Михаил Соколовский
Завещание обжоры
КОМЕДИЯ В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
Москва
2009
Действующие лица:
Натали Валентина де Шай, вдова Фридриха Андрея де Шая, властная красивая женщина, 52 года.
Алексей де Шай, сын Фридриха Андрея и Натали Валентины, священник, худой вегетарианец, почти всю пьесу, кроме последней картины, в сутане, 30 лет.
Мария де Шай, жена священника, серая мышка, тень своего мужа, 35 лет.
Оливия Бедржих, дочь Фридриха Андрея и Натали Валентины, неестественно худа, всё время ест, 26 лет.
Иржи Бедржих, её муж, музыкант, бьющая через край бешеная энергия, 33 года.
Гай Смит, приемный сын Фридриха Андрея и Натали Валентины, студент-вундеркинд, игра во взрослость, напускная надменность и небрежение к миру, 16 лет.
Елизавета Вульф, нотариус, друг семьи де Шай, честный человек, 42 года.
Вольф Вульф, её муж, искусствовед, преданный искусству немного жантильный, 54 года.
Шура Халкомедýса, повариха, полная, добрая, всем родная, 56 лет.
Рейнальдо Халкомедýса, муж Шуры, дворецкий-слуга-распорядитель, чопорность и аккуратность, 58 лет.
Юрий Владимирович, министр нотариата, толстый, седой, добродушный, сама совесть, 82 года.
Двое молодых людей, технический персонал.
Действие происходит в парадной столовой дома № 43 по Гоголь-штрассе, центральной улицы города-государства Северная Тόнга, спустя два дня после смерти хозяина, ресторатора Фридриха Андрея де Шая.
Эх, Баклажанов! Зачем же мы с тобою расстегаи ели?
М. Булгаков. «Театральный роман».
ДЕЙСТВИЕ 1.
Завещание обжоры.
Парадная столовая в доме Фридриха Андрея де Шая. Посреди комнаты стоит большой стол, но люди, которые собрались здесь, не сидят за столом, а рассредоточились по всей комнате. Полумрак. В единственном, но большом окне с видом на роскошный сад — сумерки, но света ещё не зажигали. На стенах висят натюрморты, что-то из малых голландцев, обязательно с изображением еды: от яблока до разделанной говяжьей туши. На стене, по разным сторонам окна висят два зеркала, занавешенных черной материей. Стол накрыт на восемь человек, стоит графин с водкой, кувшин с молодым красным вином, кувшин с молодым белым вином (кувшины могут быть прозрачными, стеклянными). На столе стоит огромная ваза с фруктами, на которую из угла комнаты с вожделением глядит сидящая в кресле неестественно худая Оливия. Кажется, что она сейчас бросится на фрукты, и всё, что её удерживает, — это рука её мужа, Иржи Бедржиха, властно лежащая на её плече. Иржи стоит за её креслом, вцепившись в плечо жены: он не выглядит слабаком, но видно, что держать её не так-то просто. Симметрично от Оливии, в другом конце комнаты стоит Алексей де Шай, высокий священник в сутане карместанта. В его руке небольшой молитвенник, круглый, как это принято у карместантов. Раскрыв его, Алексей беззвучно шепчет молитву. За его спиной стоит его жена, Мария, серая мышка в сером платке с серой сумочкой под мышкой. Она заметно нервничает: кусает ногти, все время смотрит на дверь. Сзади стола медленно ходит взад-вперед, со скорбным выражением лица Елизавета Вульф. Скорбное выражение лиц тут у всех, но у Елизаветы оно ещё и какое-то испуганное: слишком округлившиеся глаза, какая-то неестественная бледность. Повернувшись к одной из картин, так, будто бы он только что разглядывал её, стоит её муж, Вольф Вульф. Он опустил взгляд от картины, закрыл глаза рукой. Перед столом, спиной к нему и ко всем, не глядя ни на кого, сидит строгая, красивая, властная женщина, Натали Валентина де Шай с плотно сжатыми губами, собрала волю в кулак, впрочем, держится она не через силу, она вполне владеет собой. Все собравшиеся одеты в черное. Несколько секунд скорбной тишины и неподвижности. Наконец, Оливии всё-таки удается вырваться от мужа, она вскакивает с кресла, резко сбросив с плеча его руку, бежит к столу, хватает яблоко, начинает тут же, не отходя от стола, его грызть с жадностью такой, как будто её не кормили три дня. Хруст и мельтешение Оливии отвлекает всех от скорбных мыслей, они поворачиваются к ней, глядят укоризненно. Предпоследней с некоторой жалостью смотрит на неё её мать, Натали. Последним отвлекается от молитвы Алексей. Оливия, смутившись под взглядами присутствующих, кладёт яблоко, ещё пару раз напоследок хрустнув откусанным куском во рту. Иржи с усмешкой отворачивается. Положив яблоко, Оливия, недолго думая, хватает кисть винограда, начинает объедать ягоды, это получается тише. Все отворачиваются, продолжают переживать свою тихую скорбь. Распахивается левая дверь, ведущая в кухню, появляется старый худощавый слуга Рейнальдо с подносом, на котором какие-то сладости, засахаренные орешки.
