3. Неофициальные дипломатические контакты
Неофициальные дипломатические миссии, в частности, организованные персидской стороной, подлежали специальному рассмотрению лишь единожды – в небольшой работе Д. Льюиса «Персидское золото в греческих международных отношениях», однако задача, поставленная этим исследователем, отличалась от нашей. Она состояла в том, чтобы, во-первых, проанализировать персидское отношение к дарам и различные подходы греков к явлению подкупа; во-вторых, рассмотреть отдельные случаи, при которых использовалась персидская финансовая поддержка, чтобы содержать войска греков или подкупать греческих политиков; в-третьих, определить возможное воздействие золота Персии на денежный оборот греков156.
Обращаясь к роли неофициальной дипломатии в греко-персидских отношениях, следует заметить, что в большинстве рассматриваемых случаев именно Персии (за редким исключением) принадлежит инициатива в налаживании неофициальных дипломатических контактов с греками, будь то путем частных контактов с участниками греческих посольств или путем направления собственных дипломатических миссий в Грецию; греки же часто только оказывались перед выбором принятия или отклонения персидских предложений. Сущность персидской политики в отношении греков американский востоковед А. Олмстэд, перефразируя известное латинское крылатое выражение, охарактеризовал как “devide and conquer”, а его соотечественник Дж. Балсер говорил о стремлении Персии контролировать Грецию дипломатическими средствами, и они выражали общее мнение, неоднократно высказываемое в историографии157. Однако, чтобы сделать вывод о том, что уже античные авторы вполне осознавали политическую роль Персии в делах греков, достаточно сослаться на Фукидида и Ксенофонта.
Так, например, Фукидид в VIII книге говорит о том, что Алкивиад убедил персидского сатрапа Тиссаферна, в том, чтобы уравновешивать ( : Thuc. VIII. 46.1; : Thuc. VIII. 57. 2) и истощать ( -: Thuc. VIII. 46. 4; : Thuc. VIII. 56. 2) греков во время их междоусобной борьбы. Подобным образом политику Персии оценивает Ксенофонт (I. 5. 9), сообщая о совете по поводу ведения в войны, который Тиссаферн давал Киру Младшему: .
Подобные же соображения о роли Персии в делах Эллады (правда, уже без прямой ссылки к Алкивиаду) можно найти у Исократа (IV. 134, 138-139) и Демосфена (X. 51). Понятно, что такая политика, принятая персами со времени Греко-персидских войн, была уже хорошо понята греками в период Пелопоннесской войны и имела под собой объективные основания, среди которых, прежде всего, следует назвать отстаивание своих собственных интересов в отношениях с греками, но не военными средствами, а средствами дипломатическими (поскольку на протяжении более двух столетий Персия выступала антагонистом греческому миру). Одним из средств подобной политики Персии была неофициальная дипломатия. Неофициальная дипломатия обеспечивала, с одной стороны, один из путей проникновения в Грецию персидского золота, а, с другой стороны, формирования и поддержания в греческих городах персидских сторонников, получавших финансовую помощь Персии и готовых выступать проводником ее интересов на Балканах.
В определении сущности неофициальной дипломатии Персии в отношении греков мы должны учитывать несколько моментов: так, с одной стороны, следует констатировать, что в какой-то момент именно неофициальной дипломатии принадлежала ведущая роль во взаимоотношениях с греками – это произошло после Греко-персидских войн; во-вторых, мы не знаем, было ли это типичным явлением для персидской дипломатии вообще, или только отражало специфику взаимоотношений с греками, впрочем, как и не знаем организацию дипломатической службы Персии.
Тем не менее, мы видим миссии, которые можно с полным основанием отнести к неофициальным, но также как бы рассматривая их с позиций греков. Конечно, не всегда возможно провести четкую градацию между официальными и неофициальными миссиями Персии, тем не менее, существуют несколько критериев, которые делают более легким такое разграничение.
Первый критерий связан с вопросами терминологии: это неупотребления терминов послы или глашатаи применительно к таким посланцам. Так, следует заметить, что в отношении миссии Александра I, царя Македонии, Геродот не употребляет обычного для него слова применительно к официальным послам, но использует причастный оборот (Hdt., VIII, 140). Точно также фразой о том, что находящийся в Афинах Мардоний начинает свой рассказ Геродот о миссии Мурихида на Саламин, имевшей целью склонить афинян к союзу с Персией (Hdt., IX, 4). Фукидид, как и Геродот, употребляет подобную же конструкцию применительно к миссии Мегабаза в Спарту: (Thuc. I. 109). Однако для Фукидида неиспользование по отношению к Мегабазу технического термина может быть достаточно показательным. Дело в том, что этот термин и его производные (, ), аористное причастие в различных формах,столь же часты у Фукидида, как, например термин и его дериваты у Геродота. По TLG термин в разных грамматических конструкциях встречается у Фукидида 98 раз, - 8 раз, -14 раз; -2 раза.
То, что Фукидид определенно делал различие между официальными и неофициальными дипломатическими миссиями даже применительно к Персии показывает следующий характерный пример. Историк, рассказывая о переговорах в Спарте зимой 412 г. до н.э. об условиях будущего спартано-персидского союза, называет представителя Тиссаферна термином (один из немногих случаев употребления этого термина применительно к персидскому представителю), тогда как в отношении посланцев Фарнабаза Каллигита и Тимагора он не употребляет такого определения (его выражение здесь – ) (Thuc. VIII. 6. 1). Это может предполагать, что речь идет об официальном персидском посольстве, направленном в Спарту Тиссаферном, и, наводит на заключение, что посольство от Фарнабаза не было официальным. Еще более убеждает в этом выводе то обстоятельство, что Каллигит и Тимагор названы греческими изгнанниками из Мегар и Кизика, находившимися при дворе сатрапа, посол же Тиссаферна не упомянут по имени, а это может говорить в пользу того, что таковым, скорее всего, являлся перс. Таким образом, Тиссаферн мог выступать на переговорах от имени царя, а Фарнабаз от своего имени. Подобные же словоупотребления мы встречаем и у греческих историков IV в. до н.э. В отношении миссии Тимократа Родосского мы читаем у Ксенофонта (III. 5. 1) о том, что Тифравст , а у Оксиринхского историка - (Hell.Oxy. XVII (XIII).1).
