Глава 2. Новые условия существования: быт советского человека в 1918-1924 гг.
2. 1. Жилищные условия
В перечне вопросов, которые пыталось решить советское руководство в рассматриваемый период, не последнее место занимала жилищная проблема. Все усилия большевиков в этой области были направлены на улучшение условий существования пролетарского населения. Уже 30 октября 1917 г. вышло постановление НКВД «О правах городского самоуправления в деле регулирования жилищного вопроса», которое фактически санкционирует жилищный передел186. Согласно данному документу, городское самоуправление получало право секвестрования жилых помещений и размещения в них граждан. Пока дело касалось только пустующих квартир, которые могли использоваться для вселения нуждающихся187, однако в дальнейшем власть расширила это право на весь жилищный фонд.
В середине декабря 1917 г. «в виду предстоящего обобществления городской земли» был принят декрет «О запрете сделок с недвижимостью», а 20 августа 1918 г. – декрет «Об отмене частной собственности на недвижимость в городах», согласно которому в городских поселениях с населением численностью свыше 10 000 человек отменялось право частной собственности на все строения и земельные участки188. В результате принятия этих декретов, все вопросы, связанные с жилищем, переходили в ведение государства.
Переход к активной стадии жилищного передела был сделан осенью 1918 г.. В 1918-1919 гг. основной мерой улучшения положения рабочих в сфере жилья стало так называемое «уплотнение» - вселение нуждающихся в квартиры буржуазии. Случаи сопротивления заставили власть задуматься об организации органов самоуправления в домах. Эта роль была возложена на созданные еще в дооктябрьский период домовые комитеты, которые преобразовывались в комитеты бедноты189.
Борьба с буржуазным и излишним, ставшая символом военного коммунизма, проявлялась и в жилищной сфере. Согласно ленинскому определению, «богатой считается … всякая квартира, в которой число комнат ровняется или превышает число душ населения, постоянно живущего в этой квартире»190. Эта трактовка стала определяющей в деле вселения нуждающихся лиц в буржуйские квартиры. «Буржуям», к которым причислялись ученые, инженеры, врачи, писатели, разрешалось оставить по одной комнате на взрослого человека и одну общую на всех детей. Оставшаяся жилплощадь должна была быть отдана на нужды рабочего класса191.
В июле 1919 г. на общегосударственном уровне были закреплены более конкретные нормы жилого пространства на душу населения, согласно которым на каждого человека должно приходиться 8, 25 кв. м192. В течение рассматриваемого периода эти нормы дважды претерпевали изменения. Так, в июне 1923 г., согласно постановлению ВЦИК и СНК, установленный метраж был увеличен до 9,1 кв. м, а спустя год нормы были уменьшены до 8 кв. м193.
Реальные нормы распределения жилого пространства отличались от утвержденных законодательно и напрямую зависели от численности городского населения. Так, в 1920 г., когда население Москвы не превышало миллиона человек, на каждого жителя приходилось 18,5 кв. аршин (или 9,4 кв. м) жилой площади, а в 1923 г., когда количество жителей превысило 1,5 миллиона, фактическая норма жилой площади упала до 11,7 кв. аршин (5,9 кв. м)194.
Декрет СНК от 25 мая 1920 г. «О мерах правильного распределения жилищ среди трудящегося населения» позволял гражданам решить проблему уплотнения самостоятельно наиболее удобным для себя образом. На поиск приемлемых соседей, согласно декрету, отводилось две недели195.
Желание хозяев уплотниться самостоятельно не раз сыграло на руку автору исследуемого романа. Так, одним из первых московских адресов А. Б. Мариенгофа стала Петровка, где он поселился в квартире инженера, пустившего писателя и его товарища из страха перед уплотнением и опасения «за свою золоченую мебель с протертым плюшем, за массивные бронзовые канделябры и портреты предков»196.