Рейнальдо (торжественно и громко, как бы объявляя название пьесы). Не угодно ли?
Натали (не поворачиваясь). Поставьте на стол, Рейнальдо.
Рейнальдо направляется к столу… Оливия, стоящая у стола, уже жадно смотрит на поднос. За Рейнальдо появляется тёплая уютная маленькая полненькая его жена, повариха Шура. У неё в руках — корзина с дымящимися пирожками.
Шура (мужу, с укоризной). Как же ты всегда кричишь… Вот, возьмите лучше по пирожку… Свеженькие, с мясом…
Елизавету на заднем плане передёргивает, но этого никто не замечает. Оливия, облизываясь, с вожделением смотрит на пирожки.
Вольф (немного более театрально, чем нужно). Разве нам сейчас до пирожков!
Шура. Я всё понимаю… Господина Фридриха Андрея всем нам жалко, но это не повод заморить себя голодом…
Оливия. К тому же папа наверняка хотел бы, чтобы мы поели!
Елизавета (тихо, с едва заметным сарказмом). О, да!
Оливия. Обжора я. Давайте сюда, Шура.
Шура. Вот это хорошо, госпожа Оливия. Кушайте!
Шура идёт к Оливии, Оливия с аппетитом вгрызается в пирожок.
Алексей. Оливия, как ты можешь?..
Оливия (с набитым ртом). У меня диагноз!
Алексей (не разобрав). Чего?
Иржи. Она говорит, что у неё диагноз… Áсыть…
Алексей. Я знаю, но есть же какие-то приличия!
Шура. В любом случае ужин я подам.
Мария. Давайте хотя бы дождёмся Гая!
Оливия. Приедет Гай, снова придётся голодать из приличия… Шура, давайте поужинаем.
Рейнальдо (торжественно и громко). Ужин в шесть.
Иржи (тихо, жене). Жри пирожки пока, ладно?
Оливия (мужу). Возьми и ты один, а то мне стыдно.
Иржи. Не ври.
Оливия. Нет, правда. (Всем). Господа, почему бы вам ко мне не присоединиться? Лёш, съешь пирожок…
Алексей. Я вегетарианец.
Оливия. Ты дурак. В мясе так много питательных веществ… Нам всем нужно подкрепиться.
Ужин только в шесть, и мы могли бы…
Иржи (подражая интонациям Оливии). …не ждать эти полчаса!
Вольф хихикнул, но тут же покраснел и замолчал.
Алексей. Ты слишком рано начал шутить, Иржи… Тело отца ещё не остыло…
Елизавета (чего-то испугавшись). О, Господи!
Иржи (ёрничает). Простите, падре!
Елизавета. Мне надо выпить.
Елизавета подходит к столу, наливает рюмку водки, выпивает.
Оливия. Вот это правильно, Лиза! Чего сидеть-то? Под этими картинами у кого хочешь слюнки потекут! Я — вина…
Оливия наливает себе бокал белого вина. Елизавета, выпив водку, зажимает рот рукой. То ли слизистую обожгла, то ли силится, как бы не заплакать. Шура сует ей пирожок.
Шура. Закусите, закусите…
Елизавета (с какой-то непонятной брезгливостью отталкивает руку Шуры с пирожком). Не надо! Вы лучше поставьте на стол приборы себе и Рейнальдо.
Шура. Да вы что, госпожа Лизавета? Чтобы мы с моим Нальдо да за общий стол? Господин Фридрих Андрей не любил этого…
Елизавета (наливая себе вторую рюмку). Так надо. В завещании вы тоже упомянуты, так что…
Пауза. Рейнальдо мечет мрачный взгляд на Шуру, Шура испуганно — на Натали. Натали понимающе кивает. Елизавета выпивает вторую рюмку, не закусывая, отходит к мужу. Вольф пытливо смотрит на Елизавету, как бы пытаясь понять, что случилось. Всеобщее затишье, все застыли при слове «завещание», даже Оливия перестала жевать.
