Карл Бюлер. Теория языка
[…]
2. Новая модель, три семантические функции языковых единиц
Мы учтем эти факты и начертим модель языка как органона второй раз на рис.3. Круг в середине символизирует конкретное языковое явление.
рис. 3
Три переменных фактора призваны поднять его тремя различными способами до ранга знака. Три стороны начерченного треугольника символизируют эти три фактора. Треугольник включает в себя несколько меньше чем круг (принцип абстрактивной релевантности). С другой стороны, он выходит за границы круга, указывая, что чувственно данное всегда дополняется апперцепцией. Множество линий символизирует семантические функции (сложного) языкового знака. Это символ в силу своей соотнесенности с предметами и положением дел; это симптом (примета, индекс) в силу своей зависимости от отправителя, внутреннее состояние которого он выражает, и сигнал в силу своего обращения к слушателю, чьим внешним поведением или внутренним состоянием он управляет так же, как и другие коммуникативные знаки.
Представленная здесь модель органона с тремя абсолютно независимо варьирующимися смысловыми отношениями полностью воспроизводит модель, впервые приведенную в моей работе о предложении (1918), начинающейся словами: «Функция человеческого языка тройственна: изъявление, побуждение и репрезентация». Сегодня я предпочитаю термины: экспрессия, апелляция и репрезентация,— поскольку термин «экспрессия» в кругу теоретиков приобретает все более точное значение и поскольку латинское слово appellare «обращаться» (англ. appeal «обращаться», нем. что-то вроде ansprechen «обращаться к кому-л.») точнее соответствует второму понятию; как теперь знает всякий, имеется sex appeal, рядом с которым Speech appeal кажется мне столь же осязаемым фактом.
[…]Итак, что же символизирует множество линий модели органона? Платон пытался истолковать только одну из них, связь «звук — вещь», и в диалоге «Кратил», хотя и подготовившем почву для новых сомнений, все же склонялся в пользу решения nomw или neset своего дизъюнктивного вопроса. На этом месте в схеме происходит, говоря языком современной математики, установление соответствия (Zuordnung) между звуковым знаком и предметами и ситуациями. История возникновения этого соответствия неизвестна нынешнему говорящему. Хотя языкознание во многих случаях в состоянии удивительно далеко проникнуть в прошлое, прослеживая и фиксируя это соотношение, но в конце концов нить всегда прерывается. И говорящий и языковед оба признают, что, как бы внимательно ни рассматривали мы «сегодня» звук и вещь, пытаясь увидеть хоть какое-то «подобие» между ними, нам это не удается; в большинстве случаев мы также не знаем, существовало ли оно вообще когда-нибудь и играло ли такое подобие какую-либо роль при первоначальном установлении соответствия. На этом можно закончить, и, собственно говоря, это уже больше, чем нам пока нужно. Потому что соответствия «существуют» в конечном счете, как бы они ни были мотивированы, всегда только в силу некоторой конвенции (соглашения в чисто логическом смысле слова) для определенных ее партнеров. Короче говоря, в решении Кратила можно оставить следующее: звуковые образы языка соотнесены с вещами, словарь в научном описании языка решает задачу, которая первой возникает из ответа Кратила, а именно систематически представить имена языка (как это там называется) вместе с их соотносительными реляциями к «вещам». То, что в двухразрядной системе репрезентативных средств языка к лексическим соответствиям прибавляются еще и синтаксические конвенции, лишь расширяет сферу соотносительных реляций, которые мы там находим. В том месте схемы, где находится слово «вещи», будет более правильным написать теперь двойное обозначение «предметы и ситуации».
3. Экспрессия и апелляция как независимые переменные наряду с репрезентацией. То, что последует далее, пригодно и предназначено лишь для того, чтобы уточнить представление о статусе репрезентативной функции языка, доминирующую роль которой мы не собираемся оспаривать. Неверно, что все, для чего звук является посредническим феноменом, посредником между говорящим и слушающим, охватывается понятием «вещи» или более адекватной понятийной парой «предметы и ситуации». Скорее верно другое, то, что в создании речевой ситуации не только отправитель как деятель процесса говорения, отправитель как субъект речевого акта, но и получатель как тот, к кому обращаются, получатель как адресат речевого акта имеют свои собственные позиции. Они являются не просто частью того, что может быть предметом сообщения, но партнерами по общению, и поэтому в конечном счете возможно, что посреднический звуковой продукт обнаружит свою собственную знаковую связь с тем и с другим.
