И идеология классических афин

Скачать 3.72 Mb.

Название	И идеология классических афин
страница	4/29
Тип	Документы

rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Документы

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 29

НИКИЙ: БОЯЩИЙСЯ ТОЛПЫ

Афинский полководец и государственный деятель Никий никогда не принадлежал к числу любимых героев античных авторов. Его не считали баловнем судьбы, его полководческий талант не превозносили до небес, как это случалось с его политическим оппонентом и младшим современником Алкивиадом. По повелению афинского демоса его статую не воздвигали рядом со статуями Гармодия и Аристогитона, как в честь другого афинского полководца, Конона, всего через 15 лет после гибели Никия. Комедиограф Аристофан в комедии «Птицы» (414 г.) высмеивал Никия за «медлительность» и «сонливость» (стк. 639–640), его нерешительность во время сицилийской экспедиции неоднократно отмечалась Фукидидом. Аристотель при упоминании имени Никия пояснил своим современникам, что это «тот, который погиб в Сицилии» (Ath. pol. 28. 3), и, наконец, Плутарх объединил жизнеописание Никия в паре с Крассом по признаку неудачливости и печального конца, который постиг обоих государственных деятелей.

Когда же сицилийская экспедиция закончилась для Афин катастрофой, могущество Афинской архе было сокрушено, а сам Никий попал в руки врагов и погиб, Фукидид пишет о Никии как о человеке, который «менее всего заслужил уготованной ему участи» и «прожил всю свою жизнь в соответствии с доблестью» (Thuc. 7. 86. 5). В чем же заключалась доблесть (arete) Никия, почему Лисий и Демосфен, Платон и автор “Афинской политии” рассматривали его в числе выдающихся афинских государственных деятелей?

Знаменательно, что многие современный исследователи рассматривали деятельность Никия, исходя из его печального конца, как бы отгораживаясь от того очевидного факта, что Никий был одним из наиболее популярных и “стабильных” политиков Афин классической эпохи: в течение почти полутора десятилетий (подобно Периклу!) он регулярно, почти каждый год избирался афинянами стратегом, а это [c. 41] мало вяжется с образом неудачника. Еще более показателен несопоставимо больший интерес к Алкивиаду, анализу личности и жизненного пути которого посвящено немалое число монографий^⁵⁸. Современные исследователи как будто забывают ту очевидную и особенно важную для историка истину, которую прекрасно выразил Борис Пастернак:

“Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать.”

Конечно, Никий неоднократно упоминался в общих трудах, посвященных истории Греции, истории Афин либо истории Пелопоннесской войны, но обзор современной историографии следует начинать с большой статьи американского историка Аллена Уэста “Политические наследники Перикла”^⁵⁹. Уэст не без оснований утверждал, что Никий являлся сторонником демократии, как и его противник Клеон^⁶⁰. После этой статьи никто из серьезных исследователей не пытался отстаивать распространенное ранее мнение о том, что Никий был противником демократии, которое основывалось на противопоставлении Никия Клеону в известном пассаже из «Афинской политии» (28. 3). «Следует понимать, – писал А.Б. Уэст об Афинах V в. до н.э., – что партий в современном смысле не существовало. За исключением кучки реакционных олигархов, все граждане были демократами»^⁶¹.

В несколько иной плоскости были написана работа немецкого ученого Г.Ф. Бендера о государственных деятелях у Фукидида, вторая глава которой посвящена Никию^⁶². Автор подробно рассмотрел вопросы, связанные с tucheи arete Никия, вслед за Плутархом упрекнул афинского государственного деятеля в недостатке патриотизма в случае с [c. 42] отказом от командования под Пилосом^⁶³. Бендер не считал Никия продолжателем политики Перикла. Миротворец Никий вызвал повышенный интерес в эпоху мировых войн, и своеобразным ответом Бендеру стала статья английского ученого Уэстлейка, предназначенная первоначально для немецкого журнала “Philologus”, но напечатанная весной 1941 г. в “Classical Quarterly”^⁶⁴. Уэстлейка, принимая в целом концепцию Уэста, попытался продемонстрировать, что отношение Фукидида к Никию не всегда было безусловно положительным, что в некоторых фукидидовских характеристиках Никия можно усмотреть горькую иронию. Концепцию о предубежденности Фукидида против Никия английский историк впоследствии несколько смягчил, но придерживался ее и в своем более позднем труде “Личности у Фукидида”, две главы которого посвящены Никию^⁶⁵. Новозеландец Г. Меррей считал Никия “вполне фукидидовским персонажем”, однако с важной оговоркой: в образе Никия Фукидид стремился показать недостатки, присущие политическим лидерам подобного типа^⁶⁶. В серии книг, посвященных истории Пелопоннесской войны, американский историк Доналю Кэген подробно описывает политическую и военную деятельность Никия, отводя ему достойное место среди других афинских политических лидеров^⁶⁷. Другой американский ученый, Питер Паунси, пишет о “пассивной доблести” Никия, противопоставляя его Брасиду и Алкивиаду^⁶⁸.

В отечественной историографии, если не считать общих трудов, политическая деятельность Никия была рассмотрена в книге М.С. Корзуна, посвященной социально-политической борьбе в Афинах. Автор дает достаточно традиционную [c. 43] оценку деятельности Никия, подчеркивая, что “Никий оставался демократом, но одновременно шел на уступки олигархам”^⁶⁹. Никий рассматривается в роли своеобразного “противовеса” Клеону, лидеру радикальных демократов^⁷⁰. В недавно опубликованной небольшой статье О.В. Осипова рассмотрела фукидидовский «некролог» Никия в контексте греческих эпитафий^⁷¹.