И второй критерий – участники неофициальных дипломатических миссий не вели переговоры с официальными властями греческих полисов, и тем самым не подлежали процедуре приема греками чужеземных послов, а имели дело главным образом с частными лицами, и почти во всех случаях – подчеркивается в источниках роль персидского золота. Среди таких лиц – ведущие политики в греческих полисах, лидеры политических группировок. Большинство известных нам неофициальных дипломатических миссий Персии принадлежат именно этому случаю. Однако, если речь идет о персидских послах, направленных царем Персии или сатрапами с поручением довести позицию царя до официальных властных структур греческого полиса, или же о представителях восточных династов, то (независимо от степени подчиненности последних центральной администрации Персии) посланцы вполне могли считаться официальными и наделялись почестями как чужеземные послы.
Первые неофициальные дипломатические миссии Персии восходят еще к периоду Греко-персидских войн, и, как можно судить по источникам, имели своей целью распад антиперсидской коалиции, которая, как известно, базировалась на союзе Афин и Спарты. Решающее значение позиции двух этих полисов во время конфликта с Персией несомненно, и это находит выражение у Геродота (VII. 139). Именно Геродот отмечает, что после Саламинского сражения в окружении персидского главнокомандующего Мардония все чаще стали раздаваться голоса об изменении стратегии и тактики ведения войны в Греции, отказа от непосредственных военных действий в пользу дипломатии с особым акцентом на роль финансовых средств в отношениях с греками. Как следует из сообщения Геродота (IX. 2), впервые эту идею высказали Мардонию некоторые фиванцы, занимавшие проперсидскую ориентацию в период Греко-персидских войн: «...Пошли денежные подарки наиболее влиятельным людям в отдельных городах и этим ты внесешь раздор в Элладу. А затем с помощью своих новых приверженцев без труда одолеешь врагов». Эту же мысль Геродот (IX. 41) вкладывает в уста персидского военачальника Артабаза на военном совете накануне сражения при Платеях: «У персов ведь много золота в монете и нечеканного, а также серебра и драгоценных сосудов для питья. Все эти сокровища, ничего не жалея, нужно разослать эллинам, именно наиболее влиятельным людям в городах. Тогда эллины тотчас же предадут свою свободу, и персам вовсе не нужно будет вступать в опасную битву». Но, как считает Геродот, Мардоний не принял предложенный ему план действий, о чем, по мнению «отца истории», может говорить его намерение сражаться с греками. Но отказ Мардония очевидно не был столь категоричным, и персидский военачальник был готов к тому, чтобы использовать, где это было возможно, «дипломатию золота». К указанному периоду принадлежат три известные персидские неофициальные миссии.
Прежде всего, следует назвать дипломатическую миссию македонского царя Александра I Филэллина (VIII, 140–144), выступавшего в качестве персидского посланца после победы греков при Саламине. Цель этой миссии, как явствует из рассказа Геродота, заключалась в намерении персов предложить мирные условия Афинам, и тем самым добиться их выхода из войны, а это означало бы распад Панэллинского союза. «Отец истории» рассказывает о том, что посольство в Афины в 479 г. до н.э. направил персидский полководец Мардоний, оставленный Ксерксом в Греции с сухопутным войском (Hdt., VIII, 140). Геродот не упоминает о том, что Мардоний предлагал деньги афинянам. Однако он сообщает, что афиняне дали обеспокоенным спартанским послам ответ, который определенно подразумевает готовность персидской стороны предоставить афинянам значительные финансовые средства: «Нет на свете столько золота, нет земли, столь прекрасной и плодоносной, чтобы мы ради этих благ захотели перейти на сторону персов и предать Элладу в рабство…» (Hdt., VIII, 144). Более определенно о персидском предложении денег афинянам говорит Аристодем, который в своем рассказе мог следовать какой-то иной традиции, отличной от геродотовой. Он отмечает, что Мардоний, направив Александра I в Афины, предложил афинянам в дар 10 тыс. талантов (Aristodem. FGrHist. 104. F. 1= P.Oxy. XXVII. 2469).
К 479 г. до н.э. принадлежит также миссия геллеспонтийца Мурихида на Саламин. В последнем случае Геродот также не отрицает возможность использование персидских денег для подкупа одного из членов булэ – Ликида, который подал афинянам совет отнестись со вниманием к предложениям Мурихида, за что и был забит камнями (женщины учинили расправу над семьей Ликида: Hdt., IX, 4–5). Демосфен (XVIII,204) и некоторые составители схолий упоминают об этом случае,но вместо Ликида называют Кирсила.
В сообщениях различных античных авторов присутствует рассказ об осуждении афинянами зелеита Арфмия, который доставил персидское золото в Пелопоннес ( ). Рассказ этот, несомненно, отражает реально имевшие место события, и находит свое отражение у афинских ораторов IV в. до н.э., которые уверенно свидетельствуют о существовании стелы с псефизмой против Арфмия, провозглашавшая его атимию (Dem., IX, 41; XIX, 272; Din., II, 24–25; Aesch., III, 258–259).
Уже в самой античной традиции не существовало определенного мнения в отношении хронологии дипломатической миссии Арфмия. Так, в некоторых сообщениях схолий можно прочитать, что Арфмий выступал в качестве посла царя Дария I в 491 г. до н.э. и привез «золото варваров» в Афины(Schol. Aesch. Persae, sch. hyp. 15). Другие же схолии относят миссию Арфмия ко времени похода Ксеркса 480 г. до н.э., и сообщают о его посещении Спарты (Schol. Ael. Arist. 3. 327). Нам уже приходилось анализировать указанные версии, в результате чего пришли к выводу, что правильнее относить поездку Арфмия к периоду похода Ксеркса, принимая во внимания два обстоятельства: во-первых, сообщения Геродота об аналогичных персидских миссиях в Афины; во-вторых, свидетельствами в пользу появления афинской псефизмы против Арфмия только после неудачи похода Ксеркса в Грецию158.
