1.3. Понятие дискурса в современной лингвистике
Употребление термина «дискурс» допускает не только варианты его фонетической интерпретации (ударение на втором слоге оправдано с этимологической точки зрения, однако ударение на первом слоге также часто встречается), но и множество научных трактовок. Не случайно, по мнению Т.А. ван Дейка, понятие «дискурс» расплывчато, как понятие языка, общества и идеологии [ван Дейк 1989]. Так, П. Серио выделяет восемь значений термина «дискурс»: 1) эквивалент понятия «речь», то есть любое конкретное высказывание, 2) единица, по размерам превосходящая фразу, 3) воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации высказывания, 4) беседа как основной тип высказывания, 5) речь с позиции говорящего в противоположность объективному повествованию, которое не учитывает такой позиции, 6) употребление единиц языка, их речевая актуализация, 7) социально или идеологически ограниченный тип высказываний, например, феминистский дискурс, 8) теоретический конструкт, предназначенный для исследований условий производства текста [Серио 1999: 26-27]. В целом же термин «дискурс» (фр. discours, англ. discourse, от лат. discursus «бегание взад-вперед; движение; круговорот; беседа, разговор») насчитывает более десяти различных, порой противоречащих друг другу дефиниций при отсутствии четкого и общепризнанного определения, охватывающего все случаи его употребления.
При попытке систематизировать имеющиеся трактовки дискурса традиционно выделяются два основных направления его интерпретации. Первое из них являлось ведущим в лингвистике вплоть до 1960-х годов и связано с использованием понятия «дискурс» в качестве синонима терминов «текст» и «речь». Так, в статье американского лингвиста З. Харриса «Дискурс-анализ», опубликованной в 1952 году, дискурс определяется как последовательность высказываний, отрезок текста больший, чем предложение [Harris 1952: 1-30]. Структурно-синтаксический ракурс рассмотрения дискурса находит отражение и в определении В.А. Звегинцева: «последовательность предложений, связанных между собой смысловыми отношениями» [Звегинцев 1980: 14]. По мнению Т.Н. Каменской, данные определения дискурса в равной степени применимы и к понятию «текст», что свидетельствует о неоднозначности восприятия обоих понятий в тот период [Каменская 2008: Эл. ресурс]. Однако с развитием теории коммуникации, социолингвистики, психолингвистики, становлением когнитивной парадигмы в конце 1970 х – начале 1980 х годов понятия «текст» и «дискурс» постепенно дифференцируются, в связи с чем формируется иное направление интерпретации термина «дискурс». Четкое разграничение этих понятий ввела французская школа дискурса, уходящая своими корнями в 1960-е гг. (Э. Бенвенист, П. Шародо, М. Пеше, П. Серио и др.). Э. Бенвенист одним из первых придал слову «дискурс», которое во французской лингвистической традиции обозначало речь вообще, или текст, терминологическое значение и определил его как «речь, присваиваемую говорящим» [Бенвенист 1974: 296], противопоставив объективному повествованию.
Т.А. ван Дейк также разграничивает текст и дискурс: под текстом он понимает преимущественно абстрактную, формальную конструкцию, а под дискурсом - различные виды её актуализации, рассматриваемые с точки зрения ментальных процессов и в связи с экстралингвистическими факторами. С точки зрения Т.А. ван Дейка, адекватное понимание текста возможно только в том случае, если правильно понимается ситуация, о которой идет речь, поэтому одним из ключевых понятий его когнитивной теории дискурса является «модель ситуации», с помощью которой происходит интерпретация текста [ван Дейк 1989: 142]. В этом смысле в совместной работе А. Греймаса и Ж. Куртэ «Семиотика. Объяснительный словарь теории языка» текст противопоставляется дискурсу, выступая как высказывание, актуализированное в дискурсе, как продукт, тогда как дискурс есть процесс [Греймас, Куртэ 1983]. Понимание текста и дискурса как результативной и процессуальной сторон речевой деятельности соответственно отражено и у П. Шародо. По его мнению, текст - это «неповторимый, единичный результат процесса, зависящего от говорящего и от условий речепроизводства». Дискурс же представляется П. Шародо в виде суммы таких слагаемых, как «высказывание» и «коммуникативная ситуация» [Charaudeau 1983: 28].
