ИСЦЕЛЕНИЕ СВЕТОМ: ОБРАЗОВАНИЕ И ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВО ПРОТИВ НЕВЕЖЕСТВА И МРАКОБЕСИЯ
Виталий Головатенко (протоиерей)
настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы
при Санктпетербургской консерватории, преподаватель (Санктпетербург1)
Свет Христов просвещает всех!2
В течение моей сознательной жизни во Христе и Его Церкви мне неоднократно приходилось (и, уверен, еще не раз придется) соглашаться с утверждением «Россия крещена, но не просвещена»3. Безграмотность и невежество, порой весьма агрессивные в своих крайних проявлениях, сделались у нас уже не исключением, а чуть ли не правилом. И проявления эти в последнее время все чаще находят свое конечное выражение как в осмысленной, так и в бессмысленной жестокости, насилии и варварстве… Поэтому с самого начала моей пастырской деятельности именно просветительство стало одним из ее приоритетных направлений, и я всякий раз с готовностью откликаюсь на предложение потрудиться на ниве просвещения. В этом служении меня вдохновляет и укрепляет евангельское слово: «И Свет во тьме светит, и тьме Его не поглотить» (Ин. 1:5).
Путь просветителя никогда не бывает усеян розами, и свету истины и знания в нашем мире изначально противостоит тьма лжи и невежества. Вот и народная мудрость свидетельствует: «Ученье – свет, а неученье – тьма». Однако тьма эта не так проста и очевидна, как может показаться на первый взгляд. В испорченном нравственном сознании – как индивидуума, так и социума – она умеет прикидываться светом, о чем ясно свидетельствует Христос в Нагорной проповеди:
Светильник тела есть око. Итак, если око твоё будет чисто, то всё тело твоё светло будет. Если же око твоё будет лукаво, то всё тело твоё будет темно. Итак, если свет, который в тебе, есть тьма, то как же велика эта тьма! (Мф. 6: 22–23).
Здесь Сын Человеческий по-дружески, с заботливой тревогой предупреждает нас об опасности самообмана, являющегося результатом подлога, совершаемого темными силами зла в поврежденном грехом человеческом сознании. Пророк Исайя это же роковое заблуждение обличает гораздо жестче:
Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою, горькое почитают сладким, и сладкое – горьким! Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны перед самими собою!.. За то, как огонь съедает солому и пламя истребляет сено, – так истлеет корень их, и цвет их разнесётся, как прах (Ис. 5: 20–21, 24).
Такое потемнение, помрачение разума – в том числе от недостаточной образованности и просвещенности – порой вызывает в человеке синдром обскурантизма, или мракобесия. А мракобесие есть невежество сознательное и агрессивное. Сознательное – в своем категорическом отказе увидеть, понять и вообще допустить другую позицию, другое мнение; агрессивное – в своем принципиальном нежелании мириться с многомерностью изменяющегося мира, в нежелании уживаться с другим, отличным от себя самое. И не удивительно ли, что носителем и выразителем намерения обскурантизма поглотить свет иногда становятся «люди света» – светского общества, или «бомонда»1? Ведь именно этот «свет» (а в сущности – тьма мракобесия) в лице его видных, почтенных и уважаемых представителей подчас свирепо ополчается на просвещение и образование: «Ученье – вот чума; ученость – вот причина!.. Уж коли зло пресечь – забрать все книги бы да сжечь»2. И мы знаем и помним, что в особо жестоких приступах крайнего обскурантизма уничтожались не только книги, но и их писатели…
Впрочем, человеку, знающему Евангелие, это воинствующее мракобесие отнюдь не представляется чем-то исключительным или даже странным. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня он прежде вас возненавидел. Если бы вы от мира были, мир своё любил бы. А так как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, поэтому и ненавидит вас мир… В мире будете притесняемы, но дерзайте – Я победил мир! (Ин. 15: 18–19; 16: 33). Так предупреждал и ободрял Иисус Своих учеников в прощальной беседе на Тайной вечере. Поэтому всякий, кто добросовестно и открыто стремится нести людям свет истины во враждебной свету тьме мира сего, помня слова Христа и уроки истории, не должен заблуждаться относительно «нормальной», то есть – по сути, враждебной реакции этого мира на свою просветительскую деятельность.
Но для успешного преодоления реакции тьмы необходимо понять, чтó именно надо преодолевать. Тратить время и силы на бой с призраками безрассудно и преступно. И чтобы научиться распознавать ложный свет тьмы, стоит понять природу обскурантизма, или по-русски – мракобесия.