Таким образом, мы указали специфическое отношение воспринимаемого звука к говорящему в том самом смысле, к которому мы привыкли при описании других экспрессивных феноменов. Как обстоит дело с третьим отношением? Оно является третьим только в нашем перечислении, потому что in natura rerum, то есть в знаковом общении в среде людей и среди животных аналитику понятен феномен апелляции, о котором он может судить прежде всего именно по поведению получателя. Если вместо людей взять пчел, муравьев, термитов и исследовать их коммуникативные средства, то внимание исследователя в первую очередь будет направлено главным образом на реакции получателя. Я говорю о сигналах как зоопсихолог и имею в виду их потенциальное воздействие на поведение тех, кто их воспринимает и психофизически перерабатывает. Как теоретики человеческого языка, мы также не пренебрегаем этой стороной дела. Например, анализ указательных знаков делает для нас очевидным тот факт, что ученые типа Вегенера и Бругмана находятся на правильном пути, когда они описывают функции указательных местоимений, фактически употребляя при этом если не само слово, то хотя бы родовое понятие «сигналы». Ибо дело обстоит так, что демонстративы в пограничном случае (собственно демонстративы) в виде несклоняемых частиц встречаются не только в праиндоевропейском, но до сегодняшнего времени и в нашем языке, и наиболее отчетливо в их симпрактическом способе употребления, они существуют точно так же, как какие-нибудь другие сигналы общения людей или животных. Теоретик языка должен исходить из наиболее чистых примеров, чтобы определить понятие звукового сигнала в языке. Определив таким образом понятие, он подвергнет пересмотру весь язык и обнаружит, что при этом не только отдельные его феномены, но и весь язык в целом рассматривается с новой точки зрения.
Это равным образом относится ко всем трем способам рассмотрения. Надо вырвать из жизни конкретные языковые события, чтобы с первого взгляда стало очевидным, что языковой знак так хорошо подготовлен и оснащен именно для функции репрезентации; это в особенности относится к языку науки и достигает своего апогея в репрезентативной системе современной логистики. Что за дело истинному логику до экспрессивных потенций знаков, которые он рисует мелом на доске? Он вовсе не должен о них заботиться; и все же, возможно, опытный графолог порадовался бы тому или этому меловому штриху или начертанию целой строки, и его толковательное искусство было бы затрачено не напрасно. Ибо элемент экспрессии остается и в мельчайших штрихах, которые логик или математик нарисовал мелом на доске. Таким образом, не нужно обращаться к лирику, чтобы обнаружить экспрессивную функцию как таковую; правда, /лирика добыча будет богаче. И если это истинный лирик, то иногда он пишет по своим собственным правилам, а логик вынужден оставаться в стороне. Но это такие тонкости, которые не стоит принимать во внимание. На третью, собственно апеллятивную функцию полностью нацелен, например, язык команд; на апеллятивную и экспрессивную функции — в равной степени ласкательные слова и ругательства. Правда, они часто именуют хорошее и дурное; однако известно, что самые интимные ласкательные слова иногда черпаются из противоположной сферы, а обращение «Эй, почтеннейший!» может являться оскорблением. Существует легенда о том, как один боннский студент в перебранке с самой склочной рыночной торговкой заставил ее замолчать и довел до слез с помощью названий букв греческого и еврейского алфавита («Ты альфа! Ты бета!..»). Психологически правдоподобная история, потому что в ругани, так же как и в музыке, почти все зависит от «тона».