Несомненно, все эти неофициальные дипломатические миссии Персии еще периода открытого военного конфликта были направлены на поиск политических сторонников Персии в греческих городах – участниках Панэллинского союза. Ведь мы должны учитывать, что в период Греко-персидских войн в Греции ширилось движение медизма, и показательными в этом отношении являются не только примеры Эгины, Фессалии, Фив или Аргоса. Достаточно упомянуть о том, что существовала традиция об участии в битве при Платеях в 479 г. до н.э. на стороне персов до 50 тыс. греков (50 тыс: Plut. Arist. 18.7; 40 тыс.: Aristodem. FGrHist. F.1.2.3 = P.Oxy. XXVII. 2469 s.2). Наличие сторонников персов даже в Афинах представляется вполне определенным, как в период битвы при Марафоне в 490 г. до н.э., так и во время экспедиции Ксеркса. Так, много в литературе было уже написано о пресловутом «мидизме» Алкмеонидов, о персофильстве группировки «друзей тиранов» 159. Кроме того, Плутарх сохранил сведения о заговоре группы афинян накануне сражения при Платеях в 479 г. до н.э., целью которого было свержение демократии и передачи государства персам, упоминая среди заговорщиков Эсхина и Агасия (Plut. Arist., 13). Несомненно и в Спарте должны были находиться сочувствующие персам, вероятно те, кто был связан личными узами с бывшим спартанским царем Демаратом, находившимся в стане Ксеркса.
Как и следовало ожидать, после побед греков над персами и полного изгнания персов из Греции должна была значительно возрасти активность неофициальной дипломатии Персии. Произошло изменение и в целях такой дипломатической деятельности. Однако, сведений о подобных персидских миссия в период пентеконтаэтии не много, да и их результат также не всегда можно достоверно определить. Так, очевидно, такие персидские посланцы содействовали переписке Павсания с царем Ксерксом, во время после его первого оправдания, и когда он поселился в троадском городе Колонах. Единственный показательный пример – миссия в Спарту перса Мегабаза во время первой Пелопоннесской войны и экспедиции афинян в Египет (в большинстве исследовательских работ она датируется в диапазоне 458-456 гг. до н.э., и мы сейчас не будем подробно вдаваться в вопросы хронологии).
Фукидид сообщает о миссии Мегабаза предельно кратко (Thuc. I. 109. 4). Однако, мы можем быть определенны в следующем: во-первых, Мегабаз также доставил в Грецию персидские финансовые средства; во-вторых, персидские власти (Артаксеркс I или скорее даже его сатрапы, возможно, это был Мегабиз, сын Зопира) стремились использовать афино-спартанские противоречия в собственных целях. Так, согласно греческому историку, цель Мегабаза заключалась в том, чтобы побудить пелопоннесцев совершить вторжение в Аттику и тем самым вынудить афинские войска покинуть Египет. Миссию также постигла неудача: «деньги были растрачены напрасно, и Мегабазу с остатком денег пришлось возвратиться в Азию» (Thuc. I. 109.4).
Причину неудачного завершения миссии мы видим в том, что власти Спарты были достаточны стойки к попыткам Персии использовать афино-спартанские противоречия в своих собственных целях: эхо Греко-персидских войн все еще давало о себе знать, и любое сотрудничество с персами не способствовало укреплению репутации Спарты в Греции. Но крайне интересно замечание Фукидида о том, что Мегабаз потратил часть своих денег среди спартанцев, что скорее говорит о том, что персидский посланец расходовал средства среди тех, которые мало влияли на внешнюю политику Спарты160.
В период Пелопоннесской войны укрепляется влияние Персии на политическую ситуацию в Греции, что объясняется острой необходимостью противоборствующих греческих полисов в персидской поддержке, как финансовой, так и военной. В этот период, как и в последующие годы Коринфской войны, вплоть до Анталкидова мира, мы осведомлены по крайней мере о ряде неофициальных дипломатических миссий, организованных Персией.
Так, в 425 г. до н.э. персидский царь Артаксеркс I направил перса Артаферна с поручением доставить какие-то письма в Спарту, который был перехвачен афинянами (стратегом Аристиппом, сыном Архиппа), и затем сопровождал уже афинское посольство в Персию (последнее, однако, вынуждено было возвратиться назад услышав новости о смерти царя) (Thuc. IV. 50. 1-3). Мы не знаем, был ли Артафрен официальным персидским послом или был отправлен в Спарту неофициально (Фукидид употребляет выражение , что говорит скорее в пользу неофициального характера этой персидской дипломатической миссии).
Неофициальным было посещение Пелопоннесса предводителем родосских олигархов Дориеем уже после завершения Пелопоннесской войны (Paus.VI.6.6 = Androtion FGrH 324 F 46). Цель Дориея состояла в ведении антиспартанской пропаганды в городах Греции и здесь можно также предположить персидское соучастие (Дорией казнен в Спарте в 396 г.до н.э.).
К весне 395 г. до н.э. относится поездка Тимократа Родосского в Грецию. В результате исследования этого эпизода мы пришли к выводу, что его миссия была организована совместными усилиями персидских сатрапов Тифравста и Фарнабаза, а также при содействии афинянина Конона161. Совершая свой вояж в Грецию, Тимократ должен был доставить персидское золото в размере 50 талантов серебра (10 тысяч дариков) и распределить его среди ведущих политиков в Афинах, Фивах, Аргосе и Коринфе (Xen. Hell. III. 5.1;Hell.Oxy.VII(II).5;Paus.III.9.8;Plut.Ages.15,Artax.20.3,Lys.27, Mor. 211B)162.
