§3. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ СРЕДА КИТАЯ КАК ФАКТОР ТРАНСПЛАНТАЦИИ ЭЛЕМЕНТОВ НОВОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО МЕНЕДЖМЕНТА
Успешность государства на мировой арене зачастую определяется именно экономическими показателями, которые формируют соответствующие условия для благополучного существования общества. На удовлетворение потребностей последнего направлен новый государственный менеджмент, одним из требований которого при обеспечении приживаемости его элементов является зрелый коммерческий сектор. По словам идеологов нового государственного менеджмента Д. Осборна и Т. Геблера, государство должно «развивать конкуренцию между поставщиками услуг», «предоставлять населению широкий выбор услуг», по возможности «передавать государственные функции частным компаниям», «побуждать к решению общественных проблем как государственный и некоммерческий сектор, так и частный»316.
При трансплантации элементов нового государственного менеджмента руководству страны важно понимать, какую роль занимает государство в экономике, насколько автономны рыночные механизмы в экономической сфере, имеет ли все условия для своего существования и развития частный сектор и, в особенности, сфера услуг. Предсказуемо, что реализация менеджериальных принципов государственного управления не возможна при отсутствии конкурентоспособного коммерческого сектора, способного взять на себя государственное бремя удовлетворения потребностей населения. При этом государство должно занимать лишь роль арбитра в регулировании рынка, а не искусственным образом устанавливать свои «правила игры» в экономике.
Примером тому являются западные государства, прежде всего англо-саксонские, на момент адаптации менеджериальных механизмов в которых уже не только были сформированы, но и проверены временем рыночные инструменты в экономической сфере. В отличие от западных стран Китай только в конце 70-х гг. приступил к реализации рыночных преобразований, ставивших своей целью преодоление экономической отсталости.
На разницу в экономическом развитии указывают китайские эксперты Ли Синь и Цэй Лу: «Если в Европе эволюция промышленного производства длилась более 200 лет, то в Китае индустриализация была проведена в исторически сжатые сроки»317. Однако результаты экономического роста последнего, а именно выход на 2 место в мире по уровню ВВП318, свидетельствуют не только об успешности экономических преобразований, но и о конкурентоспособности КНР по сравнению с другими экономиками мира. Кроме того, в значительной части неоинституциональных исследований319 именно экономический рост рассматривается в качестве основного залога эффективности действующих институциональных структур.
Модернизация в столь короткие сроки, а также различные наименования китайской экономики, от официально принятого «социализма с китайской спецификой»320 до «государственной монополии»321, «государственного капитализма»322, «рыночного социализма»323 дают все основания, чтобы предполагать, что Китай идет по собственному пути экономического развития, отличному от модели рыночной экономики, адаптированной на Западе. Это подтверждается и словами родоначальника экономических реформ в Китае Дэном Сяопином: «Нам никак нельзя перенимать и заимствовать капиталистические порядки, все уродливое и упадническое»324. До сих пор китайские лидеры руководствуются этими принципами, перенимая только то, что укладывается в рамки действующей политической системы и способствует дальнейшему экономическому росту. Одной из отличительных особенностей китайской экономической модели, как пишет Г.А. Колобова, является «развитие рынка за счет реформирования, а не разрушения прежней системы хозяйствования»325, что имело место в большинстве государств бывшего социалистического лагеря. По словам российского эксперта А.И. Лычагина, «только постепенность, продуманность и экспериментальность шагов китайского руководства обеспечила успех реформ»326.
Несмотря на достижение высоких темпов экономического роста, экономическую модель, созданную в Китае на данном этапе, нельзя считать завершенной. Экономический успех КНР большинство исследователей327 связывают с приверженностью политического руководства стратегии градуализма, постепенной адаптации новшеств, основанной в первую очередь на преобразованиях в микроэкономике.
Именно при адаптации семейного подряда в деревне, расширении автономии государственных предприятий, признании форм собственности, не относящихся к общественной, введении «двухколейной» системы цен и допуске иностранных предпринимателей в государственную экономику Китай добился одних из самых высоких темпов роста ВВП в мире328 за счет, как предполагают китайские исследователи, «выправления деформированной отраслевой структуры и раскрытия сравнительных преимуществ»329.
