И профессии
|
Скачать 4.76 Mb.
|
65 вались открытыми. ...Лишь ставя себя под вопрос в этой игре, он (предрассудок – Е.Р.) до такой степени ввязывается в игру с «иным», что и это «иное» может ставить себя под вопрос» [45, с. 81]. Но такой метод Сократ называл майевтикой – искусством помогать мужам в рождении истины, которое состояло в выявлении посредством вопросов противоречий в частных мнениях и индуктивном восхождении к общим понятиям. Философская герменевтика и является не чем иным, как субъективной диалектикой, которую греки определяли еще как искусство вести беседу. Как раз это искусство делает психоанализ (психотерапию), по мнению Хабермаса, Рикера и их единомышленников, образцовой герменевтической дисциплиной. Это убеждение, кстати говоря, разделял и сам Гадамер. В статье «Неспособность к разговору» (1971) он противопоставляет «монологической ситуации научной цивилизации» [46, с. 91] диалогическую традицию философии от Платона до Бубера и включает в нее на особых условиях «крайности» психоанализ. Страдающий душевным расстройством человек теряет связь с окружающей действительностью, замыкается в мире своих иллюзорных представлений и в силу этого перестает слышать других людей. Цель психотерапии заключается в том, чтобы сломать барьер отчуждения, восстановить способность пациента к общению. «Особенность психоаналитической беседы состоит в том, что здесь неспособность к разговору, составляющая самую суть болезни, излечивается не чем иным, как разговором» [там же, с. 90]. Опыт психоанализа не может быть просто перенесен в область нормальной жизни, замечает Гадамер, поскольку во-первых, монологичность невротика является следствием именно болезни (а не распространения «научной цивилизации»), а, во-вторых, психоаналитик – это не просто собеседник, «другой», но врач, обладающий профессиональными знаниями и целенаправленно преодолевающий сопротивления пациента. «Справедливо подчеркивают, что беседа все же является совместным трудом раскрытия, а не простым применением знания со стороны врача... первой предпосылкой психоана- 66 литического разговора служит признание пациента в том, что он болен; итак, неспособность к диалогу сознает себя» [там же]. Рассуждение Гадамера выражает самую суть феноменолого-герменевтического понимания психотерапии и с полным основанием может рассматриваться в качестве его символа веры. Но вот, что странно: несмотря на заявленную оппозиционность эмпирической методологии естественных наук (Science), оно фактически воспроизводит результат психотерапевтических исследований, совпадающий в свою очередь с принятым в психиатрии определением психотерапии как лечения «посредством бесед врача с пациентом», в процессе которого «психотерапевт пытается изменить мышление пациента, его поведение и эмоции посредством работы над механизмом его мышления...» [205, с. 157]. 1.3.3. Психоанализ и объективные законы лингвистики Другим важнейшим источником феноменолого-герменевтического обоснования психотерапии является структурализм и шире – французский университетский психоанализ. Его духовным отцом был Жак Лакан, в течение 26 лет – с 1953 г. по 1979 г. – руководивший снискавшим огромную популярность семинаром. Помимо психиатров и психоаналитиков в его работе принимали участие известные философы и антропологи, такие, например, как гегельянец Ж. Ипполит, феноменолог М. Мерло-Понти, основатель структурной антропологии К. Леви-Строс, философы языка Ж. Лапланш и Ж.Б. Понталис и др. В ходе многолетних встреч Лакан и его единомышленники подвергли обстоятельной проработке основные метапсихологические и методологические концепции Фрейда. В результате психоанализ не просто был переосмыслен с позиций феноменологии, герменевтики и структурализма, но возникло новое интеллектуальное пространство с особым языком, риторикой, способами обоснования, понятными лишь посвященным метафорами, намеками, шутками, причем все это – под лозунгом «Назад, к Фрейду!». 67 Вот как определял миссию своего семинара сам Лакан: «...Предмет наш обязан своей научной ценностью исключительно тем концепциям, которые были выработаны Фрейдом в ходе его исследований – концепциям еще недостаточно критически проработанным и сохраняющим тем самым двусмысленность вульгарного словоупотребления, которая, идя им на пользу, создает в то же время опасность лишних недоразумений. ...Однако нам кажется, что мы только проясним эти термины, если приведем их в соответствие с языком современной антропологии и проблемами новейшей философии, в которых психоанализ зачастую без труда узнает свои собственные» [102, с. 9-10]. По масштабности семинар Лакана едва ли сопоставим с психотерапевтическими исследованиями, однако его влияние во много раз превосходит высшие достижения этих исследований. Лакан стал властителем дум целой эпохи, ему удалось собрать вокруг себя гуманитарную и художественную интеллигенцию самых разных направлений и ориентации. По сей день продолжаются споры об истинном значении концепций, понятий и даже отдельных терминов ученого, ведется борьба за право называться его учениками, разъяснять смысл его работ и т.п. Н.