То, что в последние десятилетия среди специалистов интерес к образу Никия у Фукидида был большим, чем собственно к биографии Никия, неудивительно: труд Фукидида (наряду с биографией Плутарха) – основа для любого исследования о Никии. Сведения, почерпнутые из других источников, будь то литературных (Аристофан, Лисий, Платон, Аристотель), либо эпиграфических (небольшие фрагменты постановления народного собрания о сицилийской экспедиции, остракон с именем Никия) могут играть лишь дополнительную, уточняющую роль. Труд Фукидида для исследователя биографии Никия если не "альфа и омега", то наверняка нечто близкое к этому, и поэтому зачастую источниковедческие проблемы переплетены с собственно историческими.

Происхождение и богатство Никия. О жизни Никия до его акме (а то и до пятидесятилетия) нам ничего не известно. Можно полагать, что он был старше Сократа, родившегося в 469 г. до н.э. (Plat. Lach. 186c), но не более, чем на 10 лет, так что условно датой его рождения можно считать середину 70-х годов V в. Никий происходил из дема Кидантиды филы Эгеиды, который был расположен далеко от Афин^⁷². В Афины могли перебраться отец или дед Никия: согласно клисфеновскому законодательству, демотикон фиксировался за гражданином Афин на время принятия законодательства и закреплялся за его потомками, вне зависимости от их перемещений. Никий принадлежал к числу политиков новой волны, тех самых “новых богачей” (neoploutoi), которые [c. 44] вышли на авансцену политической жизни Афин в 20-е годы V в. до н.э. Очевидно, что богатство семьи, к которой принадлежал Никий, восходит к его отцу Никерату, который нажил свое состояние на разработке Лаврийских рудников; каждый из трех сыновей Никерата – Никий, Евкрат и Диогнет – получил значительное наследство^⁷³. Никий был значительно старше братьев; возможно, Евкрат и Диогнет были детьми Никерата от второго брака, причем не на афинянке родом (вполне законного до закона Перикла 451/0 г.). В пользу такой возможности говорит замечание схолиаста к аристофановской “Лисистрате” (ст. 103), сообщающее, что Евкрат высмеивался как xenos- подобным нападкам никогда не подвергался сам Никий^⁷⁴. Никий пользовался гораздо большим авторитетом и, хотя оба его брата, подобно ему самому, побеждали в хорегии, а Евкрат был даже стратегом (уже после смерти Никия, в 412/1 г.), их роль несопоставима с местом Никия в политической истории Афин.

Богатство Никия было настолько значительным, что древние авторы обычно приводили его в пример при характеристике самых крупных афинских состояний. Так, Ксенофонт указывал, что Никий сдавал в аренду в Лаврийских рудниках 1000, Гиппоник – 600, а Филемонид – 300 рабов (Xen. Poroi. 4. 14–15; Memorab. 2. 5. 2). Естественно, что Никий сам не занимался сдачей рабов в аренду, он делал это через фракийца Сосия, который был epistatesНикиевых рабов (Xen. Poroi. 4. 14; Memorab. 2. 5. 2). Сосий должен был платить Никию за каждого раба 1 обол в день и замещать вакансии в случае болезни или смерти рабов (Xen. Poroi. 4. 14). Годовой доход афинского государственного деятеля от этих операций составлял 60 тыс. драхм, т.е. 10 талантов, что вполне согласуется с его общим состоянием размером около 100 талантов (Lys. 19. 49)^⁷⁵. Никий был богатейшим представителем того «литургического класса», которые обычно расходовали значительную часть своего личного состояния на общественные нужды путем исполнения военных [c. 45] (триерархий и проэйсфоры) и агональных литургий^⁷⁶. Для сопоставления можно отметить, что годовой доход квалифицированного ремесленника примерно равнялся минимальной из известных нам литургий^⁷⁷, а максимальная литургия (триерархия – 1 талант) в IV в. в три раза превосходила гоплитский ценз^⁷⁸.

Богатство Никия выделялось даже и на этом фоне, стоит только упомянуть все исполненные им хорегические литургии. Никий многократно побеждал в хорегических состязаниях, причем ни разу не проигрывал их (Plut. Nic. 3. 3). Платон упоминает о посвященным Никием и его братьями треножниках, хранившихся в храме Диониса (Plat. Gorg. 472a)^⁷⁹. Много средств потратил Никий и на организацию “священного посольства на Делос”. Только участок земли на острове Делос, на котором Никий установил посвящения Аполлону, стоил 10 тыс. драхм – и это не считая стоимости самих посвящений (Plut. Nic. 3. 6).

Из комедий известно о щедрости, проявленной Никием в отношении сограждан. Вообще комедиографы были чрезвычайно снисходительны к Никию – это видно даже из приведенных Плутархом цитат (Plut. Nic. 4. 4-6; 8. 2). Разве что Аристофан в “Птицах” (стк. 639 сл.) посмеялся над его нерешительностью во время Сицилийской экспедиции:

“Клянусь я Зевсом, медлить больше нечего!

Нам не к лицу уподобляться Никию.

За дело надо приниматься тотчас же!”

(перев. С. Апта)^⁸⁰

[c. 46] Это не должно казаться удивительным: помимо всего прочего, вряд ли авторы комедий стремились вступить в конфликт с Никием, который мог дать деньги на постановку.

Все эти факторы сказывались на устойчивости симпатий значительной части афинян к Никию. Несомненно, у него было немало завистников, но не так уж много афинян было заинтересовано в устранении Никия из политической жизни.