Прежде всего, не следует полагать, что наличие и невежества, и обскурантизма вполне очевидно для самосознания их адептов и проводников, особенно воинствующих (так, люди с больной психикой со своим диагнозом чаще категорически не согласны). Как раз наоборот: тьма чаще провозглашает себя светом в совершенной уверенности, что она и есть свет, и многие люди вполне искренне зло считают добром! В иных случаях эта убежденность даже приобретает уродливые формы «трогательной» наивности… Находясь в приграничной, «сумеречной» зоне начального потемнения сознания, человек поначалу не отличает самоуверенность от уверенности в себе (то есть уверенности в объективности и достаточности своего вéдения, представления о чем-либо). Потом его самоуверенность легко становится основой для развития враждебной нетерпимости к другому (ко всему, что не я), которая в дальнейшем преобразуется уже в подлинную тьму – обскурантизм, способный в свою очередь выродиться в слепой и непримиримый фанатизм, а затем – и в терроризм…
Увы, в наше время умножения беззакония и оскудения любви (Мф. 24: 12) подобная эволюция помраченного нравственного сознании стала чрезвычайно распространенной. И в связи с этим важнейшей заботой просветителя сегодня, на мой взгляд, является последовательная борьба с ограниченной самоуверенностью, узостью кругозора, бескультурьем, самодовольством верхоглядного всезнайства и прочими проявлениями тьмы, притворяющейся светом.
Но просветитель ни в коем случае не должен становиться прокурором или карателем: скорее – врачом, терпеливо исцеляющим светом истины поврежденную тьмой, но изначально добрую природу нравственного сознания человека. Изречение апостола Павла «все мы имеем знание; но знание надмевает, а любовь созидает» (1 Кор. 8: 1) Блаженный Августин комментировал так: «Слова эти нужно понимать в том смысле, что знание полезно лишь тогда, когда есть любовь. Без любви же оно надмевает, то есть приводит к безмерно напыщенной гордости» («О Граде Божием». IX, 20).
Но как выясняется, человека надмевает и некое другое знание, а не только не согретое любовью. Ведь в конечном итоге, приобрести знание гораздо проще, чем стяжать дар любви. И уже на достаточно раннем этапе истории развития когнитивистики стали различать два рода знания, условно названных знание большое (или великое) и знание малое (или знание отчасти). Последнее при этом часто оказывалось синонимом как знания поверхностного, так и незнания по существу, или невежества. Так, например, древняя китайская мудрость советует: «Устрани малое знание – и воссияет знание великое»1. И что же на деле означает это устранение малого знания, как не «ликвидацию безграмотности» просвещением?..
С другой стороны, размышляя о знании великом, наиболее образованные и трезвые умы уже с древности не прельщались глубиной собственной мудрости и полнотой своего знания. Так, Сократ пришел к выводу, что именно убеждение в собственном незнании и делает его мудрейшим, поскольку другие не знают даже этого2. Искренне свидетельствуя о своем неведении (Я знаю, что ничего не знаю), он действительно никогда не стеснялся признать, что чего-то не знает, и с интересом внимал иным умным, по его оценке, словам других людей.
В средневековой христианской аскетике положение апостола Павла о знании надмевающем получило дальнейшее развитие в известном изречении: «Малое знание надмевает, а большое смиряет»3.
Фрэнсис Бэкон (отец английского материализма) эту же оппозицию двух родов знания из области нравственности возвел еще выше, в область духовной ориентации человека: «Малое знание отдаляет от Бога, большое знание к Нему приближает»2.
А современный немецкий философ Герберт Гюнтер (Herbert V. Günther, 1917–2006) писал, что малое знание порабощает, а большое освобождает. Вместе с тем, продолжал он, большое знание объемлет малое, и поэтому может «видеть» его ограниченность, тогда как малое знание на такое «видение» собственной ограниченности не способно принципиально3.
Последнее утверждение вплотную подводит нас к мысли о моральной ответственности обладателей большого знания перед «малыми сими», а значит – и о необходимости проявления великодушия и терпимости по отношению к знающим меньше. В самом деле: тот, кто знает больше и полнее, не должен ли быть подобен отцу, со снисхождением относящемуся к подчас избыточной категоричности суждений своего еще малосведущего ребенка? Не призван ли он с терпением и любовью воспитывать в нем стремление к преодолению своего «знания отчасти» на пути к знанию великому?.. Вот и мудрейший Сократ утверждал, что он лишь помогает «рождению» знания в человеке, но сам при этом вовсе не является источником этого знания. Интерес и неподдельное внимание к мнению собеседника, считал он, невольно провоцируют его на размышление – а это и есть процесс рождения истины!
