Издательская программа владимира тыцких осуществляется на пожертвования и средства, вырученные за издания «Народной книги» Директор программы
|
Скачать 3.29 Mb.
|
| РУССКИЙ ГЛАГОЛ ЭЛЬВИРА КОЧЕТКОВА ЗАПОМНИМ: ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВ! Запомни… Павел Васильев… поэт… русский… Предсмертные слова в тюремной камере 1 Не знаю, близко ль, далеко ль, не знаю, В какой стране и при луне какой, Весёлая, забытая, родная, Звучала ты, как песня за рекой. Мёд вечеров – он горестней отравы, Глаза твои – в них пролетает дым, Что бабы в церкви – кланяются травы Перед тобой поклоном поясным. Не мной ли на слова твои простые Отыскан будет отзвук дорогой? Так в сказках наших в воды колдовские Ныряет гусь за золотой серьгой. Мой голос чист, он по тебе томится И для тебя окидывает высь. Взмахни руками, обернись синицей И щучьим повелением явись! Так писал двадцатидвухлетний Павел Васильев... …А в неполные двадцать семь он был до смерти истерзан в расстрельных подвалах лефортовской тюрьмы и поспешно брошен в общую могилу на московском кладбище «невостребованных прахов». Страна, устремлённая в светлое будущее, не заметила, что потеряла гения... Машина репрессий перемалывала на всякий случай всё, что не построилось и не шагало в ногу. Для поэтов не было исключений. Мало ли их ещё нарожает бескрайняя Русь. Да вот что-то не родилось в ней с тех пор поэта с дарованием сравнимой силы!.. А он так открыто и исступлённо любил Родину, не оглянувшуюся ему вослед: …Моя Республика, любимая страна, Раскинутая у закатов, Всего себя тебе отдам сполна, Всего себя, ни капельки не спрятав. Пусть жизнь глядит холодною порой, Пусть жизнь глядит порой такою злою, Огонь во мне, затепленный тобой, Не затушу и от людей не скрою… Взращённый «народом равнинным» и с колыбели видевший над собой «коровьи морды», которые «склонялись мыча», он с восторгом принимал «грохочущую периферию», приветствовал надвигающуюся индустриальную жизнь и юношески открыто разглядывал встающие в просторах новой России пролетарские города, воспевая их сначала немного по-маяковски, а потом уже, несомненно, по-своему: …Дождь идёт. Недолгий, крупный, ранний. Благодать! Противиться нет сил! Вот он вырос, город всех мечтаний, Вот он встал, ребёнок всех восстаний, – Сердце навсегда моё прельстил!.. «У прошлого гостить» не желая, молодой поэт всем сердцем принимал «самую мучительную из перемен» и верил в грядущее: …Я счастлив, сердце, – допьяна, Что мы живём в стране хорошей, Где зреет труд, а не война... Ему, полному «весёлой верой в новое бессмертье», «Выстоять и умереть не тяжко За страну мечтаний и побед». Он ли не свой?! Молодой, красивый, смелый, талантливый. Русский… Слишком смелый, слишком талантливый, слишком русский… Не ко времени. Поэтому его не стало. Но возможно ли сокрыть в потёмках смутного прошлого, в утробе революционного «джута» слепящую вспышку гения? Высшая справедливость, которая вершится не на земле, но через людей, состоит в том, что мы, стремительно уносящиеся в новое тысячелетие от той кровавой вакханалии, узнаём сегодня о его судьбе, проступающей из желтизны архивных бумаг и памяти близких, с трепетным восторгом читая его необыкновенные стихи. Он возвращается Родине, как сын матери. Но с Родиной тоже многое происходит… И быть сегодня просто его читателями – недостаточно. «Знаете ли вы поэта Павла Васильева?» – спрашивала я у разных знакомых. Это были учителя русского языка и литературы, кандидаты и доктора всевозможных наук, работники институтов и университетов. Почти все ответили, что не знают… И какая-то виноватость звучала в голосах немало образованных людей, хотя виноваты они не были… Говорить сегодня об окончательном возвращении Павла Васильева своему народу приходится с грустью. Но лично мне очень хочется поблагодарить тех людей, которые занимались и