С. Автономова обращает внимание на то, что огромная популярность Лакана во многом обусловлена харизмой его личности, «его «шаманством» и поныне вовлекающим адептов в кровавые баталии за раздел духовного наследия» [5, с. 29]. Если психотерапевтические исследования сыграли важную роль в признании психотерапии медицинским сообществом, то семинары Лакана сделали ее частью гуманитарного знания и образования. Лекции Лакана в психиатрическом госпитале св. Анны слушал, будучи студентом Эколь Нормаль, Мишель Фуко, организатором таких курсов был в то время философ-марксист Луи Альтюссер. А позже и сам Фуко в качестве преподавателя психологии водил в этот госпиталь своих слушателей, в числе которых был Жак Деррида. «Я придерживаюсь идеи, – говорил в 1955 г. Жан Ипполит, – что изучение безумия- 68 отчуждения в глубоком смысле этого слова – находится в центре антропологии, в центре изучения человека» [цит. по: 171, с. 9]. Это общепринятое среди французской интеллигенции второй половины XX в. убеждение было культивировано Лаканом. Неудивительно, что его семинар стал колыбелью столь популярных и востребованных социогуманитарными науками философских течений, как структурализм, постструктурализм и постмодернизм. С другой стороны, благодаря этому семинару психологи, психотерапевты и психиатры открыли для себя философию. Между тем, вплоть до начала 50-х гг. Лакан придерживался традиционных взглядов на специфику психоанализа. В диссертации по медицине 1932 г., посвященной параноидальным психозам, он относил к преимуществам психоанализа по сравнению с психиатрией открытость его терапевтической практики, а также энергетическую теорию, выполняющую в осмыслении психологических феноменов функцию «концептуальной арматуры». Вместе с тем, он подчеркивал, что по критерию научности психология, изучающая чувства, желания, представления и прочие субъективные феномены, уступает психиатрии, предметом которой являются объективные церебральные структуры и процессы. Это убеждение и обусловило, в конце концов, его обращение к структурной лингвистике. В ситуации послевоенного кризиса, когда репутация психоанализа была поставлена под сомнение, неокантианская аргументация не могла удовлетворить естествоиспытателя, каким Лакан был и по образованию, и по образу мышления, прежде всего, в виду иррационалистического толкования психоанализа как «науки о духе». Такое толкование противоречило и позиции Фрейда, с упорством отстаивавшейся им на протяжении всей жизни. Другое дело – лингвистика и семиотика с их строгими законами, применение которых в антропологии было с успехом апробировано К. Леви-Стросом. К тому же переключение исследовательского интереса с переживаний «субъекта» на языковые структуры, объективно определяющие его мышление и поведение, идеально вписывалось в движение за отказ от интроспекционизма в психологии. Во Фран- 69 ции того времени престиж структурной лингвистики был высок, и поскольку непосредственной данностью, с которой работает психоаналитик, является речь пациента, законы этой науки казались как раз тем, что может придать психоанализу научный характер14. И вот 26 и 27 сентября 1953 г. в стенах Института психологии Римского университета прозвучал знаменитый доклад Лакана, который сам он назвал «публичным манифестом» нового Французского психоаналитического общества [102, с. 7]. В своей речи Лакан отверг наличные концепции терапевтических механизмов психоанализа, а именно – делающую ставку на силу «Я» пациента (А. Фрейд), усматривающую источник невроза в довербальных либидинозных фиксациях (М. Кляйн) и полагающуюся на терапевтическое взаимодействие. Подлинным и единственным полем деятельности психоанализа, заявил он, является речь пациента, текст, который он произносит и не произносит. Ego, к которому апеллируют сторонники Анны Фрейд, представляет собой воображаемую инстанцию, особого рода психологическую видимость, исчезающую, как только пациент начинает выражать ее словами: интимность и уникальность внутреннего мира «субъекта» превращаются в стандартные определения желаний, чувств и мыслей других людей. И если аналитик рассчитывает понять и разрешить невротический конфликт при помощи исполненного эмпатии, поддержки и т.п. взаимодействия с Ego пациента, то в поле его зрения всегда будет находиться «воображаемое отношение», связывающее его с субъектом в качестве «его собственного Я» [там же, с. 24]. Такая стратегия лишь культивирует иллюзии и способствует объективации субъекта, т.е. его идентификации с мертвым, абстрактным, «статуарным» образом своей личности («Я»). Но и то, о чем умалчивает пациент, т.е. вытесненное содержание его «инстинктивных» желаний, бессознательное, также не имеет непосредственного отношения к реальности. Прошлое, история даны как аналитику, так и ––––––––––––––– 14 Подробнее см.: [26]. 70 самому пациенту лишь в качестве рассказа, эпоса, дискурса, оформленного в соответствии с определенными объективными законами – ведь «излагает он этот эпос на языке, который позволяет ему быть понятым своими современниками, более того предполагает наличие их собственного дискурса» [там же, с. 25]. Этот общепринятый язык придает смысл (стыда, вины и т.п.) событиям прошлого индивида и определяет в качестве цензора границы его памяти. «...