Глобальная политика в XXI веке и проблема коллективного лидерства.
Понятие «глобальная политика» не является новым для отечественного политологического языка. Оно встречается, в частности, в работах А.А.Кокошина180, выполненных еще в советской период развития отечественной политологии. В данной работе мы будем использовать понятие «глобальная политика» по ряду причин. Во-первых, понятие «глобальный» призвано зафиксировать именно планетарный охват политических процессов в современном мире. Политическое отображение получают процессы, протекающие не только на Земле, но также в воздушной среде, космосе, киберпространстве. В этом плане показательно, что современные западные исследователи, изучающие стратегии великих держав через призму геополитического подхода, предпочитают говорить о «глобальном пространстве»181. Во-вторых, в результате произошедших в мире за последние десятилетия экономических, технологических и культурных изменений произошло формирование глобальных взаимосвязей, которые пронизывают границы государств182. В-третьих, понятие «глобальный» лучше отражает установку на решение глобальных проблем, которые оказывают самое непосредственное влияние на современную политику.
Прежде чем перейти к рассмотрению категорий «мировое лидерство», «глобальное лидерство» и «глобальное коллективное лидерство», представляется необходимым рассмотреть такие ключевые для нашего исследования категории как «гегемония», «доминирование» и «первенствование».
Различные авторы по-разному определяют обозначенные выше понятия, а также по-разному соотносят их друг с другом. Некоторые авторы склонны сближать понятия гегемонии и гегемона с понятиями лидерства и лидера. Такие авторы, как Ф. Белоу и Я. Винер видят в гегемонии лишь разновидность лидерства (hegemonic leadership), представляя собой жесткую имперскую политику государства-лидера183. Ф. Белоу, кроме того, объединяет понятия «доминирование» и «лидерство».
По-разному исследователи видят отношения между гегемонией и доминированием. Ряд авторов считает доминирование одной из разновидностей гегемонии и связывает доминирование с «имперским типом поведения государства». Многие авторы отождествляют доминирование с простым односторонним применением силы и потому считают это понятие значительно уже, нежели гегемония184.
Российский исследователь А.Д. Воскресенский выделяет коренные отличия между державой-гегемоном и державой-доминантом. К основным атрибутам державы-гегемона А.Д. Воскресенский относит обладание «разрушительной военной силой и созидательным потенциалом, для структурирования мировой системы в соответствии со своими интересами»185. В свою очередь, «государство-доминант» помимо тех атрибутов, которые приписываются гегемону, должно обладать само (или большая часть его элиты) желанием производить структурирование мировой системы, а также должно обладать способностью заручиться в этом деле поддержкой мирового сообщества. Подобное представление соответствует подходу М. Хардта и А. Негри, которые указывали на то, что доминирование всегда связано с тем, что «доминирующая сила неизменно полагается на согласие или подчинение тех, над кем она господствует»186. Таким образом, доминирование не может быть полностью произвольным и базироваться исключительно на насилии. При этом держава-доминант уже не может «определять параметры расширенного воспроизводства и строительства вооруженных сил крупных региональных держав». То есть военный потенциал потенциальных соперников бывшего державы-гегемона выходит из-под контроля державы-доминанта.
В этой связи А.Д. Воскресенский указывает на то, что, несмотря на то, что в современных условиях США, утратив гегемонию, которая в условиях глобализации в чистом виде оказывается несостоятельной, тем не менее, перешли в новое качество - качество державы-доминанта. Непосредственное выражение этот факт проявлялся, в частности, в желании Вашингтона получить наглядную поддержку мирового сообщества в виде резолюции Совета Безопасности ООН накануне начала войн в Афганистане и Ираке. Характерно, что для А.Д. Воскресенского понятия доминант и мировой лидер являются синонимичными. Кроме того, он указывает на возможность, трансформаций, при которой гегемон может превращаться в доминанта, а доминант в гегемона. А.Д. Воскресенский полагает, что переход из гегемона в доминанты еще не означает утраты лидерства. Поэтому США, являясь на сегодняшний день доминантом, тем не менее, сохраняют лидирующее положение по критической массе основополагающих характеристик.