занимаются его возвращением уже многие годы. 2 Деревянный родительский дом в Павлодаре постройки 1866 года, где прошло детство поэта, стал музеем его имени и хранит 10 тысяч экспонатов, собранных васильеведами. Они берегут здание, пытаются восстановить и зафиксировать каждый штрих трагической судьбы, устранить расхождения, которые «снова и опять», по выражению одного земляка-поэта, с трепетом относящегося к памяти Павла Васильева, встречаются в биографических исследованиях. В стенах «васильевского заповедника» проводятся экскурсии, музыкально-поэтические встречи, молодёжные творческие конкурсы; работает литературное объединение. Бывают здесь и зарубежные гости. Однако у дома-музея есть свои сложности. Его директор Любовь Кашина мечтает о расширении площадей, но, увы, 44 квадратных метра дома-музея всё теснее обступаются коттеджами-новостройками «новых казахов» и «новых русских». Бульдозеры не жалеют знаменитой прииртышской земли, на которой родились первые стихи Павла Васильева. Сюда он всегда возвращался памятью, где бы ни находился, особенно, когда было трудно: «Тогда хоть цепями память стреножь, А вспомнишь о Павлодаре». Отсюда он, шестнадцатилетний, повздорив с отцом, отправился навстречу далёким незнакомым ветрам: «И вот настало время для элегий: Я уезжал. И прыгали в овсах Костистые и хриплые телеги. / Да, мне тогда хотелось сгоряча…Чтоб жерди разлетелись, грохоча…» Так он уезжал, решительно «отрывался» от детства, но сердце хранило черты родины в самых потаённых уголках: «Зажмурь глаза – по сердцу пробегут Июльский гул и лепет сентябриный. / Амбары, палисадник, старый дом В черёмухе, Приречных ветров шалость…/ И даль маячит старой колокольней». Потребность исканий и странствий – особая черта русского человека, порождённая просторами Родины. Для певца, бояна, странствие имеет особое значение. В это время, видимо, наполняется пережитым душа и осмысляется жизнь, возвращая человека от чужбины к истокам, и тогда рождается полная драматизма строка: «Как перенесть я расставанье смог»... География мест, в разной мере причастных к его судьбе, обширна: восточно-казахстанский Зайсан, где он родился, Павлодар, где вырос, Владивосток, в котором состоялся дебют его публичного выступления, угольные копи Сучана, ленские золотые прииски, города Сибири и, наконец, европейские края Советской Республики. Везде, где он бывал, его считают своим и стараются сохранить память о встречах. Так возникли омская, рязанская, новосибирская и другие страницы его жизни. Но особняком в судьбе поэта стоит московская страница… Она подробно исследована на архивных документах с Лубянки в документальном очерке Валентина Сорокина «Дело № 11245». Вдыхая волнующий продувной воздух столицы, казахстанский, по своей формально-географической прописке, поэт Павел Васильев уверенно ворвался в большой литературный процесс, имея «в песнях сноровку». Ворвался вдохновенным потоком яркого и удивительно размашистого, колоссального по объёму, творчества, которое нельзя было не заметить. Ему тесно в рамках общепринятых канонов поэзии, и он находит свой, васильевский стиль, славянской песней прославив азиатскую степь, вырастает от казахстанского поэта до евразийского, оставаясь при этом великим русским поэтом. Литературная богема не прощает ему таланта и прямоты, обращает против него всякий несдержанный поступок, создавая репутацию скандалиста, антисемита и, наконец, антисталиниста… В Москве, на Лубянке, во внутренней тюрьме, он написал прощальные строки: «Снегири взлетают красногруды…Скоро ль, скоро ль на беду мою…» …Последнее подробное исследование жизни и обстоятельств смерти Павла Васильева – документальная повесть Сергея Куняева «Русский беркут». В книге учтён многолетний кропотливый труд вдовы поэта Е.