Однако, политической целью миссии Тимократа было сплотить и активизировать в Греции антиспартанские политические группировки, чтобы они побудили сограждан начать войну со Спартой и тем самым бы воспрепятствовали развертыванию наступления Агесилая в Малой Азии. Очевидно, что в данной ситуации мы видим реализацию той самой программы действий, которую безуспешно пытался выполнить Мегабаз полвека ранее (таким образом, миссия Тимократа стоит в одном ряду с миссией Мегабаза, но успех первой объясняется изменившимися ориентирами в политике греков по отношению к Персии, да и в целом в понимании роли Персии в греческом мире). Хотя, конечно, следует заметить, что этот успех был довольно относительным, и вполне закономерно замечание Оксиринхского историка, что не деньги, розданные Тимократом, а враждебная спартанцам позиция лидеров политических группировок в ведущих полисах в конечном итоге привела греческий мир к войне со Спартой в 395 – 386 гг. до н.э. (Hell.Oxy.VII(II).5).
После заключения Анталкидова мира в 386 г. до н.э. дипломатическая активность Персии продолжала оставаться на довольно высоком уровне. И хотя мы, разумеется, не осведомлены о всех попытках Персии влиять на политическую ситуацию в Греции дипломатическими средствами, тем не менее в отношении персидских неофициальных дипломатических миссий этого периода известно гораздо больше, чем о предшествующих, и это показательно.
Так, прежде всего, указанные миссии по-прежнему были нацелены на поиск наиболее влиятельных политических деятелей в греческих полисах, которые могли бы выступить на защите персидских интересов в Греции и побуждать своих сограждан к принятию решений в пользу Персии.
Так, в 370-е гг. до н.э. персидское золото в Грецию в размере 30 тысяч дариков доставил некий Диомедонт из Кизика, который посетил Фивы, пытался подкупить известного фиванского полководца Эпаминонда, а после неудачи этой попытки, направился в Афины, намереваясь вести переговоры с афинским стратегом Хабрием (См.: Nep. Epam. 4; Plut. Mor. 193C).
Десятилетие спустя, в 360-е гг. до н.э. некий посланец царя¸ уже персидского происхождения, посетил Спарту, предлагал денежные подарки царю Агесилаю и доставил письмо, призывающее его заключить гостеприимство и дружбу с царем Артаксерксом II. Однако он встретил категоричный отказ, причем изложенный Ксенофонтом ответ Агесилая персидскому посланнику, чтобы тот передал царю, что не следует посылать к нему письма частным образом (), говорит в пользу неофициального характера этой дипломатической миссии перса (Xen.Ages.VIII. 3-4; Plut. Mor. 213E).
Попытка навязать грекам выгодные персам решения была предпринята другой неофициальной миссией абидосца Филиска в 369/8 г. до н.э.163 Как сообщают Ксенофонт и Диодор, Филиск посетил Грецию по поручению царя и сатрапа Ариобарзана, также снабженный персидскими деньгами, и пытался влиять на внешнеполитическое положение в Греции, оказывая поддержку Спарте против Фив на созванном им дипломатическом конгрессе в Дельфах (Xen. Hell. VII. 1. 27; Diod. XV. 70. 2). Однако, эти его попытки не принесли ожидаемого результата ввиду сопротивления других греков, и, прежде всего, фиванцев, но они еще раз показали приверженность персов своей прежней политики поддержки той воюющей стороны, которая была в более слабом положении (а таковой персы в тот момент могли считать Спарту). Однако, в ходе своей миссии, Филиск, несомненно, вел переговоры и с наиболее влиятельными спартанскими и афинскими политическими деятелями, возможно, именно он обеспечил заключение союза Спарты и Ариобарзана (Xen. Ages. II. 25), и договорился с афинянами о будущем взаимодействии с сатрапом.
4. Пребывание греческих послов в Персидской державе
Теперь обратимся к некоторым обстоятельствам пребывания эллинских посольств на территории Ахеменидской державы. Прежде всего речь пойдет об основных маршрутах, принимаемых послами эллинов в их поездках ко дворам сатрапов и самого царя, а также об условиях приема персами послов и особенностей ведения переговоров с персами. Итак, следует назвать по крайней мере три маршрута, которые выбирали послы греческих полисов в своем путешествии вглубь Персидской державы. Первый, «северный» путь лежал через Геллеспонт или Босфор Фракийский, второй, самый «южный» – через Киликию или Финикию; и, наконец, «центральный» – по знаменитой Царской дороге, тянущейся от Эфеса и Сард непосредственно до Суз.
Правда, следует обратить внимание, что даже те греческие послы, которые принимали «северный маршрут», так или иначе все равно оказывались на Царской дороге, по которой они далее следовали в Персию. Путешествие по этой дороге в одном направлении Геродот (V, 54) определяет приблизительно в три месяца, если преодолевать каждый день по 150 стадиев (около 30 км)164. Именно этот маршрут по хорошо охраняемой Царской дороге, хотя и один из самых продолжительных, был наиболее безопасным, и, потому, предпочтителен для послов эллинов. «Отец истории» (V, 52) начинает свое описание знаменитой Царской дороги со следующего замечания: «Но всем его протяжении есть царские стоянки и отличные постоялые дворы, и всеь этот путь проходит по населенной и безопасной стране». Однако, не только удобства многодневного путешествия по Азии греческие послы должны были принимать в расчет, но и перспективу посреднических услуг одного из западных сатрапов, который мог предоставить проводников и охрану эллинам.
