В США и в россии
|
Скачать 1.56 Mb.
|
Нарративно-речевая структура криминального нарратива Нарративно-речевая перспектива «Хладнокровного убийства» Т. Капоте События «Хладнокровного убийства» представлены как с внешней, так и с внутренней коммуникативной позиции. В целом повествование о реальных пространстве и времени истории является объективированным, а виртуальные дискурсивные пространство и время представляются как с позиции объективированного, так и субъективированного повествования. Объективное «здесь и сейчас» истории показывается в перспективе нарратора-наблюдателя, находящегося в мире истории и представляющего информацию о том, что он «видит и слышит» в виде сцен. Субъективные пространство и время дискурса представляются с позиции либо аукториального повествователя, находящегося вне мира истории и использующего биографические обобщения и объективные факты об участниках и событиях, либо персонифицированного нарратора, репрезентирующего события через прямую апелляцию к сознанию героя-фокализатора. Приведем пример: “(1) Dick rapped his knuckles against the windshield. ‘Knock, knock. Excuse me, sir. We’ve been out hunting and lost our way. If we could use the phone...’ ‘Si, senor. Yo comprendo.’ ‘A cinch,’ said Dick. ‘I promise you, honey, we’ll blast hair all over them walls.’ ‘“Those” walls,’ said Perry. (2) A dictionary buff, a devotee of obscure words, he had been intent on improving his companion’s grammar and expanding his vocabulary ever since they had celled together at Kansas State Penitentiary. Far from resenting these lessons, the pupil, to please his tutor, once composed a sheaf of poems, and though the verses were very obscene, Perry, who thought them nevertheless hilarious, had had the manuscript leather-bound in a prison shop and its title, Dirty Jokes, stamped in gold. (3) Dick was wearing a blue jumper suit; lettering stitched across the back of it advertised Bob Sands’ Body Shop. He and Perry drove along the main street of Olathe until they arrived at the Bob Sands establishment, an auto-repair garage, (4) where Dick had been employed since his release from the penitentiary in mid-August. A capable mechanic, he earned sixty dollars a week” [Capote 2007, p. 20–21]. Сначала в данном отрывке идет сцена в машине: разговор Дика и Перри о предстоящем убийстве (1), которая представлена с точки зрения объективированного повествователя-наблюдателя. Затем сцена прерывается сегментом, представляющим обобщенную информацию о Перри и некоторые факты его прошлого с позиции объективированного аукториального нарратора (2). Далее повествование снова возвращается к «здесь и сейчас» истории: Перри и Дик подъезжают к гаражу (3). Эта сцена репрезентируется нарратором-наблюдателем. Затем из реального мира истории читатель снова перемещается в ирреальный: аукториальный нарратор рассказывает о прошлом Дика (4). Приведем еще один пример: “(1) Sipping and smoking, he studied a map spread on the counter before him – a Phillips 66 map of Mexico – (2) but it was difficult to concentrate, for he was expecting a friend, and the friend was late. (3) He looked out a window at the silent small-town street, (4) a street he had never seen until yesterday. (5) Still no sign of Dick. But he was sure to show up; after all, the purpose of their meeting was Dick’s idea, his ‘score’. And when it was settled – Mexico. (6) The map was ragged, so thumbed that it had grown as supple as a piece of chamois. (7) Around the corner, in his room at the hotel where he was staying, were hundreds more like it – worn maps of every state in the Union, every Canadian province, every South American country – for the young man was an incessant conceiver of voyages, not a few of which he had actually taken: to Alaska, to Hawaii and Japan, to Hong Kong” [Capote 2007, p. 12]. В этом фрагменте сначала в перспективе нарратора-наблюдателя представлено реальное пространство кафе «Маленькое сокровище» (1). Затем реальное пространство сменяется ирреальным: субъективированный персонифицированный повествователь сообщает читателю о переживаниях Перри (2). Затем мы снова ненадолго возвращаемся в реальное пространство кафе, репрезентируемое с позиции наблюдателя (3), которое сменяется сегментом, представляющим информацию о