Омрачавшего существование домохозяев уплотнения можно было избежать. Для того, чтобы избавить себя от необходимости с кем-то делить жилое пространство, требовалась охранная грамота, процесс получения которой подробно изложен в автобиографическом романе Р. Ивнева «Богема»: «Две-три подписи известных лиц, два-три визита к занятым по горло благодушным и доверчивым общественным деятелям – и охранная грамота готова». По словам писателя, охранная грамота ограждала «рвами и крепостными стенами» от «жаждущих переехать из сырого подвала и не имеющих крыши над головой»197. Лично ощутили чудодейственное свойство эти охранных бумаг Н. М. Мендельсон и один из соратников А. Б. Мариенгофа в деле имажинизма В. Г. Шершневич198. Последнему этот документ не только позволил сохранить жилище, но и послужил в качестве пропуска на Лубянку, куда писатель отправился выручать товарища199.
Несоответствие между нормами заселения и реальными размерами комнат, часто значительно превышающими допустимую квадратуру жилого пространства на человека, порождало стратегию покомнатно-посемейного заселения, впоследствии вылившуюся в феномен советских коммунальных квартир200.
В свете новой коммунистической идеологии аномальным считалось иметь две квартиры – в тяжелой ситуации Гражданской войны счастливые обладатели должны были пожертвовать «лишнюю» квартиру в пользу нуждающегося населения201. С проблемой отторжения жилья столкнулись герои исследуемого романа – квартира, в которой проживал Владимир до заключения брака с Ольгой, упоминается – первый и последний раз – в ходе разговора героя с представительницей домового комитета, состоявшегося при его переезде в квартиру супруги.
Революционные изменения проявились не только в нормировании величины жилого пространства, но и во внутреннем убранстве комнат. Представление об устройстве буржуазных квартир позволяют составить дореволюционные справочники по домоведению. Так, «обыкновенная квартира» состояла из спальни, детской, столовой, кабинета, гостиной и прихожей, в некоторых квартирах стандартный набор комнат дополнялся ванной. Гостиная представляла собой «уютный, изящный уголок», непременным условием создания которого было наличие мягкой мебели, ковров и портьер. Желательным было иметь рояль, а излишки свободного пространства заполнять элементами декора, в качестве которых могли использоваться комнатные растения, тарелки, гравюры и картины - преимущественно с изображением красивых пейзажей. С меньшей помпой была обставлена спальня – составительница справочника предлагала хозяйкам ограничиться только необходимой мебелью, избегать ковров, портьер и прочих декоративных элементов202.
Десять лет спустя после издания упоминаемого справочника гражданам пришлось ограничиваться в оформлении всего жилого пространство, служившего жильцам и для сна, и для приема гостей. Значительные изменения в обстановку квартир внесли условия военного коммунизма – продажа и обмен предметов интерьера стало основой существования их владельцев. О. Л. Керенская в своих мемуарах пишет о том, как таяла обстановка её петербургской квартиры: «Были проедены все портьеры, швейная машина, шуба А.Ф-ча, проедались одна за другой серебряные ложки и другие серебряные вещи»203. То, чему удалось уцелеть, отдавалось на милость комиссий по вселению, которая распределяло буржуазные излишки между вновь вселяемыми жильцами204. О том, где заканчивались нормы и начинались излишки, свидетельствует стандартный набор предметов обстановки, выдаваемый прибывшим в город рабочим: кровать, стол, ящик с замком, два стула. Из предметов быта каждому человеку полагались кружка, чашка, тарелка, ложка, вилка, нож, полотенце, подушка, одеяло и два комплекта постельного белья205.
Проблемы интерьерных норм нашли отражения на страницах исследуемого романа – с ними столкнулся герой при переезде в квартиру супруги: «Я и мои книги, вооруженные наркомпросовской охранной грамотой, переехали к Ольге. Что касается мебели, то она не переехала. Домовой комитет, облегчая мне борьбу с «буржуазными предрассудками», запретил забрать с собой кровать, письменный стол и стулья»206. В отличие от менее удачливого мужа, обстановка квартиры Ольги не пострадала. Такое везение не являлось чем-то из ряда вон выходящим - если имелись нужные знакомства, сохранение интерьера не требовало большого труда, а таких знакомств у героини было достаточно.