В конечном итоге, маршрут продвижения по Азии мог определяться тем, с каким из сатрапов сумеют греки договориться. Так, в частности, проезд по Царской дороге выбрали афинские послы, которые в сопровождении персидского «эмиссара» Артаферна, прибыли в Эфес в 425 г. до н.э. (Thuc. IV. 50. 3). Поэтому вполне вероятно, что само передвижение по Ионии, а затем и Лидии, по которым пролегала Царская дорога, едва ли было как-то возможно без участия сатрапа Сард, а таковым во время упомянутого посольства был Писсуфн, сын Гистаспа. Первые известные попытки греков выбрать маршрут через Геллеспонт относятся ко времени Пелопоннесской войны.
В 430 г. до н.э. послы ряда полисов Пелопоннеса, в числе которых были собственно и спартанцы, намеревались проследовать в Персию через Босфор. Они рассчитывали воспользоваться посредническими услугами даскилийского сатрапа Фарнака, сына Фарнабаза (Thuc. II. 67. 1). Миссия приходится на время, когда как афиняне, так и спартанцы вели жесткое соперничество за приобретение союза с Персией, и этих обстоятельствах афиняне преуспели в нем, перехватив во Фракии в г. Бисанте и казнив пелопоннесских послов (Thuc., II, 67, 3–4; Hdt., VII, 137).
Ближе к концу войны, уже в других политических условиях, как афиняне и их союзники – аргосцы, так и спартанцы решили воспользоваться в своей поездке к царю посредническими услугами сатрапа Фарнабаза, сына Фарнака, причем, афиняне даже заключили особое соглашение с сатрапом в Халкедоне, которое должно было гарантировать то, что послы получат охрану и проводников во время их путешествия по территории Азии (Xen. Hell., I, 3, 13; Plut. Alc. 31)165. Весной 409 г. до н.э. эти послы встретились с Фарнабазом в Кизике, а оттуда вероятно свернули на Царскую дорогу, по которой эллины смогли добраться до фригийского Гордия; там они увидели возвращающееся от царя посланное ранее спартанское посольство во главе с Беотием, которое очевидно заключило новый спартано-персидский договор, сделав дальнейшие переговоры с царем по существу бесполезными (Xen. Hell., I, 4, 2)166.
Однако, когда греки особенно нуждались в том, чтобы прибыть к царскому двору как можно быстрее, они выбирали другой маршрут, менее продолжительный по времени, но и более опасный – через Киликию или Финикию. Опасность его заключалась в том, что послы должны были морем прибыть к ближневосточному побережью, при этом не оказавшись в руках пиратов, промышлявших у побережья Карии и Ликии. Именно этим маршрутом прибыло в Сузы афинское посольство Диотима, сына Стромбиха, о котором говорит Страбон со ссылкой на историка Дамаста и географа Эратосфена. «Сам Эратосфен передает один из таких нелепых рассказов Дамаста, который полагает, будто Аравийский залив является озером и что Диотим, сын Стромбиха, будучи во главе афинского посольства, поднялся вверх по реке Кидну из Киликии до реки Хоаспа, которая протекает около Суз и через сорок дней прибыл в Сузы; и Эратосфен говорит, что Дамасту все это рассказа сам Диотим. Затем Эратосфен прибавляет, что Дамаст выражает удивление, как это возможно, чтобы река Кидн, пересекая Евфрат и Тигр, впадала в Хоасп». (Damastes FGrHist. 5. F. 8 = Strabo. I. 3. 1. P.47). Прежде всего, что касается реки Кидн, то она протекала непосредственно через один из крупнейших городов Киликии – Тарс (Xen. Anab. I. 2. 24; Strabo. IV. 5. 10; Arr. Anab. II. 4. 7; Steph. Byz. s.v. ), и, таким образом, если доверять данным Дамаста, то Диотим сначала прибыл именно в этот город. Однако, как верно заметил сам Дамаст, река Кидн непосредственно не впадает в Хоасп; так что, Диотим и афинские послы скорее всего должны были после путешествия по Кидну или совершить далекий сухопутный переход до р. Хоаспа, на которой были расположены Сузы (Hdt., V, 49, 52; Strabo. XV, 3, 4. P. 728), или же спуститься по Евфрату до Персидского залива, а затем подняться по реке Хоаспу.
Десятилетия спустя, в 360-е гг. до н.э. другое афинское посольство проследовало в Персию через Финикию, в частности, город Сидон, как можно судить по одной афинской надписи, в которой упоминалось о помощи сидонского царя Стратона послам в их поездке к царю Персии (IG. II2. 141. сткк. 1-4 = Tod. II. 139)167. Трудности длительного путешествия по Азии изображает Аристофан (Ach. 65–82) в строках, в которых в комическом свете представлен отчет афинских послов в народном собрании по своему возвращению из Персии:«Отправили вы нас к царю Великому / Две драхмы в день назначив содержания, / В архонтство Эвфимена <...> / Путем тяжелым, долами Каистрия, / Тянулись мы, укрывшись балдахинами / На колесницах, обложась подушками, / Изнемогая <...> / В гостиницах поили через силу нас / Из чаш хрустальных, золотых и яшмовых / Вином сладчайшим, крепким <...> / На год четвертый мы в столицу прибыли...» (пер. А. Пиотровского с изменениями). Точная датировка события (архонтство Эвфимена – 437/436 г. до н.э.) довольно необычна для Аристофана в принципе. Поэтому, так как годом постановки комедии был 425 г. до н.э., – шестой год Пелопоннесской войны, то указание на время отправления посольства из Афин в Персию в этом контексте имело определенную цель: особо подчеркнуть длительность самой дипломатической миссии – двенадцать лет! Упоминание долины Каистра предполагает, что послы избрали все тот же «обычный», наиболее удобный, но в то же время, и наиболее продолжительный путь – от Эфеса, через Сарды, по «Царской дороге» вплоть до города Сузы. Примечательно, что греческие послы, как мы знаем по различным источникам, чаще всего посещали именно Сузы168. Но почему именно Сузы фигурируют в источниках как наиболее частое место переговоров греков с Великим царем Персии?
