Клуба «Свободное слово»: «Перестройка: двадцать лет спустя»
|
Скачать 1.24 Mb.
|
ПЕРЕСТРОЙКА КАК ПОПЫТКА УЛУЧШИТЬ ЖИЗНЬ ЛЮДЕЙ Мне вспомнилось, как год назад я была в Китае в Институте Евразии и развития при Госсовете. Там обсуждали китайскую реформу. Очень влиятельный профессор, один из теоретиков реформы в том виде, в котором она проходила, сказал, что перед Китаем стоял ряд вопросов. Он назвал эти вопросы и рассказал, как их решали. «Кто такой Мао Цзэдун?»-«Мао Цзэдун тоже человек». Дальше: «Что такое учение Мао Цзэдуна?»-«Как и всякое учение, оно развивается». «Как надо относиться к развалу коммунизма в России?»-«Как к внутреннему делу России». «Как акционировать предприятия, если они пока не поддаются акционированию?»-«Отложить до тех пор, пока поддадутся». Нам явно не хватает вот этого китайского феномена ясного мышления для определения тех целей, которые стоят перед нами, и несведения всего к тем политическим конфронтациям, которые мы так сильно любим. Сейчас нашумевшей является книга американского исследователя Дж. Ная «Soft Power», который опубликовал также ряд статей и стал не менее знаменит, чем С. Хантингтон. «Soft Power» означает «мягкая сила». Он показывает, что в соревновании между государствами большую роль играет не только сила оружия, индустриальной мощи, но и soft power, то есть сила культуры, которая способна влиять на других, сила идей, которые могут оказаться привлекательными. По его мнению, которое разделяется все большим числом ученых, по крайней мере в рецензии на книгу и в дискуссиях, на которых я присутствовала, Советский Союз совершенно не отставал от Америки ни в технологическом отношении, ни в плане soft power, то есть способности влиять на людей своими идеалами, ни в перспективах вхождения в постиндустриальное общество. Он отставал от нее только тем, что у него не было достаточного внимания к населению и той мягкой силы, которая могла бы сделать этот режим более привлекательным для населения. Мне кажется, что М. Горбачев начал свою перестройку не из каких-то абстрактных соображений, а просто для того, чтобы наши граждане могли жить, как на Западе. Эта мысль-жить, как на Западе-активно пропагандировалась, и именно она стала той мягкой силой, которая заставила население поверить в перспективу горбачевской реформы. Я никогда не забуду, как показывали по телевидению магазин-«вот смотрите, какие юбки, какие блузки, какие туфли, какие бусы-где это? В Венеции. А мы? Почему у нас нет? Коммунисты не дают. Давайте переделывать нашу страну». Но это потребовало каких-то размышлений, и поэтому на вооружение была взята догоняющая модель модернизации, традиционная для России модель, которую применяли с Петра Первого. Эта догоняющая модель предполагала, что мы, заимствуя западный опыт, сумеем получить не только технологические новации, улучшения всех наших инфраструктур и политической системы, добиться ее открытости, а сумеем оказаться на том уровне жизни населения, который имеет население Запада. Однако модернизационная теория уже потерпела однажды поражение. В постколониальную эпоху, когда было ясно, что страны, освободившиеся от колониальной зависимости, совершенно не гарантированы в том, чтобы достичь уровня Запада, или, иначе, в том, чтобы на пути модернизации, и капиталистической, и социалистической <...> приобрести новое цивилизационное лицо. Наша догоняющая модель была, скорее, словесным утверждением превосходства Запада и ориентации населения на то, что вот мы скоро будем жить, как на Западе. Она не несла за собой интереса к технологиям, к развитию передовых отраслей и конкурентоспособности, как это было в предшествующие модернизационные эпохи. Если взять горбачевскую политику, то она состояла в том, чтобы преобразовать ситуацию ненасильственно, по всем азимутам, установить связи с миром и прекратить военную гонку, ибо в ее прекращении виделся источник ресурсов для нормального обустройства жизни. Все делалось для того, чтобы, прекратив военную гонку посредством установления открытости и связи с миром, а также путем модернизации политической системы и ненасильственных преобразований, достичь этого результата-жить, как на Западе. Я думаю, что Горбачев в этот период столкнулся, прежде всего, с тем, и он сам мне говорил об этом, что он не мог тогда стать социал-демократом. Не мог потому, что это была ситуация перемен, которая нашим населением всегда воспринимается как революционная. И он не мог пойти на такой