Еще одним нововведением большевиков в жилищной сфере стала организация домов-коммун - так называемых фаланстеров. Формы организации жилища, отдаленно напоминающие коммуны, сложились еще в дореволюционной Россия - ими были рабочие казармы. Воплощение идеи фаланстеров применительно к пролетариату означало бы переселение из одной казармы в другую, что было связано с риском для власти потерять опору в лице правящего класса. Поэтому от задумки переселения рабочих пришлось отказаться, но не от самой идеи создания фаланстеров.
Первыми ощутить на себе всю прелесть домов-коммун выпало на долю партийной верхушки. Так в Москве, Петрограде и других городах появляются так называемые Дома Советов, размещавшиеся в зданиях наиболее благоустроенных гостиниц. Устраивались они на манер общежитий: отдельные комнаты, общая столовая и кухня. Предназначались эти «общежития» для постоянного проживания советских служащих207. Администрация Домов Советов брала на себя ответственность за питание, бытовое обслуживание и организацию досуга своих жильцов208. В фаланстерах для партийной элиты не действовали общепринятые пространственные нормы. Так, вместо положенных 10 кв. м Г. Е. Зиновьев занимал 5 комнат в петроградской «Астории»209.
В Москве для размещения видных представителей партии были отданы гостиницы «Националь» и «Метрополь». В последней поселил своего героя – большевика Сергея – автор исследуемого романа. Там же проживал первое время после своего переезда в Москву - и «был преисполнен необычайной гордости»210 - сам А. Б. Мариенгоф. Одним из постоянных жильцов «Метрополя», 2-го Дома Советов, был двоюродный брат писателя, согласившийся его на время приютить, и, возможно, ставший прототипом персонажа-большевика.
В 1923 г. власти отошли от идеи совместного проживания политической элиты - 12 сентября был принят декрет «Об освобождении 36 гостиниц города Москвы от постоянных жильцов». Принятие этого документа мотивировалось необходимостью возвращения гостиницам их привычной функции – размещения временных постояльцев211. О том, насколько задержался в «Метрополе» мариенгофский персонаж, в романе умалчивается, известно лишь, что в 1924 г. Сергей был «вычищен» с занимаемого поста за неназываемые грехи и получил назначение в Берлинское торгпредство, следовательно, сроки его выезда из Дома Советов примерно совпадают со сроками реализации положений указанного декрета.
Введение НЭПа повлекло за собой возвращение к привычным формам распределения жилья. Была восстановлена частная собственность, разрешены сделки с недвижимостью, часть реквизированных домов и квартир возвращалась в руки владельцев212, в результате чего вновь появились квартирохозяева, у которых можно было снять или приобрести жилплощадь.
Эти изменения стали следствием принятия в 1921 г. ряда августовский декретов – «О предоставлении кооперативным объединениям и отдельным гражданам права застройки городских участков», «О пересмотре коммунальными отделами списков муниципализированных домов», «О предоставлении собственникам немуниципализированных строений права возмездного отчуждения недвижимого имущества» и «Об управлении домами (положение)». Два последних нашли отражение в романе в виде прямого цитирования. Так, с некоторой погрешностью во времени – А. Б. Мариенгоф датирует упоминаемы декреты 1922 г. – автор напоминает читателю о том, что «Совет Народных Комиссаров постановил: разрешить возмездное отчуждение немуниципализиpованных строений
собственникам их... понимая под владением дом и примыкающие к нему жилые и служебные дворовые постройки»213, а «выселение владельцев из занимаемых ими помещений может иметь место только по обстоятельствам военного времени»214.
Изменение курса власти в области жилищной политики были обусловлены запустением, в которое пришли жилые помещения в годы военного коммунизма. Недействующая канализация, использование половых досок в качестве дров, переполненные мусорные баки и люки создавали ситуацию общей разрухи и антисанитарии215, что нашло отражение на страницах романе. Так, неудавшийся самоубийца Владимир восклицает в адрес нечистоплотных жителей одного из московских домов: «Негодяи, проживающие здесь, выворачивали прямо в форточку ящик с пакостиной»216.