C понятиями «контекст» и «ситуация» дискурс связан также в «Лингвистике дискурса» Р. Барта. Он определен здесь как «любой конечный отрезок речи, единый по содержанию, передаваемый и структурируемый ввиду вторичных коммуникативных целей, включаемый в культуру благодаря неязыковым факторам» [Барт 2003: 457]. Последние, в свою очередь, перечислены в определении Н.Д. Арутюновой: «дискурс - это связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте <�…>, текст, погруженный в жизнь» [Арутюнова 1990: 136]. По мнению Н.Д. Арутюновой, дискурс – это явление, исследуемое в режиме текущего времени, то есть по мере его появления и развития, и при его анализе необходимо учитывать все социальные, культурологические и прагматические факторы. Поэтому термин дискурс, в отличие от термина текст, не применяется к древним и другим текстам, связи которых с живой жизнью не восстанавливаются непосредственно [Арутюнова 1990]. Е.Ф. Киров, однако, предлагает снять последнее ограничение и объясняет это фактом присутствия прошлого в настоящем и его способностью детерминировать многие события в настоящем и будущем. По определению Е.Ф. Кирова, дискурс – это «суммарная и всеобщая сеть из всех произнесенных или написанных на том или ином языке высказываний, упакованная в форму текстов и вплетенная в ткань реальных событий, пережитых языковым сообществом» [Киров 2003: 34]. Очевидно, что позиция Е.Ф. Кирова близка к выводам Н.Д. Арутюновой, по мнению которой, «дискурс - это совокупность письменных или устных текстов и ситуации их создания и актуализации» [Арутюнова 1990: 137].
В то же время Е.С. Кубрякова замечает, что противопоставление текста и дискурса не следует абсолютизировать, так как эти понятия связывает «генетическое родство». Не существует текста вне дискурсивной деятельности: любому зафиксированному тексту предшествует дискурс. Помимо этого, «общим для анализа текста и дискурса является очень важное для их понимания обращение к декодированию неочевидных смыслов и в том и в другом» [Кубрякова 2000: 22].
Таким образом, хотя понятия текст и дискурс вполне различимы, они не противопоставляются друг другу, а связаны причинно-следственными отношениями: любой конкретный текст является результатом определенного дискурса, так как, по мнению австралийского специалиста в области дискурс-анализа Г. Кресса, дискурс имеет социальное происхождение, а текст – лингвистическое: «Дискурс – это способ говорения, обусловленный социальными институтами и социальными отношениями» [Kress 1985, 28-29]. Именно эта социальная основа подчеркивается в таких словосочетаниях, как «юридический дисурс», «расистский дискурс», «феминистский дискурс». Особенности того или иного дискурса находят выражение в лингвистической форме. В свою очередь, лингвистическая форма, представленная в тексте, репрезентирует специфические аспекты дискурса.
В такой интерпретации понятие дискурса было распространено на все виды прагматически обусловленной и различающейся по своим целеустановкам речи и оказалось близко понятиям функционального стиля и индивидуального языка в русской традиции, сформированной в этом отношении трудами В.В. Виноградова и Г.О. Винокура. «Функциональный стиль» здесь означал прежде всего особый тип текстов - разговорных, бюрократических, газетных и т.д., но также и соответствующую каждому типу лексическую систему и грамматику. «Понимаемый в этом ключе термин «дискурс» описывает способ говорения и обязательно имеет определение – «какой» или «чей» дискурс, ибо исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором параметров: чисто языковыми отличительными чертами (в той мере, в какой они могут быть отчетливо идентифицированы), стилистической спецификой (во многом определяемой количественными тенденциями в использовании языковых средств), а также спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. (можно было бы сказать, что дискурс в данном понимании – это стилистическая специфика плюс стоящая за ней идеология)» [Сычева 2011: 44]. Определение «какой» или «чей» дискурс может рассматриваться как указание на коммуникативное своеобразие субъекта социального действия, причем этот субъект может быть конкретным (дискурс Шекспира), групповым (молодежный дискурс) или даже принадлежащим к определенной сфере деятельности (политический дискурс) и т.д. Так, используя, например, выражение «дискурс рекламы», имеют в виду не столько то, как говорят о рекламе, столько то, как абстрактный социальный агент «реклама» проявляет себя в коммуникативных формах, что вполне соответствует традиционным выражениям типа «язык рекламы». Сказанное будет верным и для научного текста, который рождается в определенной социально-культурной и исторической среде, что в той или иной форме отражается в его содержательной и формальной структурах: «Создавая научный текст, автор не просто фиксирует определенные знания в письменной форме, но и включает в данный текст элементы воображаемого диалога с адресатом, стремится реализовать с помощью определенных языковых структур текста свои интенции, довести до адресата определенные прагматические установки» [Дроздова 2003: 67]. Иными словами, автор погружается в определенный «мир дискурса», дискурсивное пространство той науки или того знания, на фоне которого рождается конкретный текст, используя все возможности дискурса с целью аргументированного изложения своих взглядов, предположений, выводов и т.д.