Согласно, Ксенофонту, персидский царь по обыкновению проводил три весенних месяца в Сузах, два летних месяца в Экбатанах, и остальные семь месяцев в Вавилоне (Xen. Cyr. VIII. 6. 22). Афиней, однако, говорит о том, что царь зимовал в Сузах, лето проводил в Экбатане, осень в Персеполе, а оставшуюся часть года в Вавилоне (Athen. XII. 513f). Несмотря на некоторые противоречия в сообщениях названных античных авторов, представляется вполне вероятным, что конец зимы и весенние месяцы персидский царь проводил именно в Сузах169. Теперь, следует предположить, что формирование посольства в Персию в греческих полисах как раз могло приходиться на конец зимы – начало весны, принимая во внимание, во-первых, климатические условия в это время года, а во вторых, начало сезона навигации, поскольку многие дипломатические миссии греков достигали азиатского побережья именно морским путем. Таким образом, к концу весны греки добирались до Суз, где они могли еще застать персидского царя. В то же время, в источниках не сохранились упоминания о том, что послы греков посещали Вавилон, Экбатаны или же Перспеполь. Возможно, однако, a priori предположить, что некоторые из послов эллинов достигали Экбатан (см. Ar., Ach., 613).
При дворах сатрапов и царя греки томились в долгих ожиданиях. Комический поэт IV в. до н.э. Эпикрат в «Антилаиде», например, замечает, что гетерую Лаиду можно было увидеть быстрее, чем Фарнабаза (Epikrates, PCG v. Antilais, fr.3.11-13 = Athen. XIII, 570b) – аллюзия на трудности, возникающие при попытках греков получить доступ ко двору одного из персидских сатрапов – сатрапа Даскилия (Геллеспонтской Фригии). Аристофан говорит о том, что когда греческие послы наконец-то прибыли в одну из персидских столиц, они ожидали царя воемь месяцев, поскольку тот находился с войском в походе (количество месяцев возможно вымышленное, но обстоятельства долгого ожидания очевидно соответствовали действительности) (Ar., Ach., 82).
Античные авторы сообщают о процедуре приема персидским монархом греческих послов, который подразумевает, что последние должны были исполнить проскинесис – земной поклон170. Это вполне соответствовало традициям Ахеменидов, поскольку даже в отношениях с эллинами персидский царь отнюдь не считался равноправным партнером, но был в привилегированном положении. Дворцовый ритуал проскинеса был знаком Эсхилу (Pers. 584) и Еврипиду (Orest. 1507), которые считают его одним из существенных элементов восточной системы взаимоотношения царя со своими подданными. Геродот (I. 134) называет проскинесис персидским обычаем приветствия нижестоящим того, кто значительно отличается от него по положению. В греческой же литературной традиции проскинесис обозначает преклонение перед богами. С религиозным ритуалом почитания эллинами и варварами солнца и луны связывает исполнение проскинесиса философ Платон (Plato. Leg. p. 887 E). Это противоречие греческой и персидской традиций проскинесиса отмечает, в частности, уже Геродот (VII, 136), когда сообщает, что прибывшие в Сузы спартанские послы Сперфий и Булис категорично отказались исполнить ритуал проскинесиса, даже под угрозой силы, ибо, по их словам, не в обычаях эллинов совершать проскинесис человеку. Между тем, далеко не всегда эллинские послы были столь принципиальны в отношении проскинесиса. Проскинесис исполнили некоторые участники греческого посольства в Сузы 368/7 г. до н.э., в частности, Тимагор и Исмений. Что касается Исмения, то среди греков был распространен рассказ о том, как он, не желая претерпеть унижение в связи с исполнением земного поклона, незаметно снял перстень, уронил его, а затем нагнулся и поднял и окружающие персы восприняли этот как совершение проскинесиса (Plut. Artax. 22; Ael. VH.I. 21).
Великий царь, восседавшей на своем троне в Вавилоне или Сузах, за несколько тысяч километров от Греции, бывал часто довольно слабо осведомлен о текущем положении дел у своего западного соседа – эллинов, и, отчасти необходимую информацию он получал только во время посещения двора послами греков, или же со слов самих послов. Собственно говоря, слабые географические и политические познания царя в отношении греков признают многие греческие авторы. В труде Геродота описываются первые дипломатические контакты двух полисов Балканской Греции с персами – переговоры спартанцев с царем Киром II Великим и переговоры афинян с сатрапом Артаферном; и те и другие проходили в Сардах, но были отделены друг от друга временным интервалом в 40 лет (переговоры спартанцев датируются ок. 545 г. до н.э., афинян – 508/7 г. до н.э.). Предмет переговоров был тоже различным как в случаев спартанцев, так и афинян. Однако, Геродот сообщает одну общую черту в этих событиях: своеообразную реакцию персов на прибытие представителей греческих городов – распросы греческих послов.
Во время переговоров со спартанцами Кир Великий, по данным Геродота, спросил эллинов из своей свиты: «что это за люди лакедемоняне и сколь они многочисленны...» ( ) (Hdt., I, 153). Описывая переговоры афинян с сатрапом Артаферном, «отец истории» замечает: «… Артаферн, сын Гистаспа, сатрап Сард, спросил: “Что это за народ, где обитает, и почему хочет стать союзниками персов”» ( ) (Hdt., V., 73). Наконец, Аристофан в «Ахарнянах» (645–651) дает аллюзию на прибытие спартанских послов ко двору персидского царя (вероятно, Артаксеркса I), и здесь царь также задает вопросы лакедемонянам: «… и царь [персидский], спартанское посольство принимая, / спросил у них прежде кто силен кораблями…» ( ). Это посольство относится к первым годам Пелопоннесской войны, и, несомненно, персидские цари уже имели некоторое, хотя в чем-то и довольно смутное представления о политической географии Греции, в том числе и со слов греков, бывших при царском дворе. Хотя, следует заметить, что строки Аристофана также отражают обычай персидского царя узнавать о ситуа только после прибытия ко двору чужеземного посольства. Посольство из Спарты же, разумеется, было одним из многочисленных делегаций, ежедневно прибывающих в сердце Персидской державы – Вавилон или Сузы.