Бессознательное есть та часть конкретного трансиндивидуального дискурса, которой не хватает субъекту для восстановления непрерывности своего сознательного дискурса» [там же, с. 28]. Индивидуальное самосознание, таким образом, представляет собой, с точки зрения Лакана, постоянно меняющую местоположение границу между всеобщим и особенным дискурсами. Поэтому он называет психоанализ диалектикой самосознания, «которая, идя от Сократа к Гегелю, от ироничного предположения реальности всего рационального устремляется к научному суждению, гласящему, что все реальное рационально» [там же, с. 62]. На этом, однако, сходство с гегелевской логикой и заканчивается: Лакан отвергает «пророческое» [там же] «Феноменологии духа», а вместе с ним и положительно-разумный, системный момент познания, ограничиваясь (как Маркузе до него и Гадамер – после) диалектикой «частного» и «универсального» дискурсов, или словесно выраженных представлений, в классической философской терминологии. В соответствии с этой (высказанной в «чистом виде» Гадамером) позицией, терапевтическая миссия психоанализа заключается в опосредствовании рефлективного отношения индивидуального и общего мнений. Однако Лакан настаивает на том, что диалектика самосознания определяется объективными законами языка. Значит ли это, что, беседуя с пациентом, терапевт проводит лингвистический анализ по правилам, разработанными Соссюром и его последователями: устанавливает значения используемых символов, выявляет устойчивые связи между ними, сопоставляет их с универсальными знаковыми системами 71 и т.п.? Именно так интерпретировали идеи Лакана многие его последователи (Ж. Делез, например). «Психоаналитик знает лучше кого бы то ни было, – разъясняет Лакан, – что самое главное – это услышать, какой «партии» в дискурсе доверен значащий термин; именно так он, в лучшем случае, и поступает, так что история из повседневной жизни оборачивается для него обращенной к имеющему уши слышать притчей; длинная тирада – междометием; элементарная оговорка, наоборот, – сложным объяснением, а молчаливый вздох – целым лирическим излиянием» [102, с. 22]. Как видим речь идет, прежде всего, об анализе патогенного противоречия. Материалом такого анализа является рассказ пациента15, в словесной форме выражающий противоречия его желаний, представлений, установок, за которыми, стоят усвоенные в ходе воспитания и жизни (различные, противоположные) социальные нормы, история взаимоотношений с другими людьми и т.п. Стремясь защитить психоанализ от упреков в ненаучности, Лакан лишь пытается свести эту систему к ее словесному выражению и (лингвистическим) законам этого выражения, к отношению означающего и означаемого. Поэтому исследовательская функция психоанализа трактуется им как выявление значения дискурса пациента, а терапевтическая – как переформулирование этого дискурса. «Именно усвоение субъектом своей истории в том виде, в котором она воссоздана адресованной к другому речью, и положено в основу нового метода, которому Фрейд дал имя психоанализа. ...Средства, допускаемые этим методом, сводятся к речи, поскольку эта последняя сообщает действиям индивида смысл; область его – это область конкретного дискурса как поля трансиндивидуальной реальности субъекта» [там же, с. 27-28]. Если отвлечься от терминологии, в которой Лакан выказывает свои идеи, т.е. от особенностей структуралист- ––––––––––––––– 15 В классическом психоанализе, разумеется. Другие направления психотерапии вовлекают в рассмотрение и иные формы выражения патогенных противоречий, психоанализ делает ставку на рассказ пациента. 72 ского дискурса, то смысл этого утверждения сводится к следующему: в ходе беседы с врачом пациент преодолевает ограниченность своего частного мнения и усваивает общепринятое мнение в той мере, в какой это позволяет ему общаться (разговаривать) с другими людьми; неспособность к разговору излечивается разговором16. Гадамер, таким образом, точно сформулировал суть лакановского понимания специфики психоанализа, которое, несмотря на экзотику словесного выражения, совпадает с общепринятым в психиатрии. Но в чем же, в таком случае, заключаются альтернативность феноменолого-герменевтического подхода? Существуют ли она на уровне (соответствующего специфике психотерапии как «науки о духе») метода познания? Остается последняя надежда получить ответ на этот вопрос, а именно, – адресовать его феноменологии, которая не только лежит в основании различных модификаций идиографического подхода, но и сыграла важную роль в дисциплинарном становлении психотерапии в целом. Популярность феноменологии в психотерапевтической рефлексии связана прежде всего с тем, что Гуссерль выступил с теоретической критикой эмпиризма и противопоставил ему метод, который, по его убеждению, именно благодаря своей (трансцендентальной) субъективности является эталоном научного способа мышления не только в гуманитарной сфере, но и в области естествознания. 1.3.4. Феноменология против психологизма Против веры в исходное и удостоверяющее значение факта, унаследованной позитивными науками от эмпирической философии Нового времени, Гуссерль выдвинул ––––––––––––––– 16 «...Субъект, приступая к анализу, – пишет Лакан, – соглашается тем самым занять позицию, которая уже сама по себе является более конструктивной, нежели все правила, которыми он в той или иной мере позволяет себя опутать: он соглашается потолковать. И не будет ничего страшного, если это замечание собьет слушателя с толку, ибо это дает нам повод настоять на том, что обращение субъекта, согласившегося потолковать, предполагает своего толкователя; другими словами, что говорящий конституируется тем самым как интерсубъективность» [102, с. 28]. 