2. 3. Жизнь в пространстве советского города: улицы, торговля, транспорт
Изменения, порожденные революцией, не могли не затронуть городское пространство, что нашло отражение в исследуемом романе. Первое, на что обращает внимание читателя А.Б. Мариенгоф – исчезновение вывесок на бывших торговых улицах, и это совершенно справедливое замечание. В дореволюционной Москве фасады зданий изобиловали многочисленными рекламными щитами и табличками с названиями магазинов. После смены власти старые вывески, «писанные золотом по черному стеклу», исчезли, их место заняли иные – изображенные «белым по красному», что нашло отражение в воспоминаниях современников: «Сверкающие свежей краской, ликующие, смеющиеся в лучах мартовского солнца. Всюду, куда не глянешь, - … «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Галантерейный склад №8 Московского Совета»… «Хлебное отделение», «Центр печати»269.
Наряду с «покраснением» улиц от новых вывесок, произошло их «потемнение» - в годы Гражданской войны на московских улицах по причине отсутствия топлива практически не действовали газовые фонари, а керосиновые совсем вышли из употребления. Подача электричества из соображений экономии прекращалась в 23 часа. С переходом к НЭПу кардинальных изменений не произошло: большинство улиц столицы продолжали пребывать во тьме. В 1921 г. в летнее время фонари вообще не зажигались, также освещение не использовалось в лунные ночи. В остальное время улицы осуществлялись согласно специальному календарю, подача электричества прекращалась не позднее 24 часов270. Такое положение дел нашло отражение в романе – в 1919 г. отмечается прекращение освещения города газом, а темнота становится неизменным спутником вечерних прогулок героев.
Несмотря на усилия власти, направленных на искоренение частной инициативы в сфере реализации товаров, торговля оставалась неизменным атрибутом городской жизни. Современник описываемых событий Б.С. Маркус дает следующее представление о торговцах первых послереволюционных лет: «Здесь, среди торгового люда, можно было встретить много так называемых «бывших», не успевших или не захотевших уехать за границу. Создавалось впечатление, что они, или какая-то их часть, потеряв свои состояния, большие или малые, нигде, очевидно, не работая, превратились в полу-нищих, промышлявших продажей сохранившегося еще у них имущества»271. Аналогичные сведения о социальном составе торговцев дает читателю А.Б. Мариенгоф – в романе знаменитая московская Сухаревка представляется местом сосредоточения «бывших». Среди торговцев автор изображает старушку «в чиновничьей фуражке», музыкантов и генералов, лиц духовного сана – именно у священника Ольга с Владимиром покупают пуховые носки отправляющемуся на фронта Гражданской войны Сергею.
Среди реализуемых бывшими угнетателями рабочих и крестьян товаров были преимущественно предметы интерьера и личные вещи, в то время как насыщением рынка более ходовыми в условиях голода продовольственными товарами занимались так называемые «мешочники». Характеризуя социальный состав этой категории населения, А. Ю. Давыдов отмечает, что среди лиц, занимающихся нелегальным снабжением, вопреки большевистской пропаганде, были преимущественно рабочие и крестьяне. Неприспособленные к физической перегрузки бывшая буржуазия и интеллигенция занималась исключительно потребительским мешочничеством272.
Помимо мешочничества, существовали иные пути получения продуктов для реализация. Так, нередким было обращение к маскировке отправляемых товаров под государственный или кооперативный груз, осуществляемой посредством дачи взятки. Также распространенным средством вывода товаров на «вольный» рынок становилось хищение и сокрытие у государства: владельцы опечатанных складов и лавок устраивали у самих себя кражи со взломом, и, запротоколировав их, отправляли товары на продажу. К хищению нередко прибегали хранители государственных складов, объясняя недостачу «пропажей в пути»273.
