Шергова Г. М. Ш49 Об известных всем / Г. М.

Скачать 4.78 Mb.

Название	Шергова Г. М. Ш49 Об известных всем / Г. М.
страница	8/23
Тип	Документы

rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Документы

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 23

Глава XI

Остров Утесова

(Леонид Утесов)
Казалось, он плывет по Десне, зеленый кораблик под зелеными парусами, подгоняемый рыжими всполохами огня. Во всяком случае, мне так кажется сейчас. Но клочок суши посреди бурлящей от взрывов воды был неподвижен, как и положено острову. Более того, к этому беззащитному, робкому в своей пасторальности островку можно было приложить традиционную квалификацию стойкости: «неприступная крепость».

Хотя не было у крепости не только фортификаций и стен, даже мирных строений на нем не существовало. И все-таки беззащитность его была лишь пейзажной. У острова были защитники.

Пятеро наших солдат, которых немцы уже неделю не могли выбить с островка.

Ночами обстрелы прекращались, видимо, немцам жаль было тратить на эту горсточку зелени не только снаряды, по и сон.

И тогда пятеро солдат, не таясь, разводили костер, садились вкруг него и пели. Пели песни Утесова. Так получилось, что все они пятеро, пришельцы из разных краев России, были страстными поклонниками знаменитого певца. И по общему согласию, решили окрестить свой непокорный плацдарм — Островом Утесова.

Много лет спустя один из тех солдат рассказал мне эту историю. Она зацепилась мне за сердце, за память, и мы с композитором Марком Фрадкиным даже задумали написать песню «Остров Утесова». Но, как часто бывает, — только задумали...

Однако Леониду Осиповичу историю острова я пересказала.

Близость утесовской дачи сообщал уже на подъезде к ней пахучий ветерок. Плотно набитый ароматом антоновских яблок, встречал он гостей. Дачу Утесова обнимал старый яблоневый сад, и по осени рваная глухая морзянка падающих на землю плодов возвещала их спелость.

Окружал дачу и новый забор, в котором уже не первый месяц недоставало одного пролета, отчего машины прибывающих предпочитали почему-то пользоваться не воротами, а этой незаживающей дырой.

Однажды, приехав в гости к Леониду Осиповичу, я спросила: «В чем дело? Когда же, наконец, будет завершено строительство забора?»

— А, — грустно махнул он рукой, — есть силы, над которыми человек не властен. Я вот — бесправный раб рабочих, которые строят дачу. Захотят — они придут, захотят — пропадут на месяц. Захотят — привезут материал, захотят — увезут... Я обречен только смиренно ждать и потакать всем
их прихотям.

— Господи! — возопила я. — Да они должны за честь почитать строить самому Утесову! Вот знаете...

И тут я рассказала про Остров Утесова. Он был растроган, даже, пожалуй, смущен, что за ним водилось нечасто.

Мы сидели в саду, и ветер, набитый ароматом антоновских яблок, небрежно прошелся мимо нас, оповещая поселковых мальчишек, что сад открыт для их опустошающих набегов.

— Нет, это черт-те что, — не унималась я, — распустили вы своих строителей!

Леонид Осипович посмотрел на меня в лукавом размышлении и поднял указательный палец:

Хотите психологическую задачу?
Давайте.
Вот я подумал: в один прекрасный день мне осточертеет эта бесконечная строительная мука и я скажу рабочим: «Ребята, забирайте себе все: дачу,
участок, сад — все отдаю». Что они мне скажут?
А действительно, что? — не нашлась я.
Они скажут: хозяин, на бутылку надо бы добавить... А вы говорите — остров.

Мы похохотали беззаботно и горько. Горько, потому что не могла я взять в толк, как с ним, Утесовым, можно так небрежничать.

В день того моего посещения мне предстояло выступление в воинской части, расположенной в нескольких километрах от утесовского дачного поселка. И, погостив в этом пахучем доме, я прямиком отправилась к солдатикам.