Однако здесь, подчеркнем еще раз, мы имеем дело с явлениями доминантности, в которых на первый план выступает то одна, то другая из трех основных функций звукового языка. Решающая научная верификация нашей конституирующей формулы, модели языка как органона достигает цели, если обнаруживается, что каждое из трех отношений, каждая из трех смысловых функций языкового знака открывает и тематизирует свою область лингвистических феноменов и фактов. И это действительно так. Ибо «языковая экспрессия» и «языковая апелляция» — это части языкового исследования, которые, будучи противопоставлены языковой репрезентации, являют особенности своей структуры. Короче говоря, лирика и риторика несут в себе нечто такое, что различает их между собой и отличает их, скажем, от эпоса и драмы; и конечно, их структурные законы еще более разительно отличаются от структурных законов научной репрезентации. Здесь в самых общих чертах изложено содержание тезиса о трех языковых функциях. Все в целом будет верифицировано лишь тогда, когда будут написаны все три книги о языке, которые требует модель органона.
Перевод как межъязыковая коммуникативная деятельность
2.1. Отто Каде. Проблемы перевода в свете теории коммуникации2
В свете теории коммуникации перевод представляет собой специфическую форму общения между людьми средствами языка, особенность которой заключается в использовании двух языков в рамках коммуникации. В то время как в микролингвистическом смысле перевод сводится к мене кода ИЯ →ПЯ, в свете теории коммуникации это понятие должно быть очерчено несколько шире.
В широком смысле под переводом мы понимаем тот процесс двуязычной коммуникации, который начинается восприятием текста ИЯ (= оригинала, текста на языке Я1) и заканчивается реализацией текста ПЯ (= транслата, текста на языке Я 2). Важнейшей фазой этого процесса является мена кода ИЯ → ПЯ, подчиняющаяся определенным условиям в связи со своими специфическими функциями в рамках акта коммуникации. Эту фазу можно назвать переводом в узком смысле слова. Обратимся прежде всего к переводу в широком смысле.
[…]
Прежде чем попытаться определить особенности двуязычной коммуникации, являющейся составной частью перевода, представляется необходимым уточнить в краткой форме нeкоторые существенные явления языковой коммуникации.
1. При обычной коммуникации ее участники (отправитель = О, получатель = П) владеют тождественным кодом с помощью которого О кодирует определенное информационное содержание в форме текста. П декодирует текст и извлекает из него информационное содержание.
Под информационным содержанием мы, вслед за Харрисом, понимаем коммуникативную значимость языкового высказывания, проявляющуюся в том, что определенная последовательность знаков способна оказывать определенный эффект - воздействие на получателя, приблизительно соответствующий определенному намерению отправителя.
Тождественность кодов О и П является элементарным условием успешной коммуникации. При этом нельзя не видеть, что коды участников коммуникации в действительности никогда не бывают полностью идентичными. Тождественность кодов следует поэтому понимать относительно.
Абсолютная тождественность противоречит природе языка, представляющего собой гибкую систему, знаки которой в определенных границах имеют способность к варьированию. В естественных языках не бывает одно-однозначного отношения между материально-физической и семантико-функциональной сторонами знака.
Кроме того, абсолютной идентичности кодов препятствуют различия в индивидуальном опыте (как языковом, так и опыте общения с окружающим миром), варьирующиеся от индивидуума к индивидууму и ведущие к возникновению идеолектов у отдельных представителей языкового сообщества. Наконец, против тождественности кода действуют и диалектальные, региональные и социальные влияния, которым в рамках языкового сообщества подвержены отдельные группы говорящих.
Можно считать эмпирически доказанным, что отсутствие абсолютного тождества между кодами О и П не является препятствием для взаимопонимания между участниками коммуникации.
Объяснение этого феномена мы усматриваем в том, что определенное множество языковых средств, которые в определенных границах могут варьироваться и являются индивидуально-дифференцированными, выступает в качестве инварианта. В равной мере, определенное множество данных опыта (общих, по меньшей мере, для определенных групп говорящих) является инвариантом. Поэтому в целом взаимопонимание обеспечивается, несмотря на относительность тождества кодов.