Деформация отраслевой структуры в дореформенный период определялась, прежде всего, следованием стратегии догоняющего развития, основу которой составляет тяжелая промышленность. В условиях инкорпорации в экономическую сферу негосударственного сектора другие отрасли также получили возможность развития. При этом стратегия догоняющего развития, хотя и не в полной мере, была заменена на стратегию сравнительных преимуществ, которая обеспечивает, по словам А.В. Островского, выход производства «на границу предельных производственных возможностей»330. В частности, в Китае было использовано такое сравнительное преимущество, как избыток дешевой рабочей силы, притягивающий иностранные инвестиции и являющийся основным ресурсом развития легкой промышленности. Однако по мере развития китайской экономики велика вероятность потери этого преимущества. Этот факт объясняется А. Зотиным ростом ВВП, который достиг «поворотной точки процесса модернизации, после прохождения которой дешевый труд больше не является конкурентным преимуществом на мировом рынке»331. Вероятно, отчасти с этим процессом связан выход Китая на рынок высоких технологий и инноваций, в ближайшие годы способный стать одним из его основных сравнительных преимуществ.
Заметим, что преобразования на микроуровне не могли не оказать воздействия на макроэкономическую среду Китая. По оценкам китайских экспертов, «хотя реформа начинается с хозяйственного механизма на микроуровне, вслед за этим неизбежно проведение реформы системы распределения ресурсов, а затем выдвигается требование преобразования макроэкономической среды»332. Существование редистрибутивной системы распределения ресурсов, искусственно заниженной процентной ставки, регулируемых государством механизмов ценообразования на отдельные виды продукции, жесткой государственной монополии в ряде отраслей детерминирует конфликтную ситуацию между макро- и микроуровнем в экономике Китая. Значительную роль в этом играет политическая система, сохранившая свои дореформенные черты. Как утверждает П. Ратленд, в КНР «экономическая система рыночно ориентирована и характеризуется большим плюрализмом, чем политическая система»333. На данный момент этот плюрализм в силу сопротивления государственных институтов прежней модели создает ряд противоречий между действующими элементами планового регулирования и рыночными инструментами.
Одним из элементов, скорее, действовавшей ранее плановой экономики, чем рыночной, можно считать значительную роль государства в экономической сфере. В отличие от стран Запада Китай пока не готов передать часть полномочий негосударственному сектору и сохраняет жесткий макроконтроль в отдельных областях. С точки зрения М. Саката, государственный капитализм, имеющий место в Китае, принципиально отличается от кейнсианской модели, при которой «правительственные интервенции в деятельность рыночного механизма – средство компенсации «провалов» рынка»334.
О том, насколько сильна правительственная интервенция в экономику, свидетельствует значительная доля государственных предприятий в экономике страны. Так, по сообщению сотрудника Всемирного банка Гао Сю, по итогам Второй экономической переписи в КНР 2008 года «доля государственных предприятий по количеству составляет всего 3,1 % от общего количества промышленных предприятий», однако «их совокупные активы в общем объеме вторичного и третичного секторов представлены 30%»335. По этим же данным, «доля государственных предприятий сократилась с 1999 года с 37 % до менее 5 %, а доля их активов – с 68 % до 44%»336. По данным 2012 года, количество государственных предприятий сократилось до 0,3 %337, но их активы не уменьшились.