С введением НЭПа позиции государства в отношении частной торговли изменились, и поставщики могли вернуться к более традиционным и менее экстремальным способам наполнения рынка. Началом раскрепощения торговли стал декрет ВЦИК от 21 марта 1921 г. «О замене продовольственной и сырьевой разверстки», согласно которому землевладельцы получали право распоряжения оставшимися после уплаты налога «излишками» с возможностью обмена на необходимые продукты промышленности, который мог осуществляться «как через кооперативные организации, так и на рынках и базарах»274. 9 мая 1921 г. была образована Комиссия по внутренней торговле275, которая фактически занималась регулированием рынка. Первоначально поворот власти к частной торговли воспринимался населением с недоверием – горький опыт военного коммунизма заставлял торговцев быть осторожными, лица, имеющие скрытые запасы товаров, не спешили выходить на рынок. Исключение составляли приученные к постоянному риску мешочники, первыми перешедшие на легальное положение276.
Согласно декрету от 19 июля 1921 г., заниматься торговлей мог каждый гражданин Советской республики, достигший 16 лет. Для осуществления законной торговой деятельности нужно было лишь получить патент и соблюдать установленные правила, в частности, не сбывать товар, произведенный из сырья, полученного от государства на особых условиях277.
«Освобождение» торговли возымело должный эффект – этот вид деятельности стал очень популярен в городской среде. Расцвет торговли нашел отражение в сатире: «Чем торгует Москва? Все, всем, всем. Торгует «десятками», валютой, брильянтами, ордерами на получение товара, «протекциями», рекомендациями и т.д. Лозунг Москвы: “Не торгующий, да не ест!”»278.
Об активном развитии частной торговли в Москве свидетельствуют следующие данные – на 1 января 1923 г. в городе имелось 27 753 торговых пункта, из них 26 833, преимущественно мелких, принадлежали частным лицам279. Большой удельный вес частный капитал имел в торговле пищевыми продуктами и товарами широкого потребления, так как эти области отличались наибольшим товарооборотом и, в случае изменении курса власти, от этих товаров было проще всего избавиться без особого вреда для кошелька280.
Одной из главных торговых площадок Москвы оставался Сухаревский рынок281, сведениями об изобилии которого пестрила пресса: «Пройдите по продуктовым рядам. Молочные продукты: снежно-белая сметана, янтарный сыр, масло неуловимых оттенков белизны и желтизны. Знали ли вы, что яйца, собранные в таком большом количестве, могут создать симфонию оттенков и размеров? И свежее парное мясо меняет цвет рубина на гранат, а жир его светится каплями жемчуга. А груды овощей? Зелень лука и пурпур редиски, сотни оттенков зелени — какой художник нарочно подбирал эти тона? Вы видели зарезанную курицу? Но разве вы знали, что сотни их, сложенные вместе на прилавке, создают фантастическое геометрическое тело, дышащее живой теплотой?»282. Аналогичную картину рисует перед читателем А.Б. Мариенгоф: «На прилавках изобилие:… Поджаренные глухари пушатся бумажными шейками. Рябчики выпятили белые грудки и скорчили тонюсенькие лапки. Безнравственные индейки лежат животом кверху… Стерляди с хитрыми острыми носами свернулись кольчиком… Под стеклянными колпаками потеют швейцарские сыры в сеpебpянных шинелях..»283. Пышность и роскошь ассортимента одних прилавков соседствовали с откровенной антисанитарией других. Только в 1928 г. Моссоветом была запрещена торговля вблизи писсуаров, общественных туалетов и мусорных баков. До этого подобное соседство было обычным явлением.
Погоня за прибылью в период восстановления товарно-денежный отношений способствовала появлению на прилавках недоброкачественных товаров, что неоднократно становилось предметом внимания сатирических изданий. Так, в 1922 г. в январском номере журнала «Красный смех» был размещен цикл зарисовок следующего содержания:
- Послушайте, какую вы нам вчера рыбу продали? Мы от нее заболели.
- Не может быть, что бы с моей рыбы заболели: третьего дня я вам еще хуже рыбу продал, да вы и то совершенно здоровы остались284.
