Глава 4. Критика трудовой теории стоимости
При производстве стоимости, как “прибавочной”, так и “убавочной”, затрачиваются три вида ресурсов: трудовые, природные и технологические. Каждый их этих трех ресурсов имеет свою составляющую в возникновении новых стоимостей, то есть, каждый ресурс приносит свою долю дохода.
Обычно, говоря о производственной стоимости, употребляют слово “рента”, что переводится с немецкого, как “доход”. И чтобы отличать понятие “производственные стоимости” от понятия “обычной стоимости”, мы тоже будем, говоря о производственных стоимостях, вместо слова “доход” употреблять слово “рента”. Например, доход, который приносит владельцу земля, называется “земельной рентой”. А доход, который приносит человеку, например, съеденный им батон хлеба, так и будет называться “доходом”, так как батон хлеба, принеся доход, сам полностью потребляется.
Можно сказать, что производственная стоимость может состоять из “трудовой ренты”, “природной ренты” и “технологической ренты”. Грань между этими долями очень неопределенная. Это скорее три полярности. Например: человек, собирая грибы в лесу, затрачивает: природные ресурсы в виде грибов, свой труд по их складыванию в корзину, и технологические ресурсы в виде некой “инструкции” по отличию хороших грибов от ядовитых. Также можно сказать, что человек при сборе грибов получает ренту от природы, от своего труда, и от технологии опознавания съедобных грибов.
Очевидно, что на каком-нибудь заводе, чем сложнее производство, тем в производственной стоимости будет больше затрат технологических ресурсов, чем природных или трудовых, так как для изготовления деталей нужны более сложные технологии-“инструкции”, в которые входит несколько сотен, а то и тысяч операций.
Смысл материалистической трудовой теории стоимости
По мнению материалистической экономики, все стоимости происходят от труда, так как им больше произойти неоткуда. Хотя, очевидно, что на свете есть много богатств, имеющих стоимость, но не произведенных человеческим трудом. Это воздух, вода, солнечный свет, ну и, конечно, природные ресурсы. Материалисты утверждают, что природные ресурсы только тогда приносят ренту, когда человек может приложить к этим природным ресурсам свои трудовые ресурсы.
Можно, конечно, и так сформулировать. Действительно, если какая-нибудь звезда на небе вся состоит из золота, то для нас стоимости она не имеет, так как до нее не дотянуться, и к ней нельзя приложить труда. Или, если к производству кислорода человек не прикладывает труда, то у кислорода нет производственной стоимости. Хотя можно уточнить, что кислород в атмосфере производят растения, и он имеет производственную стоимость, состоящую в основном из “природной ренты” и совсем немножко из “технологической ренты”, заключающейся в “инструкции”-призыве: беречь природу.
Но марксо-смитовская экономика утверждает, что все стоимости происходят из производственной стоимости в виде прибавочной стоимости. А в прибавочной стоимости обязательно должна присутствовать доля труда – “трудовой ренты”. И поэтому, все, что ни есть, стоимости надо измерять количеством затраченного на их производство труда.
Против измерения стоимости затратами труда в Евангелии есть притча: о работниках в винограднике: Хозяин виноградника нанял работников – одних утром, других днем, третьих вечером. Но в конце дня заплатил всем одинаково, и сказал одному, кто работал с утра: “…друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе. Разве я не властен в своем делать, что хочу? Или глаз твой завистлив оттого, что я добр?” (Мф. 20:13-15)
Эта притча смущает многих, так как она не вписывается в привычную для разума трудовую теорию стоимости. На первый взгляд она даже противоречит словам апостола Павла: “если кто не хочет трудиться, тот и не ешь”. (2 Фес. 3:10) Но эта заповедь апостола отрицает лень, но никак не увязывает распределение пищи в христианской общине по мере труда. А известная пословица: “без труда не вынешь рыбку из пруда”, говорит о необходимости труда, но никак не о стоимости рыбы.
