Пример для понимания таблицы: Мужчины, согласные с политикой фе- дерального канцлера В. Брандта (сторонники В. Брандта); из них 57% охотно поговорили бы с попутчиком о В. Брандте.
Источник: Алленсбахский архив, опросы Института демоскопии 2086/1 + II, октябрь 1972 г. В целом: сторонников В. Брандта — 1011, противников — 502.
Смена тенденции — шанс для исследования
Вот мы и подошли к так начинаемому повороту тенденций? До сих пор нам не удавалось установить, чем объясняется разговорчивость сторонников левых и политических лидеров левых; возможно, этому способствовал благоприятный для них климат мнений, а может быть, разговорчивость как-то связана с левыми убеждениями.
Два наблюдения из прошлого опыта опровергли последнее предположение. Во-первых, заметно упало желание сторонников СПГ вступать в дискуссии о своей партии в период 1974—1976 гг., т.е. в момент смены тенденции: с 54% в 1974 г. до 48% в 1976 г. При этом на общий результат эти изменения не повлияли. Заметной была лишь внезапная чувствительность респондентов к общей тональности оценок СПГ участниками «железнодорожного» теста, т.е. их дружелюбность или неприязненность. В 1974 г. изъявили желание участвовать в дискуссии об СПГ независимо от взглядов попутчиков: 56% сторонников — если СПГ хвалили, 52% — если ее ругали. В 1976 г. 60% сторонников СПГ были заинтересованы в беседе с единомышленниками; однако, если другой пассажир в купе приводил аргументы против СПГ, готовность участвовать в разговоре снижалась до 32%. Сторонники ХДС/ХСС вели себя совершенно иначе. 1974 год отмечен всплеском чувствительности к оценкам, но готовность поддержать разговор зависела от того, как настроен попутчик к ХДС; зато в 1976 г. не было замечено никаких различий5.
После опыта 1972 и 1973 гг. мы собирались исключить из «железнодорожного» теста формулировку «противник — сторонник» определенной идеи, направления или личности, сравнивая респондентов по их готовности говорить или отмалчиваться. Тогда результаты опросов не выявили различий. Только в 1975—1976 гг. мы обнаружили, что было бы опрометчиво пренебрегать этим вопросом в тесте. Лишь там, где, как говорилось выше, спираль молчания практически достигала своего пика, т.е. когда одна фракция завладевала публичной ареной, полностью вытеснив другую фракцию, разговоры и молчание определяют общее положение, независимо от доброжелательного или неприязненного настроя в одной конкрет
ной ситуации. Но наряду с такого рода однозначным соотношением существуют незавершенное противостояние, нерешенные споры, может быть, даже не обнаружен конфликт, и процесс протекает в скрытной форме. Во всех этих случаях, как показали более поздние исследования, реакции на тональность разговора в поезде могут весьма различаться, быть обманчивыми.
Предположение, что левые не учитывают климата мнений, не подтверждается
Второе открытие, впоследствии опровергшее предположение о принципиальной предрасположенности к разговорчивости людей левой ориентации, мы сделали, изучая явление, которое многие десятилетия привлекало внимание исследователей выборных кампаний. С одной стороны, четко прослеживалась тенденция, что часть избирателей изменит ориентацию в пользу ожидаемого победителя. С другой стороны, после выборов многие избиратели утверждали, что голосовали за победившую партию, что не подтверждалось результатами предвыборных опросов. Это тоже можно 'интерпретировать как «эффект одной упряжки» — попытку выдавать себя сторонником победителя, даже если вы голосовали иначе.