Богатство Никия в немалой степени способствовало тому, что он не поддался на уловку, которая ввела в заблуждение афинских послов в Эгесте и послужила первопричиной сицилийской катастрофы. Он понимал, что пышность приема еще не говорит о подлинном богатстве принимающей стороны, и известие об отсутствии у эгестян сколько-нибудь значительных средств не стало для него неожиданностью, хотя другие стратеги и рассчитывали на них (Thuc. 6. 46. 2).

Никий – стратег. Первое упоминание Никия Фукидидом относится к повествованию о событиях середины лета 427 г., перед тем, как новые стратеги вступили в должность^⁸¹. Никий возглавил тогда экспедицию на находившийся напротив Мегар остров Миною, изгнал оттуда мегарцев, построил укрепление и оставил там афинский гарнизон, чтобы держать под контролем этот важный стратегический пункт на пути к Пирею (Thuc. 3. 51).

Итак, в 427/6 г. (или в 428/7 г. – Кэген считает, что Фукидид упоминает о Никии в конце его стратегии^⁸²) Никий был афинским стратегом, причем в числе его коллег по магистратуре на этот год были такие известные деятели, как Лахет (Thuc. 3. 86. 1) и Демосфен (Thuc. 3. 91. 1)^⁸³. До этого, во всяком случае, во время Пелопоннесской войны Никий стратегом не был. Однако Плутарх (Nic. 2. 2) сообщает о том, что Никий был коллегой Перикла. Мы не знаем, опирался ли в данном случае Плутарх на какие-либо источники, или это его домысел. Вполне резонно предположить, что Никий к 427 г. не был неизвестным афинянам политическим деятелем – иначе трудно объяснить его как минимум [c. 47] шестилетнюю непрерывную стратегию с 427/6 по 422/1 г.^⁸⁴ В любом случае до смерти Перикла Никий не был политиком «первого ряда» и выдвинулся только после эпидемии и смерти ряда государственных деятелей.

Вероятно, следы более ранней деятельности Никия можно обнаружить в странном сообщении Диогена Лаэртского о том, что Никий, сын Никерата, в сорок шестую Олимпиаду по повелению Пифии был послан афинянами на Крит с целью пригласить мудреца Эпименида помочь прекратить эпидемию в Афинах (Diog. Laert. 1. 110–111). Здесь очевидная контаминация, характерная для Диогена Лаэртского: Эпименид был современником Солона, сорок шестая Олимпиада также была в начале VI в. в до н.э., в другом же месте Диоген упоминает Никия (без патронима) в связи с захватом полководцем острова Киферы во время Пелопоннесской войны (Diog. Laert. 1. 72). Однако это позднее сообщение содержит, возможно, и зерно истины: афиняне могли попытаться вторично использовать эпименидовские оракулы для очищения города в начале Пелопоннесской войны^⁸⁵.Несомненно, что в выдвижении Никия на первый план афинской политической жизни в 420-е годы сыграло роль и его богатство, и изменение политической атмосферы в Афинах, и приход к власти “новых политиков”, не-аристократов по происхождению, благосостояние которых основывалось не на землевладении, а на ремесленной и торговой деятельности: таким был Никий, таким был и его политический оппонент Клеон^⁸⁶.

После удачного похода на Миною Никий, избранный стратегом и на следующий год, возглавил экспедицию против острова Мелос (Thuc. 3. 91). Все десять афинских стратегов имели одинаковые полномочия, и между ними не было закрепленных законом иерархических отношений, однако народное собрания, давая стратегам те или иные назначения, исходило из их авторитета и полководческих достоинств. К 426 г. рост авторитета Никия был несомненен: ему было [c. 48] поручено возглавить экспедицию против мелосцев, в которой было задействовано 60 кораблей и 2000 гоплитов. Характерно, что Демосфену и Проклу было предоставлено в распоряжение для рейда вокруг Пелопоннеса всего 30 кораблей (Thuc. 3. 91. 1). Мелосцы, лаконские колонисты, отказывались присоединиться, как это сделало большинство других жителей островов, к Афинскому морскому союзу. Однако и после того, как афиняне начали разорять их земли, мелосцы не подчинились. Никий, очевидно, не посчитал целесообразным (и не имел полномочий) на длительную осаду, отплыл к Оропу. Там афинские гоплиты высадились, соединились с прибывшей из Афин другой частью войска и нанесли поражение танагрцам. Затем флот во главе с Никием опустошил побережье Локриды (Thuc. 3. 91. 6). И на этот раз, хотя Никию не удалось одержать решительной победы, военные действия для афинян были вполне успешными, и авторитет полководца возрос. Никий принял также участие, наряду с другими стратегами, в “очищении” Делоса (Plut. Nic. 3. 4–6; ср. Thuc. 3. 104)^⁸⁷.

Никий был избран стратегом и на следующий, 425/4 г.(Thuc. 4. 27. 5) наряду с Ламахом (Thuc. 4. 75. 1), Демосфеном (Thuc. 4. 29. 1) и другими^⁸⁸. Целью военной активности афинян в этом году была преимущественно Сицилия, и афинский флот направлялся к Керкире, когда возглавлявший его, наряду с Софоклом и Евримедонтом, Демосфен, предложил захватить и укрепить Пилос на юго-западе Мессении. План этот, очевидно, не возник спорадически: мессенские друзья сообщили Демосфену о стратегических преимуществах этого места, легкости обороны его даже от превосходящих сил противника; Пилос был также прекрасным сборным пунктом для недовольных Спартой мессенских илотов.