73 единственный новый17 аргумент, который, правда, проясняется в его работах различными способами. Любая позитивная наука, включая психологию, психиатрию, и психотерапию, рассматривает свой предмет сквозь призму «естественной установки». В согласии с ней содержание сознания рассматривается как отражение объективной действительности, которая дана человеку в восприятии и познается им на основе чувственного опыта. Поэтому «универсальный вопрос позитивных наук состоит в том, как возможно объективно-истинное определение этого мира» [65, с. 14], или каким образом можно установить соответствие между идеями (образами, суждениями, гипотезами) и вещами. Такое понимание истины вполне согласуется с обыденным о ней представлением, адептом которого и является эмпиризм. Наивность естественной установки была высвечена методическим сомнением Картезия (de omnibus dubitandum) или, как предпочитает именовать его Гуссерль, – феноменологическим эпохе. Заключив весь мир в скобки радикального сомнения, Декарт противопоставил ему абсолютную аподиктичность ego cogito, мыслящего субъекта. Так родилась трансцендентальная установка, которая состоит в уяснении того, что «естественному бытию мира... в качестве самого по себе более первичного бытия предшествует бытие чистого ego и его cogitationes» [67, с. 77]. Сознание, т.е. образы, акты мышления, смыслы и т.п., не просто более достоверная, но единственно достоверная реальность для познающего субъекта, поскольку не существует никаких доказательств существования объективного мира. В самом деле, сравнивая идеи с «фактами» (наблюдениями, «протокольными предложениями»), эмпирик полагает, что устанавливает их соответствие дей- ––––––––––––––– 17 Гуссерль также повторяет антиэмпиристские доводы новоевропейского рационализма – об опосредствованном (идеей сущностей данного рода) характере любой фактической единичности (Лейбниц), об априорном характере идей (Декарт) и др. См.: [66, Разд. 1,2]. Кроме того, что представляет собой начало начал феноменологии – феноменологическое эпохе, если не самый сильный довод (методическое сомнение) Декарта против эмпиристского идеала научности? 74 ствительности, но сопоставляет-то он их не с материальными вещами, а с их образами в собственном сознании. Одна субъективная идея сравнивается, таким образом, с другой субъективной идеей, наивно принимаемой за объективный факт. Трансцендентальный18 поворот, коль скоро он совершен со всей радикальностью, не совместим с аристотелевским принципом корреспонденции в любой его разновидности – от простого сопоставления слов и вещей до процедуры верификации. Все это «выносится за скобки» вместе с уверенностью в объективности «предданного мира». «Я не могу жить, мыслить и действовать, – пишет Гуссерль, – не могу познавать в опыте, оценивать такой мир, который не имеет смысла и значимости во мне самом и из меня самого» [там же, с. 78]. В области эпистемологии этот «поворот» выражается в том, что вопрос о соответствии объективному положению заменяется проблемой генезиса идей в сознании. Таким образом, трансцендентальная установка позволяет позитивному исследователю человека отказаться как от принципа «метафизической» каузальности, т.е. от необходимости поиска субстанциального основания изучаемых явлений, так и от методической зависимости от «факта» (эмпирической каузальности). Причем его теоретической опорой становится не иррационалистический интуитивизм, а основанная на аналитике разума, апеллирующая к строгой научности философия. Вот как описывает Гуссерль следствия «коперниканского переворота» в сознании посвященного: «Этот (как и любой возможный) мир есть для него только феномен. Вместо того, чтобы иметь перед собой мир в качестве пред данного наличного бытия, как он делал прежде, будучи естественным человеком, теперь он – только трансцендентальный наблюдатель, который рассматривает это обладание миром, способ, которым в сознании в соответ- ––––––––––––––– 18 Трансцендентальный – термин, введенный Кантом, означает «относящийся к сфере сознания», не выходящий в трансцендентную область «вещей-в-себе», или объективной действительности. 75 ствии со своим смыслом и значимостью проявляется этот или другой мир, и раскрывает его в опыте и анализе опыта» [65, с. 17]. Факт теряет свою удостоверяющую «бытийную значимость», настоящим предметом изучения становится «интенциональное переживание», «созерцание» феноменов. Теперь позитивный исследователь свободен описывать такие переживания, «сознательно» отказываясь от «заранее сформулированных» гипотез, полагаясь на субъективное восприятие их значений, и не опасаться при этом упреков в ненаучности. Вторичная выгода, вероятно, многое объясняет в том, почему феноменологический метод так популярен среди представителей социогуманитарных наук. Психотерапия не преминула извлечь ее из «коперниканского переворота» Гуссерля, сначала успешно использовав феноменологическую аргументацию в борьбе за право на душевнобольного с медициной, а позже – для внутрицехового обуздания чрезмерных амбиций бихевиоризма. Именно на авторитет «планомерной феноменологии» Э. Гуссерля ссылается К. Ясперс, предпринявший в 1912 году реформу психиатрической нозологии. Указывая на традиционную для психиатрии оценку субъективных симптомов в качестве ненадежных, подлежащих полному устранению из учения о душевных болезнях и т.