По дороге в часть я продолжала терзаться раздумьями о том, как вместе с войной ушли не только трагедии, горечь потерь, но и что-то светлое, бескорыстно-возвышенное, что жило в людях, не прокламируя своих высоких отметок, а как-то бессознательно присутствуя в человеческой сущности.

Потому естественным продолжением этих мыслей стал наш разговор в воинской части. Да нет! Солдатам я никаких этих сентенций не сообщила, просто поведала про Остров. А потом про забор и утесовский психологический этюд.

Сейчас могу признаться: про психологическую загадку я рассказала, чтобы повеселить аудиторию. Каждое выступление на публике требует, так сказать, «смены жанров».

Но — увы! Ответом мне был одинокий смешок. Зал молчал. Молчал, не отводя глаз. Но — что делать! — как говорится, «номер не удался». Нет, так нет.

Прошла неделя, и вдруг в телефонной трубке раздался утесовский хохоток, а потом ликующее:

Представляете! Свершилось чудо! Кто-то ночью достроил мой забор! Таинственный благодетель пожелал остаться неизвестным. Еще одна психологическая задача. Как вы думаете, кто бы это мог быть?
Действительно, кто бы? — как и в прошлый раз, тупо полюбопытствовала я. И все поняла.

Мгновенно я увидела зал в воинской части и глаза солдатиков, обращенные к сцене. Это были точно такие же глаза, какими пятеро защитников зеленого острова, плывущего по Десне, смотрели в костер, когда пели друг другу песни Утесова.

Глава XII

«Дальше — шум...»

(Фаина Раневская)
Она сказала: «Браво! Браво!» Почти шепотом. Звуком из каких-то подвальных регистров голоса.

И все трое заулыбались, заблагодарили. Школярски, необученно. Хвалила-то Раневская! Впрочем, и те трое тоже были не с бурьянной околицы: два народных артиста СССР — Борис Чирков и Александр Борисов да еще прославленный гитарист — виртуоз Сергей Сорокин. Слушательская аудитория была невелика — Фаина Георгиевна и я с мужем. Как всегда. Ну, может, еще человека два-три бывало. Пели ведь «для себя».

Всякий раз, приезжая в Москву, ленинградцы Борисов и Сорокин приходили к Чирковым попеть. О, никакие торжественные залы не знают интимного совершенства концертов, когда знаменитые инструменталисты вдвоем, втроем играют друг для друга, когда поэты читают стихи, обращенные к паре собратьев по перу, когда поют вот так, как у Чирковых!

Самозабвенно, как теперь говорят, просто «в кайф», они выводили мелодию, уводили, заводили. С первым и вторым голосом, с подголосками, замирая и разливаясь. И расстилалась необъятность ямщицкой тоски, зазывно жеманничал городской романс, а то и просто рушилась россыпь гитарных переборов знаменитой «Малярочки». Иногда вплетала свой чистый, точный голос и Мила, жена Чиркова, артистка Людмила Геника.

Вот так спеть — и можно помирать, — вздохнул мой муж Леша.
Так пойте. У вас вполне интригующий баритон. — Раневская приглашающе развела руки.
Фаина Георгиевна! У меня же нет слуха! — сокрушился муж. — И это при моей-то любви к пению!

Что правда, то правда. Петь любил, слуха не имел. У нас дома даже существовала такая игра: Леша пел без слов, а присутствующие должны были угадать, что он имеет в виду.

Хотя, — взбодрился Леша, — говорят, что у знаменитого Тито Руффо тоже слуха не было. И, вообще, однажды я привел в восторг даже строгого церковного регента. Правда, правда. Регент этот, дядя моего друга, присутствовал на одной домашней вечеринке. Подвыпив, все, как у нас
положено, затянули песни. И я со всеми. И представляете? — регент зажимает меня в прихожей и восклицает: «Это блестяще! Я никогда не слышал, чтобы так остроумно пародировали пение! У вас же тончайший слух!» Так что еще посмотрим...
Не зарывайтесь, — строго осадила его Раневская, — красота, ум да еще слух — это уже перебор... Галя, наверное, утомительно иметь в быту красавца?