Стало быть, как бы ни были велики познания того или иного преподавателя или просветителя, они не принесут достойных плодов на ниве просвещения, пока их носитель не перестанет взирать с высоты своего большого знания на «малых сих» (или, по выражению известного чеховского персонажа, на этих чумазых) и не уразумеет смысл древнего присловья: Врач, исцели себя сам!
Свет истины может быть не только ярким и жестким – ослепляющим своим нестерпимым блеском и обжигающим желающих приблизиться к истине, – но и тихим1, мягким – с теплотой любви просвещающим разум и согревающим сердце. Именно таким (вторым, а не первым), по моему глубокому убеждению, и должен быть свет подлинного просветительства. Знание никогда не следует навязывать «железной рукой, загоняющей в счастье», но предлагать, заинтересовывая скорее аргументацией и фактографией, чем голой идеологией. И делом просветительства должна быть не агитация, но пропаганда, а его методом – не высокомерное поучательтство, но дружеская беседа.
Степень же доверия аудитории к слову просветителя определяется прежде всего не его убежденностью, а его грамотностью. Все представляемые сведения (а особенно так называемые «общеизвестные») должны быть безусловно точными, по необходимости исчерпывающими и многократно проверенными. В противном случае велика вероятность, что предлагаемый нами свет истины может обернуться тьмой неправды или сумерками полуправды, что по своей сути и конечному результату оказывается одним и тем же.
Но бывает и так, что некоторые предметы или явления на текущий момент исследованы наукой не столь обстоятельно и объективно, как того хотелось бы, и, рассказывая о них, приходится оперировать скорее гипотезами, чем несомненными фактами. В этих случаях, думается мне, не стоит бояться честно признаться в своей недостаточной компетентности в малоизвестном. Здесь короткое и смиренное «пока мы этого не знаем» производит гораздо лучшее впечатление, чем сомнительная «научная фантастика» или изворотливые оправдания, отстаивающие псевдонаучную претензию на всеведение.
Наконец, не могу обойти вниманием еще одну важную категорию эстетического порядка в деле музыкального просветительства – чувство вкуса. Ведь «искусство» и «вкус» – исторически слова однокоренные, и вряд ли кто-нибудь всерьез возьмется оспаривать важность фактора вкуса в музыке. И все-таки приходится отметить, что искусствоведы и музыкологи о чувстве вкуса сегодня почти не упоминают, отмахиваясь от него, как от чего-то общего или само собой разумеющегося. В связи с этим позволю себе напомнить житейский перифраз Второго начала термодинамики: дела, предоставленные самим себе, неизбежно развиваются по схеме «от плохого – к худшему».
Меж тем воспитание чувства вкуса (как способности оценки прекрасного на основе чувства меры) уже со времен античности считалось важнейшей составляющей как собственно воспитания, так и образования. А ведь именно искусство, в том числе музыкальное, всегда было и остается мощным средством воспитания хорошего вкуса, научающим отличать истинно прекрасное от поистине безобразного или безусловно хорошее от очевидного плохого. И если сегодня, в XXI веке, мы все чаще сталкиваемся с проявлениями невежества, дурновкусия, дикости и варварства (а одним словом – с производными того же мракобесия, вызванного дефицитом воспитания и образования), то не есть ли это в значительной мере следствие недостаточности или невыверенности нашей просветительской политики и деятельности, и в частности – отсутствия должной заботы о грамотности, общей культуре и воспитании хорошего вкуса, особенно в среде молодежи?
Так не пора ли нам, в связи с этим, и в сфере педагогики, и в области просветительства, на деле отказаться от унаследованного нами от недавнего прошлого, но давно отжившего в своей несостоятельности, верховного принципа марксистского морального релятивизма, который отрицает абсолютность высших нравственных категорий добра и зла и постулирует их изначальную относительность? Ведь именно это диалектическое «отрицание отрицания» – в том числе и в деле образования и просветительства – предоставляет нам необходимое философское обоснование для принципиально важного вывода в руководстве к действию: если свет совершенного знания и истинной красоты сам по себе есть безусловное благо, то – следовательно – тьма невежества и уродство мракобесия есть безусловное зло.
Санктпетербург, 18 марта 2010 г.
праздник иконы Божией Матери, именуемой «Воспитание»
|