Развивая представления о доминировании, М. Хардт и А. Негри, со своей стороны, предлагают концепцию «доминирования по всему спектру» как высшую форму доминирования. В соответствии с мнением авторов, эта форма доминирования имеет некий комплексный характер и предполагает «сочетание военной силы с социальным, экономическим, политическим, психологическим и идеологическим контролем»187.
Необходимо отметить, что взгляды западных исследователей на гегемонию не носят негативного характера. Для их концепций, в частности, характерно представление, что в современном мире происходит отход от «жесткого гегемонизма» в пользу так называемой «рыхлой гегемонии» или «благожелательной гегемонии». В этом своем последнем значении гегемония приближается к лидерству, однако в полной мере не охватывает его.
Для некоторых исследователей, как, например, для Э. Валлерстайна, гегемония предстает лишь как определенный этап, краткосрочный период в общем процессе проявления державой-лидером своих лидерских качеств. Э. Валлерстайн подразумевает под гегемонией такую ситуацию в межгосударственной политической системе, когда «продолжающееся соперничество между так называемыми «великими державами» настолько не сбалансировано, что одна держава оказывается поистине «primus inter pares» (первой среди равных), то есть одна держава может в значительной степени навязывать свои правила и свои желания (по крайней мере, эффективным использованием права вето) в экономической, политической, военной, дипломатической и даже культурной сферах»188.
В современных политологических исследованиях делается попытка рассмотреть категории гегемонизма и лидерства через призму реализации международно-политических стратегий. Например, это касается выделения «мягкой гегемонии» и «жесткой гегемонии». В ряде работ отечественных политологов можно встретить подход, в соответствии с которым, «стратегия гегемонии» идентична стратегии «жесткой силы», а «стратегия лидерства» идентична стратегии «мягкой силы»189.
Нам представляется, что следует согласиться с исследователями, склонными разделять категории гегемония и лидерство. Гегемония в международных отношениях и мировой политике рассматривается нами как механизм наиболее жесткого одностороннего подчинения. Достижение эгоистических целей в рамках мировой гегемонии происходит при активном использовании диктата и/или подавления несогласных190.
О феномене «первенствования» говорит, в частности, отечественный исследователь Э.Я. Баталов. В целом Баталов солидаризируется с определением «первенствования», данным Хантингтоном. Согласно данному определению, «первенствование» представляет собой способность «оказывать большее влияние на поведение большего числа акторов по большему кругу вопросов по сравнению с любым другим государством»191. Э. Эдельман рассматривает «первенство» как некий аналог «однополярного момента», о котором говорил Ч. Краутхаммер192. Идея «однополярного момента» состояла в том, что превосходство США основана на обладании военными, дипломатическими, политическими и экономическими активами, которые являются решающими в любом конфликте193. Э. Баталов отмечает, что современные Соединенные Штаты сохраняют глобальное первенство в следующих сферах: военная, научно-техническая мощь, экономика, массовая культура, человеческий капитал. Однако, по его мнению, этого сегодня недостаточно для обеспечения глобального лидерства194.
Адекватное понимание концепта глобальное лидерство, представляющего важность для нашей работы, предполагает рассмотрение сущности феномена лидерства в мировой политике как такового.
По мнению А.Д. Богатурова, сегодня представляется возможным говорить о наличии реалистской и либеральной трактовок лидерства в мировой политике. Ключевое качество, присущее лидеру, в рамках либерального подхода – это «способность нести ответственность за формирование мирового порядка, содействовать или препятствовать общей гармонии международных отношений». Реалитский подход рассматривает лидерство как способность навязывать свой интерес в качестве интереса группового195.