У меня — опыт, — нагло хихикнула я. А Мила объяснила:
Галя же у нас, вообще, только красавчиков признает.

Фаина Георгиевна поморщилась:

Нет, это пошло быть замужем за красавцем. Красавцы должны быть недостижимым идеалом.
А у меня есть недостижимый идеал, — не сдавалась я.

И кто же?
Петр Шелест.

Все грохнули. Чтобы современному читателю была понятна та реакция, объясняю. Названный персонаж был вождем украинских коммунистов. Не знаю, какими достоинствами обладал секретарь ЦК КПУ, может и обладал, но внешность, глядящая с портретов... Лысый череп и антропологически характерная лепка лица не оставляли сомнений в том, что недостающее звено между неандертальцем и человеком — найдено. Так что при моей слабости к мужской красоте...

К тому же, — добавила я, — товарищ Шелест имеет особые замашки. Скажем, любит охотиться на уток с катера из станкового пулемета. Что широко известно украинским трудящимся.
И вы до сих пор не воспели своего Беатрича ни в стихах, ни в прозе? Стыдно! — покачала головой Раневская.

Воспою. Обещаю вам.
Да уж, пожалуйста.

Дней через десять я получила тугой упитанный конверт. Он заключал цветной портрет Шелеста, вырезанный из «Огонька». На портрете была надпись: «Дорогой подруге Гале от друга Пети на вечную любовь и дружбу».

Я ломала голову — кто прислал? Только через полгода Фаина Георгиевна «прокололась», что была отправителем. Узнала я и еще одну уже печальную историю, которая заставила меня подумать о том, что шутейное замечание Раневской о «красавце — недостижимом идеале», может быть, имело для нее и личные корни.

Фаина Георгиевна никогда не была замужем. Как рассказывала мне одна из подруг Раневской, разочарование в мужской половине человечества постигло Фаину еще в трепетной юности. Тогда она, начинающая актриса провинциального театра, была влюблена в красавца героя-любовника. Влюблена беззаветно, со всем пылом впервые растревоженной души. А он...

Впрочем, я описала эту драму в повести «Светка — астральное тело», изменив, конечно, образцы персонажей и антураж действия. Но вы поймете, как поступил Он с чистой любовью юной Фаины.

«Рано потеряв родителей, Марго к тому времени уже сама зарабатывала, аккомпанируя певцам, в том числе и исполнителю испанских песен Мигелю Ромеро (в изначальности Мишке Романову). Сочный брюнет Мишка-Мигель был кумиром старшеклассниц и студенток техникумов с легкопромышленным уклоном. Да и было от чего сходить с ума! Черные волнистые волосы певца облепляли голову, как мгновенно замершее бурление асфальтного вара; алый платок, роль которого исполнял обыкновенный пионерский галстук, завязанный на шее под правым ухом, выявлял прямое родство с пиратами южных морей; слова песни, которые, по представлению Мигеля, звучали по-испански, дурманили эротической непроницаемостью смысла. Конечно, количество поклонниц Мигеля не могло соперничать с армией "лемешисток" или "козловисток", чья численность в предвоенные годы равнялась численности полков, а может, дивизий. Но свой батальон Ромеро держал не хуже оперных звезд: и снег из-под его подошв ели, и очередность для поднесения цветов соблюдали, причем в этот день счастливица с порядковым номером надевала все новое, вплоть до нижнего белья, хотя продемонстрировать своему божеству немудрящее изящество вискозной комбинации марки "Мострикотаж" удавалось лишь редким избранницам. Могла ли Марго не полюбить Мигеля? Праздный вопрос. Однако Мигель не замечал верного чувства Марго. Но как-то, вроде ни с того ни с сего, он спросил ее:

А ты с кем живешь дома-то?