Можно сказать, что человек, трудясь, иногда, но далеко не всегда, производит прибавочную или убавочную стоимости, и некоторые из этих стоимостей, иногда, но далеко не всегда, обменивает на деньги, но большую часть стоимостей в своей жизни он получает бесплатно.
Советская и буржуазная экономические теории согласно объявляют труд “товаром”, на который человек должен по справедливости обменивать материальные блага у другого человека, или у общества, или у самой природы. А то, что это не всегда происходит, так в этом по марксизму заключается несправедливость общества, а по буржуазной экономической науке – это есть проявление человеческой свободы – “осознанной необходимости”.
Из объявления труда “товаром” вытекает “право на труд”. В буржуазном обществе оно обозначает право рабочего получить заранее обговоренную плату за свой труд. А при Советской власти “право на труд” стало трактоваться, как обязанность государства предоставлять всем гражданам работу, и соответственно обязанность граждан трудиться.
Между тем Советская власть не была первой, кто пытался внедрить трудовую теорию стоимости в государственную экономику России. Уже у Столыпина, который, скорее всего, материалистом не был, есть такое высказывание:
“Правительство содействует проникновению в сознание широких народных масс той великой истины, что единственно в труде (а не в Боге – наше примечание) народ может обрести спасение”.
И современные люди, в том числе, и верующие в Бога, так привыкли к трудовой теории стоимости, что совершенно некритично к ней относятся, забывая ее материалистическую природу.
А на практике всеобщая вера в труд, как единственную меру всех стоимостей, дает возможность одним людям держать в бедности других людей. Мошенничество здесь заключается в том, что человек уверовавший в труд, как единственный источник стоимостей, добровольно отчуждает себя от всех других источников стоимостей. Допустим, колхозник затратил труда на одну буханку хлеба, а собрал урожай в десять буханок, так он и получает от колхоза за свой трудодень вместо десяти одну буханку, для восстановления калорий, а остальные девять – они не его.
Также и рабочий на заводе: он, бывает, гордо называет себя “человеком труда”. То есть, он владелец “трудовой ренты”, а о существовании других “рент” - “природной” и “технологической”, он и не знает, и не интересуется, кто ими владеет.
Возьмем, например, газовую трубу. Рабочие получают деньги за труд по установке и обслуживанию этой трубы, инженеры – за знание технологий. А за что получают деньги Черномырдин-Вяхирев? Не за труд, а за газ. И эта “природная рента” оказывается гораздо больше “трудовой”. Ведь, в газовой отрасли, и не только в ней, затраты труда в производстве прибавочной стоимости значительно меньше по сравнению с тем, что дают даровые природные ресурсы. Таким образом, рабочим принадлежит трудовая рента, а “черномырдину” – природная. Такой дележ рент похож на еще одну интерпретацию сказки “о вершках и корешках”. Реальный Черномырдин, владелец “природной ренты”, в газовой отрасли не один. Там их много, получающих квоты на продажу порций газа, - “квотчиков”.
Или возьмем предприятие, которое при производстве своей продукции сжигает топливо, используя кислород, который в атмосферу выделяют, получая солнечный свет, деревья где-нибудь в Бразилии. Итак, Солнце для людей производит немалую долю прибавочной стоимости кислородом. Океан производит прибавочную стоимость рыбой, лес - новыми “кубометрами леса” каждый год. И что такое труд людей по сравнению с этой прибавочной стоимостью. Об этом говорит Спаситель:
“Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?” (Мф. 6:26)
Какую-то малую долю прибавочной стоимости на Земле человеческий труд все же производит. Но если сложить прибавочную и убавочную стоимости, производимые “абстрактным” трудом всех людей, то, судя по экологическим проблемам на Земле, человеческий труд производит больше убавочной, а не прибавочной стоимости. Так за что же рабочим, исходя из трудовой теории стоимости, платить зарплату? Труд многого не стоит. А от стоимостей, которые дает природа, рабочий, если у него нет “подсобного хозяйства”, сам себя отчуждает.
