Глава 1. Теоретическая часть. История французской языковой политики
Язык — это основной признак нации, неосознанный шедевр национального сознания. На сегодня у французов нет другого столь же важного дела, как дело их языка1.
Клод Эмбер, директор и основатель журнала Le Point, 8 февраля 2007
1.1. Становление французского языка как государственного, франсизация населения страны
1.1.1. Средние века: отделение французского языка от латыни
Клод Ажеж, знаменитый французский лингвист, известный своей активной борьбой за французский язык, в интервью изданию Lаbel France отметил, что Франция является страной, принявшей наибольшее количество законодательных актов, касающихся своего языка2.
Характерным является и тот факт, что первым в истории памятником французского языка (а точнее – романского), отделяющим его от латыни, является также юридический документ – а именно Страсбургские клятвы, заключенные в 842 году между двумя братьями – внуками Карла Великого, - Людовиком Германцем и Карлом Лысым, объединившимися против их старшего брата Лотаря в целях получше разделить доставшуюся в наследство империю. Полный текст «клятв» составлен на латинском языке, кроме небольших отрывков, предназначенных для публичного оглашения: они были переведены на языки, считавшиеся понятными для широкой публики — романский и германский, ставшие предками нынешних французского и немецкого языков3.
В связи с тем, что до этого все документы писались исключительно на латыни, «Страсбургские клятвы» называют «свидетельством о рождении» французского языка4. Однако слово «французский» применительно к языку будет использовано лишь с XIII в., пока же речь идёт лишь о вульгарном романском языке, который авторское сознание отныне отказывается отождествлять с латынью.
Тем не менее, латынь долго оставалась официальным языком и языком Церкви. Все письменные документы составлялись именно на латинском. Что касается разговорного языка, в течение всего Средневековья, в силу феодальной раздробленности, территория, которую мы привыкли сегодня называть Францией, а тогда являвшаяся набором различных герцогств, княжеств, графств и других форм землевладения, не имела единого языка, но множество диалектов: пикардский, валлонский, нормандский, орлеанский, шампанский, бретонский — для северной части страны; окситанский, провансальский, лангедокский, гасконский и другие — для южной, более латинизированной части страны5.
Королевская династия Капетингов (987 — 1848) начинала с очень небольших королевских владений, а её основатель Гуго Капет был первым королем франков, говорившим только на романском диалекте, а не на германском языке. Именно этот диалект, присущий прежде всего королевским владениям, со временем станет называться françoys — французским6.
Один из королей этой династии, Филипп II Август (1165 — 1223), значительно расширивший площадь территории королевских владений, сделал этот язык письменным. В подчинённых королю регионах его распространяли представители его администрации — бальи и сенешали. Тогда же французский стал использоваться и как язык юриспруденции.
В начале XIV века королевская администрация продолжала использовать в своих документах практически исключительно латынь. Однако в ходе правления Карла IV (1322 — 1328) и особенно Филиппа VI (1328 — 1350) произошёл языковой переворот и до 80% документации стало оформляться на французском. В ходе данного столетия наблюдались как возвращение к латыни, так и новое обращение к французскому, что отчасти объясняется внешними причинами, а именно сменой власти в условиях Столетней войны7.
Попыткой прекратить конкуренцию латинского и французского языков стало подписание в середине XVI века, а именно в 1539 году, ордонанса Вилле-Коттре (Ordonnance de Villers-Cotterêts) королём Франциском I. Этот документ содержит 192 статьи, в которых говорится преимущественно о совершенствовании системы судопроизводства, работы правоохранительных и финансовых органов, вводит регистрацию актов гражданского состояния, обязывает священников вести регистрацию крещений. Лишь две статьи повествуют о языке, а непосредственно французский упоминается лишь однажды, в статье 111. Она гласит, что всю документацию в королевстве нужно производить, чтобы избежать недоразумений и непонимания населением латинского языка, только «на родном французском языке и не иначе»8. Отметим, что данные положения и поныне применяются в кассационном суде Франции9.