Одна, — ответила Марго, еще не понимая, о чем речь.

И комната у тебя отдельная?
Да. Папа и мама умерли.

Мигель пробуравил пальцем в застывшем варе дырку, поскреб темя и задумчиво протянул:

— Так надо к тебе в гости зайти.

Неделя ожидания неожиданного счастья прошла в угаре приготовлений: Марго, продав все, что можно, и одолжив денег у кого возможно, украшала свое жилье. Она сшила новые занавески из маркизета и, отбив ручки у трех старых фарфоровых сахарниц, превратила их в цветочные вазы. Низкие, для незабудок. В комнате не должно было быть никаких пышных цветов. Только незабудки — тут, там. Был закуплен многоцветный и многоименный комплект продуктов и вин для ужина. Разложенные по тарелкам закуски, подобно тематическим клумбам в Парке культуры и отдыха, зацвели розами, выполненными из окрашенных в свекольном соке луковых головок, и тюльпанами из отварной моркови (как учила сервировать стол мама).

Собственно, Мигель мог и не приходить. Все подробности встречи Марго уже десятки раз пережила в мечтах. Его жест. Ее жест. Его порыв. Ее: "Нет, нет! Не будь так нетерпелив!" Его: "Но я столько дней ждал этой минуты! Ты моя навсегда. К чему медлить?" Ее: "Не спеши, перед нами вечность". Его: "О да! Ты так юна, непорочна, я не имею права на твою доверчивость!"

Марго (с некоторыми вариантами) знала все, что будет. Даже если он не придет (хотя об этом страшно подумать!), она уже пережила счастье свидания.

Но он пришел. Ровно в семь, как договорились.

Ждала? — спросил Мигель, кивнув па гастрономические клумбы.
Ждала! Ждала! — горячо откликнулась Марго. — Я много дней, много месяцев ждала вас.

Мигель приподнял надо лбом застывшее кипение вара.

— Ну да? С чего бы это? Может, влюбилась? Она поняла: настал ее час, решающий момент

ее жизни, и она ринулась в леденящие просторы судьбы:

— Да. Я люблю вас, вы не могли не видеть этого, не понимать. Вы поняли, вы пришли, вы здесь.

Мигель молчал.

Она поняла, нет, уже знала по свиданиям в мечтах: он боится ее молодости, неопытности. Он, искушенный человек, думает, что она может подарить ему лишь обожание вчерашней школьницы. А она готова на все.

— Да, я люблю вас безгранично. Нет поступка, который я не могла бы совершить по первому вашему слову.

Правда? — Как зыбь па подветренной траве, раздумье протрепетало по лицу Мигеля.
Да, — подтвердила Марго и покраснела, так как подумала о том, что она, видимо, не напрасно, подобно дежурной поклоннице, надела новую
вискозную комбинацию.
И все готова для меня сделать? — уточнил Мигель.
Все! — воскликнула Марго, покраснев еще больше, так как вспомнила, что под жакетом у нее старая кофтенка массового пошива. Но! В этом ли дело! Неужели какое-то жалкое произведение "Москвошвея" способно извлечь ее возлюбленного из пучины страсти? Их любовь выше несовершенств быта.
Тогда знаешь что, — с испанской небрежностью сказал Мигель, — уступи мне на пару часов свою комнату. А ключ я потом оставлю, где договоримся.

Те два, нет, четыре часа, пока Мигель меж незабудок и овощных клумб окунал в пучину страсти какую-то безвестную безнравственную девицу, Марго пробродила по улицам.

Она не плакала. Горе было слишком острым, чтобы утолиться слезами. Но сердце Марго раскололось и застыло на много лет».

Примерно такую историю и рассказала мне подруга Раневской, хотя за достоверность не поручусь. Просто сюжет очень уж соблазнителен.