В данном контексте важно заметить, что в целом американские политологи на теоретическом уровне не склонны полностью отделять инструментарий насилия от феномена лидерства. Например, Дж. Най отмечает, что лидерство не может существовать без силы («power»)196. Сила, с точки зрения Ная, предполагает способность международного актора добиваться от других акторов желаемых для себя результатов. Данная способность может реализовываться посредством насилия, посредством материального стимулирования, либо посредством привлекательности.
Для сравнения стоит сказать, что многие отечественные авторы преимущественно склонны не рассматривать насилие в качестве инструмента политики лидерства.
Э.Я. Баталов определяет лидерство государства как «способ политического управления, предполагающий определение этим государством направления, в котором должно двигаться оно само и другие государства; ведение последних за собой на основе их добровольного согласия; наличие у ведущего и ведомых общего интереса и защиту последнего на мировой арене; ответственность лидера перед ведомыми»197.
А.В. Ломтев добавляет к определению Э.Я. Баталова тезис о том, что лидерство исключает прямое подавление тех, кто принимает решение не входить и не стремится войти в сферу влияния лидера. Важнейшим атрибутом лидерства А.В. Ломтев называет авторитет. Именно авторитет является основой лидерства. Он возникает на основании того, что лидер формирует систему ценностных ориентаций, которая принимается последователями198.
Отечественный исследователь Н.С. Розов определяет лидерство страны «как определение общих целей, прокладывание пути для всех других стран, выработку новых полезных всем образов, общих справедливых правил международного взаимодействия (игра с ненулевой суммой). Лидерство, по мнению Н.С. Розова, самым непосредственным образом сопряжено с ответственностью. Последняя предполагает «готовность и способность решать возникающие общие проблемы»199.
Отечественный исследователь М.А. Троицкий формулирует концепцию так называемого «программирующего лидерства»200. В рамках своей концепции М.А. Троицкий указывает на такой важнейший параметр, отличающий лидера как «обладание возможностью формулировать повестку дня». Повестку дня Троицкий характеризует как «круг проблем, определяющих спектр и направленность совместных действий» государства-лидера с международными акторами – объектами данной стратегии. В рамках конкретной стратегии повестка дня сначала формируется, а затем реализуется на практике.
Определенная дилемма реалистского и либерального для понимания данного феномена продолжает оставаться актуальной. Реалистские подходы при определении феномена лидерства склонны к его определению через ресурсно-инструментальные показатели. Либеральные подходы в большей степени ориентированы на определение мирового лидерства через его основные функции в международной системе. На наш взгляд, следует подходить к определению мирового лидерства комплексно, учитывая как инструментальную, так и функциональную его составляющие.
Категория глобального лидерства отличается большей сложностью, нежели категория мирового лидерства. Демаркационную линию между глобальным лидерством и мировым лидерством представляется возможным провести на основании трактовки лидерства в трех различных аспектах: 1) с точки зрения уровня, 2) с точки зрения качеств, 3) с точки зрения способа реализации.
На наш взгляд, в уровневом плане мировое лидерство и глобальное лидерство совпадают, так как в обоих случаях речь идет об установке на достижение превосходства на планетарном уровне.
В то же время можно выявить отличия между мировым лидерством и глобальным лидерством на уровне качеств и способа реализации. Как нами было показано выше, в целом ряде американских международно-политических исследованиях мировое лидерство часто рассматривалось как нечто тесно связанное с такими феноменами как гегемония и доминирование. В некоторых случаях различие между данными понятиями фактически стиралось. В свою очередь, глобальное лидерство мы рассматриваем как феномен, который в большей степени обособлен от иных проявлений превосходства. То есть, глобальное лидерство не должно подменяться глобальной гегемонией либо глобальным доминированием201. Зачастую именно это имеет место во многих американских международно-политических исследованиях.