Спартанцы сначала не придали особого значения очередной высадке афинян на Пелопоннесе, однако предприняли решительные действия, когда стало ясно, что афиняне изменили своей обычной (Перикловой!) стратегии: от краткосрочных рейдов на Пелопоннес они перешли к основанию укрепленных пунктов на полуострове. В результате [c. 49] последовавших затем военных действий спартанский флот был разбит, а 420 пелопоннесских гоплитов оказались отрезанными на маленьком островке Сфактерия напротив Пилоса (Thuc. 4. 8–16)^⁸⁹. Однако осада Сфактерии затянулась, лето 425 г. подходило к концу, и в афинском народном собрании разгорелись дебаты между Никием и радикальным политиком Клеоном, ярко описанные Фукидидом (Thuc. 4. 27–29).

Прежде всего необходимо отметить следующее: Никий был стратегом в этом году, Клеон – не был (известны все десять афинских стратегов этого года, и Клеона среди них нет)^⁹⁰. Однако мы ничего не знаем об участии Никия в военных действиях этого года до пилосской операции. Пилосской кампанией реально руководил Демосфен, стремившийся во чтобы то ни стало оправдаться за прошлогоднюю неудачу в Этолии и поэтому проявлявший особую активность.

Следует также принять во внимание неотложность решения проблемы. Более 14 тыс. афинян и союзников размещались на маленькой площади, осажденные пелопоннесским войском; в распоряжении афинян был только один небольшой источник воды на пилосском акрополе (Thuc. 4. 69. 2)^⁹¹. И еще одна важная деталь общеизвестно резко отрицательное отношение к Клеону как к личности, а также к его политической программе. Клеон был политическим оппонентом Фукидида, и именно Клеону историк был прежде всего обязан своим изгнанием (во всяком случае, по мнению самого Фукидида).

Клеон настаивал на том, что экспедицию в Пилос необходимо послать немедленно и что “если бы стратеги были мужами”, они бы захватили Сфактерию – эта задача не представлялась ему трудной, а тем более невыполнимой. Никий же упрекал Клеона за то, что из-за его политики были упущены благоприятные возможности для выгодного мира со Спартой, и подчеркивал трудности захвата Сфактерии.

Противопоставление Клеона и Никия проводится Фукидидом не только на личном уровне, но и на уровне социальном. [c. 50] Клеон выступает как вождь толпы, дезорганизованного социума (охлос). Чем упорнее Клеон отказывался от командования экспедицией, тем сильнее афиняне настаивали на этом – “как любит поступать толпа” (hoion ochlos philei poiein– Thuc. 4. 28. 3). Противостоял же Клеон людям из числа добропорядочных (Thuc. 4. 28. 5). Эти люди, как правило, поддерживали Никия, но не в этом случае. В результате Никий предложил Клеону самому возглавить экспедицию на Сфактерию и разбить спартанцев.

Таким образом, Никий не выполнил свой гражданский долг, отказался от командования в пользу худшего, по его мнению, кандидата – деяние, которое явно не вписывалось в полисную этику. Конечно, Никий не отказался от стратегии в пользу Клеона – такой механизм просто-напросто отсутствовал, но реальная власть в этом походе была, несомненно, передана Клеону. Фукидид (Thuc. 4. 29. 1) пишет о постановлении народного собрания; очевидно, здесь речь идет о какой-то экстраординарной магистратуре.

Можно много говорить о мотивах, которыми руководствовался Клеон, обещая афинянам либо привезти в двадцатидневный срок пленных спартанцев в Афины, либо перебить воинов противника на Сфактерии (Thuc. 4. 28. 4). Несомненно, что Никию обещания Клеона казались невыполнимыми. Но очевидно и то, что план операции на Сфактерии был заранее разработан Демосфеном (Thuc. 4. 32. 4); не случайно в Афинах оказались и лемносцы, и имбросцы, и пелтасты из Эна, и 400 лучников, которых взял с собой Клеон. Подчеркнем, что Клеон не захотел взять дополнительно афинских гоплитов, а ограничился легковооруженными воинами и союзниками. В данном случае просматривается не только военный расчет, но и социальный подтекст: для борьбы со спартанскими гоплитами афинские гоплиты не нужны.

Сразу же по прибытии Клеона в Пилос задуманная Демосфеном операция началась, и была проведена весьма успешно: из 420 переправившихся на Сфактерию пелопоннесских гоплитов 292 были доставлены пленниками в Афины (среди них – свыше 120 спартанцев), остальные погибли (Thuc. 4. 38. 5). Так была завершена наиболее успешная для [c. 51] афинян за все время Пелопоннесской войны военная операция.

Сразу же после того, как Клеон вернулся со спартанскими пленниками в Афины, Никий вмести с двумя другими полководцами возглавил афинский рейд на территорию Коринфа (Thuc. 4. 42–45). Этот факт позволяет отбросить предположение об отказе Никия от стратегии в пользу Клеона. В этой экспедиции приняли участие и пехота и кавалерия, что нашло отражение в аристофановских “Всадниках” (стк. 595–610). Использование кавалерии, столь восхитившее драматурга, можно объяснить как военными, так и политическими причинами. Клеон (вместе с Демосфеном) смогли одолеть прославленных спартанских гоплитов, используя легковооруженных воинов. Это был достаточно нетрадиционный подход. Подход Никия тоже был нетрадиционным: он посадил на корабли афинских всадников. Однако эта нетрадиционность имела совершенно противоположную социальную направленность: афинские всадники, представители верхушки афинского общества, вынуждены были “простаивать” почти всю Архидамову войну – стратегия Перикла не предполагала активного ведения военных действий на суше в самой Аттике. С тем большим энтузиазмом всадники принимали участие в военных действиях, которые подтверждали важность кавалерии (а не только флота) в военной стратегии Афин^⁹².