Тем не менее погрешности как при кодировании информации отправителем, так и при декодировании сообщения получателем являются вполне возможными явлениями коммуникации. Они могут вести к недопониманию, а иногда и непониманию, что отрицательно сказывается на коммуникации и при определенных условиях может нарушать ее. Как правило, однако, коммуникативные погрешности в рамках общения компенсируются ситуативным контекстом, историческим контекстом и соответствующими реакциями участников коммуникации. В обычном случае относительного тождества кодов достаточно для того, чтобы в случае необходимости договориться о самом коде, то есть модусе использования отдельных единиц кода.
В результате того, что тождество кодов О и П лишь относительно, информационное содержание языкового высказывания всегда является потенциальной величиной, индивидуально реализуемой в конкретном акте коммуникации. Один и тот же текст способен поэтому оказывать различное воздействие на различных получателей, так же как в основе одного и того же текста могут лежать различные коммуникативные намерения отправителей.
Природа языковой коммуникации такова, что намерение отправителя никогда не оказывается полностью тождественным воздействию на получателя, и эффекты воздействия, оказываемые на различных получателей, никогда не могут быть полностью тождественными. Это тривиальное положение необходимо подчеркнуть потому, что в связи с вопросами перевода неоднократно выдвигались постулаты, находившиеся в очевидном противоречии с этим фактом. Частично это может быть результатом того, что перевод не рассматривался как составная часть коммуникативного акта.
2. Рассмотрим теперь роль перевода в двуязычной коммуникации.
В двуязычной коммуникации О и П не владеют одинаковым кодом. Взаимопонимание между ними возможно лишь при условии превращения текста на языке Я1 в текст на языке Я2, способный оказывать коммуникативное воздействие сообщения О на получателя П. Именно в этом заключается функция перевода. Она требует:
а) декодирования текста на Яl с целью перекодирования;
б) перекодирования, то есть мены кода в узком смысле (подстановка знаков Я2 вместо знаков Яl);
в) реализация текста на Я2.
Эти задачи решает переводчик - Т (Тrаnslаtоr). Поскольку предметом нашего исследования является перевод, осуществляемый человеком, переводчик неизбежно становится участником двуязычной коммуникации, и на него, как и на других участников коммуникации, оказывают воздействие факторы, обычно имеющие место при коммуникации.
[…]
После этого краткого отступления возвратимся к переводчику со всеми его человеческими слабостями.
Т выступает как промежуточное звено между О и П в двуязычной коммуникации.
По отношению к О Т является получателем, а по отношению к адресату, которому в конечном счете предназначено сообщение, он выступает как косвенный отправитель О . Собственно получатель сообщения, формулируемого О, превращается в акте двуязычной коммуникации во вторичного получателя П'.
Предпосылкой для функционирования Т в качестве О' является его функционирование в качестве перекодирующего звена ПЗ. Выполнение функции ПЗ переводчиком Т зависит от его действий в качестве П.
Двуязычная коммуникация включает в себя, таким образом, три фазы, каждая из которых предполагает успешное преодоление предыдущих. Этими фазами являются:
1. Коммуникация между О и Т (выступающим в качестве П);
2. Мена кода Я1 - Я 2, осуществляемая Т (выступающим в качестве ПЗ);
3. Коммуникация между Т (выступающим в качестве О') и П'.
Перевод распространяется на часть первой фазы (восприятие и декодирование сообщения, поступающего от О, переводчиком, выступающим в функции Т/П на Я1), всю вторую фазу (мена кода переводчиком, выступающим в функции Т/ПЗ) и часть третьей фазы (реализация сообщения для П' на Я2, осуществляемая переводчиком в функции Т/О').
При исследовании процесса перевода нельзя игнорировать его место и функцию в двуязычной коммуникации, поскольку при переводе действуют факторы, которые могут быть познаны лишь в рамках акта коммуникации в целом.
Непосредственным участником перевода является лишь Т, но в своих действиях он связан с О и П и эффективность его действий в качестве О' и П зависит от них. В звене О - П и в звене О' - П' действуют факторы, влияющие на перевод. На практике это становится очевидным, когда индивидуальные погрешности участников коммуникации ведут к нарушениям процесса перевода.