Послы греческих полисов, посещавших царский двор, во-первых, становились участниками торжественной трапезы, которую разделяли очевидно сам царь и его наиболее доверенные приближенные, имевшие статус «сотрапезников». На одной из таких трапез, как сообщают античные историки, Артаксеркс II снял со своей головы венок и послал его спартанскому послу Анталкиду (Athen., II, 31); во-вторых, послы получали дары от царя, которые были обычным выражением дипломатического этикета того времени.
В изложении Элиана до нашего времени дошел перечень таких «обычных даров»: «Послов, прибывавших к персидскому царю, были ли они эллинскими или какими другими, царь одаривал так: каждому давал серебряный вавилонский талант в чеканной монете, два серебряных сосуда по таланту ценой... браслеты, кинжал, нагрудную цепь ценностью в тысячу дариков и особую мидийскую одежду, называемую дарственной» (Ael. VH., I, 21).
Такие «обычные дары» вероятно получил во время пребывания в Сузах в 368/7 г. до н.э. в составе фиванской делегации известный военачальник Пелопид, победитель спартанцев в битве при Левктре 371 г. до н.э., который отказался от всех прочих подарков. Вообще следует сказать, что царские дары очень часто превосходили те, которые считались традиционными, и таким образом давали повод к обвинениям возвращавшихся из Персии послов в подкупе171. О богатстве Великого царя Персии ходили легенды в греческом мире (Dem. XIV. 27), и здесь уместно вспомнить широко известную шутку одного из афинских послов в Персию Эпикрата, однажды заявившего в народном собрании, что демосу лучше вместо девяти архонтов ежегодно выбирать девять послов к царю из самых простых и бедных граждан, чтобы последние разбогатели благодаря его щедротам (Heges. ap. Athen. VI. 58 P.251a-b; Plut. Pel. 30. 12). Денежные подарки от царя получил, по словам оратора Демосфена (XIX. 273), еще Каллий, сын Гиппоника, во время своей миссии в Сузы по поводу заключения т.н. Каллиева мира 449/8 г. до н.э.; он, по сообщению Демосфена, был привлечен даже к суду по обвинению в подкупе и подвергнут штрафу в пятьдесят талантов. Золото и серебро, квалифицируемое как взятки, вероятно приняли от царя и афинские послы в Персию в 393/2 г. до н.э. Эпикрат и Формисий (Plato Comicus. CAF. I. F.119).
Непревзойденными считали современники дары, которые получил афинский посол Тимагор во время уже упоминавшегося посещения послами различных греческих полисов Суз в 368/7 г. до н.э. По данным Плутарха, Тимагор получил не только золото и серебро в размере 10 тыс. дариков, но и драгоценное ложе и рабов, чтобы его застилать, и даже 80 коров с пастухами, под тем предлогом, что страдая какой-то болезнью, постоянно нуждался в коровьем молоке; носильщики, доставившие его к берегу моря, получили от имени царя по 4 таланта (Plut. Pel. 30; Artax. 22). Демосфен говорит о том, что Тимагор получил от царя 40 талантов (Dem. XIX. 137). В источниках содержатся намеки, что Тимагор всячески угождал персидскому царю: очевидно он с готовностью исполнил проскинесис (Athen. II. 31; Suid. s.v. Timagoras), затем направил царю какое-то тайное послание через писца Булурида (Plut. Artax. 22), мог обещать Артаксерксу убедить своих сограждан принять условия согласованного при посредничестве царя мирного договора (намек на последнее обстоятельство дает Демосфен: Dem. XIX. 137) и расторгнуть дружбу афинян и спартанцев (Suid. s.v. Timagoras). В любом случае, по возвращению в Афины коллега по посольству Леонт возбудил обвинение против Тимагора и добился его казни (Xen. Hell. VII. 1. 38; Plut. Pel. 30, Artax. 22; Dem. XIX. 137)172. Таким образом, рассмотренный материал демонстрирует, что в результате длительных взаимных контактов греки выработали определенные навыки во взаимоотношениях с персами, которые способствовали повышению эффективности дипломатических акций в отношении Персии.
5. Греко-персидские договорные отношения
За два столетия развития греко-персидских договорных отношений они проделали определенную эволюцию. Первоначально греческие полисы и персы согласовывали с персидскими царями билатеральные (двусторонние) договоры, причем, sine qua non таких соглашений было признание покорности Великому царю Персии в виде предоставления земли и воды (Hdt., V,70).
В период Греко-персидских войн характер договорных отношений существенно меняется. После поражения персов при Саламине, в 479 г. до н.э. военачальник Мардоний предлагает заключить с афинянами договор на равноправных условиях. В частности, Геродот (IX, 7) в изложении речи афинских послов в Спарте поясняет сущность персидских предложений афинянам: Царь мидян возвращает территорию и желает, чтобы афиняне стали союзниками на равноправных условиях без обмана и коварства ( ).
В дальнейшем, именно такие равноправные договорные отношения продолжают доминировать. Первые договоры греческих полисов с Персией носили билатеральный (двусторонний) характер и заключались о мире и/или дружбе, а также союзе173. Диодор (XII, 4. 5–6) называет Каллиев мир «договором о мире» – и 174 В свою очередь, Андокид (III, 29) говорит о заключении Эпиликом с персидским царем Дарием II «договора и дружбы на вечные времена» ( ). Спартано-персидские соглашения периода Пелопоннесской войны Фукидид (VIII, 17, 4; 18, 1; 36, 2; 37, 1; 58, 1) и Ксенофонт (I, 5, 5) определяет как и/ или 175
В IV в. до н.э. соглашения «всеобщего мира»176 в значительной мере отличались от прежних договоров с Персией в том, что теперь в договорных отношениях с Великим царем состояло не какое-либо одно греческое государство, но все греки, и не только присягнувшие на верность соглашению. Далее, что касается терминологического аспекта, то мы должны принять во внимание первое появление для обозначения мирного договора слова , который начинает употребляться часто вместо другого определения – , которым обозначались как все прежние межполисные мирные договоры, так и двусторонние соглашения греческого полиса и Персии в V в.177.