Не имею права утверждать, что была дружна с Фаиной Георгиевной. Между мной и ею — разность масштабов бытовой повести и эпоса. Я относилась к ней с восторженным почтением, она отвечала великодушием доброжелательности. Полагаю, что расположением ее я обязана не каким-то своим личным достоинствам. Паролем в ее благосклонности стала давний ближайший друг Раневской Нина Станиславовна Сухотская, бывшая актриса Камерного театра, руководимого великим А. Я. Таировым.

После уничтожения театра советским «искусствоведением» руководителем стала сама Нина Станиславовна. Правда, всего лишь руководителем театральной студии Московского дома пионеров, где в невинном возрасте подвизался мой будущий муж Леша. В спектакле «Дубровский» он пытался изобразить Дефоржа. От тех времен у нас осталась фотография, запечатлевшая сцену Дубровского-старшего и Троекурова. На обороте снимка надпись: «Два русских помещика, студийцы Н. Каплан и С. Рабинович».

Сентиментальные воспоминания заставили Сухотскую сохранить теплую привязанность к бывшим своим ученикам на долгие годы. В силу семейных уз перепало и мне.

Виделись мы с Фаиной Георгиевной у ее подлинных друзей. А так — только перезванивались. Среди прочих Раневская дружила и с Татьяной Николаевной Тэсс, знаменитой в свое время очеркистской «Известий». Писала та, в основном, на «душевные» темы, что обеспечивало ей стойкий успех, главным образом, у женской части подписчиков популярной газеты. Наши с Таней дачи располагались в одном поселке.

Не берусь утверждать, что дом и участок Тэсс были невелики. Но почему-то все объекты обитания там хотелось именовать с уменьшительным суффиксом: домик, садик, терраска, кухонька. Может, от того, что дощатый финский дом не обладал старозаветной княжистостью срубов-соседей, может, потому, что каждая клумба, каждый куст требовали персонального внимания гостя. Но верней другое: такой дом-сад изображают в детских книжках.

Раневская и говорила: «У вас, Таня, тут все очень «нОрАчито» (объясняла: имелась в виду ибсеновская «Нора» или «Кукольный дом»).

Время от времени Татьяна Николаевна привозила к себе на дачу великую подругу, о чем великодушно ставила меня в известность. В очередной раз я застала там и какую-то субтильную барышню, щеки которой пылали от счастья причастности к жизни знаменитостей.

— Спасибо вам, спасибо, большое спасибо! — лепетала посетительница, уже покидавшая дом.

Когда она ушла, я подмигнула дамам:

Рассказов хватит на всю жизнь.- видела живую Раневскую!
А вот и пет, — обиделась Татьяна Николаевна, — она студентка факультета журналистики, пишет обо мне курсовую работу.

Замечание, сделанное с подчеркнутой скромностью, имело в виду не только поставить все точки над «и», но и дать мне понять, что, мол, и я нахожусь в обществе двух популярных женщин. Человек слаб. Я тоже решила продемонстрировать, что, мол, не лыком шита:

— А мой замглавного редактора писал обо мне дипломную. (Что было правдой.)

С легкой печалью Татьяна Николаевна откликнулась:

— Зажились мы с вами, Галя!

Учитывая, что Тэсс была старше меня лет на двадцать пять, такое обобщение уничтожало даже лестность игривой сентенции.

...Мы говорили о Пушкине. Да, позднее, после чая на тенистой маленькой веранде мы говорили о Пушкине, любимейшем предмете размышлений Фаины Георгиевны. Она прочла нам хрестоматийный и первозданный монолог Бориса Годунова: «Достиг я высшей власти».

Никогда, не в одном мужском исполнении это пушкинское произведение не открывалось мне в такой многозначной глубине.