Адам Смит свое “Богатство народов” строит на измерении стоимости трудом. Этот принцип вместе с культом “свободной торговли” явился удобной идеологией для Англии по отниманию у колониальных народов той части прибавочной стоимости, которую дает природная рента, оставляя им ту часть, которую дает трудовая рента. Причем с развитием производственных технологий доля труда в прибавочной стоимости становится все меньше и меньше, и соответственно, “человек труда” - владелец трудовой ренты, становится все беднее и беднее по сравнению с владельцами природной ренты или ренты технологической.
Между тем, если разобраться в самом понятии “труд”, забыв материалистический тезис: “труд создал человека”, то можно легко убедится, что труд есть неотделимая часть человека, которая настолько присуща его существованию, что практически не играет роли в оценке стоимости, и соответственно не может справедливо обмениваться на что-либо.
Труд - есть действие, от которого человек устает, то есть, труд – это страдание. Допустим, человек заболел, и ему выплачивается пособие по болезни. Но нельзя сказать, что у него “покупается” болезнь за деньги, болезнь остается при человеке. Нельзя также сказать, что человек продает под названием “труд” свое здоровье, так как на одной работе человек тратит здоровье, а на другой укрепляет.
А если назвать “товаром” рабочее время, которое человек отрывает от своей жизни, меняя его на зарплату, то и “рабочее время” нельзя назвать объективным измерителем стоимости, так как срок жизни у всех людей разный и заранее неизвестный, и поэтому для человека можно только посчитать стоимость рабочего времени в течение суток или в течение недели. То есть, человеку выгодней всего обменивать свое рабочее время, если оно занимает не более шести часов в сутки, так как ему надо в течение этих же суток и отдохнуть, и развлечься. А если рабочее время занимает слишком большую часть суток, то стоимость одного часа такого рабочего времени для человека дороже. А если рабочее время занимает в сутках два-четыре часа, то его стоимость близка к нулю, так как человек и так ищет чем бы “заняться”, и он не “дорожит” своим таким маленьким рабочим временем.
Маркс, как пишут советские экономисты, “гениально” разделил труд на “конкретный” и “абстрактный”. Правда такое разделение обнаруживается уже у Рикардо, в его работе “Начала политической экономии и налогового обложения”, который таким образом пытался разрешить несуразности трудовой теории стоимости. Некоторые экономисты, критикуя рикардо-смитовскую трудовую теорию стоимости, предлагают вместо “количества труда” высчитывать “качество труда”, его сложность, интеллектуальность, но так или иначе не выходят за пределы понятия “обмен труда на товары”.
Между тем “труд” очень неудобно обменивать на какие-то товары, так как “труд” – понятие невещественное, а обменивать проще то, что подобно друг другу. Например, сапожнику заказали сапоги, и он сделанные сапоги обменял на деньги. Этот обмен произвести легко, так как сапоги и деньги подобны друг другу, их можно потрогать. Но вот, допустим, строитель делает ремонт в чужой квартире. А заказчик придирается к качеству и платить не хочет. Ему кажется, что труд, приложенный к его квартире, не улучшил ее состояние. И справедливым отношениям обмена тут трудно возникнуть – нет подобных товаров. Все зависит или от честности заказчика или от способности строителя вернуть квартиру в состояние хаоса, то есть, шантажировать хозяина убавочной стоимостью.
Или возьмем завод. На заводе прибавочная стоимость, производимая трудом работника, делается на заводском станке из заводского сырья, и работнику она изначально не принадлежит, и ему нечего менять на зарплату, за исключением тех случаев, когда работник крадет, сделанную им продукцию, и выносит ее за проходную для продажи.
Государственный служащий, и вовсе не производит своим трудом прибавочную стоимость. У него есть “служебные обязанности”, а возникнет ли необходимость в их исполнении или не возникнет, это на его “оклад” не влияет.
Поэтому, правильнее сказать, что работник на заводе и служащий в учреждении получают не “зарплату”, а “жалование” в результате произвола начальства, хотя официально это называется “оплата труда”, за исключением случаев, когда военнослужащему платят еще и за звание, что совсем противоречит трудовой теории стоимости.