Еще Гоммом было отмечено^⁹³, что Фукидид описал этот поход детально и очень живо и, возможно, сам был его участником. Афинянам удалось нанести поражение коринфянам около Солигейи, но при появлении более значительных коринфских сил афиняне отступили на корабли. Потом афиняне опустошили другую часть Коринфии и оставили гарнизон в Метанах (неподалеку от Эпидавра). Этот афинский рейд можно считать достаточно успешным – в битве пало 212 коринфян и менее 50 афинян (Thuc. 4. 44. 6), была опустошена часть коринфских земель и оставлен гарнизон в [c. 52] Метанах. Однако, в отличие от других подобных описаний, Фукидид умалчивает о целях экспедиции в Коринфию^⁹⁴. Это наводит на мысль о том, что цели афинян были более обширны (численность афинских сил впечатляет – 80 кораблей, 2000 гоплитов, 200 всадников, не считая союзников из Милета, Андроса и Кариста – Thuc. 4. 42. 1), однако сопротивление коринфян было яростным и пришлось удовольствоваться сравнительно скромными успехами.

Фукидид отмечает в начале эпизода верховное руководство Никием этой экспедиции (4. 42. 1), хотя нигде дальше и не упоминает конкретно его действий. Не заостряет он внимания и на эпизоде переговоров с коринфянами о выдаче ими не найденных сразу тел погибших афинских воинов, на что обращает внимание Плутарх (Plut. Nic. 6. 5). При описании экспедиции в Коринфию Фукидид не стремился ни характеризовать личные качества Никия, ни проанализировать его достоинства как полководца. Описание Фукидида производит впечатление сухого отчета, но это не так: текст великолепно стилистически обработан, и историк подчеркивает именно те детали, которые считал нужным подчеркнуть, и скрывает то, что считал нужным скрыть. Для Плутарха же важнее продемонстрировать, что “… Никий готов был скорее перенести утерю победной награды и славы, чем оставить без погребения двух граждан” (Plut. Nic. 6. 6. Перев. Л.М. Глускиной).

Для характеристики Никия этот эпизод также чрезвычайно важен. Никий предстает здесь как стратег, который вел военные действия, опираясь на традиционно значимую часть войска – гоплитов и всадников (правда, транспортировка лошадей морем практиковалась нечасто; впоследствии Никий будет предлагать использовать афинскую конницу также и в Сицилии). Это – одновременно и военный прием, и социальная политика, получившие одобрение у Фукидида, который, возможно, и сам был в числе всадников во время рейда в Коринфию. Цели Никия были, вероятно, значительнее достигнутых, что можно интерпретировать как определенный отход от перикловой стратегии ограничения боевых действий на суше. Никий стремился противопоставить свои [c. 53] достигнутые “традиционными методами” военные успехи неожиданному триумфу Клеона и Демосфена на Сфактерии.

Вполне традиционным было и отношение к погребению павших воинов. Никий считал это своим первейшим делом и готов был ради этого пожертвовать трофеем и почестями. Никий представлял психологию афинского демоса и стремился поступать так, как следовало поступать политическому лидеру послеперикловых Афин: осторожно и с почтением к народу. Особых лавров экспедиция в Коринфию ему не принесла, но пошатнувшуюся после Пилоса репутацию укрепила: Никий остался “в обойме” политических лидеров демократических Афин.

Летом 424 г. Перикл вместе с Никостратом и Автоклом возглавил экспедицию против Киферы (Thuc. 4. 53-55)^⁹⁵, которая оказалась успешной: остров был захвачен, его жители сдались (после переговоров именно с Никием) на условии сохранения им жизни. Умеренность Никия, несомненно, вызывала доверие противников и способствовала успеху переговоров. Умеренность эта имела, впрочем, определенные рамки. И, когда во время той же экспедиции, афиняне захватили Фирею в Кинурии, в которой жили переселенные туда спартанцами эгинцы, участь пленников была предрешена – все взрослые мужчины были казнены “из-за прошлой всегдашней вражды” (Thuc. 4. 57. 4).

Несмотря на отказ от командования под Пилосом, Никий оставался одним из ведущих афинских стратегов, причем возглавлял важные экспедиции в Коринфию и на Киферу. Он был избран стратегом и на следующий, 424/3 г.^⁹⁶, и его подпись стоит в числе других под афинско-спартанским соглашением о перемирии (Thuc. 4. 119. 2). Это не означало, что деятельность Никия безоглядно одобрялась народным собранием, но несомненно, что он пользовался поддержкой значительной части афинского общества. Никий также рассматривался как противовес Клеону, который был в зените своей славы (Aristoph. Nub. 581 sqq.) и также был избран [c. 54] стратегом на 424/3 г.^⁹⁷ То, что Никий не был отвергнут как политик, характеризует обстановку в афинском народном собрании 420-х годов, столь отличавшуюся от более позднего времени. Сыграла роль, конечно, и полоса военных удач афинян: никаких поводов для истерии не было.

Никий вместе с Никостратом возглавлял также экспедицию в Халкидику для противодействия спартанской армии Брасида и восстановления власти афинян над городами Халкидики (Thuc. 4. 129-132), которая, несмотря на первоначальные трудности, была вполне успешной для афинян. Под руководство Никия и его коллеги вновь были поставлены значительные силы – 50 кораблей, 1000 афинских гоплитов, 600 лучников, 1000 фракийских наемников (Thuc. 4. 129. 2). Афинянам удалось захватить Менду (в результате внутренних раздоров в городе) и осадить Скиону.