В Алленсбахском архиве мы ретроспективно исследовали данные опросов вплоть до 1949 г. — даты первых выборов в бундестаг. Простое правило, согласно которому после каждых выборов число людей, говорящих о своем голосовании в пользу победителя, значительно превышает реально поданные голоса за партию, не подтверждалось. Чаще всего данные опросов совпадали со статистикой вы- боров (см. рис. 14,15). Однажды — в 1965 г. — опросы выявили, что тех, кто говорил о своем участии в голосовании и за побежденную СПГ, и за победившую ХДС/ХСС, было меньше, чем это показывают материалы избирательной кампании. В 1969 и 1972 гг. данные опросов намного превышали результаты выборов. Когда мы попытались разобраться в данных опросов по так называемому панельному методу, при котором повторно опрашивают одних и тех же лиц, то обнаружили две странности. Первая состояла в том, что респонденты, корректирующие впос-
ледствии свое выборное решение, т.е. называющие другую партию, совершают это не всегда в пользу победившей партии, а учитывают мнение своего ближайшего окружения. Например, молодые избиратели корректируют его в
пользу СПГ, пожилые — в пользу ХДС/ХСС, рабочие — в пользу СПГ, предприниматели — в пользу ХДС. Этот факт свидетельствует не столько о тенденции быть на стороне победителя, сколько о попытке не оказаться в изоляции в своем окружении. Поскольку основные группы населения в 1972 г. в большинстве своем голосовали за СПГ, то по послевыборным опросам о голосовании перевес имели силы СПГ.
«Атмосферное» давление мнений: новый метод измерения
Вторая странность заключалась в преувеличении — по сравнению с действительностью — данных опросов, проведенных после выборов в бундестаг, в пользу СПГ, равно как и в занижении данных относительно ХДС/ХСС. И эти «поправки» послевыборных опросов по сравнению с данными голосования постоянно менялись. Казалось, и то и
другое — тонкие реакции на зигзаги климата мнении, поскольку в 1972—1973 гг. наблюдался значительный перевес мнений в пользу СПГ на последних выборах в бундестаг и неправдоподобно низкий процент отдавших свои голоса ХДС/ХСС; затем имела место постепенная корректировка воспоминаний об участии в выборах к действительным показателям. Фрагмент этого ряда наблюдений представлен на рис. 16.
К 1976 г. этот процесс не закончился. По мере приближения дня выборов 1976 г. снова дала о себе знать прежняя тенденция: готовность избирателей — сторонников ХДС заявить о своей позиции (см. рис. 17).
Ежемесячно фиксировать завышенные оценки в пользу СПГ и заниженные — в пользу ХДС/ХСС на вопрос о том, за кого респондент голосовал последний раз, сегодня весьма рутинная процедура в демоскопическом измерении остроты разногласий, силы тенденций и поляризации мнений избирателей. Позднее мы вернемся к значению таких искажений. Пока нам важно было удостовериться, что на этапе «смены тенденции» разговорчивость и молчаливость избирателей не обязательно связаны с их левыми или правыми ориентациями.
Начиная с 1972 г. мы квалифицируем как разговорчивость и отмалчивание завышенные ответы о голосовании за одну и, соответственно, заниженные о голосовании за другую сторону.
Измерения готовности к публичному признанию своих симпатий
В это же время мы разрабатывали новые инструменты, новые тестовые формулировки. В 1975 г. впервые был апробирован блок вопросов на выявление готовности публично признаться в симпатиях к той или иной партии. Он был сформулирован так: «Теперь выскажите свое мнение о партии, которая ближе других к Вашим воззрениям. Хотите ли Вы что-нибудь сделать для партии, которую считаете лучшей?» В качестве вариантов ответов предлагались карточки, где были перечислены 11 различных возможностей поддержать партию. Не все варианты предусматривали публичность выражения симпатии; таким образом, даже самые застенчивые могли проявить свою лояльность, например пожертвовать деньги. Другие возможности:
носил бы значок,
прикрепил бы символику на автомобиль,
ходил бы по домам и агитировал избирателей поддержать партию,
повесил бы плакат партии на стене или в окне своего дома,
расклеивал бы плакаты партии,
выступил бы в уличной дискуссии и поддержал программу партии, принял бы участие в собрании партии,
выступил бы на собрании партии, если бы это было необходимо,
говорил бы о позиции этой партии на собраниях других партий,
помог бы в распространении агитационных материалов партии.