А. Вяловой-Васильевой и других исследователей его творчества. Наиболее полное собрание литературного наследия поэта – книга «Павел Васильев. Сочинения. Письма». Составление, подготовка текста, вступительная статья, комментарии С.С. Куняева. М.: Эллис Лак, 2000, 2002. 3. …Суждено мне неуёмной песней В этом мире новом прозвенеть… Таких стихов я ещё не читала… И с чего начать о них говорить – не знаю, потому что его поэзия – практически неисчерпаемое явление, многослойное и многогранное. Явление, к которому литературоведы подступались с различных сторон, но оно, на мой взгляд, так и осталось тайной – красивой, устремлённой в века. Необузданная энергия, неуправляемый атомный взрыв отпущенной на свободу метафоры и ничем не напуганное новаторство поэтического строительства образа! Но при этом – такая правда! Светлая и горькая, тихая и неотступная, самая настоящая… Павел Васильев осознавал власть высокой поэзии над временем и чувствовал в себе желание (да, наверно, и силы) постичь мастерство, подобное умению каменотёса, который способен «останавливать мрамора гиблый разбег и крушенье» и непременно хотел «жажды…в искусной этой работе». Он стал мастером, изваяв из словесного мрамора для нас и всех, кто будет после, свою эпоху, такую живую, дышащую мёдом и полынью, потом и кровью, пылью и солью… Он остановил время, в котором «…первые ветки раскинул Турксиб», «на длинных дудках комариных стай» поёт в тростнике лихорадка, «мост первою радостью затрепетал», город поднимается из песков и «оглядывается назад», казачий косяк «средь солончаковых льдин» скачет рубить кочевой народ «через большую тоску степей», так что кусты от страху бегут и солнце идёт стороной…. Экспрессия посреди эпической поэмы потрясает, а лирическая песня раскачивает, заставляет исподволь вибрировать душу, «ведёт по кружеву стиха». Роскошные образы не оставляют читателю возможности остаться сторонним наблюдателем. Ветер, река, метель, солнце… и даже времена года тоже становятся участниками событий. Ну как не поверить такому: «Звезда в продушине горит. Велит, чтоб люди крепче спали…», «Бежит…Дорога, как лисица в степях…», «Горячие песни за табунами Идут», «звенит печаль под острою подковой», «Утренняя прохлада плещется у ресниц». Вечер «…разобрал Людей по охапке», «Улицы перекликались», старый хмель ходил от ворот к воротам, «Стучался нетвёрдо, И если женщин Не находил, То гладил в хлевах Коровьи морды»… Нельзя не почувствовать, не увидеть как будто вьяве, как по степи движутся «…воды Отяжелевшего зноя», цветы, «уставившись в небо, вытянув губы», ждут дождя, травы «…сухи, когтисты Жадно вцепившись в комья земли» хотят жить, камыш «ловит нити лунных паутин». К вечеру степь приподнимается на цыпочки и нюхает «закат каждым цветком». А где-то «осиротевшие песни на корточки сели», «на тонких нитках писка» висят комары, петухи и кони «пьют зарю» красную, «как малахаи»… Солнце, сопровождающее каждый день земной, перекатывается у Васильева из стихотворения в стихотворение: огромным рыжим кругом по небу идёт, стоит «над большими ветвями, над косыми тенями», укрывает «багряным крылом заката», раздаривает смех, убегает рыжей лисицей, «ходит вброд» через реку или тонет, чтобы опять появиться… …Если в Иртыше человек утонет, То его оплакивать остаётся. Солнце ж множество множеств дней Каждый день неизменно тонет, Для того чтоб опять подняться И сиять над нашею степью, …………………………………… И над всем существующим сразу… Заря то «снегирёвая», то сшита из лисиц, то течёт кровью… Кочует по стихам ветер, то сладкий и душистый, льётся, звеня, то горький полынный, упрям и суров, протяжный и косой, летит через пустыни и моря, вяжет петлёй дым и клонит его к земле, рвёт и гонит облака, которые «Кубарем летят, Крутясь на руках. Будто бы кто-то огромный, немой Мёртвые головы катает в степи», то встанет на лыжи, «снега поднимет» «И пустит их, что стаю гончих псов, Ослепнувших от близости