Первая фаза Пелопоннесской войны, Архидамова война, подходила к концу, и Никий был одним из наиболее активных афинских политических деятелей, которому афиняне часто поручали командование военными операциями. В 427 г. он захватил Миною, остров у побережья Мегариды (Thuc. 3. 51), в 426 г. он возглавил экспедицию на Мелос, атаковал Танагру и разорил локрийское побережье (Thuc. 3. 91), в 425 г. он возглавил высадку в Коринфии (Thuc. 4. 42), в 424 г. Никий добился сдачи Киферы (Thuc. 4. 53–54), в 423 г. он захватил Менду и пытался отбить Скиону у Брасида (Thuc. 4. 129–131). Д. Кэген справедливо отметил, что ни один афинский полководец того времени не участвовал в столь разнообразных кампаниях^⁹⁸.

Никий, по мнению большинства современных исследователей, придерживался стратегии Перикла в ведении войны: оборонительные действие на суше при господстве на море, которые сопровождались рейдами (небольшими силами) на контролируемую противником территорию. Такая стратегия, по мнению Перикла, должна была ослабить Спарту и заставить ее пойти на выгодный для Афин мир. Часть афинских лидеров, и, прежде всего, Клеон и Демосфен, предлагали перейти от активной обороны к наступательным действиям в [c. 55] самых различных регионах эллинского мира. Для этого нужно было иметь спокойный тыл, и с этой точки зрения был оправдан призыв Клеона к поголовной расправе с восставшими митиленцами. Наивысшим успехом подобной политики был захват Сфактерии, вслед за чем последовало повышение оплаты гелиастам и увеличение фороса, взимаемого с союзников.

Если исходить из современной реконструкции логики политической борьбы, то после Сфактерии политическое поражение Никия было бесспорным, и он и “его партия” должны были отойти на второй план^⁹⁹. Однако даже после совершенно неслыханного для афинского политика отказа от командования его продолжали избирать стратегом (с 425/4 по 421/0 г.)^¹⁰⁰. При ближайшем рассмотрении все это, однако, не представляется удивительным.

Термин “политическая партия” уже вышел из употребления в современной историографии античности. Некоторые исследователи предлагают проводить различия между политиками, политической элитой (politeuomenoi) и народной массой (demos)^¹⁰¹. Демос, конечно же, не был безразличен к политике, но его политические симпатии не выражались безлично, «в чистом виде». Рядовой гражданин в своем политическом выборе не мог – и не хотел – абстрагироваться от личности политика. Однако, в отличие от Перикла, никто из его преемников (Клеон, Никий, Алкивиад) не мог осуществлять достаточное влияние на экклесию, необходимое для проведения постоянной политической линии в течение длительного периода^¹⁰².

Для многих граждан Никий стал олицетворением осторожной, уверенной, спокойной политики. За время Архидамовой войны Никий ни разу не проигрывал сражений: другое дело, что он избегал прямого столкновения со спартанцами; его успехи были ограниченными, но в отнюдь не катастрофических для Афин условиях середины 420-х годов этого было достаточно. Не случайно Фукидид характеризует [c. 56] Никия как полководца, «лучше других действовавшего при исполнении стратегии» (Thuc. 5. 16. 1).

Миротворец. Затяжные и зачастую неудачные для афинян военные действия в Халкидике против талантливого спартанского полководца Брасида и восставших союзников, поражение от фиванцев при Делии (Thuc. 4. 93–101), общая усталость от длительной войны способствовали росту мирных настроений в Афинах. Все это еще более оттеняло репутацию Никия как талантливого, но осторожного стратега.

Весной 423 г. афиняне и спартанцы заключили перемирие сроком на год, текст которого полностью приводит Фукидид (4. 118). Нам неизвестно, принимал ли Никий участие в подготовке этого договора: предложение было внесено Лахетом (Thuc. 4. 119. 2), который часто был коллегой Никия по должности, а Никий вместе с другими стратегами, Никератом и Автоклом, заключил договор и принес клятвы от имени афинян (Thuc. 4. 119. 2). Согласно условиям перемирия, должны были вестись переговоры о мире (Thuc. 4. 118. 13–14), и эти переговоры действительно проводились (Thuc. 4. 119. 3), однако военные действия в Халкидике помешали заключению мирного договора.

Только после битвы при Амфиполе (422 г.), которая закончилась тяжелым поражением афинян и гибелью как Клеона, так и Брасида (Thuc. 5. 10–11), переговоры о мире возобновились с новой силой. И здесь впервые Никий, по мнению Фукидида, выходит на первый план афинской политической жизни. И здесь впервые Никий, по мнению Фукидида, выходит на первый план афинской политической жизни. Даже во время дебатов о пилосской операции Никий лишь оттеняет Клеона, интересен Фукидиду как антипод ненавистного ему демагога – не более того. Фукидид даже не осуждает Никия за несовместимый с этикой гражданина поступок – отказ от командования. Вообще в первой части труда Фукидида Никий предстает достаточно значительной, но не выдающейся фигурой: характерно уже хотя бы то, что при описании Архидамовой войны в его уста не вкладывается ни одной речи.