Остановимся более подробно на характеристике качеств глобального лидера. Глобальное лидерство характеризуется глобальным мышлением. В условиях поляризации международного сообщества задача глобального лидера состоит в том, чтобы реализовывать политику инклюзивного развития. Данный принцип проявляет себя в различных аспектах:
Развитие не должно достигаться за счет какой-то другой стороны глобального мира – развитых стран, развивающихся стран, наименее развитых стран. Политика глобального лидерства предполагает сглаживание противоречий между глобальным Севером и глобальным Югом202. К данной характеристике глобального лидерства обращается, в частности, бывший генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос Гали. Основную задачу глобального лидерства он связывает с противодействием тенденциям фрагментации. Глобальное лидерство ставит перед собой задачи достижения глобального прогресса в сфере науки, образования, технологий203.
Важной составляющие политики глобального лидерства является продвижение принципа диалога цивилизаций. Следование данному принципу предполагает отказ от политики агрессивной стандартизации, унификации и универсализации, в результате которого постепенно будет преодолеваться «этноцентрический универсализм Запада»204.
Глобальное лидерство стремится достижению максимально широкого международного консенсуса по наиболее принципиальным вопросам международной жизни205, а также к совместной реализации совпадающих интересов в глобальной политике.
С инструментальной точки зрения глобальное лидерство преимущественно ориентировано на несиловые способы решения существующих глобальных и региональных проблем. Предполагается выработка эффективных механизмов, позволяющих осуществлять своевременное реагирование на вызовы, исходящие с различных уровней глобальной системы206.
Рассматривая в сравнительном плане феномены мирового лидерства и глобального лидерства применительно к истории мировой политики, представляется возможным и весьма важным выдвинуть гипотезу хронополитического порядка. Согласно данной гипотезе, мировое лидерство проявляло себя в мировой политике в предшествующие исторические эпохи (концепция Дж. Модельски). Глобальное лидерство мы рассматриваем как новый феномен, который начинает формируется лишь сегодня. В данном случае представляется возможным сослаться на тезис известного российского исследователя С.В. Кортунова, который указывает на то, что коллективное лидерство на мировом уровне представляет собой явление, которое никогда ранее всемирная история не знала207.
Международная обстановка, сложившаяся в начале 2010-х годов, характеризуется размыванием традиционного понимания лидерства в мировой политике. Перспективность лидерства отдельного государства сегодня все чаще воспринимается критически. Одновременно о коллективном лидерстве говорят на самых высоких международных площадках. Например, действующий директор-распорядитель Международного валютного фонда К. Лагард в своих выступлениях указывает на то, что современный мир нуждается в коллективном лидерстве, которое бы позволяло синхронизировать ключевые решения208. Министр иностранных дел России С.Лавров говорит о необходимости выработки «культуры коллективного лидерства» в мировых делах. В систему коллективного лидерства, согласно понимаю С. Лаврова, должны быть включены ведущие державы современного мира209.
Притом, что на международном уровне достаточно часто говорят о глобальном коллективном лидерстве, на практике большинство существующих международных институтов не позволяют такой форме лидерства быть в полной мере реализованным. ООН в существующем на сегодняшний день виде является чрезвычайно критикуемой структурой. Проблема реализации коллективного лидерства такими международными клубами как «G-7», «G-20» состоит в том, что оно формируется в условиях дискуссий о необходимости усиления ООН как некой универсальной наднациональной структуры, увеличения влияния региональных международных структур. Кроме того, достаточно аморфные в организационном плане международно-политические клубы, как показывают современные политические события, в достаточно высокой степени подвержены текущей международно-политической конъюнктуре: приостановка членства России в G-8 как реакция на воссоединение Крыма с Россией приводит к ограничению потенциала данной структуры.
С научной точки зрения понятие глобального коллективного лидерства также является дискутируемым. Прежде чем обращаться к рассмотрению собственно феномена глобального коллективного лидерства, представляется необходимым рассмотреть основные научно-теоретические предпосылки к изучению проблемы коллективного лидерства на международной арене.
Определенные предпосылки к разработке теории коллективного лидерства можно встретить у Р. Кеохейна. Основываясь на теории коллективных действий, он пришел к выводу, что роль гегемона в мировой системе может играть не только отдельная держава, но также группа стран210.