Стоит сделать оговорку, что представленные данные, хотя и отражают общие тенденции, могут не являться полностью объективными. Причиной этому является неопределенность форм собственности, существующих в Китае. В соответствии с Конституцией, «основой социалистической экономической системы КНР является социалистическая общественная собственность на средства производства, то есть общенародная собственность и коллективная собственность трудящихся масс»338. На практике общественная собственность представлена государственной, акционерной, коллективной, совместной видами собственности. И если на Западе в большинстве случаев владельцами акций акционерных компаний являются частные лица, то в Китае контрольный пакет акций принадлежит государству. В КНР этот вид собственности был внедрен на государственных предприятиях с целью привлечения инвестиций. Как указано на официальном сайте одной из крупнейших нефтяных компаний Китая PetroChina, «ее учредителем, а также держателем контрольного пакета акций является Китайская национальная нефтегазовая корпорация»339, преемница Министерства нефтяной промышленности, преобразованного в «государственную компанию, наделенную определенными административными функциями», обладающую 86 % акций PetroChina340. Что касается коллективных предприятий, то по соответствующему Закону «права собственности на них осуществляются экономическими организациями»341 деревни, поселка или города, имеющими непосредственное отношение к органам местной власти. Наличие различных вариантов общественной собственности дает основания согласиться с С.Г. Кирдиной и Л.И. Кодрашовой, которые заявляют о доминировании «условной верховной собственности в Китае»342. Очевидно, что функционирование общественной собственности напрямую зависит от решений, принятых органами государственной власти.
Несмотря на возможные статистические неточности, вопрос о том, что государственные предприятия в Китае продолжают контролировать серьезную часть общих активов, не вызывает сомнений. И хотя очерченная М. Восленским «сверхмонополия, установленная в экономике реального социализма»343, была ограничена внедрением рыночных механизмов в экономическую сферу, монополия государства продолжает сохраняться. «Поскольку правительство, - как утверждает А.И. Лычагин, - является самым крупным акционером госпредприятий и обладает правом контроля за таковым, естественно, что госпредприятие ведет свою хозяйственную деятельность в соответствии с правительственным видением проблемы»344. Такое положение дел способствует, с одной стороны, концентрации на решении общегосударственных проблем, а с другой – определяет наличие серьезных административных барьеров и противоречий с экономикой рыночного характера.
В настоящее время политическое руководство Китая сосредоточено на поддержке семи стратегических отраслей. В классификаторе Государственного статистического управления Китая среди них обозначены энергосбережение, информационные технологии, биоинженерия, обрабатывающая промышленность, альтернативные источники энергии, новые материалы, автомобильная промышленность345. Это подтверждает точку зрения И.А. Насибова, отмечающего «сосредоточение финансовой поддержки только на тех отраслях, которые способствуют модернизации экономики Китая»346. Государственная поддержка высокотехнологичных отраслей свидетельствует о действиях китайского руководства в рамках заявленной на XVIII съезде КПК новой модели экономики347, определяющей переход от экстенсивного производства к интенсивной, инновационной экономике.
Непосредственно контрольные функции над предприятиями, представляющими эти отрасли, сосредоточены в руках учрежденного в 2003 году Государственного комитета по контролю и управлению государственным имуществом (далее – Комитет). В утвержденном в 2008 году Законе о государственном имуществе предприятий Комитет не упоминается, однако фиксируются уполномоченные Госсоветом «агентства, исполняющие функции инвестора»348. Интерпретацию Закона западным исследователем М. Мэтлином, как «усиление правительственного контроля над самыми прибыльными компаниями»349 можно считать оправданной, поскольку в соответствии с Законом правительственным структурам предоставляется возможность назначать и смещать высших должностных лиц предприятий. Помимо этого, предприятия обязаны отчитываться перед ПК ВСНП и общественностью об исполнении своего бюджета. В настоящий момент Комитет курирует 117 предприятий, хотя по официальной информации, «к 2010 году их количество должно было сократиться до 80-100, а впоследствии до 30-50 крупных корпораций»350. Собственно, китайское правительство продолжает придерживаться заявленного курса на «сохранение в руках государства крупных предприятий и автономию мелких» (чжуа да фан сяо [抓大放小] – «удерживай крупное, отпускай мелкое»)351. В целях повышения эффективности государственных предприятий вице-председателем Комитета Хуаном Шухэ заявляется о необходимости «реорганизации государственных предприятий путем дальнейшей диверсификации собственности»352. По его словам, «к концу 2012 года держателями акций 378 государственных компаний и их филиалов являлись более 53 % представителей негосударственного сектора»353. Однако, это не означает, что государственный контроль над стратегическими отраслями может быть ослаблен. Скорее всего, подобные тенденции будут способствовать привлечению дополнительных инвестиций и, возможно, повышению экономической эффективности этих предприятий.