прошлом Перри в перспективе аукториального повествователя (4). Далее мысли Перри показываются с помощью персонифицированного повествования (5). Затем нарратор-наблюдатель снова возвращает читателя к сцене в кафе (6), которая снова прерывается сегментом, репрезентирующим с позиции аукториального повествователя некоторые факты из жизни Перри (7). Особенно стоит отметить представление автором смерти преступников на «перекладине». Приведение смертного приговора в исполнение представляется не в объективном пространстве мира истории, а через субъективное воспоминание Дьюи, прочитавшего в газете о казни Перри и Дика, на которой он присутствовал. Подчеркнем, что за смертью Хикока Дьюи наблюдает достаточно спокойно (“The preceding execution [казнь Дика – С. Б.] didn’t disturb him” [Capote 2007, p. 333]), поскольку сам Дик был ему не важен. Перри, несмотря на то, что являлся настоящим убийцей, вызывал у полицейского сочувствие (“for Perry possessed a quality, the aura of an exiled animal, a creature walking wounded, that the detective couldn’t disregard” [Capote 2007, p. 333]). Поэтому детектив не смог заставить себя наблюдать за его смертью: “Dewey shut his eyes; he kept them shut until he heard the thud-snap that announces a rope-broken neck” [Capote 2007, p. 333]. Представление казни Перри не во внешней перспективе нарратора-наблюдателя, а во внутренней перспективе одного из героев – знак того, что автору тяжело было «пропустить» событие через себя и рассказать о нем. Отметим, что в целом объем субъективированного повествования в книге значительно ниже, чем объективированного, что повышает когнитивную значимость сегментов истории, представленных во внутренних перспективах. Если третьеличное персонифицированное повествование, представляющее внутренние миры героев, хотя и не в таком объеме, как объективированное, но все же используется нарратором, перволичное персональное и перволичное сказовое, целью которых является репрезентация событий через внутренний мир самого рассказчика (кодифицированным или некодифицированным речевым стилем соответственно) – нет. Это естественно: при написании книги Т. Капоте ставил задачу максимально объективного и нейтрального представления информации (создание «правдивого отчета множественного убийства и его последствий»), а перволичное повествование предполагает навязывание читателю авторской оценки и «давление» на него своим писательским авторитетом. Точка зрения сказового повествователя от третьего лица, хотя и считающаяся объективированной позицией, но используемая для репрезентации событий в необычном (часто гротескном) ракурсе, встречается в «Хладнокровной убийстве», но очень редко. Снова, это объясняется установкой автора на максимально беспристрастное изложение фактуального материала. Тем не менее, хотя и крайне редко, но ироничное отношение автора «просвечивает» через объективированное повествование, как, например, в следующем фрагменте, где Перри и Дик покупают веревку для убийства: “(1) Dick tried. ‘There’s him. Her. The kid and the girl. And maybe the other two. But it’s Saturday. They might have guests. Let’s count on eight, or even twelve. The only sure thing is everyone of them has got to go.’ <�…> Perry shrugged. ‘Then we’d better buy the whole roll.’ (2) It was a hundred yards long – quite enough for twelve” [Capote 2007, p. 36]. Сначала сцена в магазине представляется в перспективе нарратора-наблюдателя (1). Затем повествовательная перспектива меняется (2), и третьеличный сказовый нарратор спокойно подтверждает, что мотка веревки в сотню ярдов вполне должно хватить для убийства двенадцати человек. Повествование с гипотетической позиции «пустого центра», передающее голос «призрачного повествователя», выступающего на фоне голосов персонажей и нарратора-репортера, периодически, но не часто, встречается в романе нон-фикшн. С нашей точки зрения, Т. Капоте использует его, чтобы в скрытой форме, не прибегая к классическим «авторским рассуждениям» и «лирическим отступлениям», представить свое отношение к событиям и героям. Приведем сегмент, представленный с позиции гипотетического наблюдателя: “Herb would have told them that he was speaking the truth, convinced them that he, Paul Helm, was a man who ‘said his prayers and earn his bread’. But