резкий шаг, как предложить социал-демократическую модель вместо модели коммунистической, именуемой у нас социалистической, и только позже он стал заявлять о себе как о социал-демократе. Равным образом Ельцин не был носителем демократии, а был тем бревном, с помощью которого люди, стремившиеся конвертировать власть в собственность, использовали самого Ельцина. Мне кажется, что неверно также говорить о каких-то постиндустриальных устремлениях Горбачева. Ведь постиндустриальные идеи возникают тогда, когда распад коммунизма способствует глобализации, и капитал проникает всюду, и глобальные технологии становятся информационно необходимыми для успешной конкуренции. Мне кажется, что тут как бы перепутана хронология. Вначале мы открылись, развалились, а потом поняли, что мы на этом рынке конкуренции совершенно бессильны, потому что ликвидировали основы своей конкурентоспособности. Говорить о процессе в терминах «тоталитаризм» и «демократия» мне тоже кажется глубоко идеологичным и абсолютно неверным. Я никак не могу согласиться с тезисом о борьбе двух-демократической и тоталитарной-тенденций с самого начала коммунизма в России. Скорее согласна с В. Логиновым в том, что тоталитаризма в России не было, что это-стог сена, который тотально управляться просто не мог, и управлялся только в анклавах, в больших городах, там, где возникала опасность для власти, а вовсе не во всей стране. Мы не можем говорить в терминах «тоталитаризм» и «демократия» хотя бы потому, что сегодня мы даже не приблизились к демократическому типу порядка. Мы находимся очень далеко от демократии. И не надо путать позицию, которую сегодня заявляет власть, с авторитарно-тоталитарной. Мы, грубо говоря, прошли следующие этапы. Первый этап-посткоммунистическая травма. Об этом замечательно написал польский социолог Петр Штомпка: хотя поляки в своей массе ненавидели коммунизм, они испытали тяжелейшую травму распада коммунизма, которую они, все-таки, сумели слегка преодолеть, в то время как у нас она пока еще не изжита. Эта травма вызвала кризис ценностей, аномию, распад ценностей, их сокрушение. Поэтому первый порядок, который установился в ельцинский период (я много писала об этом, в книге «Анархия и порядок»),-это анархический порядок, когда нет центральной власти, нет действенных институтов, нет коллективных представлений. Еще два признака анархии действуют точно «по Бакунину» и «по Кропоткину». Один-разрыв с чуждой интеллигентской культурой, который мы видим повсеместно, и второй, достаточно позитивный,-самопомощь и кооперация. Почему нехватка порядка, анархия, становится порядком? Потому что он повторялся, он самовоспроизводился. Сегодня мы видим, что общество находится в состоянии крайней апатии, что отношения власти к населению приобрели совершенно специфический вид, который можно найти, разве только в какой-то алармистской литературе. Население не эксплуатировалось и не управлялось, оно игнорировалось до определенных пор. Но сегодня складывается особый способ взаимодействия власти с населением. Этот способ я назвала бы «мониторинг». Вот выбрасывается идея о том, что будет проведена жилищно-коммунальная реформа. Ретивый губернатор Воронежа увеличивает цену. Десятки тысяч выходят на улицы. Значит, нельзя, подождем. Выбрасывается новая идея, что будет проведена пенсионная реформа. Очень сложная, никто ее не понимает, и сами власти не понимают. Но… никакой реакции. Провели. Сегодня сами признают, что ошиблись. Также в отношении монетаризации льгот, изменений в системе высшего образования, реформы Академии наук, религиозной политики. С критикой последней я совершенно согласна, потому что для демократии необходим джефферсоновский принцип отделения церкви от государства, а не подмена властных институтов институтами церкви, которые совершенно перестают работать на производство духовных основ общества. Итак, как мне кажется, во-первых, Горбачев поддался догоняющей модели, представляя ее в очень простом виде-дать людям жить, как на Западе: такие иметь кафе, компьютеры, телефоны и прочее. И люди этого хотели. Они не мыслили в терминах «тоталитаризм или демократия», не мыслили в терминах постиндустриального развития. Люди хотели жить лучше. И, заметьте, Горбачев, на фоне разговоров о правовом и гражданском обществе, правовом государстве, говорил: «Нам нужна свобода, чтобы перейти к рынку». Какая странная формулировка! Позже либералы просто с пеной у рта заменили свободу рынком. Но