Коммуникативные погрешности отправителя ведут к получению неправильных данных переводчиком и могут в значительной мере мешать переводу. Коммуникативные погрешности П' могут сокращать или даже ликвидировать перевода при коммуникации. Проблема влияний такого рода погрешностей О и П' на процесс перевода и на переводчика заслуживает отдельного рассмотрения (см. работы В. Каде).
Выше уже констатировалось, что любое продуктивное и рецептивное коммуникативное действие является индивидуальным актом, чем объясняется возможность погрешностей. В целом из этого следует, что при коммуникации (и, естественно, при двуязычной коммуникации, включающей перевод) действуют субъективные факторы, связанные с индивидуальными чертами коммуникантов, а именно: отправителя, получателя П' и переводчика.
Коммуникативные действия отправителя зависят от степени активного владения Я1 и связанной с ним способности оптимально реализовывать средствами языка определенное коммуникативное намерение.
Коммуникативные действия П' зависят от степени пассивного владения Я2 от объема и глубины знаний о предмете и связанной с этим способности понимать информационное содержание высказывания.
Решающее для процесса перевода действие переводчика Т определяется степенью владения Я1 и Я2, знанием отношений эквивалентности между Я1 и Я2, знанием предмета и опытом, знанием реалий из языковой среды Я1 и Я2, а также психическо-физическим состоянием переводчика и другими факторами.
Субъективные факторы в конкретном случае в значительной мере определяют ход двуязычного акта коммуникации, и в первую очередь процесс перевода, поскольку неоспоримо, что квалификации переводчика на практике является решающим фактором качества его деятельности. Однано субъективные факторы нoсят случайный характер. Если мы стремимся выявить закономерности перевода, то от таких факторов следует абстрагироваться, ибо в противном случае мы можем получить лишь данные о пределах человеческих возможностей в переводе, но не о его сущности. Для выявления закономерностей перевода релевантны как раз те факторы, которые действуют независимо от индивидуальности О, П' и Т. Мы исходим в дальнейшем исследовании из представления об идеальных участниках коммуникации и исключаем тем самым субъективные факторы.
В идеальных условиях двуязычная коммуникация может быть выражена следующей формулой: i=k~e~ i'=k'~e', где:
i = намерение О
k = информационное содержание текста Я1 и коммуникативная значимость сообщения отправителя (О) .
е = воздействие (эффект) на Т (выступающего как П) (см. схему 1)
i’ = намерение Т (выступающего как О') по реализации в Я2
k’ = информационное содержание текста на Я2 и коммуникативная значимость сообщения О
e’ = воздействие (эффект) на П'
Теперь можно сформулировать основную проблему перевода, встающую на уровне коммуникации. В коммуникативном аспекте основная проблема перевода заключается в соответствии между е и i', обеспечиваемом Т при замене кода Я1 →Я2. Это соответствие является предпосылкой эквивалентности k и k'.
Поскольку k и k' являются потенциальными величинами, реализующимися в акте коммуникации индивидуально, эквивалентность между ними также потенциальна.
Из этого следует, что измеримые эффекты, соответствующие величине k у различных получателей на Я1 и величине k' на Я2, не могут быть полностью тождественны. В еще меньшей мере возможно тождество между соотнесенными с k реальными эффектами e1 ….. n у получателей Я1 и соотнесенными с k' эффектами e’1 ….. n у получателей Я2. Соотнесенные с потенциальными величинами k и k' реальные эффекты e1 ….. n и e’1 ….. n могут быть изображены как пересечение двух множеств:
В пределах общей части должны находиться релевантные для успеха коммуникации элементы коммуникативных эффектов. Вне этой общей части могут находиться периферийные элементы коммуникативных эффектов, например, индивидуальные ассоциации, связанные с определенными языковыми знаками, определенная (выходящая за чисто индивидуальные рамки) прагматическая информация (например, связанная с географической локализацией), которые при общении представителей различных национальностей неизбежно теряются, не влияя, однако, на успех коммуникации.