С возрождением торговли произошло возвращения к старым рекламным традициям – красно-белые вывески уступили место более ярким, привлекающим внимание горожан. С каждым днем увеличивался размер рекламных щитов, расширялась палитра используемых цветов, изменялся размер и стиль используемых шрифтов. Описывая Москву начала 1920-х гг., Б. С. Маркус отмечал большое количество маленьких одноэтажных лавчонок с огромными вывесками285, а К. И. Чуковский единственной выгодной считал деятельность живописцев вывесок – «их то и дело зовут замазать одну вывеску, написать другую, которую придется через недели две снова замазать»286. Возвращение вывесок на московские улицы отмечается в исследуемом романе – А. Б. Мариенгоф неоднократно дословно приводит объявления тех или иных организаций, в числе которых знаменитый Моссельпром, предлагающий покупателям «какао и шоколад Hестле, Коллеp, Гала Петер, Капе и др. заграничные продукты высших марок»287.
Еще одним явлением повседневной жизни советского города, нашедшим отражение на страницах «Циников», стал общественный транспорт. В рассматриваемый период на дорогах соседствовали трамвай и гужевой транспорт, являясь причиной взаимных неудобств и объектом конкуренции – извозчики нередко занимали трамвайные пути, а трамваи «отбивали» у них клиентуру288. По данным А. В. Кобозевой, в схватке трамвай-извозчик побеждал трамвай – именно этим видом транспорта пользовалось большинство горожан289, однако герои романа отдают предпочтение услугам извозчиков. Трамвай в романе упоминается лишь один раз в весьма интересных обстоятельствах – Ольга предлагает Владимиру отправиться на Сухаревку при помощи этого вида транспорта, так как «сегодня его последний день»290. Действительно, в Москве приостанавливалось трамвайное сообщение, однако случилось это годом позже, чем изображается в «Циниках». Реплика Ольги относится к зиме 1919 г., в то время как пассажирское движение было прекращено 17 сентября 1920 г., спустя два дня после введения «трамвайного коммунизма» - права бесплатного проезда для рабочих и служащих291. Регулярные пассажирские перевозки были возобновлены в середине мая 1921 г., проезд был бесплатным, однако пользоваться общественным транспортом могли только служащие, получившие через профсоюзные организации специальные удостоверения292. С 15 августа 1921 г. был введен платный проезд с 10 до 16 часов. В часы пик трамваи были заполнены льготниками – служащими, имеющими годовой льготный билет. На предприятии к этим билетам ежемесячно выдавали талоны, которые «льготники» предъявляли кондуктору вместе с билетом, взамен чего получали «специальный» билет, дающий право на проезд. С 25 октября «платным» пассажирам было разрешено пользоваться общественным транспортом в часы пик, но при посадке в вагон преимуществом пользовались владельцы льготных билетов293.
А. Б. Мариенгоф детально описывает путешествие своих героев на трамвае: «В течение получаса нам довелось пеpеиспытать многое: мы висим на подножке, рискуя оставить пальцы примерзшими к железу; нас, словно марлевые сетки, пронизывает ледяной ветер на задней площадке; нас мнут, комкают, расплющивает внутри вагона, и только под конец удается поблагодушествовать на перинных коленях сухаpевской торговки селедками»294. Проезд «на подножке» широко практиковался московскими обывателями, однако, помимо возможности сэкономить, такой способ передвижения создавал риск получения травмы, вследствие чего был запрещен и наказывался штрафом295. Несмотря на риск для здоровья и грозящие штрафы, правила пользования общественным транспортом, запрещающие посадку и высадку на ходу, безбилетный проезд и проезд на подножке транспорта, повсеместно нарушались. Среди нарушителей оказались герои романа, путешествующие на подножке трамвая. Нередки были случаи, когда при обнаружении правонарушения, пассажиры становились на сторону нарушителя, вступая в коллективную полемику с кондуктором296, однако героям романа не пришлось ощутить на себе солидарность соседей по транспорту – их проступок остался незамеченным.
|