Горбачев-то почему об этом говорит? Потому что он ставит простую задачу-улучшить жизнь людей. Потому что полки пусты, и неизвестно, долго ли может продолжаться такая ситуация. Я думаю, что волей обстоятельств, во-первых, радикализмом самого народа, во-вторых, амбивалентностью горбачевских тезисов, в-третьих, перестройка оказалась во многом проиграна. Ненасильственные преобразования! А ведь если бы Горбачев арестовал Ельцина, не распался бы Советский Союз, мы не перешли бы к шоковой терапии, мы соблюли бы Конституцию, и жизнь пошла бы другим путем. Реформа по всем азимутам. Кто же это проводит реформу по всем азимутам? Возьмите китайцев-они решали одну проблему: как предотвратить голод в Китае. И решили. Сейчас они имеют другую проблему — реформу в сельском хозяйстве (крестьяне, деревня, инфраструктура). Она состоит в том, что если силами ВТО сельское хозяйство будет индустриализировано и приведено к нормам «зеленой революции», то полмиллиарда крестьян окажется без работы. И это становится проблемой не только Китая. У них миллиард крестьян. Это говорит о том, что постиндустриальный образец не является сегодня образцом для всех. Есть проблема «двадцать к восьмидесяти», которая говорит о том, что в постиндустриальном мире не нужно столько людей, не нужно столько рабочих. Когда глава Хьюлетт Паккарда, кажется, спросил главу Макинтоша: сколько вам надо рабочих? Тот ответил: «Семь человек». — «А сколько Вы имеете?»-«Семнадцать тысяч». — «А для чего они вам?»-«Как резерв рационализации производства»,-отшутился бизнесмен. В мире сохраняются отрасли, которые не ведут к таким социальным катастрофам. Поэтому думать, что надо догонять постиндустриальное общество в ходе перестройки или сегодняшних инноваций, видимо, не совсем верно. И это общество будет иметь гигантские проблемы. Сегодня в ходе всех сложностей, которые наблюдаются в мире в условиях глобализации, возникла идея, которую поддерживают крупнейшие теоретики модернизации. Она называется «национальная модель модернизации». Что такое национальная модель модернизации? Это решение на определенном уровне достигнутой вестернизации своих собственных проблем всеми возможными средствами, как заимствованными, так и не заимствованными. Примеры национальной модели модернизации-новый лейборизм Блэра, который предложил ему социолог Гидденс, новый реализм Шредера, который сделан в определенной степени под влиянием Хабермаса. Они пересматривают свои взгляды, потому что глобализация побеждает их социал-демократические способы решения социальных проблем. Гидденс говорит, что мы всегда должны думать, чтобы социальная инновация опережала технологическую. Другой пример-Китай: решили проблему с голодом. Сегодня, как уже было отмечено, они говорят, что надо решать и такие проблемы, как деревня, крестьяне, инфраструктура и т.д. Для Южной Кореи, где мы были с В.С. Степиным, она совершенно простая-перенять западную технологию и оторвать молодежь от взрослого населения посредством массовой культуры, которую они воспримут как высшее достижение цивилизации, и будут работать. Что они и делают. Я всегда с трудом слушаю, когда выступает Петр Щедровицкий. Вячеслав Семенович Степин сказал, что постиндустриальные общества будут демократически управляемыми. Мы получили наглядный пример из речи Щедровицкого, что они, если они будут-тут ведь апелляция к технологиям-управляться не демократически, а технологически. Я не знаю, как это назвать, но я вам расскажу на одном примере, что делают они, Щедровицкий в частности. Он назвал в качестве важной проблемы вопрос о том, «как выстроить территории». Вы слышали это пафосное высказывание, как эти знатоки, носители знаний и хозяева бизнеса собираются выстроить наши территории. Я вступила с ними в схватку еще в 2000 году, когда Кириенко8 выдвинул идею расформировать Пензенскую область как дотационную, отвратительную, неинтересную. Это было нарушение просто норм Конституции. Он выступил с партийной позиции-либеральной ненависти к русскому городу, которая была представлена в качестве экономического рычага. Через статью в «Независимой газете» я сумела добиться того, что ко мне обратилась администрация Президента, и мне сообщили, что этого произведено не будет. Сегодня снова: укрупнение регионов ради выстраивания президентской вертикали. Хорошо. В Сибири четыре человека на квадратный километр, на Дальнем Востоке-один человек на квадратный километр. Если мы укрупним регионы, это будет не