Персидские сатрапы непосредственно участвовали в выработке условий соглашний с греками, и также были ответственны с персидской стороны за соблюдение условий заключенных договоров. Известно также, что Великий царь регулярно направлял свои сатрапам письма с некоторыми инструкциями, определявшими те или иные действия наместников178.
Так, в частности, Диодор (XII, 4, 4–5) начинает свое сообщение о заключении Каллиева мира со следующего замечания: «Царь Артаксеркс, узнав о неудачах своих войск на Кипре и посовеовавшись с друзьями в отношении войны, решил , что следует заключить мир с греками. Он написал об этом своим военачальникам на Кипре и сатрапам о тех условиях, на которых они могут примириться с греками. Поэтому Артабаз и Мегабиз направили послов в Афины для переговоров о примирении. Афиняне, выслушав их и направив послов-автократоров во главе с Каллием, сыном Гиппоника, заключили договор о мире афинян и их союзников с персами». Согласно Аристодему (FGrHist 4 F. 13.1), Каллий «заключил договор с Артаксерксом и другими персами», – вероятно указание на то, что Артабаз и Мегабаз были такими же участниками соглашения, как и Артаксеркс I Спартано-персидские сюзные договоры 412–411 гг. до н.э. были заключены не только с царем Дарием II, но и сатрапом Тиссаферном, который имел поручение персидского монарха взаимодействовать со спартанцами в Пелопоннесской войне против афинян и их союзников (Thuc., VIII, 18, 1; 37, 1; 58, 1). Третий договор называет в качестве его участника других персов – Гиерамена (его статус не определен) и сыновей Фарнака (одним из которых был Фарнабаз – сатрап Даскилия) (Thuc., VIII, 58, 1). Участником гипотетического «договора Беотия» спартанцев с Дарием II был также и сын царя – Кир Младший, назначенный сатрапом в Малую Азию и главнокомнадующим вместо Тиссаферна (Xen. Hell., I, 5, 5).
В начале IV в. до н.э. Тирибаз, сатрап Сард, дважды служил в качестве посредника в согласовании договоров греков с Артаксерксом II (в случае неудачной попытки заключения «всеобщего мира» в 393/2 г. до н.э. и в процессе согласования Анталкидова мира 387/6 г.) (Xen. Hell., IV, 8, 12–16, V,1,25).
Между тем, Э. Бэдиан в своей работе, посвященной Каллиеву миру, ссылаясь на мнение швейцарского ученого В. Мартэна, замечает, что «нельзя представить царя, присягающего греческому городу на равных условиях»; «он мог ниспосылать эдикт, устанавливавший свои условия»179. В другой публикации, рассматривающей Анталкидов мир, исследователь снова констатирует: «... непостижимо, чтобы царь мог присягать миру с греческим городом»180. Во многих случаях можно утверждать, что Великий царь, разумеется, не приносил клятву лично, так как греки обычно заключали свои договоры с персами в отсутствии царя. Однако, не исключено, что в этой ситуации клятвы от имени царя могли произнести не кто иные, как персидские сатрапы, выступающие участниками соглашения. В общем греки допускали такого рода клятвы «заочно», при отсутствии одного из участников договора, как мы знаем из обстоятельств заключения спартано-персидских договоров 412–411 гг. до н.э., в которых царь был одним из их участников, а также афинского соглашения с сатрапом Фарнабазом о статусе Калхедона в 409 г.181
В источниках присутствуют три ссылки на царские рескрипты, устанавливающие персидские условия мирного договора с греками. Филохор (FGrHist. 328. F. 149a) сообщает, что на переговорах в Спарте в 392/1 г. до н.э. безуспешно обсуждался рескрипт, содержащий условия мира между греками и Артаксерксом II (пролог будущего Анталкидова мира): «Ниспослал Царь мир при Анталкиде ( ), который афиняне не только не приняли, так как в нем было предписано всем грекам, населяющим Азию, находиться во владении царя ( ), но и послов, ведших переговоры в Лакедемоне, изгнали по предложению Каллистрата, не дожидаясь суда: Эпикрата Кефисийца, Андокида Кидафинейца, Кратина Сфетца, Эвбулида Элевсинца».
В свою очередь, Ксенофонт описывает принесение греками клятв на верность условиям царского рескрипта ( ), объявленного сатрапом Тирибазом в Сардах в 387 г. до н.э. (Xen. Hell., V, 1, 31). На конференции в Фивах в 367 г. до н.э. греки были собраны для того, чтобы выслущать другой царский рескрипт ( ), доставленный персидским посланником и скрепленный печатью Артаксерксом II. Документ заявлял персидские условия Всеобщего мира для всех греков, которые были ранее обговорены на конгрессе в Сузах различными эллинскими делегатами. В отличие от более раннего Анталкидова мира, греки отказадись присягнуть условиям мира, содержащимся в этом царском рескрипте (Xen. Hell. VII, 1, 39–40).
Таким образом, вполне вероятно, что персидские цари сообщали о приемлемых для себя условиях соглашения с греками или посредством направляемых сатрапам инструкций, или же непосредственных рескриптов, адресованных широкой эллинской аудитории (как это было в IV в. до н.э.). Однако, в любом случае, проекты договоров подлежали последующей ратификации как властными структурами греческого полиса (в Афинах эти функции выполняло народное собрание, о чем свидетельствуют итоги афинской дипломатической миссии в Сарды в 508/7 г. до н.э.: Hdt., V, 70), так и персидскими царями (как показывают попытки заключения соглашений в период спартано-персидской войны 400–394 гг. до н.э.: Xen. Hell., III,2,20; Diod., XIV, 39,6).
|