п., Ясперс сетует на то, что этот предрассудок разделяет и психология. Восходящая к физиологии объективная психология стремится оперировать только фактически данным и «ведет по своим последствиям к психологии без психического» [225, с. 26]. Субъективная же психология основывает свои выводы на феноменологическом анализе переживаний, описании видов психического и т.п. «Чего же добивается теперь оскорбленная субъективная психология? – вопрошает Ясперс. – В то время как объективная психология посредством как можно большего исключения психического превращается почти или полностью в физиологию, она стремится сделать предметом своего изучения именно психическую жизнь» [там же, с. 27]. Феноменологическую дескрипцию аномальных переживаний Ясперс положил в основу классификации и систематизации психических расстройств в «Общей психопатологии» 76 (1913), ставшей важным шагом в преодолении позитивистской ориентации в психиатрии. Однако прагматизмом вторичной выгоды взаимоотношения феноменологии и психотерапии (психологии, психиатрии), конечно, не исчерпываются. Напротив, при ближайшем рассмотрении они теряют какую бы то ни было однозначность. Снижая психологию19 до онтического – как позже назвал его Хайдеггер – уровня, Гуссерль все же признает ее особое место среди позитивных наук. Психологию роднит с этими науками наивное принятие естественной установки, но ее предмет – «процессы в отдельных душах и сообществах душ» [65, с. 12] – таит в себе двусмысленность, ставшую, по убеждению Гуссерля, почвой одной распространенной и прочно укоренившейся в гуманитарном знании XVIII-XX вв. метафизической видимости, а именно – психологизма. Исторически феноменологический метод возник и нашел применение в психологии (Ф. Брентано, К. Штумпфа и др.) как альтернатива/дополнение эмпирической психологии. Аргументы применявших этот метод психологов подобны приведенным выше доводам К. Ясперса. Полемизируя с В. Вундтом в «Психологии с эмпирической точки зрения» (1874), Ф. Брентано указывал на несводимость психических актов (например, процесса восприятия) к фактическому содержанию сознания (объекту восприятия). Сам по себе цвет, писал Брентано, представляет собой физический феномен, предметом же изучения психологии выступает (субъективный) процесс видения цвета. Подобные акты переживания и подлежат описанию и анализу в психологии. Что добавляет к доводам феноменологической психологии феноменология трансцендентальная? Как соотносятся их предметы и методы? Вообще существует ли между ними различие? Последовательная феноменологическая редукция, с которой, по утверждению Гуссерля, начинается подлинно ––––––––––––––– 19 Причем в аспекте, который имеет в виду Гуссерль, – а это исключительно предмет психологии в его отличии от предмета трансцендентальной философии, – «души» конкретных людей в пространственном мире, к психологии с полным правом может быть причислена и психотерапия. 77 научное познание, выявляет имманентность субъективности всех всеобщих структур опыта, мышления, а, стало быть, и всех возможных миров, обретающих в ней смысл и значимость. «Таким образом, кажется, – пишет Гуссерль, – что феноменологическая психология в своем систематическом развертывании охватывает собой в принципиальной всеобщности все коррелятивное исследование объективного бытия и сознания. Кажется, что она – место всех трансцендентальных разъяснений» [там же]. Если бы это было так, то магия феноменологической редукции превратила бы психологию из эмпирической дисциплины в Науку наук, метафизику, – честь для нее весьма сомнительная, имея в виду ее позитивную установку. Такую видимость метафизической универсальности опыта душевной субъективности Гуссерль называет психологизмом. Его классическим примером могут служить учения Беркли и Юма, сводящие мир к совокупности ощущений (идей) индивидуальной души. У истоков же психологизма стоит Дж. Локк, рассматривавший «чистое ego» Декарта как «чистую душу, как human mind, систематическое и конкретное исследование которой на основе очевидного внутреннего опыта должно было послужить ему средством разрешения вопросов, касающихся рассудка и разума» [там же, с. 9]. Критикуя психологизм, Гуссерль показывает логическую абсурдность отождествления чистого и эмпирического ego. Трансцендентальная установка обнаруживает, что наличная в опыте душевная субъективность, точно также как и любой другой предмет для-меня присутствующего мира, есть лишь ноэматический коррелят универсальной внешней апперцепции. Следовательно, эмпирическое (конституированное) ego, предполагает трансцендентальное (конституирующее). В случае же их отождествления возникает порочный круг20. ––––––––––––––– 20 Анализ Гуссерля фактически воспроизводят теорию типов, предложенную Б. Расселом в 1908 г. для устранения парадоксов теории множеств. Идея Рассела состояла в различении логических функций по степени общности и ограничении этими степенями возможных значений их аргументов так, чтобы существование классов, являющихся и не являющихся членами самих себя (а это как раз случай психологизма) оказалось невозможным. 78 В современных дискуссиях о методологии гуманитарных наук нередко всплывает тема «угрозы психологизма»21, которая понимается как вторжение эмпирической психологии в область гуманитарного знания, ее претензии на методическое превосходство, монополию на научное изучение человека и т.