добычи»…, а то какой-то вдруг очаровательный, игривый – «…маленьким котёнком У ворот в траве попрыгать рад». Ветер и тот не похож у Васильева на другие ветра, удивителен и почему-то любим… …Ветер скачет по стране, и пыль Вылетает из-под копыт, Ветер скачет по степи, и никому За быстроногим не уследить. Но, как шибко он ни скакал бы, Всё равно ему ни за что Степь до края не перескакать, Всю пустыню не пересечь. Если он пройдёт Павлодар И в полынях здесь не запутается, Если он взволнует Балхаш И в рябой воде не утонет, Если даже море Арал… Ему глаза камышом не выколет,- Всё равно завязнут его копыта В седых песках Кзыл-Куум! Ое-й!.. Казахстанская степь – это первый образ, представший перед поэтом от рожденья. Говорят, что Васильев привнёс этот образ в русскую поэзию, как Есенин чуть раньше привнёс в неё образ русской деревни. Даже тот, кто родился вдали от бескрайних ровных просторов, сроднился с вершинами и косогорами, в стихах Павла Васильева начинает чувствовать эту стихию, любить и тяготеть к ней. А она завлекает читателя, «Занимается Странной игрой: То лисицу выпустит из рукава, То птицу, То круглый бурьяна куст»…Зимняя степь пугает: когда идёт по ней человек – «Некому человека беречь». «Вьюга в дороге Подрежет ноги, Ударит в брови, Заставит лечь, Засыплет снегом до самых плеч!» Степь видит и слышит всё, что делают люди, преобразуется их руками, «дрожа», гостит «в глазах у верблюда», который «…скосив тяжёлые глаза, Глядит на мир, торжественный и строгий, Распутывая старые дороги, Которые когда-то завязал». Следующие строки просто полны верблюжьего дыхания, раздумий старого степного богдыхана, запахов и звуков степи: …Захлёбываясь пеной слюдяной, Он слушает, кочевничий и вьюжий, Тревожный свист осатаневшей стужи, И азиатский, туркестанский зной Отяжелел в глазах его верблюжьих. Солончаковой степью осуждён Таскать горбы и беспокойных жён, И впитывать костров полынный запах, И стлать следов запутанную нить, И бубенцы пустяшные носить На осторожных и косматых лапах. Но приглядись, – в глазах его туман Раздумья и величья долгих странствий… Что ищет он в раскинутом пространстве, Состарившийся, хмурый богдыхан?.. Невольно проникаешься уважением к верблюду – вечному молчаливому кочевнику этих мест. Но есть ещё один образ, неотделимый от степи – кони. Чувствуется, что к ним у поэта особая любовь и привязанность. Даже память толкает в плечо «тёплой мордою коня». Конь – «приятель розовогубый». Лошадиные гривы – «косматые птицы» – развиваются над горячими «гривами песков», над снегами размётанными, над прииртышскими травами и солончаками… «Не грива, а коршун на шее крутой», и путается в ней месяц или заря краснеет. В поэме «Соляной бунт» кони противятся предстоящей бойне. Они «…отшатывались От убоя, Им хотелось Тёплой губою Хватать в конюшенной Тьме овёс, слушать утро у водопоя В солнце И в долгом гуденье ос». У коней, как и у людей, судьбы разные и в жизни, и в стихах. Два стихотворения Павла Васильева называются одинаково: «Конь». В одном из них коню с его хозяином предстоят дороги Первой Конной. …В дорогах моих на таком не пропасть - Чиста вороная атласная масть. Горячая пена на бёдрах остыла, Под тонкою кожей – тяжёлые жилы. Взглянул я в глаза, – высоки и остры Навстречу рванулись степные костры... Впереди – «горячие вьюги побед и боёв», а пока «распахнут закат полотнищем червонным» и навстречу «лебедями летят облака». В другом стихотворении с тем же названием у коня совсем другая судьба… «Замело станицу снегом – белым-бело». Вороны «осыпались у крыльца» хозяйского дома. …Ходит павлин-павлином В печке огонь, Собирает угли клювом горячим. А хозяин башку стопудовую Положил на ладонь… …………………………………. А у коня глаза тёмные, ледяные. Жалуется. Голову повернул. В самые брови хозяину Теплом дышит, ………………………….. Губы протянул: «Дай мне овса»... Улыбается