Особое место в финансировании государственных предприятий занимают государственные банки Китая, предоставляющие кредиты на льготных условиях. Их основной особенностью является тот факт, что банковские кредиты вписываются в государственный бюджет Китая, что позволяет государству постоянно контролировать финансовые операции банков. Так, одним из элементов государственного бюджета КНР является бюджет Народного банка Китая, а в нем в свою очередь прописана доходная и расходная части по кредитам354. Помимо Народного банка, в Китае действуют четыре отраслевых и три «политических» банка, созданных в 90-е гг. с целью финансирования политически значимых государственных проектов, так и различные виды общегосударственных банков и финансовых институтов355. В любом случае с помощью обширной банковской системы государство продолжает контролировать финансовую сферу. Однако, по сообщению корреспондента КНР в сфере финансов Луо Цзуо, «банки уже не являются основным источником финансирования. Если в 2008 – 2010 гг. банковские займы государственным корпорациям составляли в среднем 70 %, то в 2012 г. они обеспечивают только 25 % средне- и долговременных кредитов»356. Тем не менее, эта цифра остается значительной, несмотря на тенденцию к диверсификации источников финансирования государственного сектора. Наличие государственного контроля над кредитованием также проявляется в искусственном занижении процентной ставки с целью регулирования направлений и механизмов инвестирования. Известно, что во время мирового кризиса в 2008 году Китайский народный банк четыре раза подряд снижал процентную ставку по вкладам и кредитам (в юанях)357. Несмотря на это, тенденции либерализации процентной ставки просматриваются с 2012 года. На данный момент в ходе маркетизации процентных ставок в Китае были либерализованы ставки по кредитам в размере «не более 70 % от учетной ставки Народного банка Китая»358, при этом под контролем остаются депозитные процентные ставки. По оценкам председателя департамента стратегического развития Everbright Bank в Гонконге Сялин Ву, «в условиях рыночного спроса на капитал процентная ставка по кредитам не является полностью открытой, поэтому серьезного воздействия на банковские учреждения эти реформы не окажут»359. Свойственный Китаю градуализм проявляется и в маркетизации процентных ставок, дальнейшую либерализацию которых следует рассматривать как дело времени, однако, следуя политике удержания и усиления контроля в экономическое сфере, маловероятно, что государство в ближайшее время примет решение «отпустить» процентные ставки полностью.
Другим механизмом достаточно жесткого государственного контроля выступает ценообразование. Несмотря на практически полный отход от «двухколейной» системы цен, которая явилась достаточно успешным механизмом ограничения инфляции на первых этапах реформ, государственное регулирование ценообразования, особенно в стратегических отраслях, сохраняется. По оценкам А.В. Островского, «по всей стране доля рыночных цен неуклонно увеличивалась, а доля устанавливаемых государством и регулируемых государством цен неуклонно сокращалась – от 95 % в конце 70-х гг. до 5 % в начале ХХI века»360. Естественно, эти 5 % составляют монополизированные государством отрасли, что интерпретируется американским фондом «Наследие» как «регулирование цен на широкий спектр энергии, сырья и других товаров повседневного спроса»361. Кроме того, в государственном бюджете Китая сохраняется уникальная статья «ценовые субсидии», предусматривающая ограничение инфляционных всплесков. Так, например, расходную часть бюджета 2012 года составляют финансовые субсидии в целях погашения роста цен на нефть362. Это еще раз подтверждает наличие наряду с рыночными механизмами ценообразования инструментов государственного вмешательства, ограничивающих самостоятельное развитие рынка в Китае.