По сей день ордонанс подвергается различным трактовкам. Некоторые видят в нём победу над латынью как французского, так и всех других родных региональных диалектов10. Некоторые склоняются к тому, что для современников Франциска I этот законодательный акт стал скорее выражением административного выбора между королевским французским и местными вульгарными языками. С XVI века эта статья трактуется так, чтобы подавить провинциальные языки ради расчищения дороги единственному официальному языку королевства11. При этом, не вызывает никакого сомнения тот факт, что даже среди учёных той эпохи региональные языки считались самостоятельными, а не искажениями парижского королевского варианта, и ценились ничуть не ниже, а порою и выше столичного языка12.
Тем не менее, пока королевские владения продолжали расширяться, присоединение новых территорий естественным образом сопровождалось франсизацией этих провинций. Но эта франсизация не основывалась на ордонансе Вилле-Коттре13. Акцент при этом всегда делался на франсизацию языка права, что являлось гарантом политического единства. Долгое время, вплоть до Революции 1789 года, абсолютная монархия терпела наличие разных региональных языков как проявление культурного многообразия. Необходимо лишь, чтобы при этом многообразии все признавали короля как единую голову политического тела, что возможно только в условиях абсолютной монархии14.
1.1.2. XVII век: превозношение французского языка в эпоху абсолютной монархии
В XVII веке, когда вектор политической жизни Франции был направлен в сторону укрепления королевской власти и абсолютной монархии, произошли очередные изменения в отношении французского языка, но на этот раз не юридические. Речь идёт о формировании классического французского языка, что связано с именами таких знаменитых писателей как Корнель, Расин, Буало, Лафонтен и др. Особое место в этой истории занимает Франсуа Малерб, придворный Генриха IV, положивший начало движению пуризма, которое было основано на многочисленных запретах: всего старого, заимствований, неологизмов. Эти ограничения, которые впоследствии подхватила созданная в 1634 г. Французская академия, придали развитию французского языка крайне элитарную ориентацию. В результате, французский, вскоре ставший единственным официальным языком в стране, стал языком придворных, т. е. крайне ограниченного круга лиц, и оторвался от народного языка (а лучше сказать — языков: Альбер Доза насчитывал в ту эпоху 635 патуа на территории Франции15), который продолжал своё естественное развитие16.
Стоит отметить, что в ту эпоху на этом языке придворных, аристократов и буржуазии, языке литературы и образования, говорило менее одного миллиона французов, тогда как население страны насчитывало 20 миллионов17. Однако, поскольку он был языком двора, к нему было приковано внимание короля, который, при помощи Академии, заботился о его развитии. Остальные же языки презирались и считались искажениями столичного королевского французского. Так, Энциклопедия Дидро и д'Аламбера следующим образом определяет патуа: «испорченный язык, на котором говорят почти во всех провинциях… На языках говорят только в столице»18.
Активная и агрессивная внешняя политика абсолютных монархов, в первую очередь Людовика XIV, Короля-Солнце, способствовала тому, что французский язык использовался при дворе не только в Париже, но и практически во всех европейских монархиях, включая Россию и Турцию, а также стал международным дипломатическим языком. Кроме того, интеллектуальным центром той эпохи также была Франция, и такие гении пера и мысли, как Мольер, Вольтер, Дидро, Монтескье и другие признавались и почитались по всей Европе, и вместе с их произведениями распространялся и их язык. Англичане обозначали этот процесс словом «gallomanie». Гений этих авторов и сильнейшее положение страны на международной арене способствовали формированию и укреплению идеи о превосходстве французского языка. Сам Вольтер объяснял этот универсализм (как синоним вселенского превосходства) французского языка его внутренними достоинствами: он «самым легким, ясным и деликатным образом выражает предметы разговора порядочных людей»19.
