С. Х. Битокова
Идиомообразование: когнитивный аспект
Идиоматика – важная составляющая номинативных средств языка, представляет собой чрезвычайно интересный и вместе с тем сложный объект для исследования. Новые перспективы изучения идиом открываются в контексте активно разрабатываемой в настоящее время когнитивной семантики. Одной из важных задач когнитивного подхода к изучению содержательных единиц языка является экспликация «скрытых» механизмов вербализации мыслительных структур в процессе познания.
Идиомы – сверхсловные образования, которым свойственны высокая степень идиоматичности и устойчивости – обладают сложной семантикой, отличающейся диффузностью денотативно – сигнификативного содержания, осложненной набором разноплановых коннотаций, которые формируются их образной составляющей.
В когнитивной лингвистике существуют две концепции, разрабатывающие теорию идиоматичного значения с опорой на образную составляющую: «концептуально – метафорическая гипотеза» и «гипотеза интерференции». Согласно первой теории содержание идиомы базируется на иерархических структурах метафоры, в которых области, данные в физическом, чувственном опыте, служат для характеристики абстрактных, не структурированных областей [1]. Иерархия метафорических структур отличается широким диапазоном варьирования: высокая степень обобщения – (цель и адресат, место и расположение, событие и действие), средний уровень – (жизнь – как путешествие, люди – как растения), специфический – (time is a reaper) [2, с. 10–11]. В силу сходства телесного опыта, который в первую очередь предопределяет метафорические переносы, структуры высокого уровня обобщения изоморфны в разных языках. Метафоры нижнего уровня имеют языковую специфику, что обусловлено ее реализацией в рамках определенного социально-культурного контекста, который, предопределяет характер языкового наполнения концептуальных метафор.
Сторонники «гипотезы интерференции» считают, что в основе образов, вызываемых идиомами, лежат прямые значения компонентов идиоматичного выражения. По их мнению, эти образы не зависят ни от метафорических структур, ни от актуального значения, более того, они находятся в отношении интерференции, приводящей в итоге к созданию образа идиомы [3]. Предполагается, что полную картину механизма идиомообразования, можно получить при обращении как к концептуальным структурам, лежащим в их основе, так и к их квазивизуальному образному основанию с обязательным учетом «следов буквального прочтения идиомы», которые формируют новое выводное знание [4, с. 75].
Рассмотрим приведенные положения на материале фразеологических сочетаний со значением гнев в кабардино-черкесском языке.
Концептуальные системы, представляющие абстрактный уровень идиоомообразования, являются результатом обработки и обобщения определенных структур знания – фреймов и сценариев. Последние, в свою очередь, представляют собой обобщенный опыт познания человеком окружающего мира. Здесь важно отметить, что познание мира начинается с познания человеком своей телесной сущности, с последующим его обогащением результатами своей предметной и теоретической деятельности. Наивное представление человека о гневе сводится к следующим основным физиологическим эффектам: повышение температуры тела, увеличение кровяного давления, учащение пульса, нарастание внутримышечного напряжении, двигательное возбуждение, нарушение точности восприятия [5]. Естественно, что возрастание гнева усиливает степень проявления обозначенных физиологических эффектов и при достижении предела происходит нарушение нормального функционирования человеческого организма.
Обобщение наивных представлений человека о гневе позволили разработать прототипическую когнитивную модель гнева, которая включает в себя следующие составляющие: причина, состояние гнева, подавление гнева, проявление гнева.
Картина ощущений, предлагаемая наивным пониманием гнева, позволяет структурировать его, а точнее его физиологические проявления в виде следующих «схем образов» – горячая жидкость в контейнере или горящий твердый предмет [5]. Эти «схемы образов», типичные для всех языков, в силу универсальности строения и функционирования человеческого тела далее уточняются концептуальными метафорами, которые представляют устойчивые соответствия между областью источника (горячая жидкость во вместилище или горящий твердый предмет) и областью цели (гнев).
Анализ практического материала выявляет такие концептуальные метафоры как гнев – это горячая жидкость (лъыр къэплъын – сильно разгневаться, букв. кровь нагревается), кипящая жидкость (лъыр къэвэн – негодовать, букв. кровь кипит). При этом в качестве контейнера мыслится не только тело человека как некое целое, но и отдельные его органы. Например, гнев вербализируется через горячую, кипящую кровь в сердце – (гур къыдэвеин – вскипеть от возмущения, гнева, букв. сердце кипит; гур къикъуэлъык1ын – разъяриться, прийти в ярость, букв. сердце кипит, выплескивая жидкость). Другая концептуальная метафора – нарушение целостности контейнера – реализуется через эту же лексему – сердце. Например: гур зэк1уэц1ычын – негодовать, букв. сердце разрывать; гур къэчэн – злиться, букв. сердце треснуло; гур зэгуэудын – негодовать, злиться, букв. сердце лопнуло. Уникальной является метафора не иметь ни капли крови, лежащая в основе идиомы лъы 1эмп1э къыщ1эмык1ын, имеющей значение – находится в состоянии гнева. Уникальность заключается не в самой метафоре – она довольно привычна для многих лингвокультур, а в ее использовании для концептуализации такой эмоции как гнев. Состояние, когда у человека «не осталось ни капли крови», не вписывается в наивное представление человека о гневе, которое является универсальным для всех народов и культур. Поиск причин такого отклонения следует искать в культурных традициях и практической деятельности кабардино-черкесского социума.