Я сказала: «Она прочла». Нет, не прочла, не сыграла. Она с обнажающей доверительностью поведала нам о безысходной тщете человека быть понятым, оцененным по заслугам. Потому что «живая власть для черни недоступна. Она ценить умеет только мертвых». Идет ли речь о власти монаршей или о даже «коронованном» властителе дум.

Наверное, в царском монологе была для Раневской личная исповедальность. Во всяком случае, я так ощутила его.

Мне стало не по себе: под сенью этой печали особенно жалкой выглядела «мышья беготня» наших с Таней тщеславных гарцеваний, стыдливо прикрываемых шутливым покровом интонаций.

Фаина Георгиевна имела право сетовать на близорукое непонимание черни. Писательская чернь не создала на родине ролей, достойных ее. Режиссерская чернь не поставила спектаклей и фильмов, раскрывших бы диапазон ее таланта, спектаклей специально «под нее». Чиновничья чернь от искусства пальцем не пошевелила, чтобы побудить к этому тех и других.

Талант и натура Раневской были вместилищем всех актерских и драматургических ступеней — от гротеска до античной трагедии. Античной трагедии без котурн.

Что, что заключает уже для моих внучек понятие «Раневская»? Блестящие репризы «Муля, не нервируй меня» или «Красота — это страшная сила»... Да, впрочем, и для большинства современников Раневской она существовала, как великий шут. Ценности ее трагического наследства можно пересчитать по пальцам: Роза в роммовской «Мечте», «Странная миссис Севидж», «Лисички», «Дальше — тишина...» Что еще?

Спектакль «Дальше — тишина» в Театре имени Моссовета был последней театральной работой Фаины Георгиевны. Скорбный дуэт с блистательным Ростиславом Пляттом. Дуэт, потому что все другие актерские работы, даже отлично выполненные, стали лишь фоном для рассказа этих двух. Рассказа об их нескудеющей любви, о пропасти одиночества, в которую, разлучив, их сбросил молодой эгоизм ближних.

Горе героини Раневской вместе с нею оплакивал навзрыд весь зал.

Лицо актрисы тоже было залито слезами. Слезами трагедии, соединяющей артиста и зрителей, как бывало это во времена Еврипида и Софокла.

После спектакля я зашла к Фаине Георгиевне в грим-уборную. «Вы были в зале? Спасибо, что не предупредили. Я так боюсь знакомых на спектакле!» — сказала она. Не кокетничала. Бесстрашная в жизни, Раневская боялась глаза, сглаза знакомцев.

Я не театровед, не берусь за профессиональный разбор ее работ, ее дарования. Я просто обделенный зритель, у которого отняли полноту катарсиса, даримого искусством высшей пробы.

Ныне ордена ранга «гениальный», «великий» принято цеплять на одежку кого попало. Литератора, свалившего словарный запас в невнятицу «текста», в сочинение, для которого заборная «клинопись» куда как более подходящий способ запечатления, чем рукопись. Поп-звезды, голосом простуженного кастрата выкрикивающего опять же «текстовку», огороженную кольями рыгающих звуков. Кого угодно.

Названные работы Раневской можно именовать гениальными — бестрепетно.

Как-то по телевидению я наблюдала передачу о придворном мастеровом современности — художнике Александра Шилове. На дежурный вопрос ведущего о творческих планах Шилов глубокомысленно промолвил: «Творчество — тайна. "Дальше — тишина", как сказала Раневская».

Утлый служитель ложного классицизма XX века не подозревал, что его наивное невежество обрело зоркость откровения. А ведь он уравнял в правах высоту актерского прозрения и авторство шекспировской формулы!

Господи, как хотелось играть этой актрисе, сыграть несыгранное, объяснить необъясненное! Как-то она позвонила мне и попросила поискать что-нибудь, может, в зарубежной драматургии, роль для нее. Я «озадачила» всех знакомых переводчиков, и один из них нашел пьесу-монолог. «То, что надо», — сказал он. Переводчик даже сделал то, что ныне именуют «синопсисом» с переводом одной из сцен.