где-то весна, зовёт жеребятами и свадебными бубенцами, травами сочными, но слишком далека она, и не увидит её конь, не зачерпнёт копытом «голубой небесной воды» а прольёт на снег «розы крупные, мятые» из «целованной белой звезды»…Не сразу придёшь в себя от таких строчек… Но есть у Павла Васильева ещё одно стихотворение, в котором столько необузданной лошадиной энергии, что кажется – вырвется она вот-вот из словесной ткани и понесёт нас (да ещё пол-России) по снегам пуще, чем гоголевская – чудотворная васильевская «Тройка»! …И коренник, вовсю кобенясь, Под тенью длинного бича, Выходит в поле, подбоченясь, Приплясывая и хохоча. Рванулись. И – деревня сбита, Пристяжка мечет, а вожак, Вонзая в быстроту копыта, Полмира тащит на вожжах! Эта тройка, рванувшаяся когда-то посреди русской деревни, мчится и по сей день, напоминая нам, давно забывшим тепло дышащего лошадиного крупа, что «гул машин и тёплый храп коней По-разному овладевают нами». Уже тогда Павел Васильев чувствовал, что надвигающийся железный век, вооруживший человека заводами, тракторами и плотинами, одевший «железною листвою» «Пустынные родные пустыри», взорвавший «шорох прежней тишины», отнимает у него что-то очень важное, понуждая даже поэзию сдружиться с «Промышленными нуждами страны». Ох уж эта лирика Павла Васильева! И тракторам она улыбнулась и поклонилась, не говоря уже о звёздах, цветах и женщинах… «Я сам давно у трактора учусь И, если надо, плугом прицеплюсь…» Лирика его такая разная: радостная и печальная, ироничная и серьёзная, задумчивая и летящая… Но она всегда о главном…, даже если о комарах и лягушках! …Лягушка – и та поёт. И у каждого свои голоса. Если бы отбубнили все комары, в мире б стало скучнее, Так квакайте, квакушки, летней ночью раздуваясь в прудах и болотах сильнее!.. Говорят, он хотел написать цикл из двенадцати стихотворений, посвящённых временам года. Не успел… Но то, что написал – потрясает художественностью. Поэма «Лето» начинается удивительными строками: Поверивший в слова простые, В косых ветрах от птичьих крыл, Поводырём по всей России Ты сказку за руку водил. Шумели Обь, Иртыш и Волга, И девки пели на возах, И на закат смотрели до-о-лго Их золочёные глаза. Возы прошли по гривам пенным Высоких трав, в тенях, в пыли, Как будто вместе с первым сеном Июнь в деревни привезли... Каждая строка поэмы – золотая, весомая, а порой такая глубокая, что кажется – не по возрасту. Например, вот это: …Так, прислонив к щеке ладонь, Мы на печном, кирпичном блюде Заставим ластиться огонь. Мне жалко, – но стареют люди… И кто поставит нам в вину, Что мы с тобой, подруга, оба, Как нежность, как любовь и злобу, Накопим тоже седину?.. И это в двадцать два года! Посреди рассуждений о лете… Несколькими годами позже на середину лета пришлась и его гибель… Накопить седину он не успел. …А вот и васильевская осень. Так тонко увиденная поэтом. И опять с грустью и особой теплотой к тому, что уже не вернётся: …Пей печальнейший, сладостный воздух поры Расставания с летом. Как вянет трава – Ряд за рядом! Молчи и ступай осторожно, Бойся тронуть плакучую медь тишины. Сколько мёртвого света и тёплых дыханий живёт В этом сборище листьев и прелых рогатин!.. А как прекрасен васильевский осенний дождь, который «Лёгким весёлым шагом ходит по саду» и «обрывает листья в горницах сентября!» В замечательной поэме «Соляной бунт» осень – другая, но опять такая настоящая! С «лиственными кострами», «ярмарочными каруселями», с дымом из трубы, падающим «подбитым коршуном». Мы видим, как в «рёбрах оград» ходят лошади и «сена намётано до небес», как «спят в ларях Проливные дожди овса, Метится в самое небо Оглобель лес»…Осень сыта, но в то же время она грустит, и удивительным образом вслед за ней на втором плане проступают черты зимы, разрисованные другими красками: …Обронила осень Синицы