1.2. Проблема соотношения понятий системы языка и лингвистической нормы.
Современная лингвистика рассматривает язык как сложную многоуровневую систему. Любая система обладает структурной основой, представленной рядом элементов, находящихся в определенных отношениях между собой. Выдающийся специалист в области теории систем В. Н. Садовский указывает: «Идея, или принцип, системности предполагает возможность исследования большого класса объектов как систем. Акцент в таком исследовании делается на выявлении многообразия связей и отношений, имеющих место как внутри исследуемого объекта, так и в его взаимоотношениях с внешним окружением»1.
Отношения между элементами системы такие, как, например противопоставление или объединение по определенным признакам, возможны в силу взаимодействия этих элементов в процессе их функционирования. Как некую потенцию общие закономерности функционирования элементов можно рассматривать на статическом уровне, хотя в целом они отражают динамические свойства элементов системы. Так, правила сочетаемости фонем характеризуют их потенциальное распределение по времени реализации в речевой цепи. Изменения основных принципов построения системы приводят к изменению самой системы и представляют собой ее внешнюю динамику.
Анализ, предполагающий выделение в системах «структурных составляющих и их роли (функции) относительно друг друга»2 принято называть структурно-функциональным. В свою очередь системный анализ, будучи концептуально связанным со структурно-функциональным, допускает рассмотрение структуры как потенция и деятельности актуализации структуры как единого целого, «комплекса, или множества, элементов, находящихся во взаимодействии»1.
Возможность различной трактовки категорий структуры и системы, выделения некоторых различий между этими категориями обуславливает двоякое понимание термина «язык». С одной стороны, язык может быть рассматриваем как структурное единство (langue в терминологии Ф. де Соссюра), но, с другой стороны, ― как феноменологическая целостность2, «совокупность явлений речевой деятельности»3 (language по Ф. де Соссюру). И в первом и во втором случае язык является системой, но в первом случае язык противопоставлен речи, а втором случае – язык как некое единое целое противопоставлен другим языкам и диалектам. С целостно-феноменологическим подходом к языку связано понимание языка как идиома. Термин «идиом» в самом общем смысле можно определить как «языковую формацию»4 безотносительно к ее статусу (национальный язык, региолект и т. п.) Как отмечает Е. В. Ерофеева, идиомы (макроидиом) соотносятся с «кодом» (языком как структурным единством) с помощью различных нормирующих вероятностей реализации инвентарных единиц в речи5. Расширенное, по сравнению с соссюровским, представление о языке как системе характерно для Л. В. Щербы, Ю. Тулдавы, Н. Д. Андреева и Л. Р. Зиндера и ряда других исследователей.
С точки зрения Л. В. Щербы и языковая система, являющаяся не просто логической структурой, но и «социальной ценностью»6, и языковой материал, и речевая деятельность составляют предметную область лингвистики, а, следовательно, являются характеристиками языковой формации. Как отмечалось выше, исследования Л. В. Щербы демонстрируют многоаспектное понимание феномена лингвистической нормы. В целом лингвистическая норма в работах Л. В. Щербы представлена двояко: как некий «общий язык»1 и как принцип, регулирующий «границы колебаний» возможности «сказать по-разному»2. Первая интерпретация может быть связана с исследованиями нормативных вариантов языка (идиомов), а вторая ― с проблематикой вариативности, развитой структуралистских теориях.
Выдающиеся представители структурализма в лингвистике Э. Косериу и Л. Ельмслев представляют норму как самостоятельный уровень языковой формации, иерархически подчиненный системе. В модели, выстраиваемой Э. Косериу, языковая система представляет собой структуру функциональных единиц, данных в противопоставлении3. Система может предусматривать варьирование, но сама в себе его содержать не может: варьирующиеся единицы представлены на уровне нормы. При этом как «внутренние», т.е. лингвистически обусловленные вариации («комбинаторные и дистрибутивные»), так и внешние («социальные и территориальные») относятся к уровню нормы4. Если в теории Э. Косериу уровень нормы включает в себя, как варьирующиеся единицы, так и «исторически реализованные»5 модели употребления языка, то у Л. Ельмслева уровень нормы представлен единицами с присущими им материальными признаками ― «дифференциальным минимумом»6. (Таким образом, Л. Ельсмлев переносит на уровень нормы и оппозиции, которые в большинстве лингвистических школ принято считать системными). В свою очередь «совокупность языковых навыков»7, которые у Э. Косериу также находятся на уровне нормы, Л. Ельмслев выводит в отдельный уровень ― языкового узуса. Сходное с трактовкой Э. Косериу понимание нормы как уровня языковой формации, существующего «в виде правил <...> употребления <...> языка» или образцов речи1 характерно для исследований Ю. С. Степанова.
Подход к проблеме взаимодействия системы и нормы языка, принятый в настоящем исследовании в целом основывается на теоретических взглядах Л. В. Вербицкой. Можно отметить, что Л. В. Вербицкая рассматривает норму не как уровень языковой формации, а как «внутриязыковую категорию»2, которая может быть соотнесена как с вариантностью на уровне языковой системы, так и с особенностями речи.
Языковые явления, составляющие норму, могут быть представлены как инвариантами, так и вариантами, зачастую равноправными, но с допустимым выбором предпочтительного. В целом щербовская лингвистическая традиция не предполагает анализ на «сверхистемном» уровне языка, представленном исключительно инвариантами. В русле этой традиции в настоящем исследовании принята точка зрения Л. А. Вербицкой, допускающая вариантность системных единиц3.
Важнейшей теоретической проблемой, связанной с исследованием лингвистической нормы в отношении к системе языка, является вопрос о возможности расценивать определенное явление речи как нормативное, но при этом не предусмотренное системой. Для структуралистских теорий Л. Ельмслева и Э. Косериу характерно представление об отношениях довольно жесткой детерминации между системой и нормой. По этой проблеме Л. А. Вербицкая в целом разделяет точку зрения структуралистов: «…норма уже системы. Явлений, противоречащих системе, в норме быть не может: если он не заложены в системе в потенции, то возникнуть могут только после соответствующей перестройки системы. Изменения нормы как правило разрешены системой»1. При таком подходе изменение нормы представляет собой актуализацию возможностей системы, которые на конкретном этапе развития языка могут носить скрытый характер. Представление о потенциальных возможностях системы отражено в идеях «архисистемы»2 Э. Косериу или «диахронического лимита»3 И. И. Цукермана.
Вместе с тем представляется возможным допустить случаи, когда норма опережает трансформацию системы и предъявляет языковые факты, не обусловленные системой. В первую очередь подобные ситуации могут возникать при воздействии на систему извне. В этом случае будет наблюдаться трансформация системного уровня под воздействием нормы. В качестве примера опережающего развития нормы по отношению к системе можно назвать нарушение дополнительной дистрибуции аллофонов [s] и [h] в эвенском языке, на которое обратил внимание Л. Р. Зиндер4. При этом можно отметить, что если языковой факт приобретает устойчивость и становится частью нормы, то можно заключить, что система начинает разрешать подобные явления.
Таким образом, устойчивая, нормативная реализация системно запрещенных языковых фактов, является признаком трансформации системы, что свидетельствует об отношениях детерминизма между системы и нормы, в том числе, при допущении опережающего развития нормы.
|