д. Опасения такого рода коренятся в методологических манифестах нескольких философских направлений – позитивизма, неокантианства, философии жизни, экзистенциализма, герменевтики, структурализма, постмодернизма, но не феноменологии. Предложивший понятие психологизма Гуссерль усматривал источник опасности не в психологии, а в философии. Психологизм, подчеркивал он, – учение сугубо философское и по происхождению, и по духу: «оно идет от философской абсолютизации мира, вполне чуждой естественному взгляду на мир» [66, с. 124]. Идея возведения на фундаменте душевной субъективности метафизической конструкции мироздания противоречит самому духу психологии как эмпирической науки. Психология неповинна в грехе психологизма именно в силу ее позитивного характера. «Психолог трансцендентально наивен даже как эйдетический феноменолог22. Хотя он, обращая свой интерес только к психическому, оставляет вне игры все психофизическое, однако это психическое суть действительные или возможные «души», причем ... души мыслимых существующими вместе с ними наличных тел, соответственно конкретных людей в пространственном мире» [65, с. 13]. ––––––––––––––– 21 Например, И. Брес, рассуждая о враждебном отношении психоаналитиков к психологии, пишет: «французские психоаналитики, наверное, и не пустились бы в эти концептуальные приключения, если бы в других областях современной культуры не возникла аналогичная потребность – избежать угрозы «психологизма». Невозможно понять отношение психоаналитиков к психологии, если не учесть сходные позиции логиков, философов, социологов, юристов, теологов и пр. и не добраться до причин, по которым само существование эмпирической психологии вот уже двести лет воспринимается во всех других науках как серьезная угроза» [26, с.56]. 22 Т.е. как психолог, отказавшийся от принципа детерминизма и связанного с ним стремления к познанию объективной, фактически данной и т.п. действительности. «Эйдетический» – от греч. Eidos – идея, смысл, сущность вещи. 79 Но тем самым «трансцендентально наивный» психолог (психотерапевт, психиатр), уподобляется неискушенному Адаму в эдемском саду позитивной науки. Стоит ему, пройдя через испытание трансцендентальной проблемой, потерять невинность, и он либо впадает в психологизм, либо, осознав фундаментальную проблематичность своей дисциплины, возвышается до трансцендентальной феноменологии. Но и в том и в другом случае перестает быть психологом (психотерапевтом, психиатром), и становится («плохим» или «хорошим») философом. В связи с этим возникает «кантовский» вопрос: возможно ли вообще изучать душевную субъективность, оставаясь на почве строгой научности? Ответ Гуссерля характерен для человека, чей интерес к философии был пробужден лекциями по психологии и которому постоянно приходилось разъяснять «лжеистолкователям» собственного учения, что «чистая феноменология... это не психология и что причисление ее к психологии исключается не какими-либо случайными разграничениями областей и терминологически, но принципиальными основаниями» [66, с. 20]. Итак, хотя эмпирическое Я, изучаемое психологией, отлично от трансцендентального, все же оно и не «внеположено» ему, «менее всего есть что-то в обычном смысле второе, отдельное от него, некий дублет». Между ними существует «параллелизм», который, как явствует из разъяснений Гуссерля, означает полное соответствие «во всех единичностях и связях» [65, с. 18]. Такой же «параллелизм» характерен для психологической и трансцендентальной интерсубъективности, методов обеих феноменологии (оба направлены на описание интенциональных актов сознания в их формальной всеобщности). Стало быть, различие между феноменологической психологией и философией не в предмете и не в методе. В чем же тогда?.. В степени рефлексии, или абстракции. Один из историков философии старой школы использовал для иллюстрации рефлективного движения фихтевского наукоучения от ощущения к разуму образ гористой местности: увидеть низшую способность можно лишь, выйдя за ее пределы, возвысившись над ней. Пик мно- 80 гоступенчатого восхождения – абсолютно первое основоположение наукоучения – «Я есмь Я». У Гуссерля рефлективное восхождение ограничено двумя ступенями. Феноменологическая, позволяет видеть, описывать, классифицировать и т.п. феномены как феномены, т.е. без какой бы то ни было «наивной объективации», от которой абстрагируются в рефлексии первого уровня. Эта ступень – обширное легитимное поле отдельных феноменологических наук, о природе и о духе. Их дальнейшая систематизация детерминируется распределением созерцаемого по «бытийным регионам», а также степенью общности. Место и психологии, и психотерапии, без сомнения, – на этом уровне. Обе принадлежат к наукам о духе и представляют собой «феноменологию человека, его личности, его личных свойств и протекания его (человеческого) сознания» [66, с. 159]. Однако научность всех феноменологических дисциплин имеет принципиально несамодостаточный, обусловленный характер. Свое обоснование они получают извне. Только рефлексия второго уровня, в которой наблюдатель абстрагируется от феноменологического содержания мира, открывает его взору абсолютно достоверное поле трансцендентальной субъективности. Только подъем на трансцендентальную ступень позволяет видеть, описывать, классифицировать и т.