Лишенные привычки к чистоте соседи – не единственная проблема, с которой пришлось мириться героям романа – избежав «испытания метрами» и «мебельного разоружения», им пришлось лицом к лицу столкнуться с перебоями в работе водопровода и системы отопления.
С подобными проблемами сталкивались не только советские граждане, но и иностранцы, посещавшие страну в рассматриваемый период. Так, в доме, где должна была размещаться школа Айседоры Дункан, приглашенной лично А. В. Луначарским, практически полностью отсутствовали водопроводные и отопительные трубы217.
Проблема тепла в жилых помещениях была одной из центральных для жителей городов, что подтверждают дневниковые записи и воспоминания современников - на холод в квартирах неоднократно жаловались М. А. Булгаков, К. И. Чуковский, Н. П. Окунев, Р. Ивнев и сам автор исследуемого романа. В своей мемуарной прозе А. Б. Мариенгоф отмечает, что в комнате, где он проживал совместно с С. Есениным, зимой температура была ниже нуля, и поэты (в этом амплуа А. Б. Мариенгоф творил вплоть до написания «Романа без вранья», вышедшего за год до того, как был изданы «Циники») применяли различные ухищрения для отопления помещения или его отдельных частей - от использования электрической грелки, что было практически преступлением против революции, до приглашения знакомой поэтессы, которая приходила специально для того, чтобы согреть для поэтов постель своим телом218.
С проблемой тепла в домах граждан власти боролись военно-коммунистическими методами – дрова выдавались по ордерам. Те, кому не удавалось их получить, решали проблему дефицита тепла самостоятельно. Характерной приметой рассматриваемого периода был самочинный разбор на топливо заброшенных домов. Сперва добыча дров осуществлялась в ночное время, позже разбор пустовавших жилых построек стал осуществляться и днем. На дрова пускалось все, от дверей и оконных рам до полов и балок перекрытий, в ход шли деревянные калитки, ворота, заборы, уличные фонарные столбы, барьеры набережных219. По свидетельству Н. П. Окунева, изысканием дров были озабочены все: «Сначала что-нибудь отковырнут лишнее, плохо лежащее, а потом тащат и нужное»220.
Прямое отношение к «растаскиванию» деревянных построек имел и автор исследуемого романа. Так, в своей мемуарной прозе А. Б. Мариенгоф вспоминает, как вместе с С. Есениным разбирал забор «на самовар» - « если бы не помогли соседи», забора бы хватило «на всю революцию»221. Проблема отопления и личный опыт борьбы с ней автора нашли отражение в романе – Марфуша, горничная Владимира и Ольги, добывала дрова аналогичным методом.
Перечисленные сложности в поддержании жилого фонда в достойном состоянии толкнули власть на частичное возвращение к дореволюционным формам владения недвижимостью. Предпринятые реформы имели экономическую цель - переложить на плечи собственников и арендаторов ответственность за ремонт и восстановление помещений222.
До весны 1922 г. покупка и продажа недвижимости не была законодательно разрешена. В мае ВЦИК принял декрет «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР»223, согласно которому признавалась частная собственность на недвижимость и разрежались сделки с ней. Приобрести или арендовать жилье могли представители всех социальных слоев, без какой-либо классовой дискриминации. Однако пропролетарская направленность жилищной политики большевиков проявилось в иной форме – в начислении квартплаты. Восстановленная постановление Совнаркома от 20 апреля 1922 г. система оплаты жилого помещения предполагала скидки за пользование водой и электроэнергией для пролетариев, в то время как «нетрудовые элементы» платили по повышенному тарифу. Насколько эти проблемы коснулись героев романа судить трудно – А. Б. Мариенгоф деликатно обходит финансовые вопросы существования своих героев. Дальнейшие изменения в области жилищной политики также остались без внимания автора «Циников».
|