По сей день главным символом превосходства французского языка, упоминаемым практически во всех политических речах, остается трактат «Discours sur l'universalité de la langue française» Антуана Ривароля (1783), ставший лауреатом конкурса Берлинской королевской академии на лучшее сочинение, тема которого формулировалась тремя вопросами: «Что придало французскому языку универсальный характер? Почему он заслуживает эту привилегию? Каковы предпосылки к ее сохранению?»
Ривароль пишет, что подобно «римскому миру» Античности в ту эпоху царствовал «французский мир» благодаря, в частности, географическому положению Франции, ее политической системе, климату, гению ее писателей и, конечно же, совершенству французского языка, в котором не наблюдается тех недостатков, которые Ривароль находит у английского, немецкого, итальянского и испанского языков. Основным преимуществом, при этом, предстает прямой порядок слов и построение предложения, которые являются «прямым отражением врожденной общечеловеческой логики». Французский язык обладает уникальной ясностью: «tout ce qui n'est pas clair n'est pas français (все, что не ясно, - это не по-французски)»20.
При этом исследователи отмечают упрощенческий характер сочинения Ривароля, так как он сводит универсализм французского к его внутренним достоинствам. Более того, это напоминает пустые необоснованные разговоры, так как он не проводит различия между функциями родного языка, второго языка и языка-посредника21.
Куда более обоснованной выглядит точка зрения немца Иоганна Шваба, наряду с Риваролем ставшего лауреатом конкурса Берлинской академии. Шваб сводит превосходство французского языка к политическим, экономическим и военным факторам, а именно превосходству французского государства в ту эпоху, и в конце отмечает, что роль универсального языка может перейти к Великобритании после того, как та завладеет колоссальной империей в Северной Америке22.
Именно это и произошло, и исторически Шваб оказался более прав, нежели Ривароль. Однако дело не только в том, что начиная с конца XVIII века, вкупе с разразившейся во Франции революцией, Великобритания вышла на первые роли в Европе. Существует мнение, согласно которому трактат Ривароля имел своей целью прежде всего реакцию на распространявшуюся в стране англоманию.
Интерес к Англии и всему английскому связан прежде всего с политическими трансформациями, происходившими по ту сторону Ла-Манша и вызывавшими зависть просвещенного французского населения, страдавшего от негуманного абсолютизма. Французские философы регулярно посещали Англию и привозили оттуда не только новые философские и политические идеи, но и лексику. Пятое издание Словаря Французской академии, появившееся в 1798 году, насчитывало более 60 новых английских заимствований, среди которых такие слова как vote, motion, jury, budget, partenaire, paquebot, rosbif и др23. Ривароль же считал английский язык не столь совершенным, как французский, и выступил с критикой этой волны заимствований.
1.1.3. Великая французская революция: французский против региональных языков. Лингвистический империализм XIX века
Великая французская революция, начавшаяся в 1789 году, окончательно прервала распространение французского языка и культа галломании по Европе, однако законодательно усилила его позиции внутри страны, пусть и ценой борьбы с региональными языками.
В ходе революции революционеры быстро осознали, что информация о происходящих в Париже событиях если и доходит до жителей регионов, то остаётся ими непонятой, так как они не владеют французским языком. Соответственно большая часть населения оказывается отрезанной от революционного процесса. Смириться с этим, насаждая идеалы демократии, нельзя: ведь для осуществления народом его суверенной власти ему (народу) необходимо иметь возможность слушать и говорить, читать и писать.
Выучить французский язык, вместо того чтобы развивать широкую систему переводов, выгодно как с экономической точки зрения, так и с идеологической: французский язык будет насаждаться через школы вместе с революционными идеалами, и именно в том виде, революционизированном, какой ему придадут вершители политических перемен и нового режима24.