В рамках теории «мягкой гегемонии» нами также обнаруживается определенный идейный базис для осмысления феномена коллективного лидерства на международной арене. Так, британский исследователь И.Кларк выделяет несколько типов гегемонии в международных отношениях: индивидуальная гегемония (singular), коллективная гегемония (collective), коалиционная гегемония (coalition)211. И. Кларк отмечает, что в истории, в частности, индивидуальную гегемонию реализовывала Британская империя, коллективную гегемонию реализовывал «Концерт европейских держав», коалиционный тип гегемонии реализуется США212. По мнению И. Кларка, коалиционная гегемония представляет собой своеобразный синтез индивидуальной и коллективной гегемонии. Индивидуальный уровень гегемонии представлен непосредственно Соединенными Штатами, а коллективный – союзниками США, признающими первенство последних213. Можно отметить созвучность идей И. Кларка концепции плюралистической однополярности, предложенной российским исследователем А.Д. Богатуровым214.
Еще одной теоретической предпосылкой к развитию представлений о коллективном лидерстве следует считать теорию институционализированного лидерства. В числе разработчиков данного теоретического подхода следует назвать А. Бэйлина215. Данная теория имела своей целью осуществление синтеза либерального институционализма и теории гегемонистской стабильности. Основной посыл теории состоял в необходимости содействия крупных государств, занимающих первенствующее положение на международной арене, работе международных институтов. Такие государства должны обладать рядом характеристик. Во-первых, они должны являться великими державами. Во-вторых, они должны быть ориентированы на постоянное взаимодействие. В-третьих, государства должны разделять общие ценности и придерживаться общих целей, а также должны быть готовы нести ответственность за будущее всей системы. Группа государств, осуществляющих лидерство, должна концентрировать мощь, обладать групповой идентичностью, иметь ограниченное членство, характеризоваться определенным уровнем институционализации и формализации216.
А.Д. Богатуров также склонен соглашаться с тем, что лидерство в мировой политике не обязательно должно подразумевать наличие лидера в лице единственного актора. Лидерские качества могут быть присущи сразу нескольким странам. Коллективное лидерство в этой ситуации может иметь свою конфигурацию и свою внутреннюю иерархию217. А.Д. Богатуров утверждает, что коллективное лидерство вполне может быть реализовано на региональном уровне в так называемых «пространственных системах». В такого рода системах державы, представляющие собой полюса силы, по какой либо причине, «не в состоянии оказывать определяющее влияние на положение дел. При этом уровень организованности малых и средних держав, составляющих региональное пространство, оказывается достаточен для нейтрализации импульсов со стороны, как минимум, одного, наиболее мощного полюса силы, либо всех полюсов силы в совокупности. При описании феномена пространственного лидерства А.Д. Богатуров ссылается на концепцию Т. Уилборна «сообщества взаимоотклика» (community of mutual responsiveness)218.
Д.М. Темников соотносит коллективное и единоличное лидерство на международной арене. Согласно его подходу, коллективное лидерство характеризуется так называемым «опоясывающим» типом связей»219. Следствием этого является большая мягкость воздействий коллективного лидерства. Коллективное лидерство не стремится к стимуляции односторонности220. С точки зрения Д.М. Темникова, коллективное лидерство не статично, а динамично – для него характерна борьба за влияние, равновесие сил и многополярность. Сопоставляя коллективное лидерство и индивидуальное лидерство на международном уровне, Д.М. Темников отмечает, что при лидерстве одного государства ведущий актор самостоятельно формулирует основные параметры развития системы. Еще одна характерная особенность данного типа лидерства состоит в том, что оно строится по вертикали. Для системы лидерства одного государства характерны однонаправленные линейные связи от одного полюса ко всем остальным221.
Исследователь А.В. Ломтев также обращает внимание на такие характерные черты индивидуального лидерства как асимметричность, неравенство во взаимодействии, а также однозначная направленность воздействия – от лидера к членам группы222.