Herb was gone” [Capote 2007, p. 117]. В данном фрагменте Т. Капоте представляет виртуальную речь убитого Герба Клаттера в защиту одного из подозреваемых. Гипотетический наблюдатель показывает, что, будь мистер Клаттер жив, он не бросил бы Пола Хелма (мужа его домработницы) в беде, а изо всех сил постарался бы ему помочь. Так, опосредованно, автор характеризует Герба Клаттера как доброго, справедливого, неравнодушного человека. Поскольку гипотетическое повествование, хотя и не в открытой форме, но актуализирует позицию самого автора, логично, что оно нечасто используется в объективированном «правдивом отчете». Итак, общая психологическая перспектива «Хладнокровного убийства» создается ритмом чередования внешней и внутренней коммуникативных позиций, интегрированных единым образом автора-повествователя. Реальное «здесь и сейчас» истории представлено двумя монтирующимися типами объективированного повествования: перспективой нарратора-наблюдателя, поддерживающей эффект «реалити-книги», и точкой зрения аукториального повествователя, с которой дается фоновая информация, необходимая для осмысления настоящих поступков героев. Ирреальное пространство дискурса представлено преимущественно с позиции субъективированного персонифицированного повествования, что способствует погружению в мыслительно-эмоциональную деятельность персонажей. Объем сегментов, представленных с внутренней позиции, в целом намного ниже, чем тех, что показаны во внешней перспективе. Их включение в общий объективированный повествовательный фон привлекает внимание к представляемой в них информации как обладающей повышенной когнитивной значимостью. Какую бы коммуникативную позицию не занимал автор-повествователь, он старается лишь фиксировать реальные или виртуальные события, предоставляя читателю возможность самому сделать выводы (запрограммированные нарративной структурой текста). Нарративно-речевая перспектива «Долины смертной тени» А. Приставкина События «Долины смертной тени» представлены с позиции как субъективированного, так и объективированного повествования. Реальное «здесь и сейчас» истории описывается преимущественно с внутренней позиции персонального повествователя-участника (самого А. Приставкина). Имеются сегменты, представляющие события с внешней позиции повествователя-наблюдателя. Их объем незначителен, но, благодаря своей исключительности, они несут важную когнитивную нагрузку. Ирреальное пространство и время дискурса представлены тремя ритмично чередующимися модусами дискурса: 1) внутренней позицией перволичного нарратора (автор вступает в коммуникацию с самим собой (с воображаемым читателем, героем) или осужденный представляет события со своей субъективной точки зрения); 2) одновременно внутренней и внешней позицией сказового третьеличного повествователя (краткое изложение историй преступлений); 3) внешней позицией аукториального нарратора (материалы дела). Рассмотрим подробнее использование повествовательных перспектив при изображении реального мира истории: «(1) И однажды, вернувшись, я не нашел дома семьи – жены и ребенка, в знак протеста против моей работы они выехали… точней же, переехали жить на дачу. Дома лежал конверт с письмом, которое я должен передать членам Комиссии, можно лишь представить, что там было написано. <�…> А вот уже вырезка из газеты за 25 декабря: (2) «Комиссия по помилованию при Президенте РФ будет ликвидирована в ближайшее время, сообщил Президент России Владимир Путин в понедельник. Теперь готовить списки лиц на помилование будут руководители субъектов РФ, а утверждать их – Президент…». (1) С таким настроением направился я в Кремль, от Ильинки через Красную площадь. Играла музыка, на заснеженной, непривычно белой площади прогуливался народ. Было морозно» [Приставкин 2009, с. 512]. Сначала события репрезентируются с внутренней психологической позиции самого автора-повествователя (1). Затем ключевое для А. Приставкина событие – роспуск Комиссии – представляется во внешней перспективе деперсонализированного нарратора (2). Далее повествование от первого лица продолжается. Очевидно, что новость о расформировании Комиссии является настолько драматичной для автора, что ему тяжело писать о ней «от себя». Поэтому читатель узнает о важнейшем для автора событии через обезличенную