Революция связала понятия нация и язык. Французский язык становится языком нации, языком революции, государственным языком. Для поднятия сознательности народных масс в деле «единой и неделимой Республики» также было необходимо распространение французского языка. Все эти факторы предопределили борьбу революционеров с региональными языками и обособленными провинциями (особенно теми, которые соседствовали с другими государствами и могли в этом плане стать неблагонадежными: Эльзас, страна Басков, Корсика; всегда особняком держалась и Бретань, чей автохтонный язык даже не относится к романской группе языков, а является единственным сохранившимся на территории Франции языком кельтского происхождения).
Согласно знаменитому докладу аббата Грегуара (Rapport sur la nécessité et les moyens d'anéantir les patois et d'universaliser l'usage de la langue française), шесть миллионов жителей страны на тот момент вообще не владели французским языком, другие шесть были неспособны поддерживать на нем разговор; к числу говорящих можно было отнести лишь три миллиона французов, а грамотой владело гораздо меньше25.
Другой аббат, Пьер-Огюст Буасье де Соваж, так описывал языковую ситуацию внутри страны: «те, кто считает себя говорящим по-французски, на самом деле только коверкают на французский манер чистый лангедокский язык… Мы думаем по-лангедокски, прежде чем сказать что-либо по-французски; этот язык всего лишь перевод с нашего...»26. Так что французский язык, несмотря на приобретение статуса государственного, оставался миноритарным.
Доклад Грегуара, а также другой основополагающий доклад депутата Баррера27, привели, в эпоху террора при Робеспьере, к террору, в том числе языковому: 2 термидора II года (20 июля 1794 г.) Конвент принял декрет об использовании французского языка, гласящий о том, что любой документ в любой части территории Республики должен быть написан только на французском языке, а отклоняющиеся от данного предписания будут осуждены на шесть месяцев тюремного заключения28.
Робеспьер вскоре был свергнут, но точка невозврата в языковой политике революционной Франции была пройдена: начались гонения против региональных языков и патуа. Как следствие, стала сокращаться сфера их употребления. Массивную школьную реформу удалось произвести только при Третьей республике, но постепенно население начало понимать французский язык. Немалую роль в франсизации страны сыграла и республиканская армия, в которой носители разных патуа и региональных языков смешивались, и французский, на котором отдавались все приказания, становился для этих солдат и языком-посредником, языком общения и подчинения. Солдаты возвращались со службы франкофонами и распространяли государственный язык в своих семьях и деревнях29.
Таким образом, за бурные десять лет революционного периода произошли существенные изменения в языковой политике, значительно повлиявшие на облик современной Франции. Язык стал отождествляться с нацией, а его активному распространению (вопреки региональным языкам и патуа) был дан решительный законодательно подтвержденный старт, хотя для завершения дела франсизации Франции потребуется ещё очень много времени.
Вслед за этим бурным десятилетием последовало чуть более спокойное время Наполеона Бонапарта, но спокойствие это было достигнуто путем установления военной диктатуры и сверхцентрализованного государственного режима.
Первые предпринятые им шаги в языковой политике были достаточно консервативны: он тут же прекратил любую пропаганду французского языка, вернул школы в юрисдикцию Церкви, которая не преминула вернуться к преподаванию латинского языка, так что в целом в распространении французского наблюдалась ослабление.
Помимо этого, в государстве появилось несколько консервативных институтов для контроля над языком, например Институт Франции и Грамматический совет. Как и во времена Людовика XIV, преследовалась цель окончательно зафиксировать норму французского языка, отбросив при этом нововведения. Лишь благодаря естественным внешнеполитическим процессам, а именно языковым контактам наполеоновской армии с иностранными армиями, язык пополнился немалым количеством заимствований, особенно англицизмов.
Тем не менее, несмотря на этот консерватизм, французский язык продолжал распространяться, как из-за войн, во время которых язык распространялся в армии по уже описанной нами выше схеме, так и в силу очень сильной централизации и унификации. Орудием унификации во всех отраслях общественной жизни был, разумеется, язык как средство общения. Отныне уже можно говорить о том, что французский стал языком всей нации, что, впрочем, не отменяло билингвизма на практике, особенно в южных регионах30.