В.3. Демьянков в своем «Словаре англо-русских терминов по прикладной лингвистике и автоматической переработке текста» сумел сформулировать, что представляет собой «мир дискурса»: «Discourse - дискурс, произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения или независимой части предложения. Часто, но не всегда, концентрируется вокруг некоторого опорного концепта; создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т.п., определяясь не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который «строится» по ходу развертывания дискурса. <�…> Элементы дискурса: излагаемые события, их участники, перформативная информация и «не-события», т.е. а) обстоятельства, сопровождающие события; б) фон, поясняющий события; в) оценка участников событий; г) информация, соотносящая дискурс с событиями» [Демьянков 1982: 7]. По мнению Ю.С. Степанова, это лучшее определение дискурса: «Оно показывает, что для понимания того, что такое дискурс, мы нуждаемся не столько в общих рекомендациях (которые ставили своей целью, например, Т.А. ван Дейк и В. Кинч <�…>), - ведь дискурс описывается как всякий язык (а не просто текст), имеющий свои тексты, - мы нуждаемся в хороших описаниях дискурсов, без которых не может быть продвинута и их теория» [Степанов 1995: 38].
К таким описаниям Ю.С. Степанов относит уже ставшую классической работу франко-швейцарского лингвиста и культуролога П. Серио «Анализ советского политического дискурса». Автор начинает свое исследование как историческое, показывая, какое воздействие оказал на русский язык «советский способ оперирования с языком» на протяжении десятилетий советского строя: «Что получилось в русском языке - новый язык? Новый «подъязык»? Новый «стиль»? Нет. То, что образовалось в русском языке, должно быть названо особым термином – «дискурс» [Степанов 1995: 38]. В этом смысле дискурс может быть определен как особое использование языка, в данном случае русского, для выражения особой ментальности, в данном случае также особой идеологии. Особое использование влечет активизацию некоторых черт языка и, в конечном счете, особую грамматику и особые правила лексики и в результате создает особый «ментальный мир». Так, в частности, дискурс советской идеологии хрущевской и брежневской поры получил во Франции среди знающих русский язык наименование «langue de bois», «деревянный язык». Согласно замечанию П. Серио, дискурс существует не только в явно обозначенной политической сфере: «Скажем, - современный «русский речевой этикет» (так даже называются некоторые книги). Идет ли речь о нормах русского языка? Нет. - Речь идет о нормах дискурса, которые авторы подобных работ желают выдать за нормы русского языка вообще» [Степанов 1995: 39]. Таким образом, в его понимании дискурс - это прежде всего тексты (как уточняет Ю.С. Степанов, прежде всего тексты, но далеко не только тексты [там же]).
В своей работе П. Серио подробно анализирует два «основополагающих» для названной эпохи текста: «Отчет Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза XXII съезду КПСС» Н.С. Хрущева (1961 г.) и «Отчетный доклад Центрального Комитета КПСС XXIII съезду Коммунистической Партии Советского Союза» (1966 г.) Л.И. Брежнева. В результате анализа исследователь выявляет две наиболее яркие особенности советского политического дискурса этой эпохи - «номинализация» и «сочинение», т.е. сочинительные связи. Первая из них - номинализация, т.е. замена личных форм глаголов их производными на -ание, -ение, -ация и т.п., по мнению П. Серио, приобретает в советском политическом дискурсе гипертрофированные масштабы, семантическим итогом чего становится исчезновение субъекта, или агенса. Всем процессам придается безличный облик, хотя и не схожий с тем, который имеет «классическая» безличность в русском языке. Другая выделяемая П. Серио особенность советского политического дискурса – это сочинение, которое имеет здесь две основные формы: либо посредством союза «и» соединяются два понятия (или большее их число), которые в обычной русской речи, т.е. за пределами данного «дискурса», синонимами не являются, например, «партия и народ», либо, при другой форме сочинения, союз «и» устраняется и логические отношения между соединенными понятиями приобретают форму, не поддающуюся интерпретации - например, «партия, весь советский народ»; «комсомольцы, вся советская молодежь». В результате огромное количество понятий оказываются как бы синонимами друг друга, что навевает идею об их «тождественности». Вот лишь малая часть списка этих понятий, составленного П. Серио: партия = народ = ЦК = правительство = государство = коммунисты = советские люди = все народы Советского Союза = каждый советский человек = рабочие = колхозники = специалисты сельского хозяйства = народы всех братских республик Советского Союза = общество = народы других стран = все человечество = трудящиеся всех стран = миллионы и т.д. [Степанов 1995: 41].