газетную заметку. Затем повествование продолжается во внутренней перспективе автора-повествователя (1). Общая повествовательная перспектива ирреального мира истории является более многомерной, поскольку повествование о преступлениях ведется с ритмично чередующихся нарративно-речевых точек зрения. Рассмотрим их более подробно на примерах. Популярной схемой представления повествовательных перспектив является чередование точек зрения двух перволичных нарраторов: осужденного, изложившего историю преступления в ходатайстве, и А. Приставкина, осмыслившего все материалы дела. В следующем отрывке чередуются фрагменты прошения о помиловании незаконно осужденного А. Кравченко (2) и рассуждения по поводу ходатайства А. Приставкина (1). «(1) Ведь тогда… Я делаю первое для себя и невозможное для осознания открытие… Тогда… любой человек, кто бы он ни был, может пойти на эшафот невиновным. И я… И вы… И кто-то иной. <�…> (2) «… Всеми возможными средствами от меня добивались признания в преступлении, которого я не совершал… Был бы труп, можно найти любого, кто не сможет доказать своего алиби… В данном случае это было сделано со мной…<�…>» (1) Эти слова будут долгие годы звучать в моих ушах, ибо этот человек лучше, чем его образованные оппоненты, разобрался в юридических тонкостях нашей судебной практики. (2) «…Я все равно даже перед лицом смерти буду знать и говорить, что я не виновен в этом преступлении, пусть легче станет тому, кто вел следствие и не сумел найти настоящего преступника, пустив пыль в глаза общественности… <�…>» (1) Это не только крик беззащитного человека, но его обвинение всем нам, уже практически оттуда» [Приставкин 2009, с. 32]. В данном примере автор использует «живой» голос незаконно осужденного (и расстрелянного) Кравченко, чтобы убедительнее показать: то, что для большинства – просто судебная ошибка, для конкретного человека и его родственников – трагедия. В некоторых случаях автор приводит ходатайства осужденных без включения в них собственного голоса (например, ходатайство смертника Ю. А. Козлова [Приставкин 2009, с. 71–84]). Однако и здесь он не дает читателю возможности самостоятельно сделать выводы, снабжая ходатайства послетекстовыми комментариями. Истории, рассказываемые в перспективе третьеличного сказового повествователя, как правило, имеют небольшой объем и монтируются рассуждениями автора, представляемыми с позиции перволичного нарратора. «(1) Краснов Никита, чуваш, лет этак сорока пяти, пил с женой с самого утра, а потом оба пошли по делам. Жена вернулась домой первая и, обнаружив запрятанную мужем бутылку водки, всю ее вылакала и отрубилась. Вернувшийся муж обнаружил пропажу и увидел лежащую на полу жену. Взбешенный, он нанес жене множество ударов руками и ногами (грозное оружие в руках недобравшего свое мужика) и убил… (2) Вот и спрашивается, на сколько же потянула та бутылка? На жизнь человека, с которым прожил более двадцати лет и нажил и воспитал двух дочерей? <�…> Невозможно передать отчаяние, которое охватывает при чтении сразу нескольких сотен дел. Практически каждое из них начинается с обыкновенной пьянки (пили двое… трое… четверо… пятеро… и т. д.), а заканчивается обычной дракой и убийством. Иногда тяжкими телесными повреждениями, но лишь потому, что кто-то кого-то не добил. А вот жестокость при этом проявляется поразительная. (3) Некий Силин (55 лет) избивал свою жену, с которой обычно вместе пил, бил он ее, как перечислено в деле, руками, ногами, резиновым шлангом, палкой, поленом, ведром… Задействованы все домашние предметы быта. Ночью жена от таких побоев скончалась – это его не тронуло» [Приставкин 2009, с. 62]. Данный фрагмент начинается с истории бытового убийства «по пьянке» (1), рассказанной в перспективе третьеличного сказового повествователя. Затем следует сегмент перволичных авторских рассуждений, которые начинаются с размышлений о том, как низко ценится жизнь родного человека «под градусом», а заканчиваются недоумением по поводу жестокости пьяного человека (2). Эти рассуждения служат своего рода монтажной склейкой для перехода к следующей истории жестокого «пьяного» убийства, которая снова преподносится в перспективе третьеличного сказового повествователя (3). Затем вновь идет сегмент перволичных рассуждений, подводящих читателя