В контексте менеджериальной парадигмы особую значимость приобретает негосударственный сектор, представленный малыми и средними компаниями, способными взять на себя отдельный спектр государственных полномочий. Начиная с 2000-х гг., правовой статус частных организаций приобретает все большую институциональную завершенность. Так, в 2004 году в Конституцию КНР была внесена поправка о том, что «законная частная собственность граждан неприкосновенна»363. Более того, по Закону о праве собственности, принятом в 2007 году, «права собственности государства, коллектива, частного лица и других владельцев должны быть защищены законом»364, что впервые гарантировало равенство прав государственной и частной собственности, но пока только на бумаге.
С трудностями реализации в настоящее время сталкиваются выпущенные в 2010 году «Мнения Госсовета о поддержке поощрения здорового развития и ориентирования частного инвестирования»365, или «36 установок», в соответствии с которыми должны быть созданы условия для реализации частного сектора в монопольных отраслях. В 2012 году экс-премьером Госсовета КНР Вэнь Цзябао была отмечена «необходимость детального исполнения «36 установок», особенно в области железнодорожной инфраструктуры, муниципального управления, энергетики, телекоммуникаций, здравоохранения и образования в целях стимулирования доверия инвесторов»366, что свидетельствует об отсутствии реализации этого документа на практике. Председатель Ассоциации частных предпринимателей Китая Бао Юцзин назвал «36 установок» «нерабочим документом»367, поскольку его осуществление сталкивается с сопротивлением бюрократического аппарата. Опасения экспертов можно считать вполне оправданными: до сих пор частному сектору крайне сложно интегрироваться в структуру отраслей, находящихся под государственным контролем. Хотя в выпущенных в 2011 году «Стандартных требованиях к малым и средним компаниям»368 был значительно расширен спектр отраслей частного сектора до 16 положений, китайский рынок не является полностью открытым для этих организаций. Российским экономистом В.В. Чуванковой отмечается «открытость рынка частного кредитования»369, однако частный бизнес зачастую не может им воспользоваться. По данным корреспондента КНР в сфере финансов Луо Цзуо, «97 % из китайских 42 миллионов малых и средних компаний не имеют возможности получить кредиты от банков»370 как юридические лица. Что касается результатов развития частного сектора в Китае, то стоит согласиться с В.В. Карлусовым относительно «недостаточной полноты зрелости института частной собственности и незавершенности процесса легитимизации национального предпринимательства в КНР»371.
В связи с тем, что новый государственный менеджмент, прежде всего, основан на предоставлении услуг населению, эта сфера, именуемая третьим сектором экономики, представляет особый интерес. В 12-м пятилетнем плане развития Китая декларируется необходимость «ускорить развитие сферы услуг и содействовать экономическому росту в первичных, вторичных и третичных отраслях»372. Несмотря на достаточно высокие темпы роста сферы услуг в последние годы (по сравнению с 1980 г. увеличилась вдвое), по итогам 2012 года «на этот сектор приходится 45 % ВВП, как и на сектор промышленного производства (остальное составляет сельское хозяйство)»373. Однако по сравнению с англо-саксонскими государствами, прежде всего Великобританией и США, этот процент нельзя назвать высоким, поскольку «в этих странах он составляет почти 80 %»374. Что касается занятости в этом секторе, то в Китае «индекс занятости (PMI) в ноябре 2013 года составляет 52,5»375, что свидетельствует об увеличении количества занятых в сфере услуг КНР (>50). По данным Всемирного банка, количество занятых в сфере услуг в 2008 году равняется 33,2 %, в промышленности – 27,2 %, в сельском хозяйстве – 39,6 %376. В 2011 году в сфере услуг – 36 %, в промышленности – 29 %, в сельском хозяйстве – 35 %377. Несмотря на отрицательную динамику роста занятости в сельском хозяйстве и положительную в промышленности и третичном секторе в 2000-е гг., Китай можно охарактеризовать как страну со значительной долей занятых в аграрном секторе при его небольшой доле в ВВП страны. При наличии тенденций роста промышленного производства и сферы услуг последняя еще недостаточно развита, чтобы играть определяющую роль в экономике Китая, как это происходит в большинстве развитых государств. Российскими экспертами Б.Н. Кузыком и М.Л. Титаренко невысокая занятость в сфере услуг объясняется «недостаточным спросом прежде всего в связи с отставанием урбанизации»378. Действительно, по данным Всемирного банка, уровень урбанизации в Китае по итогам 2012 года является крайне низким и составляет 52 %, что сопоставимо с показателями Камеруна, Кот д’Ивуара, Фиджи. В отличие от Китая уровень урбанизации в США – 83 %, Великобритании – 80 %, Австралии – 89 %379, что в немалой степени способствует росту спроса населения на услуги третичного сектора экономики в этих государствах. В соответствии с парадигмой нового государственного менеджмента граждане, «клиенты», должны иметь широкий выбор именно в сфере услуг за счет достаточно развитого коммерческого сектора, однако в Китае третичный сектор пока слабоват, для того чтобы отвечать принципам клиентоориентированности и конкурентоспособности.