Концептуальная метафора гнев – огонь представлена довольно большим количеством идиом кабардино-черкесского языка – маск1э къыурихын – кипеть злобой, букв. выдыхать огонь, искры; маф1элыгъейуэ къызэш1энэн – разгневаться, букв. вспыхнуть сильным огнем; банэ маф1эу къызэш1энэн – рвать и метать, букв. вспыхнуть как пламя из сухого хвороста.. Выявлены примеры, когда огонь локализируется в глазах: маф1эр нэм къыщ1ихын – гореть ненавистью и злобой, букв. огонь выходит из глаз; нэм хъуаск1э къыщ1ихын – метать громы и молнии, букв. искры выходят из глаз; в носу – пэм маф1э бзий къырихун – быть в сильном состоянии гнева, букв. языки пламени вырываются из носа. Следует отметить детализацию данной прототипической ситуации в исследуемом языке, например, пэцыр илыгъуэн – прийти в ярость, букв. опалить волоски в носу – прийти в ярость. Для концептуализации гнева кабардино-черкесский язык активирует такой источник как дым, выходящий из контейнера, где в качестве контейнера выступают глаза – 1угъэ нэм къыщ1ихын – смотреть со злобой, букв. дым выходит из глаз; в носу, точнее в нижней части носа – и пэшхыным гъуэзыр кърихуу – смотреть со злобой, букв. дым с силой выходит из нижней части носа.
Концептуальная метафора гнев – огонь продуктивно разрабатывается в кабардино-черкесском языке с опорой на лексему сердце, которое, как показывает материал, может «набухать, пухнуть» (гур бэгын – гневаться, злиться), «обуглиться, обгореть» (гур лынцын – нервничать злиться). В кабардино-черкесском языке активируется еще одна концептуальная метафора гнева – бесполезное, неприличное занятие. Например, о человеке в сильном состоянии гнева можно сказать пэцыр ичын – букв. вырывать волоски в ноздрях; уафэм бжъакъуэк1э епыджын – букв. бодать рогами небо, уафэм сабэ дэпхъеин – букв. подбрасывать, бросать вверх пыль. Все они имеют значение – негодовать; рвать и метать. Использование в качестве прототипической ситуации столь бесполезные с точки зрения здравого смысла занятия, а в некоторых случаях и неприличные, позволяет сделать некоторые выводы об отрицательном отношении кабардино-черкесского социума к внешнему проявлению гнева.
Итак, абстрактные «образ-схемы» гнева – горячая жидкость в контейнере или горящий твердый предмет, фиксированные в нашей понятийной системе, как результат отражения и последующего обобщения субъективных ощущений через конкретные сущности пространственно-временного континуума, реализуются в определенном наборе концептуальных метафор, языковое наполнение которых отличается широким диапазоном варьирования. Это доказывает необходимость комплексного, многоуровневого подхода к изучению идиооиообразования. Представляется, что исследования в этом направлении могут быть успешно дополнены при изучении семантики идиом в терминах интеграции ментальных пространств.
Библиографический список
1. Gibbs R. Why idioms mean what they do. // Journal of memory and language. 1992, 31, 485–506. Gibbs R. Metaphor in idiom comprehension // Journal of memory and language. 1997, 37, 141–154. Gibbs R., O’Brien J. Idioms and mental imagery: The metaphorical motivation for idiomatic meaning. Cognition. 1990, 36, 35–68.
2. Keesing R. M. Radical cultural difference: Anthropology’s myth? // Language contact and language conflict. Ed. by M. Putz. Amsterdam / Philadelfia, 1994.
3. Cacciari C., Gluckberg S. Understanding idiomatic expressions: The contribution of word meaning // Understanding word and sentence. Amsterdam, 1991. Cacciari C., Rumiati R. Glucksberg S. The role of word meanings, transparency and familiarity in the mental images of idioms // Proseedings of idioms. Tilburg, 1992.
4. Добровольский Д. О. Образная составляющая в семантике идиом // Вопросы языкознания. № 1. 1966.
5. Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago: University of Chicago Press, 1980. Kovecses Z. Metaphors and Emotions. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
|