вертикаль управления, а горизонталь запустения, как выразился один критик. Если вспомнить про полмиллиарда китайских крестьян, которые могут высвободиться (и многие приедут в Россию, станут российскими гражданами), совершенно понятно, что бесконфликтно это может произойти только при заселенности Сибири русским и другим коренным населением. В Сибири, на Дальнем Востоке нам надо не укрупнение и не уменьшение, а увеличение числа субъектов Федерации на этой территории, появление высокотехнологичных предприятий для того, чтобы там можно было закрепиться коренному российскому населению. А самое страшное в новом проекте укрупнения территорий-это русский сепаратизм, который откроется с этим укрупнением. Уже есть лоббирование объединения Чукотки с Магаданом. Легко создать государство, готовое для Абрамовича. На Дону-как будто не читали Шолохова и не знают, что казаки не забыли Дон, окрашенный кровью, что часть из них совершенно не расположена к тому, чтобы находиться в составе России. Они не хотят этого знать, эти политтехнологи, сращенные с властью из-за денег. Как будто трудно сообразить, что в Тюмени скажут, что нефть эта тюменская, и так далее, пока страна не распадется. Конечно, всем ясно, что схема всеобщего политического участия населения при демократии является преувеличенной. Еще в 1963-м году Г. Олмонд и С. Верба написали, что и в западных демократических обществах существуют три политические культуры-приходская, подданническая и культура участия. Но превращение нашего населения в массу, которая реагирует на мониторинг и которая не всегда может среагировать адекватно на сложные вопросы, например, по вопросу об укрупнении территорий, может дать положительную реакцию на этот замысел с подспудной мыслью о возможности сепаратизма нефтеносных, технологически или сельскохозяйственно развитых регионов. Я хочу сказать, что Михаил Сергеевич Горбачев сделал великое дело-он дал нам свободу. Но он был преждевременен. Он был преждевременен из-за состояния интеллигенции, которая не может сказать так, как китайцы, отбросив идеологическую шелуху в пользу своей страны, из-за состояния населения, которое после анархии впадает в апатию, а из последней готово к радикальным выходам. Неужели сейчас, когда мы это понимаем, когда мы это знаем, мы, интеллигенция, ничего не сможем сделать для того, чтобы все угрозы, которые у нас есть, стали хотя бы предметом самостоятельного экспертного анализа, который мог бы поступать во власть и влиять на ее решения? <...> Александр Дугин ПЕРЕСТРОЙКА ПО-ЕВРАЗИЙСКИ: УПУЩЕННЫЙ ШАНС <...> Обычно перестройка осмысляется в дуальных категориях: неизбежна/случайна, позитивна/негативна. Одни до сих пор убеждены, что перестройка была неизбежна, другие, что-случайна; одни оценивают ее как явление негативное, другие-как позитивное. Те, кто настаивает на ее случайности, воспринимают ее и ее результаты негативно, усматривая в перестройке «заговор», «предательство», «спецоперацию против СССР» и т.д. Те же, кто признает ее неизбежность, в целом воспринимают сам ее факт как нечто позитивное, и спорят лишь о том, какие были совершены ошибки и что пошло не по тому пути. Само же явление оценивается со знаком плюс. Я предлагаю несколько иное видение, вытекающее из сущности евразийского подхода к парадигме отечественной истории. Я уверен, что перестройка была неизбежной,-раз. А значит, ее нельзя свести только к «теории заговора». В ней проявились объективные законы исторического развития. Но при этом она была целиком и полностью негативной,-два. То есть и по своей цели, и по своей ориентации, и по своим результатам она была ориентирована изначально в ложном направлении и именно поэтому дала исключительно отрицательные результаты. В таком видении закономерность и негативность не исключают друг друга, что вытекает из общих философских установок евразийства, основанных на свойственной всей традиционалистской школе негативной трактовке «прогресса». Представим себе, что мы возвращаемся на 20 лет назад и оказываемся в 1980-х годах, имея при этом возможность изменить будущее. Теперь с нашим опытом (а евразийство намечало этот сценарий уже в то время) мы достаточно хорошо можем себе представить, какие фатальные ошибки были сделаны в тот период. В позднесоветском обществе была парализована социальная динамика, бюрократия вошла в стадии предельной ригидности, сверхидеологизация политической жизни, по сути, дала эффект тотальной деидеологизации. Структура