свист, – Али загрустила Она о ком? А о ком ей грустить? ……………………… Али есть тоска о снегах, о зиме, О разбойной той, когда между пнями Пробегут берёзы по мёрзлой земле, Спотыкаясь, падая, Стуча корнями?.. Зима у Васильева порой загадочна, озорна, деятельна: «В цветные копна и стога Метал январь свои снега», «Купчиху-масленицу в поле Несла на розвальнях пурга!» В поэме «Кулаки» чудесно живо описана картинка из жизни зимы – зарождение метели, когда «двухаршинный санный» снег чуть пошевеливался от ветра, а в небе То ль рябь ходила кругами, То ль падал тонкий перстень луча, ………………………………………… …Но медленно Стала обозначаться Свирепая, сквозь муть, голова. И когда уже проступили В мутном свете Хитрый рот её и глазища, В щель – Длинно закричал «на помощь» ветер, Набок упал, и пошла метель. Ещё не раз мы услышим в стихах «вьюг отчаянный гудёж» и голос бурь среди снегов покатых, увидим «Облака Мешаные Со снегами», ощутим, как осторожный бурый волк, схваченный капканом, взрывает «снежный шёлк» «каймою прихотно-узорной» перед тем, как отгрызть себе лапу… Четыре времени года, четыре возраста травы, любви, мечты… Водоворот жизни, в котором вёсны всегда возвращаются, и опять из вековой темноты и пепла прорываются к свету цветы, в которых дышит «тепло сердечной простоты». Снова «дуреет от яблонь весна», зазывая к жизни, и «Яблони, когда цветут, Не думают о листьях ржавых»: Вёсны возвращаются! Весенний Сад цветёт – В нём правит тишина. Над багровым заревом сирени, На сто вёрст отбрасывая тени, Рьяно закачается луна– Русая, широкая, косая, Тихой ночи бабья голова… Живым – живое. И бог весть, какой век, «поднявший чаши», заманивает взор и «пирует» в камнях монастырей, где бьются черепа о черепа и «трепетных дыханий вьюга Уходит в логово своё»… Краткая человеческая жизнь и тёплая рука в руке бесконечно ценнее вечного покоя холодных могильных камней: «Я б ни за что сменить не смог Твоей руки тепло большое На плит могильный холодок!» Касаясь творчества Павла Васильева, хочется сказать особо о реализации в его стихах образов человеческих. С одной стороны эти образы – яркие меты своего времени, а с другой – в них вживлена философия и красота, вечные, как сама жизнь. По праву географического родства с поэтом и важности исторической роли в стихах многократно возникает образ казака – думающего о женщине, гуляющего на свадьбе, выступающего на собрании, скачущего по степи и взмахивающего шашкой, ожидающего казни, умирающего и умершего... …Бабий рот Казака манит Издалече, Будто он держит Ещё в руке Круглые и дрожливые Бабьи плечи. ……………………….. Но из-под недвижных Птичьих век Яростный зачинался Огонь… Как руку невесты, Нашла при всех Рукоятку шашки Ладонь... Словно одним мазком, одним штрихом, лёгким касанием слова, а как врезается в память такое: «У переносицы Встретились брови, Как две собаки перед грызнёй». Строчки – на все времена. Вот ещё один вневременной образ, понятный всем – захватывает дух от почти реального ощущения высоты и полёта вместе с поднявшей тебя в небо качелей: …Ноги кривые Расставив шире, Парень падает, Неба глотнув, Крылья локтей Над собой топыря. ……………………… И зрачки Глаза застелили! А разве это предмет для поэзии – дворовая драка? Слобода на слободу, стенка на стенку, сговор за спиной местного силача. Но у Васильева – картинка: …Расступайся – сила идёт! – И вот, заслоняя Ясный день, Плечи немыслимые топыря, Сила вымахивает через плетень, Неся кулаков пудовые гири. И вот они по носам прошлись… ……………………………………. Таких не брали в равном бою. Таких сначала поят вином, ………………………………… И за углом Валят тяжёлыми батогами. Таких настигают Тёмной темью… Кажется, чего бы ни коснулся в своём творчестве Павел Васильев, всё – от зыбучего песка до взволнованного человеческого дыхания – утрачивает краткий земной смысл и обретает новые сверхтонкие черты