В свою очередь, как отмечает Д.М. Темников, система коллективного лидерства строится на основе развитых горизонтальных связей международных акторов. На эту особенность коллективного лидерства также указывает эксперт Брукингского института К. Брэдфорд223. В целом можно подчеркнуть, что в рамках системы коллективного лидерства лидерский потенциал отдельных участников данной системы не блокируется, но, наоборот, поощряется, так как позволяет реализовывать принцип взаимодополняемости. В этом качественное отличие коллективного лидерства от лидерства индивидуального.
Феномен коллективного лидерства в исследовательской литературе часто соотносится с явлением многополярности. Современный международно-политологический дискурс многополярности также постепенно, но не неуклонно трансформируется в дискурс коллективного лидерства. Различные государства начинают предлагать свое видение не просто многополярного мира, но мира коллективного лидерства. Тем не менее, перспектива формирования жизнеспособного глобального коллективного лидерства, зарождающаяся сегодня, находится под достаточно большим вопросом. Реалии мировой политики, которые проявляют себя в том, что государства, входящие в те или иные форматы коллективного лидерства, вполне могут рассматривать эти форматы, как нечто приходящее.
На ситуативный характер существующих сегодня структур коллективного лидерства обращает внимание, в частности, Э.Я. Баталов. Тем не менее, он полагает, что существующие сегодня международные клубы способны выступить некими промежуточными формами. Они возникают в ситуации поиска «коллективной адхократической формы глобального лидерства»224. Следует отметить, что некоторые видные современные исследователи склоны считать, что именно такой формат гибких многосторонних межгосударственных клубов стратегически наиболее перспективен. Например, известный французский международник Тьерри де Монбриаль даже предлагает идею «G-N». То есть, согласно Монбриалю, перспективным является формирование и функционирование различных многосторонних форматов ведущих государств по решению конкретных проблем225. Тем не менее, в целом, оценивая роль таких объединений в G-8 и G-20 в современной мировой политике, мы склонны согласиться с тезисом Баталова о том, что существующие структуры глобального диалога не являются полноценными структурами коллективного лидерства, но выступают лишь переходными формами к некой новой системе.
Таким образом, в современной мировой системе, как нам представляется, глобальное коллективное лидерство отсутствует. В настоящее время предпринимаются попытки предложить различные его модели. Это модели коллективного лидерства, основанные на консолидации наиболее развитых стран мирового сообщества, либо модели, в которых коллективное лидерство основано на региональном (цивилизационном) представительстве. Также можно встретить модели, которые предполагают опору на коллективное лидерство тех держав, которые обладают достаточным уровнем международно-политической ответственности. При этом степень социально-экономического развития такого рода держав не носит определяющего значения.
Дальнейшее определение характеристик глобального коллективного лидерства постепенно должно будет приводить к складыванию системы глобального коллективного лидерства. На текущем этапе теоретической проработки концепции данной системы представляется возможным привести следующие ее атрибуты:
Представленность ведущих государств мира;
Обладание эффективными инструментами согласованного и коллективного действия;
Наличие институционализированных структур, оформляющих систему принятия, исполнения решений, а также контроль их реализации;
Ориентация на выстраивание неимитационных многосторонних партнерских отношений с иными международно-политическими акторами;
Ответственное отношение к решению глобальных проблем, готовность прилагать совместные усилия к их урегулированию;
Способность к выработке инновационных решений в сфере глобальной политики, прошедших объективную научную экспертизу;
Открытость к обновлению состава своих членов через различные механизмы.
Система глобального доминирования (глобальной гегемонии), с нашей точки зрения, не может лечь в основу эффективного глобального лидерства. Как нам представляется, это обусловлено тем, что в рамках таких систем работающая коллективная безопасность де-факто невозможна. На практике происходит обеспечение безопасности государства-доминанта и его ближайших союзников за счет безопасности других государств. Развитие одних участников глобальной политики происходит за счет других участников.
По нашему мнению, на сегодняшнем этапе эволюции глобальной политики отсутствуют предпосылки, позволяющие рассматривать возможность реализации в стратегической перспективе полноценного, реального и эффективного глобального лидерства в форме гегемонии, доминирования либо первенствования.