Тем больший интерес представляет характеристика Никия в конце первой части труда Фукидида, написанного, очевидно, в начале 410-х годов: “Теперь в обоих [c. 57] государствах наиболее энергично стали выступать за окончание войны два человека, стремившиеся занять первое место в своем городе. То были царь лакедемонян Плистоанакт, сын Павсания, и Никий, сын Никерата, – наиболее удачливый полководец своего времени (дословно: лучше других действовавший в стратегиях). Никий, которому до сих пор всегда сопутствовало счастье и почет в городе, предпочитал не рисковать этим и желал не только сам избежать тягостей войны, но и избавить от них сограждан, оставив потомкам память о себе как о человеке, который за свою жизнь не принес несчастья родине. Никий полагал, что добиться этого можно, не пускаясь в рискованные мероприятия и как можно меньше полагаясь на счастливую судьбу; наилучшей же защитой от опасностей является мир” (Thuc. 5. 16. 1. Пер. Г.А. Стратановского).

Для Фукидида характерно, что он указывает исключительно на личные причины заинтересованности Никия в мире: сохранение своего высокого общественного положение, стремление избежать тягот войны. Впрочем, желание самого Никия вполне сочеталось с желанием его сограждан. Можно привести хрестоматийные стихи из “Мира” Аристофана (стк. 299 слл.), демонстрирующие стремление афинян к миру; Плутарх также пишет об этом: “Богатые, старшее поколение и большая часть земледельцев, как решительные сторонники мира, служили опорой для Никия” (Plut. Nic. 9. 4. Перев. Л.М. Глускиной)^¹⁰³.

Впервые после смерти Перикла афинский политик имел столь широкую поддержку среди сограждан. Конечно, аттические крестьяне, – и об этом недвусмысленно свидетельствует Аристофан, – были заинтересованы в мире гораздо больше, чем слои населения, связанные с морем и войной, но настроение афинского общества в целом было вполне определенным. Спартанцы также не могли не оценить миролюбивой политики Никия и его заботы о спартанских пленниках. Таким образом, роль Никия в подготовке мирного договора была не только заметной, но ведущей. Фукидид, опираясь, несомненно, на официальный документ, приводит сухой перечень из 17 афинских должностных лиц, скрепивших [c. 58] своими клятвами мирный договор – в нем имя Никия стоит третьим. Однако никто не заблуждался – главным инициатором мира был именно Никий. «Про Никия постоянно говорили, что он человек, приятный богам, и поэтому божество в награду за благочестие предоставило ему возможность назвать своим именем величайшее и прекраснейшее из добрых деяний. И действительно, мир считали делом рук Никия, а войну – делом Перикла» (Plut. Nic. 9. 6–7. Перев. Л.М. Глускиной). Плутарх подчеркивает, что именно поэтому мир зовется Никиевым (Plut. Nic. 9. 7).

Аргумент Плутарха не совсем точен. У греков существовала стойкая традиция: называть войну по имени государства-противника или территории, на которой велись боевые действия (Троянская, Лелантийская, Мидийская, Пелопоннесская), а мир – по имени заключившего его должностного лица (Каллиев, Анталкидов)^¹⁰⁴. Формально этот принцип и был соблюден в данном случае, а выбор Никия из числа других должностных лиц лишь подчеркивает его роль.

Первоначально мир вызвал энтузиазм афинян, и заключение мирного договора стало вершиной политической карьеры Никия. Фукидид указывает, прежде всего, на внутриполитические причины стремления афинян к миру. Однако несомненным достоинством Никия было умение собирать информацию о намерениях других государств. Одной из причин стремления Никия было опасение, что Коринф составит сильную коалицию для вторжения в Аттику, и это опасение было реальным. Но Никий в более поздней речи подчеркивал, что Коринф и Беотия вряд ли предпримут враждебные действия без поддержки других полисов (Thuc. 6. 10. 3)^¹⁰⁵. Поэтому мир со Спартой был дополнен союзом с ней.

Впрочем, по мнению некоторых исследователей, Спарта в гораздо большей степени была заинтересована в мире и союзе с Афинами для того, чтобы обезопасить свое господство в [c. 59] Пелопоннесе^¹⁰⁶. Для этого были свои основания: важнейшие союзники Спарты – Коринф, Мегара, Беотия – не приняли условий подписанного без них и за них спартанцами мира. Жители Амфиполя вновь отказались подчиниться афинянам. Все это довольно быстро вызвало разочарование афинян миром со Спартой. Разочарованием граждан воспользовался Алкивиад, толкавший Афины на путь активной внешней политики, на путь конфронтации со Спартой. Алкивиаду удалась также интрига в отношении лаконских послов, прибывших летом 420 г. в Афины с целью предотвратить афинско-аргосский союз (Thuc. 5. 44. 1 sqq.; Plut. Nic. 10. 4–6). Впрочем, послы и не были в состоянии предложить афинянам чего-либо нового: спартанцы не могли вернуть Амфиполь и разорвать союз с беотийцами.

Никий пытался спасти положение: на карту была поставлена его политическая репутация как вдохновителя мира со Спартой. Ему удалось убедить народное собрание направить посольство в Лакедемон, причем он сам был в числе послов (Thuc. 5. 46. 1-3). Однако посольство фактически закончилось провалом: спартанцы отказались идти на уступки. Только в угоду Никию ими были сделаны некоторые формальные шаги, чтобы помочь инициатору мирного договора “сохранить лицо”: “Однако по просьбе Никия они (спартанцы. – С.К.) согласились подтвердить свои прежние клятвы на верность договору. Действительно, Никий опасался навлечь на себя нападки врагов, вернувшись ни с чем. Так действительно и случилось; его сочли ответственным за мирный договор с лакедемонянами. Узнав, по возвращении Никия, о полной неудаче его посольства, афиняне пришли в негодование” (Thuc. 5. 46. 4–5).