В начале ХХI века политическим руководством Китая стал рассматриваться в качестве одного из негативных проявлений проводимой до этого экономической политики существенный разрыв в развитии восточных и западных регионов. Однако в 60-70-е гг. ХХ века экономическая политика основывалась именно на дихотомном развитии прибрежных и внутренних регионов страны. Как отмечает профессор политологии Калифорнийского университета Д. Солинджер, «подобная система обеспечивала перераспределение дохода от более производительных прибрежных районов, особенно Шанхая, к менее развитым, но богатым ресурсами»380. Тем не менее, уже весной 2004 года председатель ВСНП КНР Вэнь Цзябао обозначил необходимость «подъема центральной части»381. Несомненно, что теперь и внутренняя часть Китая вошла в число региональной стратегии Китая. Тем не менее, устранить подобную дифференциацию достаточно сложно. Так, по индексу экономического развития в 2007 году Шанхай, занимающий 1-ое место, набрал 6,64 из 7 возможных, Тибет, идущий последним, - 2,79382. По уровню ВВП различия также налицо: в провинции Гуаньдун он составляет 5,71 трлн. юаней, в Шанхае – 2,01 трлн., в Тибете – 70 млрд.383 Существенный разрыв в региональном развитии Китая дает все основания, чтобы полагать, что предрасположенность к импортированию менеджериальных элементов так же дифференцирована в восточной и западной частях страны. И если восточные регионы имеют достаточно зрелый коммерческий сектор, развитую сферу услуг широкого профиля, то западные – преимущественно аграрные регионы – не ориентированы на предоставление населению качественных и разнообразных товаров и услуг.
Кроме того, социальная и имущественная поляризация общества на сегодняшний день признается весомым недугом, который может вызвать глубокие социально-экономические и политические потрясения в будущем. Частично об этом свидетельствует тот факт, что в 2012 году уровень дохода 10 % самых обеспеченных людей Китая в 23 раза превышает тот же показатель 10 % самых бедных384. При этом известно, что в 1988 году диспропорция составляла 7 раз. Кроме того, в 2009 году индекс Джини, определяющий уровень дифференциации доходов, составляет 0,41 в Китае. По оценкам китайских экспертов, «международный уровень линии настороженности равняется 0,4»385. Соответственно, Китай уже перешел эту черту. Несмотря на достаточно высокий уровень ВВП, ВНП на душу населения также остается достаточно низким: по этому показателю Китай занимает 94 место в мире из 160 возможных386. Подобного рода дифференциация осложняется неразвитостью системы социального обеспечения, охватывающего преимущественно городское население страны. Проблема общественной поляризации формирует две группы населения, первая из которых в состоянии предъявлять требования к качественному предоставлению услуг как со стороны государства, так и коммерческого сектора, а вторая, наибольшая часть, находясь у черты бедности, вряд ли может быть обеспокоена качеством услуг, когда под большим вопросом остается их наличие либо отсутствие.