партии перестала оживляться реальным идеологическим дискурсом, став чисто карьерной формальностью, отчужденным элементом бюрократического роста. Рефлексия социально-политических, идеологических, экономических, культурных процессов в капиталистическом мире была сведена к минимуму. Советский идеологический аппарат стал работать в холостом режиме. Междисциплинарный подход рассматривался как «шарлатанство», инновационные креативные направления как «ересь». Экономика заходила в тупик не из-за недостатка социализма как системы, а из-за постоянно увеличивающегося разрыва между централистской партийно-правительственной мыслью и реалиями жизни. Вызов эпохи постмодерна, логика становления постиндустриального общества, технологические, геополитические и геоэкономические стратегии капиталистической системы не были осознаны, а следовательно, никто не мыслил всерьез о том, чтобы предлагать симметричные и адекватные ответы. Одним словом, советское общество утратило сердцевинную парадигму, на которой было основано. Причем это произошло во всех сферах одновременно: целостная парадигма пропала в экономике, идеологии, спецслужбах, стратегических центрах, философии, культуре. Система подошла к критической точке. Она должна была бы хоть как-то, но ответить на новые условия мировой политики. Мы знаем, как ответил на нее Горбачев. Его выбор состоял в признании поражения перед Западом и обращением к нему за помощью в сложившейся ситуации. По сути парадигмальный кризис позднесоветского общества был воспринят Горбачевым как апокалипсис всей советской системы, как ее смерть. Отсюда «эксцентричность» (в этимологическом смысле) перестройки — ее парадигмальный центр был смещен из исторического пространства России на Запад. Горбачев посчитал, что если именно западный цивилизационный полюс создает главную угрозу самому существованию советской системы, то только он и может ее спасти на тех условиях, что Москва откажется от упорного следования своей фрондирующей на планетарном уровне идеологической системы, подстроив ее-хотя бы частично-под западные стандарты. В этом он видел единственный шанс активизации социально-политической и экономической динамики. Конечно, если бы он рефлектировал этот жест до конца, он никогда не отдал бы власть Ельцину, а сам бы стал жестким проводником последовательной и поэтапной вестернизации СССР. И он имел все исторические шансы быть транзитивным тираном. Но он, видимо, не мог ясно признать для самого себя фатальность того, что делал, не мог посмотреть в лицо осуществляемому духовному убийству системы. Парадигма-даже мертвая-пугающе завораживала его, парализовала. Для того, чтобы совершить зло, большой воли не надо. Для того, чтобы взять на себя сознательную ответственность за это, принять инвеституру зла-она обязательно нужна. Горбачев не вынес масштабов того, что сам же совершил. Изначальный негатив перестройки состоял в том, что, отказавшись от советской идентичности, не стали искать иной, но своей, а взяли чужую парадигму развития. И никакой иной сценарий даже не обсуждался. Сторонники «демократизации» («западной парадигмы») однозначно отождествлялись с «переменами», а «консерваторы» воплощали в себе принцип чистой инерции-«пусть все остается, как есть». Но «как есть» все оставаться просто не могло (тезис о неизбежности перестройки), а любые «перемены» в такой ситуации были заведомо центрированы на ассимиляции «западной парадигмы». В этом фатальном дуализме была потеряна Россия. Она была потеряна строго по концептуальным соображениям: не было-даже теоретически-всерьез рассмотрена перспектива «третьего пути». А можно-и должно!-было поступить иначе. Позитивной перестройка была бы в том случае, если бы она, признав кризис советской парадигмы и советской идентичности, сосредоточила бы все внимание на иных версиях новой парадигмы и новой идентичности, не скопированных с Запада, а обнаруженных или творчески созданных с опорой на специфику национальной политической, социальной, экономической и культурной истории. Этот проект мог бы быть назван «модернизация без вестернизации», «русская модернизация» или «советский постмодерн». При этом советская парадигма не должна была бы отвергаться, видоизменяясь, она могла бы и «проснуться», будучи напитанной соками истории. Каковы основные императивы и одновременно границы этой евразийской версии перестройки? Первое: императив сохранения и укрепления геополитической мощи. Ригидность позднесоветской идеологической парадигмы ослабляла энергии сохранения контроля Москвы над странами Варшавского договора, создавала условия для развития центробежных сил в странах Восточной Европы и союзных республиках. Ослабление марксистского дискурса в коммунистических партиях социалистического лагеря создавало определенный вакуум, который немедленно заполнялся националистическими и антисоветскими настроениями. В такой ситуации Москва от чистой идеологии должна была бы перейти к приоритету геополитического мышления. Некоторое отступление от марксистской ортодоксии можно было бы компенсировать, например, созданием Евразийского Геополитического Союза. В свое время евразиец Н.С. Трубецкой говорил об «общеевразийском национализме», на базе которого следовало бы перейти от мышления в терминах идеологии к мышлению в терминах геополитики и цивилизации. А военно-стратегический потенциал Москвы должен был выступать в качестве решающего аргумента. Второе: переход к многополярному миру как симметричный и равновесный процесс российско-американского взаимодействия. Двухполюсная система в условиях гонки вооружений и технологической конкуренции была обременительна для СССР и усугубляла внутренний кризис. Вместе с тем, в мире существовали серьезные тенденции для организации некоторых «больших пространств» в самостоятельные геополитических зоны-«Движение Неприсоединения», нарождающийся европеизм, бурное развитие стран АТР и т.д. СССР было жизненно заинтересовано в поддержке этой линии, но только в строгой симметрии с США. Москва, выступая как инициатор перехода от конкретного биполяризма к столь же конкретному мультиполяризму, обрела бы мощную поддержку в несоциалистических странах. СССР мог бы выступить как ко-спонсор объединения Европы, сдвигая свой стратегический контроль к Востоку параллельно движению зоны контроля НАТО к Западу и образования самостоятельной системы ВС Европы. У Горбачева была прекрасная идея «Европейского общего дома». Смысл ее в сближении с Европой на взаимовыгодных условиях, помощь СССР в становлении Единой Европы в вопросах энергетики и совместной системы стратегической безопасности. Мы знаем, чем это кончилось, но при установке на строго сбалансированный мультиполяризм и геополитический баланс, это пошло бы совсем в ином направлении. Третье: институциональные реформы в экономике, неокейнсианская модель. Очевидно, что позднесоветская система тотального планирования сдерживала динамику экономического процесса, создавала бюрократические тромбы и товарный дефицит в простейших хозяйственных циклах. Модель институциональных реформ оптимально подходила для советской системы. Речь шла о сохранении государством контроля над стратегическими секторами экономики с постепенным освобождением мелкого, а затем среднего производственно-торгового сектора. Кооперативное движение и повторение НЭПа были вполне адекватными направлениями. Понятно, что при начале этих реформ необходимо было учитывать такие факторы, как криминализация частного сектора в советский период, глубокая коррупция чиновничьего аппарата, особенность психологии советских (русских) людей и т.д. Иными словами, либерализация даже мелкого частного сектора должна была проходить постепенно и плавно, при жестком контроле государственных инстанций и плотном идеологическом кураторстве. Мелкому бизнесу надо было предложить модель идеологической самоидентификации, возможность легитимно интегрироваться в общественную систему под флагом евразийской идеи, которая была бы постоянным сдерживающим и этическим элементом, моральными границами предпринимательства. Надзор над этико-моральным и идеологическим настроем нового социального типа должен был быть предельно жестким, а наказания за привнесение криминальной практики и коррупционных механизмов — неотвратимыми и жестокими. И снова, как и в предыдущем случае, этот процесс должен был растянут во времени, чтобы все его фазы были гармоничны, а неизбежные перекосы и издержки — своевременно устранялись. Предпринимателям должна была быть привита изначально социальная ответственность, к их моральному облику должны были предъявляться повышенные требования. Сфера свободной экономической активности должна была быть строго ограничена. Лишь добившись гармонизации этих процессов, следовало переходить к либерализации среднего бизнеса, постепенному отпуску цен и переходу на рыночные отношения в широком спектре экономики. Чем медленней был бы ритм этих преобразований, тем