Негодование экклесии обычно оборачивалось смертельным ударом для карьеры политика, к тому же афиняне считали себя обиженными (Thuc. 5. 46. 5). Афинская политика качнулась в другую сторону: был заключен союз с аргосцами, афиняне приняли участие в неудачной для союзников битве при Мантинее, в которой погибли 200 афинян, и в их числе два стратега (Thuc. 5. 74. 3). На это время приходится [c. 60] двухлетний перерыв в стратегии Никия: после 421/0 г. он был стратегом только в 418/7 г.^¹⁰⁷ Казалось бы, Никиев мир афиняне сочли для себя невыгодным: лаконские пленники были отпущены, Амфиполь и Навпакт возвращены не были. Никий, инициатор мира, стремился сохранить доверие к себе как к политическому деятелю. Не случайно именно на первую половину 410-х годов приходятся победы Никия в хорегии, не случайно “священное посольство” и богатые посвящения Никия Аполлону Делосскому датируются 417 г.^¹⁰⁸ И эта задача оказалась выполненной: после битвы при Мантинее, когда политика Алкивиада потерпела поражение, Никий вновь был избран стратегом и должен был возглавить очередную афинскую экспедицию против Амфиполя (Thuc. 5. 83. 4), запланированную на весну 417 г. Мы не знаем определенно, состоялась она или нет, однако деньги из афинской казны на нее были выплачены^¹⁰⁹. Главная причина “живучести” Никия как политика заключалась в том, что значительная часть афинян была кровно заинтересована в прекращении Спартой военных действий на территории Аттики: несмотря на битву при Мантинее, захват Мелоса и экспедицию в Сицилию, спартанцы нарушили мирный договор и вторглись в Аттику только через восемь лет, когда царь Агид в 413 г. занял Декелею. Так что Никиев мир, при всех его недостатках, обеспечил аттическим земледельцам восемь лет сравнительно спокойной жизни, за что они, несомненно, были благодарны Никию.

Фукидидовское изложение событий в Афинах между Никиевым миром и сицилийской экспедицией (конец книги V) чрезвычайно кратко и конспективно. Только два события описываются подробно: битва при Мантинее и захват афинянами острова Мелос (“мелосский диалог”). Это связано с композицией труда Фукидида, временем написания отдельных частей его труда, и мы сейчас не будем подробно останавливаться на данной проблеме. Однако в результате этого (либо сознательного умолчания историка) мы почти ничего [c. 61] не знаем о внутриполитической борьбе в Афинах, связанной с остракизмом Гипербола.

Остракизм как орудие политической борьбы широко применялся в первой половине V в. до н.э.^¹¹⁰ Последним, кто был изгнан остракизмом ко времени описываемых событий, был соперник Перикла Фукидид, сын Мелесия, и произошло это в 443 г. Почти три десятилетия остракизм не применялся, но в таком длительном перерыве нет ничего удивительного. После изгнания Фукидида, сына Мелесия, у Перикла не было значительных политических соперников. Затем началась Пелопоннесская война, а в период чрезвычайных ситуаций остракизм не применялся – наоборот, во время похода Ксеркса изгнанным посредством остракизма было разрешено вернуться в Афины.

Очевидно, народное собрание одобрило голосование по вопросу остракизма потому, что необходимо было сделать ясный вывод между политикой Никия и политикой Алкивиада, между пассивной политикой сохранения более или менее мирных отношений со Спартой, которой придерживался Никий, и активной агрессивной политикой Алкивиада. Сведения об этом остракизме в основном восходят к Плутарху, который в биографиях Никия и Аристида сообщает, что только Никий и Алкивиад были кандидатами на изгнание (Plut. Nic. 11. 4; Arist. 7. 3), в другом месте приводит мнение о том, что Никия вообще на было среди кандидатов, а соперником Алкивиада был Феак (Plut. Nic. 11. 7), и, наконец, в биографии Алкивиада указаны все три кандидата (Plut. Alcib. 13. 4). Во время раскопок на агоре было найдено около 30 черепков, относящихся к этому остракизму: на пяти из них начертано имя Алкивиада, на трех – Гипербола, на восьми – Клеофонта. Сохранился и один остракон с именем Никия (Музей агоры. Р 31179 с надписью NIKIAI NIKHPATO)^¹¹¹.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 29

	Уважаемые абитуриенты, планирующие поступать в кфу в 2017 году! Спасибо,... Казанский (Приволжский) Федеральный Университет – один из лучших классических университетов России		В рамках программы кандидатского минимума аспиранты должны демонстрировать... Особое внимание в программе кандидатского минимума уделяется процессам трансформации российского социума
	Адаптированная дополнительная общеразвивающая программа В основу программы положена идеология, которая исключает любую дискриминацию учащегося с овз, и предполагает создание комфортных...		Рунг Эдуард Валерьевич Греко-персидские отношения: Политика, идеология,... Книга предназначена для специалистов в области антиковедоведения и международных отношений, преподавателей и студентов гуманитарных...
	В. Н. Антонова и заместителя генерального директора директора летного комплекса Памятка предназначена для общего ознакомления персонала с основами идеологии управления безопасностью полетов и оказания помощи в...		Имперская Реставрация России Версия 1 имперская реставрация россии идеология Все вместе эти ответы образуют идеологический фундамент для выживания и преуспевания России при наихудшем для нее сценарии в начале...

И идеология классических афин

НИКИЙ: БОЯЩИЙСЯ ТОЛПЫ

Похожие: