 
Игорь Геннадьевич Устиловский
Олег Михайлович Соловьев
СНП “МIРЪ”
БОГАТСТВО ГОСУДАРСТВА
Оглавление:
Глава 1. Введение
Глава 2. История политэкономии
(Адам Смит, Давид Рикардо и Карл Маркс. Средства производства. Прибавочная стоимость. Право управления и право собственности)
Глава 3. “Убавочная стоимость”
(Вредительство. Шантаж убавочной стоимостью. Добывающая отрасль. Отрицательная стоимость. Выводы)
Глава 4. Критика трудовой теории стоимости
(Смысл материалистической трудовой теории стоимости. Проблема занятости).
Глава 5. “Время”, “материал” и “традиция” в потребительской и меновой стоимостях
(“Время”. “Материал”. Свободные цены. “Традиция”. Выводы).
Глава 6. Сфера распределения и сфера обмена
(Незаконность обмена между государством и гражданином. Выводы).
Глава 7. Хозяйство и Капитал
(Государство - организм. Виды Капитала. Государство и частный капитал. Сокровище).
Глава 8. Деньги и “зеленые знаки”
(Золотой рубль. Кредитные деньги. Зеленые знаки. Мера денег. Банк Англии и Банк России).
Глава 9. Накопление государственных сокровищ
(Гохран. Защита государства).
Глава 10. Выводы и таблицы
Богатство государства
“…Велели этому санитару ухаживать за помешанным, который целый божий день ничего не делал, а только сидел в углу и считал: “Раз, два, три, четыре, пять, шесть”, и опять: “Раз, два, три, четыре, пять, шесть”. Это был какой-то профессор… Санитар не выдержал, подскочил к своему подопечному и, когда тот проговорил “шесть”, дал ему подзатыльник. “Вот вам, говорит, семь, а вот восемь, девять, десять”. Что ни цифра, то подзатыльник. Больной схватился за голову и спрашивает, где он находится…”
Ярослав Гашек “Похождения бравого солдата Швейка…”
Глава 1. Введение
По обещаниям демократических экономистов Россия после приватизации ее “громоздкой и неповоротливой” государственной промышленности должна была начать процветать, а она стала разоряться. Почему? Можно ли ответить на этот вопрос? Хоть и не все люди учились в экономических институтах, но у всех есть какие-то экономические взгляды на бытовом уровне. Экономисты-демократы в доказательство пользы отдачи государственной собственности в частные руки произносили как заклинание фразу: “никто не будет убивать курицу, несущую золотые яйца”. Но это утверждение голословно. Допустим, “курица” несет так много “золотых яиц”, что ее владелец начинает боятся, что у него отнимут и “курицу”, и уже “снесенные золотые яйца”. В этом случае владельцу “курицы” выгодно ее зарезать, а “золотые яйца” спрятать подальше от соседей.
Есть такой мультфильм “Золотая антилопа”. В нем богатый раджа говорит антилопе: “Золота не бывает слишком много!” Этот тезис с грубой материалистической точки зрения вроде бы верен. Но в мультфильме он посрамляется, так как раджа тонет в золоте, которое стала высекать копытами золотая антилопа.
И в реальной жизни такой вот “раджа”, поймав “золотую антилопу” побыстрей бы ее зарезал, чтобы “не утонуть в золоте”, а главное, чтобы его золото не обесценилось. Такое отношение к источнику богатств легко обосновать с точки зрения жадного богача, который, имея свое богатство, завидует чужому даже скромному достатку и хочет быть единственным богачом среди бедных.
Тем не менее, находятся демагоги, типа кинорежиссера Михалкова, которые призывают голосовать за демократов, мотивируя это тем, что они, конечно, воры, но уже наворовались, и менять их на других, которые будут обворовывать страну заново, не выгодно.
Хотя здравый смысл подсказывает, что “наворовавшемуся” вору хочется оставаться богаче всех, и поэтому он будет мешать богатеть всем остальным людям, и всячески им вредить. Ведь, что значит, когда Березовский говорит, что он “накопил богатство”, а теперь у него задача – “богатство сохранить?” Хотя если разобраться, как же он мог разбогатеть, когда страна все эти годы беднела? Значит, он богател за счет обеднения Российского государства. Березовский не совершал подвигов на войне, не изобретал автоматическое оружие, он не является великим русским писателем, и почести, на которые он претендует, могут происходить только от имущественного превосходства над окружающими. И в его положении, чтобы “сохранить богатство” необходимо поддерживать всенародную бедность, и на этом фоне быть значимым.
Допустим, у богача-“олигарха” есть вагон хлеба, а у всех остальных по мешку. Кто же будет уважать богатого “олигарха”? Наоборот, все над его жадностью будут смеяться. Другое дело, когда у всех по корке хлеба, тут уж будет не до смеха, и все будут к “олигарху” почтительны.
Все это было ясным для советского человека, который воспитывался на высказывании, что “нет такого преступления, на которое не пошел бы капиталист, ради получения 300% прибыли”. Эту фразу приписывали К.Марксу (1818-1883), хотя он ее только процитировал из другого автора.
Но образ мышления советского гражданина исподволь подтачивался буржуазной агентурой, как правило, в эстрадных выступлениях сатириков, какими-нибудь шуточными софизмами типа “почему яйца дешевле курицы, а икра дороже рыбы?”
Попытки оправдать “советскую действительность” перед “буржуазной” и наоборот, дали пищу для ума множеству доморощенных экономистов-патриотов, которые объясняют дороговизну продуктов в России холодным российским климатом, а не кознями плохих людей – “капиталистов”. Занятия экономикой, видимо, серьезно повреждают сознание. Можно даже определить отдельную отрасль психиатрии – “экономическая шизофрения”, так как, углубляясь в “экономические дебри”, человек все больше отделяет реальную действительность от экономических теорий, и у него начинается раздвоение личности, что является родовым признаком шизофрении, переводящейся с греческого как “расщепленный ум”.
Мы встретились с одним таким экономистом, чтобы выяснить, что он знает такого, что мы никак понять не можем.
Без всякого вступления, самодостаточно улыбаясь, он начал так:
- А я знаю, почему в Китай поступают инвестиции, а к нам нет!
- Так-так… И почему?
- А я об этом написал в своей книге.
- Ну, в двух словах?
- Да вы книгу мою читайте!
- Ладно… А откуда Вам известно, что России нужны инвестиции? Нам, вот, кажется, что инвестиции – это способ воровства.
- Китай же с помощью инвестиций поднимает экономику.
- В этом у нас есть сомнения, ведь и в Россию поступали какие-то инвестиции, однако же, лучше не стало.
- А это потому, что инвестиций было мало, не как в Китае.
- Ладно… Попробуем с другой стороны. Вы согласны с тем, что цель инвестора – прибыль?
- Согласен.
- А согласитесь ли вы с тем, что инвестор, вкладывая деньги в предприятие, в качестве гарантии потребует за них акции предприятия?
- Да.
- Можно ли сказать, что инвестиции – это покупка акций предприятия?
- Можно и так сказать.
- Но, собрав контрольный пакет акций, инвестор первым делом должен назначить своего директора, чтобы тот контролировал расход инвестиций. Так?
- Так.
- И через директора инвестор тут же выкачает все фонды предприятия, в том числе и свои же инвестиции и удерет. Так ведь ему выгодней поступить?
- Но против этого есть же законы.
- Да нет в России таких законов.
- Но в Америке есть.
- Вы знаете, мы смотрели фильм “Уолл-Стрит”, и там рассказывается о том, как в Америке брокер разоряет американское предприятие. И там это делается тоже в нарушение их законов. В России тем более такие законы не будут действовать.
- Так должны действовать!
- Да ведь не действуют?
- Ну, это уж не мое дело.
- А-а… А, простите, Вы каких политических убеждений придерживаетесь?
- А я политикой не занимаюсь, я только экономикой занимаюсь.
Тут наш диалог иссяк. Следующий вопрос был бы повторением вопроса: “Зачем России нужны инвестиции?” Было видно, что экономист быстро соображает, и мыслительный процесс доставляет ему удовольствие. Но мысль его бегает по замкнутой логической цепочке, как белка в колесе, для которой важна не цель движения, а само состояние бега, и которая только веселей бежит, когда за ней наблюдают зрители.
Спорить с экономистом было не о чем. Нам было ясно, что, так называемое, “бурное экономическое развитие Китая” – это развитие муравейника: много ручного труда ради собственного прокормления. А какой-нибудь завод в России или прииск – это та “золотая антилопа” из мультфильма, которую богачу, “поймав ее”, выгодно “зарезать”, а не “раскармливать”. Но такой ответ ненаучен. Кто ж в него поверит! Пришлось обратиться к изучению марксизма.
Не будем пугать читателей – мы не оторвались от действительности настолько, чтобы штудировать марксов “Капитал” или “Теорию прибавочной стоимости” (тоже, несколько томов). Это В.И.Ленин (1870-1924) среди других революционеров славился тем, что Маркса “запоем” читал, но он был такой один, и его все побаивались. А у Маркса с Ф.Энгельсом (1820-1895) - 50 толстых томов большого формата, мы их видели в библиотеке. Это подавляет, скажем прямо, даже “руки опускаются”.
Но кое-что, конечно, нам полистать пришлось, и у Маркса, и из учебников по политэкономии. У Маркса, кстати, обнаружилось много повторов. В разных томах, буквально, целые страницы одного и того же текста. Официально это объясняется тем, что во времена Маркса книги больших объемов не подвергались цензуре, так как считалось, что простой человек такие книги осилить не может, а образованному они не повредят, поэтому, Маркс свои крамольные идеи прятал в многостраничных работах. Но мы подозреваем, что дело тут в другом. Вероятно, Энгельс платил Марксу поштучно за каждый лист текста, поэтому хитрый Маркс подсовывал ему на оплату одни и те же листы по несколько раз.
Также один из учебников, который нам попался, был толщиной в 800 страниц. Изданный фондом Сороса для вузов – это оказался коллективный бред графоманов, довольно наглый в своем пренебрежении к действительности. Студент, изучивший такой учебник, очевидно, становится потенциальной жертвой какой-нибудь “тоталитарной секты”.
Учебник Сороса оказался любопытен тем, что в нем вместо привычных теорем и формул описаны некие “кривые” в количестве 19 штук, прозванные именами разных, судя по всему, евреев, да еще, как правило, по двое на одну кривую, типа “кривая Шварца-Каца”.
Еще у нас в руках была изданная при Советской власти в 1972 году “Экономическая энциклопедия”, в четырех томах по 500-600 страниц. Некоторых наших демократических экономистов мы нашли там. О них статьи написаны: Абалкин, Аганбегян, Бунич Павел… Всем им было тогда по 40 лет, и назывались они “советскими экономистами”. Энциклопедии и учебники – это были питательные кормушки в советское время – 3-4 статьи в энциклопедию – и гонорара на машину хватало. А что значит “советский экономист” в советское время? – это, когда все окружающие знают, что ты прохвост и негодяй, а сделать с тобой ничего не могут.
Но попадались и информативные книги по экономической науке. Мы пользовались книгой выпуска 1975 года “Юность науки. История экономических учений до Маркса”. Автор: Аникин А.В. - тоже персонаж упомянутой уже “Экономической энциклопедии”. Автор, как сказали бы при Сталине: “замаскировавшийся враг”, типичный интеллигент с “фигой в кармане”, официально хвалит Маркса, как и положено при Советской власти, но между строк проводит мысль, что все, что придумал Маркс, на самом деле он “содрал” у других экономистов.
С одной стороны книга интересная и познавательная, но в советское время она была вредной, так как двусмысленность изложения – официальные славословия в адрес Маркса с одновременной его дискредитацией, сбивало доверчивого читателя с нравственных ориентиров.
Но сейчас подобная книга скрытого диссидента кажется более объективной, чем современные работы экономистов-патриотов, которые про Маркса знают твердо только то, что он еврей, а остальную информацию о марксизме берут из его буржуазной критики. Им кажется, что марксизм и буржуазная экономика есть антиподы, и надо принять сторону или “марксизма” или “капитализма”. Тогда как эти антиподы – ложные, в них общего больше чем различий. Настоящая же экономическая наука не рассматривает экономику с материалистических позиций, то есть, в отрыве от расовых и религиозных различий народов.
Глава 2. История политэкономии
Что в марксистской, что в буржуазной экономических науках есть серьезный недостаток – большое количество абстрактных терминов. Количество их растет потому, что ученый экономист пытается объяснить какое-то явление, с ложной материалистической точки зрения. У него не сходятся “концы с концами”, приходится придумывать новый производный термин от предыдущего, тоже производного уже во второй-третей степени, типа: “прибыль-норма прибыли”, “конкретный труд-абстрактный труд”, “кредит-безотзывный кредит”.
Этот процесс может продолжаться до бесконечности. Наука усложняется, но зато в этой “мутной воде” терминов хорошо “ловятся” диссертации, премии и кафедры в плодящихся экономических колледжах и академиях.
Мы постарались употреблять как можно меньше экономических терминов, чтобы не запутаться.
Сначала был, как его называют в учебниках, “доэкономический” период развития экономических наук, который длился до конца 18 века, пока не появился Адам Смит. Все, что было до него – “темное прошлое”.
В древности вопрос ставился так: как достичь могущества государства? Под государственным могуществом понималась, прежде всего, его военная мощь, умение отражать нападение врагов и завоевывать новые земли или грабить чужие народы.
В Древней Греции, например, весь вопрос “экономии” (слово это обозначало “умение вести хозяйство”) сводился к тому, сколько требуется земледельцев и ремесленников, чтобы кормить и вооружать одного воина, и сколько для этого надо земли.
У древних евреев, ведших кочевой образ жизни, проблема ставилась по-другому. Допустим, у какого-то еврея было сто овец. Чтобы узнать, богат он или беден, ему нужно было посчитать, сколько овец у соседа. Если у соседа овец было меньше, то еврей мог принести жертву Богу, а если у соседа овец было больше, то еврей заключал с соседом договор о совместной деятельности, как библейский Иаков с Лаваном. В этом договоре был самый главный пункт “раздел готовой продукции”, по принципу: кому “вершки”, кому “корешки”, в результате которого один еврей становился богаче, а другой беднее.
С тех пор, у евреев считается плохой приметой, когда их имущество кто-то считает. На эту тему был советский мультфильм о теленке, который считал до десяти. Он всех зверей считал (“я – это раз, ты – это два”), а звери на него за это сердились и жаловались друг другу: “он и тебя посчитал!” и гонялись за ним.
С тех же пор пошло ценное умение евреев “считать деньги в чужом кармане”. Допустим, какой-нибудь европейский король хотел пойти на войну, а денег, чтобы кормить войско, у него не было – казна пуста. Призывался еврей, который рассказывал королю, где взять деньги, кто из подданных их прячет. Король вытряхивал из населения нужную сумму, шел на войну, там грабил чужое население, или, наоборот, приводил вражеское войско на свою голову. Поэтому английский экономист У.Петти (1623-1687) предлагал запретить королям брать деньги на ведение войн.
Когда евреи богатели, они уже сами давали деньги королям на военные нужды, за какую-нибудь выгодную “концессию”, дающую право самим пограбить население, - будь то налог на соль, на дороги, на мосты, а то и на церкви.
Умение считать деньги в чужом кармане, “на глазок” определять по толщине чужого бумажника сумму, которая в нем лежит, есть родовое свойство еврея, способствующее его обогащению. В современном обществе к такому умению привязано научное название “маркетинг” – изучение рынка.
По-другому складывалась на Руси “умение вести хозяйство” в период постоянных войн со степными народами.
Все кругом принадлежало военной власти – князю. Войско было не наемное, а призывное, которому не надо было денег платить, даже на покупку еды, как в Европе, где за войском шли толпы торговцев, и каждый солдат сам думал, у кого покупать еду. Русское войско питалось из полевых кухонь.
В период татаро-монгольского ига вся экономика Руси состояла в сборе налогов для орды, называемых “данью”. При этом часть дани утаивалась от татар, и копилась в виде золота для покупки оружия, еще за многие годы до Куликовской битвы. Народ отправлялся в северные леса, для добычи железной руды, из которой изготавливались арбалеты с цельнометаллическими стрелами, превосходившими по дальнобойности татарские луки. В древних книгах разыскивались рецепты “греческого огня” и пороха. Изучался строй европейских армий, проводились учения, - все это в течение многих лет перед Куликовской битвой, в тайне от татар.
В результате Мамай на Куликовом поле встретил хорошо вооруженную и по новому организованную армию, которая в первый раз в истории разгромила войско орды, применив новую тактику боя. Это не было стычкой “стенка на стенку”, а методичное истребление превосходящей по численности живой силы противника. Об этом написано в книге Ф.Шахмагонова “Ликуя и скорбя”.
Таким образом, в создании русского войска, определявшего могущество государства, собственно, экономические отношения роли не играли, а играло роль накопление лучшего вооружения.
Но в европейских странах, где армии оплачивались золотом, возникла прямая зависимость между военной мощью и количеством золота в стране: чем больше золота, тем больше армия, которую могло содержать государство.
То есть, понятие “сильное государство” стало непосредственно измеряться его золотым запасом. Поэтому для всех европейских стран существовала задача, добывать как можно больше золота. И пути были разные: Испания добывала золото на рудниках Южной Америки и ввозила в страну. А ее конкурент, Англия, не имея таких золотоносных колоний, вынуждена была пойти по пути развития международной торговли.
Противостояние между двумя морскими державами закончилось победой Англии. Из чего в научных кругах того времени сделался вывод, что сила государства не в золоте, а в торговле, которая накапливает золото быстрее, чем добыча его на рудниках.
То, что торговля, кроме накапливания золота, развивала производство, этому поначалу не придавали значение. Развитие производства воспринималось как побочный эффект от торговли, как писали: “неизбежное зло”.
В XV-XVII веках в Европе сформировалась два “доэкономических” течения. Одно в Англии, под названием “меркантилизм”, утверждавшее, что “богатство это, когда много денег”. Второе во Франции, называемое “физиократия”, утверждавшее, что “богатство это когда много земли, которая приносит урожай”.
В США в период образования американского государства в XVIII веке сложилось свое направление развития экономической мысли. Золота и серебра в Америке не хватало для чеканки денег, поэтому американцы взяли то направление “меркантилизма”, которое говорило, что деньги не обязательно должны быть золотыми, если денег не хватает их можно напечатать на бумаге. Больше бумажных денег – больше торговый оборот – больше богатств.
Кое-что в Америке было взято и из физиократической теории. При этом, так как в Америке было много земли, то мерилом богатства являлась не она. Освоению земли мешали конкуренты-индейцы, их приходилось уничтожать, но не только силой оружия. Индейцев стали опутывать мошенническими договорами, спаивать и истреблять бизонов, чтобы согнать индейцев с их земель. Так как такая стратегия возымела действие, то в американской культуре утвердилось свое понимание богатства, как “способность отравить жизнь конкуренту”.
Промышленная революция в Европе, в начале XVIII века, показала, что промышленное производство влияет на обогащение государства напрямую, а не через развитие торговли и накопление золота. Производство давало одежду и питание для армии и лучшее вооружение непосредственно, а не через его покупку за золото. Поэтому государства стали ценить и развивать производство, как основу своей военной мощи. Отсюда появился новый термин для обозначения экономической науки – “политэкономия” - государственное управление хозяйством.
Итак, в “доэкономической” истории экономическая мысль развивалась в поиске ответа на вопрос, что самое главное для жизнеспособности государства? Понимание могущества государства изменялось от военной мощи к золотому запасу, от золотого запаса к развитию торговли и денежной системы, от развития торговли к развитию производства. И, если продолжить эту линию до наших дней то: от развития производства к научно-техническому прогрессу.
Адам Смит, Давид Рикардо и Карл Маркс
Считается, что “доэкономический” период экономической науки сменился “экономическим” с появлением в конце XVIII века труда шотландца Адама Смита (1723-1790) “Исследование о природе и причинах богатства народов”.
Само название книги уже говорит о некой новизне взглядов. Тема “богатство государства” заменено темой “богатство народов”. Государь и государство по Смиту – “слуги общества”. Идея книги в том, что государство, чем меньше управляет экономикой, тем лучше. То есть, политэкономия у Смита сама себя отрицала, превращаясь в “экономику”. А как же тогда должна была управляться по Смиту экономика государства, если не самим государством?
Еще до Смита появились разные философские учения, что созидательным трудом человека, движет его “инстинкт собственника”, то есть – жадность и желание “съесть” ближнего. До Смита это все были необоснованные догадки разных философов-“энциклопедистов” о том, что раз предметы роскоши производятся для услаждения богачей, которые дарят женам меха и драгоценности, то их производство дает заработок беднякам и помогает им жить.
То есть, когда богатый грабит бедного, то бедняк, чтобы не умереть с голода, вынужден трудиться и восполнять потери. Когда он их восполняет, опять приходит богач, и все присваивает, по пословице “на то и щука, чтобы карась не дремал”. Так как бедняк вынужден все время воспроизводить свое имущество, то объективно богатство на земле растет.
И этим рассуждениям о том, что движущей силой развития производства является человеческий порок, Смит дал экономическое обоснование.
Из теории Смита следовал вывод, что чем человек подлее, тем больше пользы он приносит обществу, потому что “он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения”. Но “невидимая рука” – это не Бог, а некие жестокие экономические законы, то есть, скорее, дьявол. А это уже было, что называется, “потрясением основ”, и дало почву для развития материалистических воззрений, отрицавших Божий промысел, как источник богатств на Земле, что раньше в “доэкономический” период подразумевалось, как само собой разумеющееся.
Можно сказать, что Смит – это Фрейд в экономике. Вероятно, Фрейд скопировал Смита в своем “открытии”, что религиозность человека происходит от агрессивности и похоти, от которых по Смиту происходит “богатство народов”.
Поэтому “классическая” экономическая наука разделяется на “до Смита” и “после”. Вывод же о том, что экономикой никак не надо управлять, а она сама собой управляет, на практике никогда не применялся в самой Англии, а только в колониях для поддержания колониальной зависимости.
Идеями Адама Смита оправдывали англичане свою торговлю опиумом в Китае в XIX веке. И когда китайское правительство выгнало торговцев опиумом, то англичане пошли на Китай войной, оправдывая свои действия не собственно выгодой от торговли наркотиками, а тем, что китайцы покусились на “священные принципы свободной торговли”.
Еврейским ответвлением от Адама Смита был марксизм. Евреи, как и шотландцы не имели государства, поэтому им близко было “богатство народов”, в противовес “богатству государств”.
Родоначальником марксизма был не Маркс, а другой еврей, Давид Рикардо (1772-1823) – биржевой спекулянт. Зато Маркс (1818-1883), как говорят марксисты “обобщил” и “систематизировал” его научные взгляды.
Основная идея Рикардо – международное разделение труда. Рикардо приводит расчеты, из которых следует, что, например, если в Англии производить только шерсть, а во Франции только хлеб, и обменивать их, то это выгодно и Франции, и Англии. Фигурой умолчания в этой теории остается еврей, сидящий на бирже и распределяющий, кому и сколько достанется хлеба и шерсти.
Между Смитом и Рикардо есть большое сходство, - это материализм, отрицание государства, культ жадности. Но есть и мелкие различия – отношения к собственности (у Смита – частная, у Рикардо – акционированная), к труду (у Смита на первом месте производительность труда, у Рикардо – разделение труда).
И так как от подобного рода экономических теорий жизнь людей так и не улучшалась, то в обществе стали развиваться идеи, что в экономике есть некие лишние люди, которые паразитируют на обществе. Осталось ответить на вопрос, кто они. Некоторые экономисты выдвинули предположение, что эти люди - еврейские и английские ростовщики.
Коммунист Маркс и его буржуазные “оппоненты” “хором” называли таких экономистов “вульгарными”.
Для англичан, использовавших смитовскую теорию для оправдания обворовывания колониальных народов, сам вопрос о наличии паразитических классов в обществе был неправомерным вызовом колониальной системе. Но “марксизм”, как еврейская отрасль экономической мысли, не стал отрицать существование “общественных паразитов”, для этого у евреев в Европе еще не было в те времена, как у англичан в колониях, “права силы”. А когда потом такое право появилось у них в России, то марксизм стал отрицать паразитизм в советском обществе. Но до этого, изначально, марксизм объявлял паразитами, не ростовщиков и биржевых спекулянтов, среди которых было много евреев, а неких “частных собственников” на “средства производства”, то есть, фабрикантов.
Средства производства
Для политэкономии термин “средства производства” не является существенным. Потому что государству в конечном итоге все равно, кому они принадлежат, оно и так берет, что хочет у своего населения. А четкую границу между средствами производства и средствами потребления установить невозможно. Почти любое “средство” можно использовать и для “производства” и для “потребления”. Например, лошадь и корм для лошади одновременно являются и средствами производства и средствами потребления. Бензин для машины, а также сама машина – и средство производства, и средство потребления. Газ, текущий по трубам, вода, воздух, все это составляет существенную долю как в производстве, так и в потреблении. И в марксизме нет точного деления между средствами производства, которые надо отнимать у частных собственников, и средствами потребления, которые можно им оставить.
В Советской экономике было понятие “группа А” – “производство средств производства”; и “группа В” – “производство предметов потребления”. Группа А делилась в свою очередь на “1 подразделение” – “производство средств производства для производства средств производства” и “2 подразделение” – “производство средств производства для производства предметов потребления” (так в “Экономической энциклопедии”). Нетрудно заметить, что “1 подразделение” можно делить дальше по формуле: “пр-во средств пр-ва для пр-ва средств пр-ва для… …пр-ва средств пр-ва”. И это последнее будет куском хлеба для работника, то есть, “предметом потребления”.
Только в одном случае человек для добычи средств потребления не использует средства производства. Это когда он идет за ягодами в лес и, сидя на поляне, собирает их себе в рот. Такой порядок жизни был установлен в Ветхозаветном раю, когда Адам, где рвал плоды с деревьев, там их и ел. Этот порядок был изменен, когда первый человек был изгнан из рая. И ему для добычи средств потребления понадобились средства производства. То есть, в лес теперь люди ходят с корзинами, которые – есть средства производства. И нет людей, кроме младенцев, которые бы обходились для добычи пропитания, без каких-либо средств производства.
Но марксизму, как идеологии еврейской экономики, термин “средства производства” был нужен, чтобы объявить владельца фабрики, “владеющего средствами производства” – “общественным паразитом”, вместо еврея-ростовщика, и натравить на него рабочих.
Ни на каком этапе производства фабрикант не является врагом рабочего, в силу того, что рабочий, его мастерство и дисциплинированность, являются частью фабричного хозяйства. И не может фабрикант быть врагом своего хозяйства, в противном случае он разоряется, и на его место приходит другой.
Но после того как фабрикант выплачивает зарплату рабочему, у фабриканта начинаются проблемы. Рабочий идет в лавку за покупками, а там сидит еврей, который или цены повысил, или забрал у рабочего проценты за предыдущий долг, или продал ему плохую водку. В общем, “ободрал” рабочего, при этом, сказав ему, что это фабрикант ему мало платит.
Поэтому фабриканту выгодно не выводить рабочего с его зарплатой за пределы своего фабричного хозяйства. Фабрикант делает фабричную лавку, чтобы рабочий в ней отоваривался по нормальным ценам. После этого пресса, в которой пишут дети еврейского торговца, начинает клеветать, что в заводской лавке продаются плохие товары, тухлое мясо. Хотя с какой же стати фабрикант будет в своей лавке продавать тухлое мясо? Может, кто, когда и продавал по глупости, но только там, где использовался неквалифицированный труд: на рудниках, где работников не жалко, потому что рудник – во владении инородца, англичанина, немца или того же еврея. Но такие случаи говорят не о “классовых противоречиях” эксплуататоров и рабочих, а о противоречиях национальных.
Маркс предусматривал решить проблему “классовых противоречий” путем простого дележа средств производства. Шариков в фильме “Собачье сердце” говорит, что “надо все взять и поделить”, и все его презирают, тогда как он-то как раз понял Маркса правильно. Это Ленин, как известно, “творчески обогативший все составные части марксизма”, придумал “социалистическое государство”, которое, отняв у богачей частную собственность, не делит ее между рабочими, а все себе присваивает. А у Маркса этого не было.
Дележ собственности в марксизме увязывался с “отмиранием государства”. Это подтвердилось на практике, когда в России в 1992 году Советское государство стало вдруг быстро “отмирать”, что и привело к дележу собственности - приватизации.
Предлагая поделить средства производства, Маркс, конечно, не имел в виду, что рабочий унесет станок со своего завода. Он унесет какую-нибудь “акцию” завода, по которой будет получать долю прибавочной стоимости, произведенной заводом.
Прибавочная стоимость
“Прибавочная стоимость” – основной термин экономической науки как марксистской, так и немарксистской. Этот термин переведен на русский язык явно неудачно, но он слишком традиционен, чтобы от него отказываться.
Сначала опишем понятие “стоимость”. Стоимость – это мера богатства. Все богатство имеет стоимость, и каждый предмет имеет стоимость. Экономическая наука изучает стоимости, для нее все имеет “стоимость”.
“Стоимость” подразумевает нечто постоянное – “стоящее на одном месте”. Физический смысл слова “стоимость” в том, что чем больше “стоимость” тем сложнее ее сдвинуть с места, то есть, стоимость соответствует “физической массе”. Какие-нибудь, считающиеся бесценными предметы, например, произведения искусств обладают низкой степенью “перемещаемости”, они, как правило, привязаны или к одной стране, или к одному музею, находясь в нем “за семью замками”. Они “много стоят”. В руках же вора укравшего картину из музея, стоимость ее резко падает, так как он увеличил степень ее “перемещаемости”.
Человек стремится стоимость каждой вещи привести к некоему постоянному значению, чтобы четко осознавать, что вокруг него он должен больше ценить, и в первую очередь спасать, например, при пожаре. Всякая перемена стоимости у вещи неприятна человеку, так как дезориентирует его в жизни. Никому не хочется гоняться за фальшивыми ценностями.
Но так как у некоторых предметов стоимость изменяется, и в этом проблема для человека, то экономическая наука и изучает вопросы связанные с изменением стоимостей, что и как выгодно производить, потреблять, хранить или обменивать.
В марксизме ключевой термин, не Марксом, разумеется, придуманный, - “прибавочная стоимость”. Так как и этот термин осознать непросто, то более сложных терминов, мы касаться не будем.
“Прибавочная стоимость” есть, как бы “стоимость идущая”. Русский переводчик этого термина употребил причастный оборот “прибавочная”, чтобы подчеркнуть перемену стоимости предмета не изнутри, а извне, под воздействием труда. Но со временем причастный оборот “прибавочная” стал пониматься как прилагательное, и смысл понятия “прибавочная стоимость” стал ускользать от понимания неэкономистов. Получается, что “прибавочная стоимость” – это, как “холодность жары” или “перемена постоянства”.
Это не значит, что термин “прибавочная стоимость” – противоречив. Просто понятие “стоимость” в экономической науке – первичное понятие, и можно сказать, что “стоимость” “стоимостью” же измеряется, так как в экономической науке – “всё есть стоимость”.
А “прибавочная стоимость” – это стоимость недавно произведенная, но еще не нашедшая своего хозяина, это как гриб, который вырос в лесу, но еще неясно в чью корзину он попадет.
Прибавочная стоимость отличается от “прибыли”. Прибавочная стоимость это, когда человек произвел два батона хлеба, а съел только один. Так вот второй батон – это “прибавочная стоимость”. И если этот батон предназначен для обмена, то его можно назвать “прибылью”, а если про запас, чтобы съесть завтра, то он так и остается прибавочной стоимостью.
То есть, прибыль – это прибавочная стоимость, предназначенная для обмена. Если прибавочная стоимость получена в виде денег, то она всегда прибыль, потому что деньги изначально предназначены для обмена. Прибавочная стоимость – промежуточное понятие между стоимостью и прибылью.
Когда прибавочная стоимость окончательно находит своего хозяина, она превращается в обычную стоимость. А до этого, “прибавочная стоимость” – это “стоимость” с неопределенной “принадлежностью”.
Право управления и право собственности
Понятие “принадлежность” стоимости имеет большое значение для человека, так как он, владея большими стоимостями, осознает себя, возвысившимся над другими людьми. Это стремление к превосходству над другими в какой-либо области – привычно для человека. Но некоторые люди стремятся достичь превосходства через имущественное неравенство.
У русского народа имущественное расслоение не имело большого значения в обществе. Допустим, приезжает семья в деревню. И деревенская община выделяет или строит ей дом, чтобы принятая в общину семья достигла одинакового со всеми жизненного уровня. При этом новые поселенцы не платят общине за дом. Община строит дом, чтобы не один член общины не жил в землянке.
В русском же городе были развиты общественные работы или по постройке городской стены, или по прокладке водопровода. Стена и водопровод являются общественной собственностью, которыми все пользуются.
Каким же образом среди русских реализуется стремление к “возвышению”? В основном в каких-то духовных сферах. Или в семье, когда человек становиться главой семьи, рождает детей, затем, когда дети женятся, становится главой рода. В третьем случае, - на военной службе в государстве.
Совсем другие обычаи приняты в США.
Вот показывают по телевизору нью-йоркские трущобы, затем – квартал для богатых, и телеведущий говорит, что между этими кварталами расстояние – всего одна автобусная остановка.
Здесь обнаруживается совсем иная психология. Богатому американцу важно, чтобы бедняк жил не где-то далеко, а рядом с ним, чтобы богачу было с кем себя сравнивать и перед кем кичится. Поэтому небоскребы только и могут строиться на фоне трущоб. Американец, как тот евангельский богач, у которого нищий Лазарь “лежал у ворот его в струпьях; и желал напитаться крошками падающими со стола богача” (Лк.16:20).
Целая страна Мексика, соседствующая с США, и из которой в США поступает дешевая рабочая сила, живет в полной нищете. По телевизору показывали какой-то мексиканский праздник, во время которого на площади была испечена булка длинной сколько-то метром, затем разрезана и роздана местным детям, которые ее тут же съели.
Довольно известны кадры кинохроники, показывающие, как во времена Великой депрессии в США (1929-1933), сжигался хлеб, и спускалось молоко в реки. В России тоже такое происходило и происходит, но не так явно, на кинопленку это не снимают. Сознанию русского человека противоречит уничтожение продуктов питания на фоне голода. Богатый же американец понимает ситуацию по-другому. Если он накормит голодных своим собственным хлебом, то они войдут в силу и восстанут на него, сочтя его за глупца. И уничтожение продуктов во время голода есть действие той “невидимой руки”, которую прославлял Адам Смит.