лучше. Вместе с тем, сохранение государства как ведущего хозяйствующего субъекта, опирающегося на идеологическую машину и репрессивный аппарат, позволило проводить макроэкономические реформы под жестким контролем. Вместо тупиковой экономической пары Карл Маркс или Адам Смит, следовало бы начертать на знаменах перестройки-Джон Мейнерт Кейнс, и строго, безжалостно на этом настаивать. Четвертое: сохранение аппарата политической диктатуры и тоталитарной системы. Сложные переходные условия государственного и сам процесс «смены парадигм» создают повышенные риски. Если эти процессы контролируются, и даже инициируются сверху, требуется повышенный контроль за их течением. Политическая диктатура есть надежный инструмент такого контроля, особенно эффективный именно в критических, чрезвычайных условиях. В переходных условиях и обществах она должна быть инструментальной и активно использоваться в точечных случаях, а не системно. Все страны, где проходят институциональные реформы в той или иной форме, сохраняют или заново создают такие инструменты таков опыт Китая, Вьетнама и т.д. Не только в коммунистическом Китае, но и в капиталистической Турции контроль за реформами осуществляется жестко и бескомпромиссно. Пятое: идеологическое содержание советского строя должно было постепенно трансформироваться в евразийскую политическую философию-включая возрождение Национальной Идеи, Церкви, других традиционных конфессий, национальных обычаев и т.д. От идеократии советского типа следовало перейти к более широкой и синкретической идеократии евразийской, где система ценностей была бы созвучной, но иной, включающей советские и социалистические элементы, но не ограничивающейся ими. Все это подробно описали евразийцы и национал-большевики еще в 1920-1930-е годы, и их политический прогноз остается до сих пор совершенно верным и плодотворным. Принимая элементы частного предпринимательства и рынка, их следовало интегрировать в национальный контекст, сочетать с идеократическими установками и общинной моралью. Западный ультралиберализм должен был оставаться враждебной идеологической системой, но теперь уже не с марксистских, а с национально-культурных, цивилизационных и геополитических позиций. Сближение с Европой должно было проходить на уровне практических интересов, без наложения ценностных систем. Определенный заряд культурно-исторического и национального, цивилизационного антиамериканизма укреплял солидарную идентичность всего Евразийского Геополитического Союза, способствуя развитию идеологического диалога с обществами Востока и Азии, с исламским миром, традиционными обществами. Теперь о морали в политике, о теме, которую затронула в своем выступлении уважаемая Людмила Сараскина. Для того, чтобы осуществить реформы, необходимо проявить волю и жесткость. Никогда в истории самые светлые начинания не обходились без крови, насилия и эксцессов. Это свойство человеческой природы, в ней борьба, сопротивление и жестокость тесно перемешаны с любовью, миром, верой и добром. Поэтому, стремясь сделать жизнь людей более справедливой, чистой, благополучной и гармоничной, надо заведомо быть готовым к самым решительным действиям. Когда Горбачев начинал перестройку, он должен был быть готовым отстаивать свои идеи, биться за них, убивать-при крайней необходимости. Мораль простого человека отличается от морали правителя. Обычный человек ответственен за себя самого и за ближних. Исторический деятель ответственен за страну и народ. Ради блага целого, он должен быть готов приносить в жертву частное. В этом и есть его мораль. Горбачев не имел исторического права распускать Варшавский Договор, а Ельцина за развал СССР (если не раньше) он обязан был бы уничтожить. Если не сам, то передав бразды правления более решительному патриоту. Итак, согласно неоевразийскому анализу, перестройку я рассматриваю как упущенную возможность, которая завершилась и стала закрытой темой. Она могла бы пойти по евразийскому сценарию, но она по нему не пошла. Перестройка оказалась явлением атлантистским и потому негативным и провальным. Вернуться к перестройке нельзя, и описанный мною эволюционный вариант остается лишь чисто теоретической реконструкцией. Сегодня многие, кажется, дозрели до того, что именно евразийская альтернатива развития перестроченных процессов была бы спасительной и правильной, с чем еще в начале 1990-х согласились представители национально-патриотической оппозиции и неокоммунисты. Потом это стало почти общим местом и в политическом истеблишменте. Сегодняшний интеллектуальный и эмоциональный градус в целом достаточен для того, чтобы при наличии консенсуса пойти этим путем в ситуации, строго тождественной эпохе 1980-х. Но сегодня радикально иная эпоха, и дистанция в 20 лет уже невосполнима. Мы живем в совершенно иных условиях, и нужны уже совершенно иные усилия, иные концепции и иные методы, иной пассионарный настрой. Институциональные реформы в неокейнсианском духе, социал-демократия и укрепление вертикали власти, эволюция национальной идеи в консервативно-традиционалистском ключе-все это уже утраченные возможности. Однополярный мир и глобализация укрепляются, НАТО у наших западных и южных границ, распад системы перекинулся на РФ. Чтобы выйти на стартовые позиции, теперь необходимо совершать совершенно иные шаги и радикально иные усилия. Продемонстрировав евразийский сценарий прошлого, я надеюсь, смог продемонстрировать его релевантность. Но цель моего выступления в том, чтобы обратить внимание на это опоздание рефлексии — на фатальные 20 лет, когда решилась судьба великой страны и великого народа. Ностальгия нас далеко не уведет. Евразийская мысль не стоит на месте, она развивается, живо реагируя на все новые и новые вызовы, стремясь и в этих усугубляющихся негативных условиях найти выход, спасение, путь к свету. Так что не стоит упускать время. Страница перестройки закрыта-все взвешено, подсчитано, исчислено-«мене, текел, фарес». Но книга евразийства, книга русской истории прочитана не до конца. Виктор Арсланов |
Похожие:
 |
Правила фитнес клуба «Бифит» Введение Добро пожаловать в фитнес клуб «Бифит» Правила Клуба Вы всегда можете ознакомиться на рецепции Вашего Клуба. В случае необходимости правила Клуба могут быть пересмотрены... |
 |
Магические слова. К. Бессер-Зигмунд В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Евангелие от Иоанна, 1: 1) |
|
Правила Клуба «verso m» В фитнес-клубе «verso m» (Клуб) установлены правила («Клубные правила»), обязательны для всех Клиентов Клуба (Членов Клуба). Просим... |
|
Николай Панков «Крестьянские Ведомости» Международного клуба агробизнеса президент Международной промышленной академии Вячеслав Бутковский представил нового президента клуба... |
|
Треваньян Шибуми Оригинал: “Shibumi”, 1979 Автор, о котором практически ничего кроме слухов не известно, оказался если не пророком, то уж точно обладающим неслабыми аналитическими... |
|
Образовательная программа детского клуба велопутешествий «россия» «россия» разрабатывалась и внедрялась в течение 25 лет с 1975 по 2000 год. Программа «Спортивные велопоходы» комплексная и интегрированная.... |
|
Страна построила завод, страна построила город, ресурсы поставлялись... Осуществить даже 10 лет спустя. Возможно, эти цели и не были первостепенными,…однако без них район утратил нечто в своем духовном... |
|
Iv. Техническое задание «лада», и молодёжной команды клуба «ладья» в сезоне 2017/18 г г по следующим лотам |
|
Проект корпорации, проект «Новый Мир» В качестве поощрения наших старых друзей, проводивших свое свободное время в наших мирах, корпорация предлагает огромные бонусы,... |
|
Техническое задание по лоту №1 № Четыреста двадцать пять тысяч девяносто пять) рублей 00 копеек, в том числе все налоги (включая ндс) и сборы |
|
Извещение о проведении открытого запроса цен в электронной форме Начальная (максимальная) цена договора составляет 923 456,70 (Девятьсот двадцать три тысячи четыреста пятьдесят шесть) рублей 70... |
|
Гарантии изготовителя Предприятие гарантирует безотказную работу вру в течение 2-х лет со дня ввода в эксплуатацию, но не более 2,5 лет со дня отгрузки... |
|
Памятка для водителей велосипедов, мопедов, скутеров Управлять велосипедом, при движении по дорогам разрешается лицам не моложе 14 лет, а мопедом – не моложе 16 лет |
|
Инструкция №4 «Правила дорожного движения для водителей велосипедов, мопедов» Управлять велосипедом по дорогам разрешается лицам не моложе 14 лет, а мопедом – не моложе 16 лет |
|
129 083,00 (сто двадцать девять тысяч восемьдесят три) рубля 00 копеек Заявка включает в себя заявку, заполненную по форме и содержанию согласно приложению к документации о закупке, а также прилагаемые... |
|
Инструкция для Тайных покупателей проект «Sonata» Тайный покупатель должен запомнить все детали визита, зафиксировать их в анкете, и если спустя какое-то время после проверки потребуются... |