Потенциальная эквивалентность между k и k' имеет место в том случае, когда обеспечивается общее множество эффектов, вызываемых у получателей Я1 и Я2, необходимое для коммуникации.
3. Потенциальная эквивалентность коммуникативной значимости текстов, оформленных в различных кодах, является инвариантом перевода.
Поскольку коммуникативная значимость определяется нами как реализуемое языковыми средствами коммуникативное намерение, предстающее на лингвистическом уровне как информационное содержание текста, инвариант перевода может быть истолкован и как потенциальная эквивалентность информационного содержания текстов на различных языках.
Коммуникативная значимость k (или k') текста теоретически может определяться через его отношение к коммуникативному намерению i (или i'), что кажется соблазнительным, поскольку i и k, равно как i и k', при предполагаемых нами идеальных условиях коммуникации являются тождественными. На деле же определение коммуникативной значимости языкового высказывания на базе его отношения к коммуникативному намерению наталкивается на неразрешимые трудности, поскольку коммуникативное намерение представляет собой величину, существующую лишь в сознании.
Именно поэтому важно положение, согласно которому k (или k') одновременно является информационным содержанием текста, а именно: текста, в котором соотнесенное с k (или k') коммуникативное намерение i (или i') реализовано языковыми средствами. Это положение мы приводим не для того, чтобы назвать одну и ту же вещь двумя разными наименованиями, а для того, чтобы показать, что при определении k (или k') в нашем распоряжении имеется не только величина i (или i'). Информационное содержание является свойством текста и, в качестве такового, может быть описано в терминах лингвистики, то есть без ориентации на коммуникативное намерение, приведшее к порождению текста. Именно это позволяет систематизировать и объективировать представление о потенциальном инварианте перевода.
Сохранение инвариантности является центральной проблемой перевода, исследование которой, освобожденное от случайностей, одновременно дает нам ключ к рассмотрению объективных факторов перевода. Прежде чем обратиться к вопросу, какие компоненты языковых и коммуникативных действий должны оставаться при переводе инвариантными и какие факторы дают возможность сохранять инвариантность и решать тем самым основную проблему перевода, необходимо упомянуть два важнейших условия, которые мы считаем априорно данными в науке о переводе.
Сохранение инвариантности при переводе предполагает, что потенциально в сознании всех индивидуумов могут быть вызваны в основном тождественные отражения объективной реальности. Диалектический материализм, наше научное мировоззрение, учит, что мир для человека неограниченно познаваем. Из этого мы делаем вывод о том, что в принципе каждое представление, возникающее в ходе процесса познания, по сути своей воспроизводимо, хотя и не в каждом конкретном случае и не каждым индивидуумом.
Сохранение инвариантности при переводе объективно зависит от того, возможна ли в любом языке передача при коммуникации любого отражения. В отношении денотата можно считать это предположение эмпирически доказанным. Тем самым мы не отрицаем ни наличия связанных с восприятием различий между отдельными языками, ни обусловленного языком влияния на мышление.
Оба эти явления, причины которых мы не можем здесь рассматривать, могут как в грамматической, так и в лексической сферах эквивалентности привести к отношению 1:0 между данным исходным языком и данным языком перевода, что в конкретных случаях перевода, как правило, вызывает значительные трудности. В принципе, однако, мы должны исходить из того, что способность отражать и выражать возникающие новые понятия и представления является имманентной составной частью любой языковой системы. Каждый язык, выступающий в функции языка перевода, обладает поэтому необходимыми потенциальными средствами, с помощью которых при переводе могут быть найдены языковые средства отражения для любых понятий и представлений, встречающихся в исходном языке. Даже в тех случаях, когда отражение оказывается неполным, это нерелевантно, поскольку и без того природа коммуникации такова, что воздействие, оказываемое одним сообщением на различных получателей, не может быть полностью тождественным. Тот факт, что, несмотря на это, для таких случаев в конкретных условиях перевода не всегда находятся решения, никоим образом не отрицает выдвинутого нами принципиального положения. Причины этого заключены не в природе языка, а прежде всего в социально-экономической сфере.