к следующей истории и т. д. Как правило, А. Приставкин использует такую схему чередования повествовательных перспектив для представления однотипных преступлений, которые на фоне своей массовости воспринимаются обществом как нечто обыденное. Автор фокусирует читательское внимание на своих выводах, рожденных после осмысления множества подобных дел, а истории конкретных преступлений использует в качестве примеров. Когда автор по моральным причинам не в состоянии «пропустить через себя» события и пересказать их собственными словами, он прибегает к внешнему деперсонализированному повествованию, цитируя материалы дела. Сегменты аукториального повествования, как правило, чередуются либо только с перволичным, либо с третьеличным сказовым и перволичным. В следующем отрывке нарратор описывает преступления маньяка Головкина. Третьеличное сказовое повествование (1, 4) сменяется деперсонализованным аукториальным (2) в особо изощренных моментах, когда «погружение» в ситуацию глубже уровня «сухого» протокола не представляется возможным. Как это часто бывает, история преступления прерывается перволичными сегментами внутренних монологов автора (3). «(1) Постепенно возникало ощущение, что сделал что-то не так, что-то недоделал. И вообще. Идеальный акт насилия, как бы изобретательно он его не проводил, оставался только в воображении. <�…>». (3) Прервусь… Чтобы еще раз попросить прощения за столь жестокий и подробный «отчет». Но без него невозможно было бы понять, до какого уровня может пасть существо в человеческом обличии. Конечно, ирреальность происходящего не может быть, сужу по себе, адекватно воспринята нашим сознанием. Хочется думать, предполагать, что это такой злой фильм, что это наваждение из кошмарных снов, что это бред, фантазии из сумасшедшего детектива. <�…> (4) А в это время… Головкин приехал на привокзальную площадь специально, чтобы «снять» какого-нибудь мальчика» [Приставкин 2009, с. 440–441]. Таким образом, целостность текста «Долины смертной тени» обеспечивается образом автора-повествователя, являющегося главным интегративным принципом ритма его нарративно-речевой структуры. Образ автора-повествователя в произведении един, но динамика его коммуникативных позиций, меняясь от внутренней к внешней и наоборот, создает сложную психологическую перспективу текста. Реальное «здесь и сейчас» истории представляется преимущественно с внутренней позиции персонального повествователя-участника (самого А. Приставкина). Имеются сегменты, представляющие события с внешней позиции повествователя-наблюдателя. Их объем незначителен, но, благодаря своей исключительности, они несут важную когнитивную нагрузку. Ирреальные пространство и время дискурса представлены тремя ритмично чередующимися перспективами: внутренней позицией перволичного нарратора, одновременно внутренней и внешней позицией сказового третьеличного повествователя и внешней позицией аукториального нарратора. Общий повествовательный фон формируется внутренней перспективой перволичного повествователя: автор, вступая в коммуникацию с самим собой (воображаемым читателем, героем), приходит к важным выводам относительно приемлемости смертной казни как высшей меры наказания. Многочисленные истории преступлений, представляемые как с перволичных точек зрения преступников, их родственников, свидетелей и т. д., так и через обезличенные материалы дела, а также в перспективе автора-нарратора, включаются в повествование как аргументы, иллюстрирующие мысли А. Приставкина. Таким образом, автор не дает читателю возможности самому сделать умозаключения, проанализировав самостоятельно истории различных преступлений, а дает ему выводы в готовом виде, иллюстрируя их примерами из жизней осужденных. Сопоставление нарративно-речевых перспектив «Хладнокровного убийства» Т. Капоте и «Долины смертной тени» А. Приставкина Общие психологические перспективы обоих романов нон-фикшн создаются ритмом чередования внешних и внутренних позиций, объединенных образом автора-повествователя. Базовым повествовательным фоном при изображении мира истории в «Хладнокровном убийстве» является внешняя позиция, сменяемая внутренними перспективами при освещении особенно значимых событий. Объективированное повествование предполагает максимальное кодирование авторского отношения