Как частный случай внутри одного завода, начальство при распределении “жалования” учитывает “нормы выработки”. Но в отношении разных видов деятельности мерить стоимость неким “абстрактным трудом”, так же сложно, как измерять вес кучей камней вместо гирь, или измерять длины логарифмической линейкой.
Труд влияет на стоимость чего-либо только там, где он уважается в обществе. И даже если в государстве декларируется принцип: “каждому по труду”, то фактически государство старается использовать принцип: “каждому по потребностям”, которые оно само для гражданина и определяет. Но в связи с неопределенностью оценки стоимости труда, труд менее всего подходит к тому, чтобы называться “товаром”.
Проблема занятости
Привычка общества мерить стоимости трудом приводит в западном обществе, к, так называемой, “проблеме занятости”. Если бы труд имел сам по себе стоимость, то его можно было бы накапливать в виде, “трудовых резервов”, и из этих “резервов” составлять богатство. И тогда “проблема занятости” не существовала бы. На труд всегда был бы спрос. Но этого не происходит, так как труд не имеет стоимости, и поэтому не может составить богатство, и богачам он не нужен, труд в сундук не запрешь. Труд - это естественное состояние человека, которому, так и так, чем-то надо заниматься в светлое время суток, хоть башню Вавилонскую строить, - это выход его биологической энергии.
Идея Советской власти заключалась в том, чтобы максимально использовать существующие “трудовые резервы” и таким образом обогнать Западные страны, которые эти “резервы” не используют. Но даже бурное развитие промышленности при Советской власти не решало проблему занятости, так как технологии, высвобождающие “рабочие руки”, развивались еще быстрее. Можно здесь отметить закономерность: автоматизация производства растет быстрее расширения производства, так как человеку свойственно придумывать приспособления, облегчающие его труд, когда его слишком нагружают работой.
Поэтому, во времена Сталина проблема занятости частично решалась только при фактическом отказе от трудовой теории стоимости, когда Госплан исходил из явно антимарксистского постулата об экономии материальных ресурсов государства, что давало возможность занять лишних людей. То есть, такой пример решения проблемы занятости, скажем, в армии: Солдаты расчищают плац от снега. Рядом стоит бездействующий трактор. Почему бы не завести трактор, который за 10 минут все бы убрал? Потому что труд солдат дешевле керосина, в силу того, что он вообще ничего не стоит.
Причем, экономия материальных ресурсов хороша, в первую очередь при избытке, а не при недостатке материальных ресурсов, так как сокращает количество произведенных вредных отходов.
При экономии материальных ресурсов, изготовление товаров, быстро приходящих в негодность, невыгодно ни государству, ни покупателю. Сделали какой-нибудь холодильник “ЗИЛ”, он и работает 50 лет.
Наоборот, при культе трудовой теории стоимости качественные товары не выдерживают конкуренции с некачественными, ведь нужно обеспечивать спрос на товары, изготовленные трудом. А если у товара длительный срок использования, то мера труда в его стоимости снижается. И это идет вразрез “культу труда”. Поэтому и в Советском Союзе, и на Западе возникла общая тенденция изготавливать ломкие быстроизнашивающиеся товары. На их воспроизводство затрачивались лишние природные ресурсы в Советском Союзе, а на Западе ресурсы изымались из колоний. В Советском Союзе часть ресурсов разворовывалась, а часть уничтожалась, например, бензин выливался на землю, мясо с мясокомбинатов вывозилось на свалки, в колбасу добавлялась бумага, потом и колбаса оказывалась на свалке. Идя по этому пути, Советская власть, несмотря на гипертрофированное развитие производства, при Горбачеве дошла до карточной системы. Можно сказать, что советское хозяйство стало похоже на лошадь барона Мюнхгаузена, которая пила из реки и никак не могла напиться, потому, что ей заднюю часть оторвало.
А на Западе от переизбытка идущей из колониальных стран продукции возникло “общество потребления”, которое озадачилось проблемой, “как все съесть”. А не “есть в три горла” нельзя, так как станут “есть” колониальные страны и, усилившись, “восстанут”.
|