п. те всеобщие сущностные формы (смыслы, идеи), коими задаются и, соответственно, созерцаются «регионы бытия» нижнего феноменального уровня. Эту ключевую теоретическую23 позицию на перевале ––––––––––––––– 23 Греческая философия позаимствовала слово «theoria» из религиозной сферы, где оно обозначало особое видение, в котором соединялись «непосредственное (лицом к лицу) созерцание бога» и «способность созерцать как боги», причем все это в контексте античной любви к зрелищам. Теоретик в исконном смысле – человек, находящийся в особой точке наблюдения, которая позволяет ему видеть то, что сокрыто от взора зрителей нижних рядов (театра) – божественные идеи, и дает возможность и право контролировать ситуацию. Не случайно в Греции классического периода «theoria» называлась государственная комиссия, посылаемая с инспекционной целью в «те места, где являлись боги, и это событие отмечалось во время праздников» [260, с. 152]. В философии Платона этим словом обозначалось умозрение – непосредственное усмотрение истины (божественных идей). 81 познания занимает, разумеется, феноменологическая философия. Ее отличительная особенность заключается в том, «что в объеме ее эйдетической всеобщности она охватывает все способы познания и все науки, причем в аспекте того, что доступно в них непосредственному усмотрению, что, по меньшей мере, должно быть доступно такому усмотрению, будь они подлинным познанием» (курсив мой. – Е.Р.)[там же, с. 135]. Вот почему приоритет в деле «строгой научности» чистой феноменологии обусловлен «не какими-либо случайными разграничениями областей и терминологически, но принципиальными основаниями». Впрочем, основания эти столь же древни, как и сама философия: на языке платоников, уровень чистой феноменологии следовало бы назвать архетипическим, а тот, на котором пребывают позитивные науки – эктипическим; характер их взаимосвязи вполне соответствуют отношению между архетипическим и эктипическим мирами. «Смысл и право всех непосредственных исходных пунктов и всех непосредственных шагов, – настаивает Гуссерль, – возможного метода относятся к феноменологии» [там же]. Таким образом, феноменологический метод в науках о душевной субъективности заключается в опосредствованном наиболее общими идеями трансцендентальной философии описании, классификации и т.п. переживаний (интенционадьных актов) индивидуального сознания. Различие между двумя науками о субъективности сводится исключительно к степени абстракции. Например, если психологически-феноменологическая рефлексия направлена на переживание радости как человеческого состояния (при этом она отвлекается от любой объективной обусловленности этого состояния – биохимической, физиологической, социокультурной и т.п.), то трансцендентальная – посредством абстракции более высокого уровня извлекает из «скрепленного с являющимся телом состояние человеческого "я-субъекта"» «абсолютно чистое» эмоциональное переживание радости [там же, с. 122]. Эта наиболее общая, общепринятая («трансцендентально интерсубъективная») идея радости и становится силой орга- 82 низующей наблюдение и дескрипцию и анализ соответствующих ей эмпирических переживаний. Нам остается согласиться с Гуссерлем: «Совершенно очевидно, то, что превращает мое чисто психологическое опытное самопостижение (феноменологически-психологическое) в трансцендентальное, есть только определенное трансцендентальным эпохе изменение установки (которая, если разобраться, есть лишь n+l-степень абстракции. – Е.Р.). Лишь благодаря ей, «обнаруживаемое в моей душе, сохраняя собственную сущность, приобретает... абсолютный трансцендентальный смысл» [там же]. * * * Итак, методологический анализ эмпирико-аналитического и феноменолого-герменевтического подходов к исследованию специфики психотерапии позволяет сделать следующие выводы. 1. За противоположными установками эмпиризма и феноменологии скрывается один и тот же метод, предполагающий определение предметов данного класса, будь то акты переживаний, невротические конфликты, психоаналитические техники или виды психотерапии, на основе их общих признаков, в которых якобы заключена сущность каждого из них. Различие лишь в том, что «естественнонаучный» подход наделяет эти признаки статусом объективных чувственно данных свойств предметов, а феноменолого-герменевтический – истолковывает как субъективные идеи, значения, смыслы. 2. Наблюдение и анализ индивидуальных предметов (феноменов) в рамках обоих походов опосредствуется общими представлениями об их природе, т.е. единичное соотносится с внеположенным ему общим. Гегель называл такой способ определения предмета внешней рефлексией. Ахиллесова пята всех полученных с его помощью дефиниций/дескрипций, классификаций и т.п. заключается в чисто формальном и случайном характере отношения между общим и единичным. Последнее «признается ничтожным, и только возвращение из него, процесс определения, совершаемый рефлексией, признается полаганием 83 непосредственного по его истинному бытию» [49, с. 25]. Иными словами, конкретный предмет постигается в соответствии с внешними, заданными не им самим, а другими предметами – критериями, нормами, идеями, и... остается непознаваемой вещью-в-себе, просто потому, что рассудочная рефлексия не находит его достойным познания. В эмпирико-аналитическом методе внешняя рефлексия принимает вид отношения между «гипотезой» (дефиницией, паттерном и т.д.) и отдельным случаем, в феноменологии – трансцендентальной и индивидуальной субъективности, в герменевтике – традиции и пред-рассудков, в структурализме – трансиндивидуального и частного дискурсов24. 