Проблема инварианта перевода требует более детального исследования. Прежде всего подлежит изучению вопрос, что при переводе может быть инвариантным, а что должно быть инвариантным. Эта проблема в данной работе может быть освещена лишь в самом общем виде.
Можно считать определенным, что при переводе необходимо сохранение денотативной инвариантности.
В коммуникативном аспекте сохранение денотативной инвариантности представляется достаточным.Через отражение коммуникация соотносится с объектом в самом широком смысле, то есть включающим в себя не только материальные объекты. Место объекта может занимать отношение между объектами, то есть коммуникация может быть соотнесена с отражениями и отношениями между отражениями в сознании участников коммуникации без непосредственного участия конкретных объектов, например, в качестве повода для коммуникации. Отношение к объекту в этом случае является опосредованным. Непосредственное или опосредованное (данное через межъобъектные отношения) отношение к объекту является исходным и конечным пунктом акта коммуникации.
Сохранение денотативной инвариантности является минимальным требованием для того, чтобы считать текст на языке Я2 «транслатом текста, существующего на языке Я1», то есть текст на Я2 может считаться транслатом текста на Я1 только в том случае, если k' отражает то же явление, что и k.
Денотативное отношение является, таким образом, обязательным инвариантом перевода.
В лингвистическом аспекте инвариантность плана содержания может включать и сохранение десигната. В то время как денотативное отношение может быть сохранено в любом случае, что представляется теоретически выясненным и эмпирически доказанным, сохранение десигнативного отношения, видимо, не всегда возможно в полной мере, поскольку различия в семантических структурах языков могут представлять собой объективные трудности. Кроме того, прагматический аспект коммуникации может потребовать несоблюдения и изменения сигнификативного значения знаков ИЯ при переводе, то есть сохранение релевантной прагматической информации ИЯ может потребовать отказа от передачи сигнификативного значения определенных сегментов текста.
Инварианты на уровне плана выражения могут быть статистическими (частотность и дистрибуция знаков), структурно-синтаксическими и стилистическими.
Прагматическим инвариантом может считаться мотивированная психологически и социологически тождественность решений получателей текстов на Яl, Я2 (см. Нойберт).
Сигнификативное значение, инварианты плана выражения, а также прагматические инварианты, по нашему мнению, следует считать факультативными инвариантами. Это представляется обоснованным не только потому, что их не всегда удается сохранить, но и потому, что они не в любом случае необходимы для удовлетворения элементарных потребностей коммуникации, даже если это объективно возможно.
Какие из факультативных инвариантов в каждом конкретном случае сохраняются, в значительной мере зависит от назначения транслата. Оптимальный транслат должен несомненно характеризоваться сохранением всех объективно возможных инвариантов.
Из этого становится ясной и тесная взаимосвязь между решением проблемы инвариантности и точной формулировкой понятия адекватности.
4. Выше уже указывалось, что в двуязычной коммуникации, и следовательно, в переводе как ее составной части существуют три параметра, из которых могут быть выведены различные факторы, влияющие на процесс перевода, а именно:
1) языковые системы - коды;
2) объективная действительность и ее отражение как соотнесенная с ней величина;
3) участники коммуникации, использующие знаки.
Объективные процессы перевода в первую очередь определяются факторами, вытекающими из особенностей языков, используемых в качестве кодов. В связи с лежащей в их основе конвенциональностью, языковые знаковые системы весьма устойчивы, благодаря чему между различными языками существуют системные отношения эквивалентности, и действия переводчика в значительной мере носят закономерный характер. В отличие от этого факторы перевода, связанные с участниками коммуникации, в значительной мере носят случайный характер.
Объективная реальность, существующая независимо от сознания человека, представляется в этом смысле и для перевода параметром абсолютным. Но поскольку она связана с коммуникацией (и тем самым с переводом) лишь через отражение в сознании участников коммуникации и, кроме того, нередко не объекты, а отношения между объектами являются предметом коммуникации, в этой области также действуют многочисленные субъективные и социальные факторы. […]
|