Таким образом, политика Наполеона и его Империи способствовала подавлению местных языков. Ее можно назвать переходным этапом к языковому империализму, установившемуся в середине XIX века31.
XIX век отмечен обширными размышлениями о французском языке и его норме, особенно в грамматике. Происходит постепенное становление лингвистической науки, которая начинает рассматривать язык во всех проявлениях, начиная с грамматики; предметно интересуются историей происхождения языка и диалектологией. Происходит грамматизация нормы французского языка, которая не всегда приемлется, но уже осознается населением. Проводится параллель между грамматикой и законом, язык тем самым обретает политическое измерение, а следование грамматической норме — знаком законопослушности гражданина32. Согласно известным грамматистам братьям Бешерель, чья фамилия по сей день на устах у французских школьников благодаря многочисленным учебным пособиям, «грамматика обеспечила всеобщий порядок, ограничив индивидуальную независимость», то есть сделала для языка то, что закон сделал для общества33.
1.1.4. Третья республика: окончательная франсизация населения
Период Третьей республики (1870-1940) в истории становления французского языка ознаменован реформами образования на рубеже XIX и XX веков. Республика ставила перед собой задачу приобщения всех к высшей культуре, воспитывая в них национальное сознание. Национальное сознание передается прежде всего через язык, и задача франсизации населения была положена прежде всего на школу. Речь шла о том, чтобы довершить дело, начатое революционерами, и избавиться, в частности, от региональных языков34. Патриотический аспект этой ситуации усугублялся ещё тем, что Третья республика была провозглашена фактически во время франко-прусской войны (1870-1871), по итогам которой Франции пришлось уступить немцам провинции Эльзас и Лотарингию, что спровоцировало бурный подъем патриотических настроений, желаний отомстить соседям и вернуть утраченные провинции35.
Главным реформатором системы образования, преобразовавшим школу Третьей республики, стал Жюль Ферри, который занимал посты министра народного просвещения, министра иностранных дел и председателя совета министров в течение 6 лет.
Жюль Ферри сделал начальное образование во Франции бесплатным для всех, вывел его из-под власти Церкви, сделав полностью светским, а также придал ему обязательный характер для всех детей в возрасте от 6 до 13 лет (законами 1879-1882 годов). Были преобразованы учебные программы и принципы методики преподавания (переход от комментирования письменных текстов к обучению разговорному языку). Школьные программы стали зеркалом насаждавшегося в стране патриотизма, а местами даже рассадниками ксенофобии и расизма36. Уже в начале XX века был принят закон, полностью отделивший Церковь от государства, и республика, а не только образование, обрела полностью светский характер.
Идея о величии нации, передаваемая через республиканскую школу, подкрепляется также созданием огромной колониальной империи. Активно продвигаются принципы революции 1789 года и лозунги о свободе, равенстве и братстве, а день взятия Бастилии становится национальным праздником37.
Население, по-прежнему широко использующее родные диалекты, постепенно проникается мыслью о необходимости владения французским языком, осознавая, что диалект становится показателем низкого социального статуса. Присущее же французскому обществу многоязычие игнорируется и подавляется системой образования, которая преследует лишь цель языковой унификации страны. Те из учеников, кто на уроках или вообще на территории школы использует патуа, вынуждены носить позорный знак38.
Таким образом, Третья республика, и особенно преобразованная ею школа, способствовали окончательной франсизации страны: за 40-60 лет от образовательных реформ до падения республики в 1940 году сменилось несколько поколений, прошедших через школы, которые подготовили из них новых французских граждан, для которых французский язык был уже первым. Помимо этого, в 1914-1918 гг. Франция была вынуждена принять участие в Первой мировой войне. Ещё большее количество людей прошло через перемешивающую диалекты и региональные языки армию и траншеи, а сама война была воспринята как повод проявить патриотизм и сплотила народ вокруг общего дела защиты родины.
|