Фаина Георгиевна загорелась. Но — уже не успела даже дождаться завершения перевода.

Сейчас уже не помню содержания пьесы, помню только, что повествовала она тоже об одиночестве, о слепоте мира к единственности человеческой сути. Главной теме, занимавшей тогда Раневскую.

Она была одинока всю жизнь, даже окруженная друзьями. В конце, когда друзья молодости уходили из жизни один за другим, одиночество обернулось заброшенностью, которую Фаина Георгиевна делила с пригретым ею бездомным псом.

Ушла и она. Что было дальше? Дальше был шум книг о ней и сборников ее шуток, были фильмы и телепередачи, были запоздалые овации и сокрушения о том, что она так мало успела сделать. Шум, который уже не способен утолить горькую печаль ушедшего. Дальше — шум. Шум за сценой.
Дорогая Фаина Георгиевна! Я тоже с запозданием, но выполнила свое обещание: описала, как Вы велели, того лысого партийного Беатрича в повести «Автор». Уже после Вашего ухода.

Повесть эта приложена в конце данной книжки.

Да, дорогая Фаина Георгиевна, я выполнила обещание: персонаж, запечатленный на портрете, присланном Вами, воспет.

А от Вас уже ни похвалы, ни хулы.

1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 23

	Mini-vidas автоматический анализатор для быстрого обнаружения патогенов... Около 100 всемирно известных референсных лабораторий (usda, fda, другие государственные лаборатории) и крупнейшие международные компании...		Внимание! Всем-всем-всем!! Грипп… Заразиться им очень легко. Вирус гриппа передается от больного человека здоровому воздушно-капельным путем (при кашле и чихании через...
	Внимание! Всем-всем-всем!! Грипп… Заразиться им очень легко. Вирус гриппа передается от больного человека здоровому воздушно-капельным путем (при кашле и чихании через...		Виктории Бурматовых «Искусство жить» ...
	Список и размеры известных компьютерных программ		Коммуникации Виктор Бойко – один из самых известных в нашей стране знатоков практической йоги
	Инструкция о мерах безопасности в быту для обучающихся действия населения... Внимание всем!”. Услышав его, следует непременно включить телевизор, репродуктор радиосети и внимательно прослушать сообщения местных...		Методика по определению мотивации обучения в вузе При создании данной методики автор использовала ряд других известных методик. В ней
	Назначение и состав методологий внедрения В качестве наиболее известных примеров методологий можно привести следующий, далеко не исчерпывающий перечень		Справочные ресурсы 3 Форумы, новости, музыкальные журналы и издательства 6 Интернет по музыке. Некоторые из них являются оригинальными сетевыми источниками, другие электронными аналогами известных печатных...
	Преемственности поколений актуальна, как никогда Отец? Во всем его могуществе, во всем его многообразии? Хотелось бы влиться, войти в этот процесс творения и ни единым лишним движением,...		Исламский энциклопедический словарь Исламе, различных мусульманских сектах, биографические данные о членах семьи Пророка Мухаммада, его сподвижниках и их последователях,...
	Урок русского языка во 2 классе (1-4). Умк «Начальная школа XXI век».... Дидактическая цель: вторичное осмысление уже известных знаний, выработка умений и навыков по их применению		Проф. Джон А. Соломзес, Проф. Вэлд Чебурсон, Док. Георгий Соколовский ...
	Электрическая фритюрница ef Они оснащены электрическими элементами производства известных фирм, экономят электроэнергию. Вращающаяся головка удобна в эксплуатации,...		Инструкция gsm-sw-a1 розетка Пожалуйста, внимательно прочитайте инструкцию,... Данное устройство простое и надежное в эксплуатации, при его изготовлении использовались высококачественные компоненты, таких известных...

Шергова Г. М. Ш49 Об известных всем / Г. М.

Похожие: