
Но это только смерть, а жажда — это яд!
О, эта смесь жары, и горечи, и пота!
Но все же длилася кровавая работа
И озверело мы рубились. Груды тел
Валялися в ногах у тех, кто уцелел...
Немы, безжизненны и холодны, как камни...
И тут-то ручеек блеснул издалека мне...
Испанец, закричав: «Каррамба!» — побежал
К воде; ее уже британец оседлал;
Француз кидается — склонилися все трое,
Вот на коленях все, уж речи нет о бое;
Вот раненый ползет, чуть дышит, на локтях,
И чокаются все водою в киверах...
Тот говорит тому: «Твое здоровье, друже!»
Так угощались мы, как в старину, не хуже.
Хоть после этого мы снова в бой пошли,
Но каждый чувствовал, что если короли
Желают нас обречь на гибель и проклятья,
То там, у бога, мы — между собою братья!
ПЬЕР ЖАН БЕРАНЖЕ (1780 — 1857)
● СВЯЩЕННЫЙ СОЮЗ НАРОДОВ
Видел я Мир, снизошедший на землю...
Золото нес он, колосья, цветы.
Пушки умолкли... Все тихо... Я внемлю
Голосу, что зазвучал с высоты:
150
«Доблестью все вы равны от природы,
Русский и немец, британец, француз.
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!
Распри, о смертные, вас утомили...
Отдых ваш краток, и сон ваш тяжел.
Землю по-братски бы вы разделили:
Место бы каждый под солнцем нашел!
Сбились с пути вы... Не зная свободы,
Власти жестокой влачите вы груз...
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!
Вы у соседей зажжете пожары.
Ветер изменится — вспыхнет ваш дом.
А охладится земля — плуг свой старый
Пахарь-калека сдвинет с трудом.
Возле границ, где покажутся всходы —
Крови в колосьях останется вкус...
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!
Ваши владыки, что падки до славы,
Смеют указывать скиптром своим,
Чтобы умножить триумф свой кровавый,
Новые жертвы, потребные им...
Вы, словно стадо, сносили невзгоды,
Переменяя лишь бремя обуз...
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!
Не по дороге вам с Марсом жестоким,
Дайте законы отчизнам своим!
Кровь проливать перестаньте потоком!
Это воителям нужно одним.
Ложным светилам вы верили годы,
Завтра же свет их померкнет, клянусь!
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!
Вольною грудью впервые вздохните!
Мрачное прошлое надо забыть.
151
Весело сейте! Напевы, звените!
Миру должны все искусства служить.
Средь изобилия водить хороводы
Станете вы под защитою муз...
Будьте ж дружны и сплотитесь, народы,
В новый священный союз!»
Молвил так Мир — и цари понурились.
В страхе его повторяя слова.
Но, как весною, цветы распустились,
Снова деревья одела листва.
Лейся, вино, чужеземцам в угоду:
Войско уходит их... Нет больше уз!
Будем дружны! Заключим же, народы,
Новый священный союз!
● БАРАБАНЫ
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Угомонитесь, барабаны!
О, дайте мне покой, молю!
Политик я не очень рьяный,
А шума вовсе не терплю.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
От вашей трескотни устала
И муза старая моя,
Поспешно крылья отыскала
И улетела от меня.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
152
Когда справляют новоселье,
Едва поднимется бокал —
Забили сбор... Прощай, веселье!
Прощайте, песни и фиал!
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Я пел о братстве... Вдруг в азарте
Бьет барабанщик полковой.
Я грезил... Лишь враждебных партий
Браталась кровь на мостовой.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Во дни Империи на славу
Они гремели, заглушив
В одних рассудка голос здравый,
Других совсем ума лишив.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят…
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Кто будет править нашим стадом,
Пускай сочтет для пользы дел,
Ослиной кожи много ль надо,
Чтоб мир от грома обалдел.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят…
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
153
Глядь: барабан и в церкви грянет,
Повсюду — барабанный дух.
И шарлатаны барабанят,
И малыши терзают слух.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят...
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Они то льстиво провожают
На кладбище глупца в крестах,
То всех желаньем заражают
Кидаться в бой врагам на страх.
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят…
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
Мы любим шум и позументы,
В политику мы влюблены,
И, право, выбрать в президенты
Тамбурмажора мы должны!
И днем и ночью — сущий ад!
Гремят, гремят, гремят, гремят…
В ушах звенит... И невпопад
Они, проклятые, гремят.
● МУРАВЬИ
Муравейник весь в движенье,
Все шумит, кричит, снует.
Войско в сборе к выступленью, —
Царь ведет его в поход.
Полководец горячится,
Возглашая храбрецам:
«Целый мир нам покорится!
Слава, слава муравьям!»
154
Войско в марше достигает
До владений гордой тли,
Где былинка вырастает
Из-за камня, вся в пыли.
Царь командует: «Смелее!
С нами бог — и смерть врагам!
Молодцы, ударь дружнее!
Слава, слава муравьям!»
Есть у тли свои герои
Для свершенья славных дел:
Все помчалось в вихорь боя.
Сколько крови, мертвых тел!
Наконец — хоть храбро билась —
Тля бежит по всем углам.
Участь варваров свершилась!
Слава, слава муравьям!
Двое старших адъютантов
Сочинили бюллетень,
Днем сражения гигантов
В нем был назван этот день.
Край разграбить покоренный
Остается молодцам.
Что трухи тут запасенной!
Слава, слава муравьям!
Вот под аркой из соломы
Триумфальный вьется ход,
Чернь, работавшая дома,
Натощак «ура» ревет.
Местный Пиндар в громкой оде
Всем другим грозит врагам
(Оды были очень в моде).
Слава, слава муравьям!
В пиитическом паренье
Бард гласит: «Сквозь тьму времен
Вижу мира обновленье;
Муравьи, ваш данник он!
И когда земного шара
Все края сдадутся нам,
155
Ты, о небо, жди удара!
Слава, слава муравьям!»
Он еще не кончил слова
Пред восторженной толпой,
Как нечаянно корова
Залила их всех мочой.
Лишь какой-то Ной остался…
«Океан на гибель нам, —
Говорит он, — разливался!»
Слава, слава муравьям!
АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ (1810 — 1857)
● ПЕСНЬ БАРБЕРИНЫ
Рыцарь, ты в бой отправляешься ныне,
Там, на чужбине,
Что тебя ждет?
Ночь опускается черным покровом,
В мире суровом
Столько невзгод!
Ах, ты задумал с любовью проститься?
Хочешь забыться
Мысль по пятам,
О честолюбец, не знающий страха,
Горсткою праха
Станешь ты сам.
Рыцарь, в поход отправляешься ныне?
Ждешь на чужбине
Славы в бою?
Вспомни, как я улыбалась вначале.
В горькой печали
Слезы пролью.
156
ГЮСТАВ НАДО (1820 — 1893)
● ЧЕРЕЗ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ
Никто из нас упрек не бросит
Волне, стремящейся вперед!
Ведь если время дни уносит,
Оно и вечность нам дает!
В огне сегодня создается
Для предстоящих войн снаряд, —
Услышьте, вы, которым жить придется
Лет через пятьдесят!
Те, кто в чести и славе ныне,
Кто всем бросается в глаза,
Они не будут и в помине,
Их имена сотрет гроза, —
И лишь немногие светила
Перед напором устоят
И нам сиять с такой же будут силой
Лет через пятьдесят!
Прощай писатель многотомный,
Создатель хрупких толстых книг,
Прощай и ты, романтик томный,
Что монумент себе воздвиг.
Но юноши враги рутины —
Они забыть не захотят
Смех Беранже и мудрость Ламартина
Лет через пятьдесят!
Скажи нам, дед, когда настанут
Такие дни и век такой,
Когда глумиться перестанут
Над добродетелью людской?
Когда все люди в мире целом
Свои сердца соединят?
Что ж, если бог займется этим делом, —
Лет через пятьдесят!
А в заключенье, между нами,
Мы от тебя узнать должны,
157
Земля займется ль под ногами
У поджигателей войны?
Когда, когда в конечном счете
Их всех к ответу пригласят?
Прошу вас жить! А если доживете —
Лет через пятьдесят!
● МИР И ТИШИНА
Настало время золотое —
Мы наконец живем в покое —
Господь послал нам мир и тишину.
Однако, дети, поглазейте,
Что там написано в газете:
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Солдаты нам не нужны боле —
Их ждет к себе родное поле, —
Господь послал нам мир и тишину!
Все это так, но, между прочим,
В дни мира мы клинки наточим —
Кто хочет мира, не забудь войну!
Противоречий нет в помине!
Все стали братьями отныне —
Господь послал нам мир и тишину!
От Балтики до Мартиники
Везде острят штыки и пики!
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Эй, оружейник, друг любезный,
Нам ваши ружья бесполезны —
Господь послал нам мир и тишину!
Конечно, ружья устарели,
Но есть новейшие модели —
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
О ты, ваятель наш умелый —
Из пушек статуй нам наделай —
Господь послал нам мир и тишину!
159
А тот в ответ: — Мы по амвонам
Ударим колокольным звоном —
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Казармы юных новобранцев!
Мы их используем для танцев!
Господь послал нам мир и тишину!
Они скорее, может статься,
Для лазаретов пригодятся!
Ты хочешь мира? Помни про войну!
Все офицерские портные
Займутся фраками впервые.
Господь послал нам мир и тишину!
Но в мастерских солдатской формы
Уже утроены все нормы!
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Ядро, и пуля, и граната —
Они исчезнут без возврата —
Господь послал нам мир и тишину!
Но сверхученые светила
Готовят бомбы страшной силы,
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Ландвер, пандуры, берсальеры —
Нужны ли нам такие меры?
Господь послал нам мир и тишину!
Мы обеспечим всем народам
Защиту — но особым родом!!!
Ты хочешь мира? Не забудь войну!
Британцы, немцы и французы,
Вступайте в мирные союзы —
Господь послал нам мир и тишину!
Вот так, держа фитиль зажженный,
Мы пьем за мир вооруженный —
Ты хочешь мира? Помни про войну!
ЭЖЕН ПОТЬЕ (1816 — 1887)
● ИНТЕРНАЦИОНАЛ
Гражданину Гюставу Лефрансе,
члену Коммуны
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
Весь мир насилья мы разроем
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем!
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и не герой:
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отвоевать свое добро, —
Вздувайте гори и куйте смело,
Пока железо горячо!
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Довольно кровь сосать, вампиры,
Тюрьмой, налогом, нищетой!
У вас — вся власть, все блага мира,
А наше право — звук пустой!
Мы жизнь построим по-иному —
И вот наш лозунг боевой:
Вся власть — народу трудовому,
А дармоедов всех долой!
161
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Презренны вы в своем богатстве.
Угля и стали короли!
Вы ваши троны, тунеядцы,
На наших спинах возвели.
Заводы, фабрики, палаты —
Все нашим создано трудом.
Пора! Мы требуем возврата
Того, что взято грабежом.
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Довольно, королям в угоду,
Дурманить нас в чаду войны!
Война тиранам! Мир народу!
Бастуйте, армии сыны!
Когда ж тираны нас заставят
В бою геройски пасть за них, —
Убийцы, в вас тогда направим
Мы жерла пушек боевых!
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
Лишь мы, работники всемирной
Великой армии труда,
Владеть землей имеем право,
Но паразиты — никогда!
И если гром великий грянет
Над сворой псов и палачей,
Для нас все так же солнце станет
Сиять огнем своих лучей.
162
Это есть наш последний
И решительный бой.
С Интернационалом
Воспрянет род людской.
АРТЮР РЕМБО (1854 — 1891)
● ЗЛО
Пока над головой свистят плевки картечи,
Окрашивая синь кровавою слюной,
И, сотни тысяч тел сжигая и калеча,
Злорадный властелин полки бросает в бой;
Пока скрежещет сталь, сводя с ума бегущих,
И грудою парной растет в полях зола, —
Бедняги мертвецы! В твоих, природа, кущах!
Зачем же ты людей так свято создала? —
В то время бог, смеясь и глядя на узоры
Покровов, алтарей, на блеск тяжелых чаш,
Успев сто раз на дню уснуть под «Отче наш»,
Проснется, ощутив тоскующие взоры
Скорбящих матерей: они пришли, — и что же? —
Он с жадностью глядит на их последний грош.
● СПЯЩИЙ В ЛОЖБИНЕ
Беспечно плещется речушка, и цепляет
Прибрежную траву, и рваным серебром
Трепещет, а над ней полдневный зной пылает,
И блеском пенится ложбина за бугром.
Молоденький солдат с открытым ртом, без кепи,
Всей головой ушел в зеленый звон весны.
Он крепко спит. Над ним белеет тучка в небе.
Как дождь, струится свет. Черты его бледны,
163
Озябший, крохотный, как будто бы спросонок
Чуть улыбается хворающий ребенок.
Природа, приголубь солдата, не буди!
Не слышит запахов, и глаз не поднимает,
И в локте согнутой рукою зажимает
Две красные дыры меж ребер на груди.
ГИЙОМ АПОЛЛИНЕР (1880 — 1918)
● ТЕНЬ
Вот и снова ко мне вы пришли.
Воспоминанья о тех, кто был рядом со мной
и погиб на войне.
Олива времени.
Воспоминанья, которые слиты теперь воедино,
Подобно тому, как сотни ручьев в одну сливаются
реку.
Как тысячи ран — в одну статью из газеты.
Темная неощутимая видимость, что приняла
Форму зыбкую тени моей;
Вечный индеец в засаде;
Тень, вы ползете ко мне,
Но меня вы не слышите больше,
Не знаете песен чудесных, которые сложены мною.
О судьбы!
Неисчислимая тень, да хранит вас дневное светило
За то, что меня никогда не покинете вы,
Потому что я вами любим,
Тень — чернила, которыми пишет солнце,
Тень — письмена моей лампы,
Арсенал сожалений,
Униженный бог.
БЛЭЗ САНДРАР (1887 — 1961)
|