к излагаемой фактуальной информации. Представление внутренних миров героев производится в рамках персонифицированного повествования, апеллирующего к сознаниям героев-фокализаторов, но не нарратора. Так, смыслы, заложенные автором в произведении, извлекаются читателем путем интерпретации его нарративной структуры, а не высказываются прямо. Основным повествовательным типом в «Долине смертной тени», напротив, является внутренняя позиция, а переход во внешнюю перспективу свидетельствует об исключительной важности представляемой таким образом информации. Автор от первого лица описывает свой путь осознания неприемлемости смертной казни, приводя многочисленные истории преступлений в качестве аргументов, позволивших ему сделать определенные выводы. Представление криминальных историй так же, как правило, является субъективированным, сменяясь обезличенным цитированием материалов дела только в особенно тяжелых случаях. Таким образом, на нарративно-речевом уровне мы наблюдаем, что в американском романе нон-фикшн автор-повествователь, занимающий различные коммуникативные позиции, лишь фиксирует реальные или виртуальные события, предоставляя читателю возможность постичь смысл произведения, в то время как в российском фактуальном нарративе оценки и выводы даются в открытом виде. |
Похожие:
 |
Справка о торгово-экономическом сотрудничестве между Российской Федерацией и Японией По данным фтс россии, объем российско-японской торговли в 2012 году составил 31,2 млрд долл. Сша (темп роста – 105,3% по сравнению... |
|
В. Захаревич, В. Попов, Л. Гребнев Международная аккредитация образовательных... В предыдущих работах были рассмотрены особенности организации обучения и аккредитации инженерных образовательных программ в США и... |
|
Несколько слов от организаторов конференции: Конференция «Микрофинансирование... Агенством международного развития США. Мнения, отраженные в данном отчете, отражают взгляды авторов и не обязательно совпадают с... |
|
Обзор отрасли: алмазогранильная промышленность Индия (Бомбей), Бельгия (Антверпен), Израиль (Тель-Авив), США (Нью-Йорк), Таиланд (Бангкок), Россия. Ювелирная промышленность наиболее... |
 |
Опыт функционирования федеральной контрактной системы США Контрактная система США создана в 1921 году и является одной из старейших государственных контрактных систем |
|
Текстов, размещенных данным сообществом в сети Интернет на сайте... |
|
Справочник хозяйственных операций. Упп 8 >14. 08. 2012 России от 04. 06. 2012 №138-И. Если сумма обязательств по контракту не превышает в эквиваленте 50 тысяч долларов США по официальному... |
|
Системы координат Глава Способы определения координат Спутниковые технологии появились в России в начале 1990-х гг; почти на 10 лет позднее, чем в США. Их преимущества перед обычными... |
|
Темы дня: Денонсация соглашения с США правительство кр денонсировало... Премьер-министр Кыргызстана Темир Сариев Сегодня21 июля подписал постановление Правительства «О денонсации Соглашения между Правительством... |
|
Редактор-составитель Ю. Г. Фельштинский Гарвардского университета (сша) (Haughton Library, Harvard University). В издание включены также некоторые документы из Архива Гуверовского... |
|
Шаблон Европы, Ближнего Востока, Азии, США и России в различных секторах экономики: промышленное и гражданское строительство, горнодобывающая... |
|
Шаблон Европы, Ближнего Востока, Азии, США и России в различных секторах экономики: промышленное и гражданское строительство, горнодобывающая... |
|
В. К. Пучинский гражданский процесс США Сша и анализируются различные аспекты американского гражданского судопроизводства: источники гражданско-процессуального права,... |
|
“Американские тнк как фактор влияния в Китае” С самых давних времен между странами было множество разногласий, но они не мешали государствам тесно сотрудничать в разных сферах.... |
|
Практики оценки деятельности полиции в США Материал подготовлен в рамках проекта «Поддержка реформы системы оценки работы милиции в России через исследование, адвокацию и взаимодействие... |
|
Магистерская программа «Теория международных отношений и внешнеполитический... Оценки и рекомендации мозговых центров США по формированию американской внешней политики в отношении россии во время второй администрации... |