Законность же в Америке такого уничтожения обоснована, так называемым, “правом собственности”. А в России “право собственности” не развито, вместо него в России преобладает “право управления”. “Управитель” отличается от “собственника” тем, что хоть и владеет вещью по своей воле, но не имеет права использовать вещь не по назначению или уничтожить ее, или как-нибудь ухудшать ее природу.
Считается, что неразвитость у русского народа права собственности является недостатком его правовой культуры, и, например, даже такой патриот-монархист, как П.А.Столыпин (1862-1911), говорил с трибуны дореволюционной Государственной Думы: “Правительство не могло не идти навстречу, не могло не дать удовлетворения тому врожденному у каждого человека, поэтому и у нашего крестьянина - чувству личной собственности, столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода, как всякое другое природное свойство человека”. (1907 год).
Но в сознании русского человека, вся собственность в руках Бога, от имени Которого ею могут владеть на Земле или Православная Церковь, или государство, или семья. А отдельные люди, согласно Евангелию являются только управителями этой собственности.
Поэтому, если в Америке рабство вытекало из права собственности, то в России крепостное право никак не могло быть формой рабства, так как основывалось на праве управления. И если помещик управлял плохо, морил крестьян голодом, то есть, “ухудшал их природу”, то наступал день, когда крестьяне всем миром поджигали его усадьбу вместе с ним, так как про такого помещика сказано в Евангелии:
“Если же раб тот (помещик) скажет в сердце своем: “не скоро придет господин мой (Бог)”, и начнет бить слуг и служанок, есть и пить и напиваться: то придет господин раба того в день, в который он не ожидает, и в час, который не думает, и рассечет его…” (Лк. 12:45-46).
И именно в силу “неожиданности” этого “Божьего суда”, в виде бунта, он должен был казаться помещикам “бессмысленным и беспощадным”. Однако “русский бунт” никак нельзя назвать неправовым варварским актом, так как он обоснован с точки зрения права управления. Точно также как на Западе, рабство и наркоторговля обоснованы с точки зрения права собственности.
Возникает вопрос, если изначально Богом дано право управления, то почему появилось право собственности? Казалось бы, для человека выгодней пользоваться вещами по праву управления, ведь, с одной стороны, ему незачем уничтожать вещь, которой он владеет, а с другой стороны, – не нужно излишне бояться, как бы вещь не отняли, не украли. Например, если есть в деревне колодец, то управителю колодца выгодно, чтобы из него черпали воду как можно больше народу, так как от этого вода очищается, и в этом случае о колодце по праву управления заботятся все жители понемножку. А по праву собственности о колодце должен заботиться один владелец.
Откуда же взялось право собственности, явно сковывающее человеческую свободу? Право собственности появилось из “проблемы жизненного пространства”. А “проблема жизненного пространства” появилась из-за неумения пользоваться благами земли. То есть, в идеале, там, где селится человек и окультуривает землю, она начинает с избытком плодоносить. Возьмем такой достаточно известный пример: на Соловецких островах когда-то поселились монахи, и там начали расти арбузы и дыни. Противоположный пример: кавказские народы в эпоху демократии сначала отделились от России, и первым делом у себя в республиках срезали линии электропередач, потом соскучились и приехали в Москву, пользоваться “инфраструктурой” русского народа. Вообще там, где поселяются народы семитской расы, отличающиеся эгоистичностью, земля, на которой до этого росли дыни и абрикосы, обычно превращается в пустыню, и возникает “проблема жизненного пространства”.
Эта проблема, о которой в основном известно из книги А.Гитлера “Майн Кампф”, условна. Богом устроено так, что если человек “возделывает” землю, а не хищнически ее разоряет, то она дает урожай с избытком для потребностей человека, вне зависимости от плотности заселения. К.Э.Циолковский высчитывал, сколько может планета прокормить населения. У него получалось 25 миллиардов человек. И это без учета современных сельскохозяйственных технологий.
То есть, можно заметить тенденцию, что человечество овладевает новыми производственными технологиями быстрее, чем исчерпываются возможности старых. То же самое касается полезных ископаемых. Новые месторождения находятся задолго до того, как исчерпываются старые. Почему Россия считается самой богатой страной по полезным ископаемым? Наверное, потому, что в России их умеют искать. Пересели русских в Америку они и там все найдут. У американцев же на это не хватает навыков.
Привычка же относится хищнически к природным благам, породило в западном обществе идею, что если ты чем-то пользуешься, то оно не приумножается, а рано или поздно кончается. Иными словами, если из колодца все черпают воду, то он пересыхает. А раз так, то приходится более четко разграничивать свое и чужое.
Итак, право собственности основано на владении, ведущим к уничтожению. А право управления основано на владении, ведущим к приумножению.
В Америке уничтожение имущества не вызывает у окружающих чувство раздражения, если человек уничтожает “свою” собственность. И развлечения богачей, связанные с уничтожением больших количеств продуктов, поджогов и взрывов зданий, вызывает не сожаление, а одобрение у общества, так как делает остальных американцев чуть богаче по сравнению с ними.
|