неисчезающего, предназначенного будущему, художественного сгустка. Непереводимы порой васильевские образы на язык обыденный, прозаический и ни на какой другой тем более. Тончайший логический анализ не позволяет разложить до конца субстанцию васильевского стиха, до предельно понятного и полностью измеримого. А ещё очень трудно представить, чтобы молодой человек в возрасте немногим старше двадцати лет мог написать почти одиннадцать поэм! В расстрельных подвалах лефортовской тюрьмы он тоже писал, не веря смерти, потому что был слишком молод… И конечно, особого разговора в поэзии Павла Васильева заслуживают темы родины и любви… Пойдём навстречу этой необходимости и предоставим им несколько отдельных страниц. |
Похожие:
 |
Программа книгоиздания России Издательская программа «Учебники и... Издательская программа «Учебники и учебные пособия для педагогических училищ и колледжей» Руководитель программы З. А. Нефедова |
|
С. А. Полиевский Вайнбаум Я. С. и др Издательская программа «Физическая культура и спорт» Руководитель программы доктор педагогических наук, профессор Ю. Д. Железняк |
|
Джампа Тинлей "Подготовительные практики нёндро" При подготовке книги были использованы материалы издания общины "Зелёная Тара" «Советы по медитации в затворничестве», г. Улан-Удэ,... |
 |
Публичный отчет о деятельности мбоу дд мшв: прогимназия №46 В 1993 году открыта начальная школа детский сад, которая с 1998 года имеет статус прогимназия. Учебно-воспитательный процесс осуществляется... |
|
Благотворительность в зеркале сми Программа строительства 200 православных храмов развернута во всех столичных округах, кроме Центрального. Церкви возводятся как по... |
|
Книга о войне и не только. Д. Я Президиум Союза ветеранов госбезопасности выражает сердечную признательность за участие в финансовом обеспечении издания книги |
|
Название, автор и год издания учебной программы Примерной программы начального общего образования (Примерные программы по учебным предметам. Начальная школа. В 2-х ч. – М.: Просвещение,... |
|
Основная образовательная программа (опп) специалиста, реализуемая... Аннотация основной образовательной программы по направлению подготовки 190109. 65 «Наземные транспортно-технологические средства»... |
|
Совета Министров Луганской Народной Республики от «23» января 2018 года №32/18 порядок Государственным унитарным предприятием луганской народной республики «рынки луганской народной республики» |
|
Донецкой народной республики прика з Республики от 08. 12. 2015 №012. 1/628 «О разработке медико-технологических документов по стандартизации медицинской помощи в системе... |
|
Донецкой Народной Республики от 06. 07. 2015 №398 Народной Республики и нормативными правовыми актами Министерства юстиции Донецкой Народной Республики и определяет отдельные вопросы... |
|
Программы (основная/дополнительная), направление подготовки, специальность,... Новикова, Л. И. Русский язык: пунктуация [Электронный ресурс] : учебное пособие / Л. И. Новикова, Соловьева Н. Ю. М.: Иц риор, ниц... |
|
Программы (основная/дополнительная), направление подготовки, специальность,... Новикова, Л. И. Русский язык: пунктуация [Электронный ресурс] : учебное пособие / Л. И. Новикова, Соловьева Н. Ю. М.: Иц риор, ниц... |
|
Порядок получения, учета, распределения и выдачи лекарственных препаратов... Приказом Министерства здравоохранения Донецкой Народной Республики от 28 марта 2017 года №443 (в редакции Приказа Министерства здравоохранения... |
|
Пути Бхагавана Шри Раманы Махарши Шри раманашрам благодарит Владимира Ильича Танклевского, члена Совета и Правления Международного благотворительного фонда спасения... |
|
Н. О. Надточей Домашняя работа по английскому языку Имя автора и название цитируемого издания указаны на титульном листе данной книги (ст. 19 п. 2 Закона РФ «Об авторском праве и смежных... |