Выделенные морфологические, синтаксические и семантические особенности советского политического дискурса, по мнению Ю.С. Степанова, однако, не могут быть сведены к стилю повествования. П. Серио демонстрирует это на примере сравнения русского политического дискурса с переводами его текстов на чешский язык, анализ которых показывает, что русско-советские номинализации по-чешски передаются развернутыми фразами – то есть при наличии агенса. Таким образом, дискурс – это не стиль, а «вербализованное мировоззрение, говорящее бессознательное, это речь, направляемая субъективными представлениями о мире, в которых обнаруживаются инварианты картины мира» [Чернейко 2006: 41].
Разделяя позицию П. Серио по поводу различия дискурса и стиля, Ю.С. Степанов считает, что дискурс создается не во всяком языке или, точнее, не во всяком ареале языковой культуры. Например, «дискурс царя Эдипа» выделяется в древнегреческом языке соответствующей эпохи: «Это связано, по-видимому, с наличием особого мифологического слоя в греческой культуре того времени. Но не является ли дискурс всегда, в том числе и в наши дни, выражением какой-то мифологии?» [Степанов 1995: 41]. Рассуждая таким образом, исследователь приходит к выводу, что дискурс - это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности, существующий не в виде «своей грамматики» и «своего лексикона», а главным образом в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, - в конечном счете - особый мир. В мире всякого дискурса, по его мнению, действуют свои правила синонимичных замен, свои правила истинности, свой этикет. «Это - «возможный (альтернативный) мир» в полном смысле этого логико-философского термина <�…> каждый дискурс - это один из «возможных миров» [Степанов 1995: 44-45].
Перечисленные «особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика» образуют единое целое или, согласно определению Б.М. Гаспарова, «уникальное стечение обстоятельств». К этим «обстоятельствам» относятся: 1) коммуникативные намерения автора; 2) взаимоотношения автора и адресатов; 3) общие идеологические черты и стилистический климат эпохи в целом и той конкретной среды и конкретных личностей, которым сообщение прямо или косвенно адресовано, в частности; 4) жанровые и стилевые черты как самого сообщения, так и той коммуникативной ситуации, в которую оно включается; 5) ассоциации с предыдущим опытом, так или иначе попавшие в орбиту данного языкового действия [Гаспаров 1996: 10-11]. В большей или меньшей степени все эти обстоятельства становятся объектом внимания авторов исследований, посвященных тому или иному типу дискурса. Таким образом, анализ дискурса в самом широком смысле – это «интегральная сфера изучения языкового общения с точки зрения его формы, функций и ситуативной и социально-культурной обусловленности» [Олешков 2006: 102].
На основе проведенного анализа теоретического материала можно заключить, что современный русскоязычный дискурс моды - так же, как, например, рассматриваемый Л.Н. Шевырдяевой современный американский судебный дискурс [Шевырдяева 2009], исследуемый А.А. Шереметьевой на материале немецкого языка экономический дискурс [Шереметьева 2009], освещаемый в работе Т.А. Волковой дипломатический дискурс [Волкова 2007] и т.п., - представляет собой обобщенную модель коммуникативной ситуации, разворачивающейся в рамках определенного социального контекста, который, в свою очередь, детерминирует стратегии построения текстов (вплоть до их семантико-синтаксических структур), составляющих данный дискурс и реализующих социальное взаимодействие в его рамках.
|