Неоднозначно оценивается исследователями вступление Китая в ВТО в начале 2000-х гг., которое, казалось бы, должно стимулировать дальнейшее развитие маркетизации в Китае. Если одни авторы387 в целом настроены позитивно и отмечают повышение возможностей КНР на получение дополнительного инвестирования, то другие388 обеспокоены низким потенциалом конкурентоспособности китайской экономики, а также утратой контроля государства над рядом ключевых отраслей и дальнейшим повышением общественной поляризации. Опасения последних вполне понятны, поскольку китайская экономика не является настолько зрелой, как в большинстве развитых стран. Так, по уровню конкурентоспособности 2012 – 2013 гг. Китай находится на 29-м месте389, значительно опережая большинство развивающихся стран мира, но уступая развитым государствам запада. По индексу экономики знаний, приобретающий все большее значение в эпоху постиндустриализации, Китай занимает 84 место из 146, хотя Великобритания, США, Австралия и Новая Зеландия входят в первые 15 стран мира по этому показателю390. В соответствии с индексом человеческого развития Китай на 101 месте из 186 возможных и входит в группу стран со средним уровнем, хотя его оппоненты показывают либо высокий, либо очень высокий уровень391.
Наконец, по индексу экономической свободы, учитывающему верховенство права, государственные ограничения, эффективность нормативного регулирования и открытость рынка, Китай занимает 136 место из 177 и составляет группу стран с «главным образом несвободной экономикой». Для сравнения Австралия и Новая Зеландия представляют государства со «свободной экономикой», США и Великобритания – «по большей части свободные экономики» мира392. Этот показатель еще раз подтверждает высокую степень государственного вмешательства в экономику Китая, далеко не всегда имеющего под собой нормативные основания для этого, наличие определенных ограничений для развития свободной конкуренции как между внутренними поставщиками товаров и услуг, так и, в особенности, внешними.
***
Таким образом, коммерческий сектор Китая является в определенной мере политизированным со значительной долей государственного участия в экономике. Он сохраняет в себе как черты планового регулирования, так и рыночных механизмов при доминировании последних и наличии свойственной только ему специфики. Существующие противоречия в микро- и макроэкономике, ограниченность развития частного сектора, серьезные проблемы социального характера, небольшая доля третьего сектора в экономике при наличии значительного количества занятых в сельском хозяйстве, отставание от развитых государств мира по значимым экономическим показателям характеризуют Китай как государство с переходной экономикой, еще не сформировавшее достаточно зрелый коммерческий сектор. В контексте нового государственного менеджмента частный сектор пока не может составить конкуренцию государственному, а государство, если и готово передать часть своих полномочий частным компаниям, то только в ограниченном порядке при сохранении контрольных рычагов. В условиях государственной монополии партнерство между государственным и негосударственными секторами при решении общественных проблем осложняется неравноправностью их статусов и условий существования. Региональная, а также социальная и имущественная дифференциация не создают благоприятной атмосферы для функционирования элементов нового государственного менеджмента на всей территории страны и для всего населения Китая.
***
Итак, институциональная среда Китая кардинально отличается от ее западных, прежде всего англо-саксонских аналогов. Культурная среда Китая представлена существенным ценностным компонентом, восходящим к конфуцианскому прошлому, склонностью к широкому государственному присутствию, гражданским обществом с ограниченной автономией и достаточно пассивно участвующим в политической жизни страны населением. Патримониальный «гибрид», основанный на сохранении большей части номенклатурных правил эпохи Мао Цзэдуна, с некоторыми элементами рационализации характеризует управленческую среду Китая. В свою очередь экономическая среда представлена недостаточно зрелым коммерческим сектором при наличии значительной доли государственного участия, ограничении свободы частного сектора, а также высокой степени территориальной дифференциации в развитии экономики. При исследовании каждого элемента институциональной среды Китая налицо сосредоточение широких контрольных полномочий в руках государства. Соответственно, действующая в Китае институциональная среда накладывает ряд ограничений на импорт элементов нового государственного менеджмента, трансплантация которых возможна, но при жестком государственном контроле без существенных политических изменений и ограниченном общественном участии.
|