Рассмотрение проблемы глобального лидерства с позиций возможности формирования коллективного формата делает адекватным исследование лидерского потенциала таких различных государств и межгосударственных объединений как США, Китай, Россия, Индия, Бразилия, НАТО, ЕС, БРИКС, ШОС. Потенциал лидерства каждого актора рассматривается нами не как нечто самодостаточное, но как нечто сущностно и функционально важное с точки зрения перспектив формирования системы глобального коллективного лидерства. Подобный подход позволяет абстрагироваться от сложностей сравнимости потенциалов данных акторов.
На данном этапе эволюции международных отношений и мировой политики политика глобального лидерства как целостный феномен не сформировалась. Существуют лишь определенные предпосылки к ее возникновению в будущем. Так, ограниченность технологических возможностей наиболее динамично развивающихся стран, сопровождающаяся нарастанием внешних и внутренних вызовов, подталкивает их к кооперации и к совместному противостоянию деструктивным тенденциям, получившим сегодня глобальное измерение. Наиболее наглядным и емким проявлением этого тренда стало создание и быстрое развитие международного объединения стран БРИКС.
С нашей точки зрения связь политики глобального лидерства и стратегии «разумной силы» может быть раскрыта посредством использования системного подхода. Опираясь на данный подход, мы можем сказать, что современная глобальная система, претерпевая существенные трансформации, находится в переходном состоянии. Трансформирующаяся глобальная система выдвигает новые требования к глобальному лидеру. Отдельное государство не способно в полной мере отвечать этим новым требованиям. В силу этого эффективная в долгосрочном плане реализация полностью или частично односторонних стратегий оказывается затруднена. В этом контексте возрастает актуальность разработки качественно новой стратегии, направленной на достижение лидерства в его коллективном формате. Анализу перспектив формирования такой стратегии посвящены вторая и третья главы данного диссертационного исследования.
В результате проведенного в рамках первой главы исследования мы пришли к следующим выводам:
В истории мировой политики происходит эволюция стратегий. На смену гегемонистским стратегиям, ориентированным на односторонние действия, приходят стратегии лидерства, предполагающие опору на многостороннее взаимодействие.
Стратегии лидерства в глобальной политике становятся информационно и интеллектуально более емкими. В рамках данной тенденции стратегии лидерства приобретают синтетический характер.
Основными субъектами глобальной политики являются государства, которые к настоящему моменту значительно трансформировались, приобрели более транснационализированную природу, встроились в сетевое пространство других международно-политических акторов.
Помимо государств реализовывать глобальные стратегии могут межгосударственные объединения, которые обладают для этого достаточным уровнем внутренней консолидации, ресурсным потенциалом и инструментальными возможностями.
Кооперативные стратегии лидерства в современной глобальной политике в условиях ограниченности ресурсов и, как следствие, значительной взаимозависимости получают все большую востребованность.
В современном мире существуют предпосылки формирования политики глобального коллективного лидерства. Конкретный институциональный формат, который может принять глобальное коллективное лидерство в будущем, на данном этапе определить достаточно сложно.
Стратегия «hard power» («жесткая сила») наиболее эффективна в ситуации, когда государство (межгосударственное объединение) стремится к глобальной гегемонии. Стратегии «soft power» («мягкая сила») и «smart power» («умная сила») могут результативно использоваться при стремлении государства (межгосударственного объединения) к глобальному доминированию либо к глобальному первенствованию. Выбор одной из указанных стратегий зависит от факторов, которые влияют на реализацию стратегии данным конкретным международно-политическим актором. Стратегия «intelligent power» («разумной силы») наиболее эффективна в ситуации, когда государство (межгосударственное объединение) стремится к реальному, а не имитационному глобальному лидерству.
Современный этап эволюции глобальной политики характеризуется переходностью, в условиях которой активизируется борьба за лидерство в глобальной политике.
|