При пилотаже был получен простой, но значимый для анализа ответ: «Ничего из перечисленного не стал бы делать для партии, которой симпатизирую». Пригодность такого инструмента проверяется тем, выявляет ли он отсутствие удовлетворительного ответа (т.е. уклонение от ответа), фиксирует ли незначительные изменения — подобно почтовым весам, фиксирующим различия между 18 и 21 граммами, в отличие от амбарных весов, не сдвигающихся с нулевой отметки при взвешивании письма в 10 или 30 граммов.
С его помощью удалось обнаружить депрессию сторонников партии, которая, например на выборах в ландтаг земли Рейнланд-Пфальц в 1979 г., увидела возможность проигрыша на выборах из-за стычек в верхушке партии. Перед конфликтом в руководстве партии (декабрь 1978 г.) 39% сторонников ХДС ничего не хотели сделать для своей партии. Накануне выборов 48% сторонников были того же мнения. За время с декабря по февраль-март 1979 г. в лагере сторонников СПГ ничего не изменилось: 30% неактивных6. Психологическое соотношение сил сместилось, хотя мало что изменилось в намерениях голосовать. Статистический подход здесь ничего не выявил бы, а психологический аспект на практике привел партию на грань поражения.
Этот конкретный случай использован нами для иллюстрации того, как социальное исследование помогает обнаруживать скрытые тенденции. Конечно, можно прямо спросить, носит ли кто-нибудь значок партии или действительно прикрепил на машину ее символику. С точки зрения техники измерений преимущество«такого способа проявления симпатии в том, что здесь фиксируется реальность и даже ведется наблюдение вместо, вероятно, сомнительных объяснений по поводу намерений. Недоста-
ток же его заключается в том, что круг действительно носящих значки или открыто использующих партийную символику совпадает с твердым ядром активистов, которые гораздо менее чувствительны к колебаниям климата мнений. Их вполне может оказаться слишком мало для статистических измерений — колебания климата мнений ускользают от их наблюдений.
При проверке, не обладают ли левые большей готовностью публично высказывать свои убеждения и открыто дискутировать, мы установили некую дилемму. Итак, люди, оказывается, весьма восприимчивы к климату мнений. Более того, существуют фракции, способные завоевать общественность, и другие, которых можно заставить отмалчиваться. Но кто скажет — по каким мотивам? Существует ли в действительности — согласно гипотезе о спирали молчания — страх оказаться в изоляции, на которой и базируется весь этот процесс? Об этом речь пойдет в следующей главе.
Примечания
См. гл. XXII наст. изд.
См.: AllensbacherArchiv, IfD-Umfrage ЗОЮ.
См. там же, IfD-Umfrage 3006.
См. там же, IfD-Umfrage 3011.
См.: Noelle-Neumann Е. Turbulences in the Climate of Opinion: M ethodological Applications of the Spiral of Silence Theory. — Public Opinion Quarterly, 1977, vol. 41, p. 143—158.
См.: Noelle-Neumann E. Die Fiihrungskrise tier C.DU im Spiegel einer Wahl. Analyse eines dramatischen Meinungsumschwungs. — Frankfurter Attgemeine Zeitung, № 72, 26. Marz 1979, S. 10.
Глава III
СТРАХ ПЕРЕД ИЗОЛЯЦИЕЙ КАК МОТИВ
В начале 50-х годов в США был опубликован отчет об эксперименте, более 50 раз проведенном социальным психологом Соломоном Эшем1. В этом эксперименте задача испытуемых состояла в том, чтобы оценить длину различных линий по сравнению с образцом (см. рис. 18). Из трех предлагаемых отрезков один по длине соответствовал заданному образцу. На первый взгляд задание казалось легким, потому что сразу было видно, какая линия «правильная». Каждый раз в эксперименте принимали участие 8-9
человек. Организован он был следующим образом: сначала одновременно демонстрировались образец и отрезки для сравнения, затем каждому испытуемому в ряду слева направо предлагалось по очереди указать, какой из трех отрезков соответствует образцу. В каждой серии отрезки предъявлялись 12 раз и 12 раз проводились повторы.