3. Тождеством исследовательской логики и объясняется удивительный на первый взгляд факт, что сторонники номотетического и идиографического подходов определяют психотерапию одинаково (если отвлечься от особенностей терминологии, естественно) – в качестве «беседы врача с пациентом», «лечебного воздействия на психику и через психику на организм больного» и т.п. Именно таковы общепринятые представления о психотерапии – сторонники оппозиционных партий лишь наполняют их содержанием различных психологических и философских концепций. 4. Но есть и еще кое-что: противоположность позиций эмпирического и феноменолого-герменевтического подходов в отношении объективности предмета психотерапии выступает лишь формой проявления более глубокого и исторически предшествующего конфликта между биологической и антропологической психиатрией, объективной и субъективной психологией, «науками о духе» и «науками о природе». Сам термин «психотерапия», представляет собой типичное «трудное слово» Шалтай-болтая – «совсем, как портмоне, – в одном слове упакованы два смысла» [231, с. 92]. Первый из них содержит указание на ––––––––––––––– 24 Это никоим образом не значит, что психотерапевты феноменолого-герменевтического направления ограничиваются при анализе личностных конфликтов своих пациентов внешней рефлексией – будучи профессионалами, они следуют логике этих конфликтов. Речь идет исключительно о теоретическом выражении предмета их деятельности средствами философии XX в. 84 душу и соответствующее ей множество пониманий: от примитивно-фетишистского до того, которое Изложено в «Феноменологии духа» Гегеля и трансцендентальной феноменологии Гуссерля. Второй, а именно «лечение» уводит в область человеческой телесности и ее патологии: анатомии, физиологии, нейробиологии, биохимии и т.д. Что же в конечном счете проявляется в этом движении противоречий и служит его источником? Конечно психофизиологическая проблема – скрыть ее не способна никакая модная терминология. Но это означает, что без философии, в компетенции которой эта проблема находилась несколько столетий – с середины XVII в., когда Декарт сформулировал ее, – разрешить психотерапевтические противоречия невозможно. На Западе это обстоятельство первым осознал Л. Бинсвангер. |
Похожие:
 |
Рабочая программа учебной дисциплины мдк 05. 01 Выполнение работ... ... |
|
Рабочая программа учебной практики. По профессии 35. 01. 15 По профессии 35. 01. 15 Электромонтер по ремонту и обслуживанию электрооборудования в сельскохозяйственном производстве |
 |
Профессиональный стандарт рабочего по профессии Перечень основных единиц профессионального стандарта по профессии «Машинист горных выемочных машин» |
|
Инструкция Внимательно прочитайте задание ПМ. 01Техническое обслуживание и ремонт автотранспорта по профессии ппкрс автомеханик код профессии 190631. 01 |
|
Основная образовательная программа по профессии. Нормативные документы... Федерального государственного образовательного стандарта по профессии среднего профессионального образования 110800. 01 «Мастер сельскохозяйственного... |
|
Образовательная программа для подготовки и переподготовки рабочих... Настоящие учебные планы и программы по профессии: «Электромонтер по эксплуатации распределительных сетей» разработаны в наноо уц... |
|
Образовательная программа для подготовки, переподготовки и повышения... Настоящие учебные планы и программы по профессии: «Электромонтер по ремонту и монтажу кабельных линий» разработаны наноо уц энергетик... |
|
Образовательная программа для подготовки, переподготовки и повышения... Настоящие учебные планы и программы по профессии: «Электромонтер по ремонту воздушных линий электропередачи» разработаны наноо уц... |
|
Отчет по практике для получения рабочей профессии Рекомендации студенту по составлению отчета о прохождении учебной практики по получению рабочей профессии |
|
Конспект урока по технологии «Цветоводство и декоративное садоводство»... Цель занятия: Показать значение профессии садовника, озеленителя, цветовода в жизни человека |
|
Образовательная программа для подготовки, переподготовки и повышения... Настоящие учебный план и программа по профессии «Электрослесарь по ремонту электрических машин» разработаны наноо уц «Энергетик»... |
|
Рабочая учебная программа для обучающихся по программе профессиональной... Бсуву во «Шекснинская специальная общеобразовательная школа закрытого типа» квалифицированных рабочих по профессии «Плотник» |
|
Методическая разработка внеурочного интегрированного мероприятия... Интегрированное мероприятие по указанной теме было проведено совместно с мастерами производственного обучения для группы нпо по профессии... |
|
Методические рекомендации по выполнению внеаудиторной самостоятельной работы Профессиональный модуль: «пм 04. Выполнение работ по профессии горнорабочий подземный – машинист подземных установок. Мдк 04. 01.... |
|
Анкета мотивов выбора профессии Эта тема раскрывает базовый этап профессионального самоопределения, основные компоненты, которые должен учитывать учащийся при выборе... |
|
Методическое пособие по английскому языку по профессии: 22. 02. 06 (150415) Методическое пособие предназначено для студентов, обучающихся по профессии: «Сварочное производство» инацелено на развитие навыков... |