Затем был апробирован следующий ход: когда после первых двух предъявлений все участники эксперимента правильно указали соответствующий отрезок, руководитель изменил условия. Его помощники, знавшие смысл эксперимента, согласованно давали неправильный ответ. Наивный испытуемый, единственный ничего не подозревающий человек, который сидел в конце ряда и отвечал последним, был, собственно, объектом наблюдения: как он поведет себя под давлением преобладающего иного мнения? Будет ли он колебаться? Присоединится ли к мнению большинства вопреки собственному мнению? Будет ли настаивать па своем?
Классический лабораторный эксперимент Соломона Эша подрывает представление о зрелом человеке
Результат эксперимента показал: из 10 испытуемых 2 остались при своем мнении, 2 один или два раза из десяти предъявлений присоединились к мнению большинства, 6 из 10 чаще повторяли явно неправильное мнение большинства. Это означает, что обычно люди на весьма безобидный для них вопрос и в довольно несущественной ситуации, не затрагивающей их интересы, присоединялись к мнению большинства, даже если они не сомневались в его неправильности. Об этом писал Токвиль: «Страшась изоляции больше, чем ошибки, они присоединяются к большинству, думая иначе...»2
Если сравнить исследовательский метод Соломона Эша с «железнодорожным» тестом, встроенным в демо- скопическое интервью, то метод Эша приобретает совсем иное звучание, другую убедительность. Эш работал в условиях лабораторного эксперимента, моделируя обстановку, которую мог контролировать до мелочей: расстановка стульев, поведение лиц, посвященных в задачи экспери
мента, соответствие или отличие линий в сравнении с образцом. Условия лаборатории позволили Эшу смоделировать абсолютно однозначную ситуацию. По сравнению с этим демоскопическое интервью - более «грязный» метод исследования, допускающий разнообразные искажения. Например, остается неясным, сколько опрошенных совсем не понимают смысла вопроса, сколько интервьюеров некорректно зачитывают вопросы, нарушая заданный порядок и фиксированный текст, изменяя формулировки вопроса, допуская свободные импровизации, прибегая к неконтролируемым пояснениям, если респондент не совсем понимает смысл вопроса. Сколько фантазии ожидается от обыденного человека, когда его просят ответить на вопрос: «Предположим, Вам предстоит пять часов ехать в поезде и кто-то в купе начинает...»! В таком интервью можно дать только очень слабый импульс. Все зависит от прочтения вопроса и записи ответов, любая мелочь, вклинившаяся в «болтовню», вызывает неприятное чувство. А в ла- боратории можно «воспроизвести правильную ситуацию», где под впечатлением близких к реальности воздействий участник эксперимента испытывает различные чувства, например, ощущает себя дураком, который видит не то, что другие.
Два мотива подражания: обучение и страх перед изоляцией
«Страшась изоляции больше, чем ошибки...» — объяснил Токвиль. В конце прошлого столетия его соотечественник, социолог Габриэль Тард, говоря о потребности человека не отличаться от общественности, целый раздел своего труда посвятил человеческим наклонностям и способности к имитации3. С тех пор проблема имитации стала предметом социальных исследований. В «Международной энциклопедий социальных наук» 1968 г. ей посвящена обширная статья4. Но в ней имитация объясняется не как страх перед исключением из сообщества, а как своего рода учеба. Люди наблюдают поведение других, узнают о других, узнают о существующих возможностях и при удобном случае апробируют такое поведение сами.
Реализация наших целей — определить роль страха оказаться в изоляции — осложняется следующим моментом: наблюдаемое подражание или повторение вслед за другими может осуществляться но разным причинам. Это
|