Елизавета. Впрочем, если Гай не приедет, никакого оглашения…
Внезапно распахивается правая дверь, ведущая из холла. Входит Гай, высокий, очень молодой человек, почти подросток, весь на нервах, одет по последней студенческой моде в очень хороший, элегантный костюм. Как бы он ни старался казаться взрослым, видно, что он ещё подросток. Елизавета, увидев Гая, мрачнеет. Снова идёт к столу, наливает себе водку. Гай, влетев, бросает чемодан, на чемодан свой плащ, который держал в руке, падает на колени перед Натали, утыкается ей в юбку и разражается громкими искренними рыданиями. Натали с грустной улыбкой с проступившими на глазах слезами, смотрит на Гая, гладит его по голове.
Натали. Ну, Гай… ну, всё… ну, возьми себя в руки… ну, всё… всё… Надо держаться…
Елизавета выпивает третью рюмку. Снова не закусывает.
Вольф (тихо, Елизавете). Да что с тобой такое? Зачем ты столько пьёшь?
Елизавета. Ничего! Скоро тут все напьются!
Вольф недоуменно смотрит на Елизавету.
Натали. Ну, успокойся, Гай. Неудобно… здесь же все…
Гай поднимает заплаканное лицо к Натали.
Гай. А он? Он где?
Алексей. Покойный в гостиной.
Гай резко встаёт, подходит вплотную к Алексею, смотрит ему в лицо, как злобный ребёнок и говорит так же.
Гай. А ты и рад, да? В своей стихии! Наконец-то можешь быть полезен отцу! Отпоёшь его по своим круглым карместантским обрядам!
Алексей. Не надо кричать, Гай. Я понимаю, тебе тяжело, но и нам всем…
Гай. Вам?! Да вам всё равно! Всем! Слетелись на наследство! Думаете, я не понимаю?
Натали. Ты несправедлив к нам, сынок. Мы все любили Фридриха Андрея…
Гай. И полюбите его ещё больше после оглашения завещания! Тётя Лиза, когда это у нас по плану?
Входит Рейнальдо, несёт ещё две тарелки, ставит их на стол.
Елизавета (смущена). После ужина.
Рейнальдо. Ужин в шесть.
Гай. Чего тянуть? Можно всё объявить прямо за ужином! Все же ждут не дождутся! Потому вы и сидите здесь… А не… там… как положено… у гроба…
Гай, пытаясь сдержать слёзы, убегает в левую дверь, ведущую во внутренние покои дома.
Вольф. Какой все-таки добрый и хороший мальчик.
Шура. Прикажете подавать, госпожа Натали?
Натали. Подождите, Гай только что приехал…
Оливия (крайне разочарована). Я так и знала! Щадим чувства ребёнка!
Мария. Может, пойти за ним? Чего он там так долго?
Оливия (откусывая пирожок, со злостью, с набитым ртом, неразборчиво). Ему надо побыть одному, не надо ему мешать, он так любил отца, они были так близки, так искренни во взаимной любви!
Мария (не разобрав). Что?
Иржи («переводит»). Сейчас он вернётся.
В дверях появляется бледный и тихий Гай. Его губы плотно сжаты. На него все смотрят с опаской и ожиданием. Он обводит всех ничего не выражающим взглядом. Тяжёлая пауза. Вдруг часы начинают бить шесть. Все вздрагивают, переглядываются. Гай опускает руку в жилетный карман, достаёт оттуда часы небрежным, «взрослым» жестом, открывает, легко, недоуменно вскидывает бровь.
Гай. Разве здесь теперь ужинают не в шесть? Я проголодался.
Шура. Я поняла, господин Гай! Несу!
Оливия. Вот тут ты молодец, братишка! Вот молодец!
Алексей. Мужчина должен уметь справляться со своими эмоциями.
Все усаживаются за стол. Гомон. Шура и Рейнальдо суетятся, несут разные блюда.
Гай. Это гораздо легче, чем их показывать… Простите, я, наверное, напугал вас. Но и вы меня поймите. Не каждый день у тебя умирает… (хочет сказать «отец», но осекается) человек, который дал тебе всё…
Натали. Спасибо тебе, Гай! Ты стал совсем взрослым…
Гай. Да… теперь уж, видно, придётся… Я как-то стал забывать, а теперь, очевидно, пора вспомнить, пока вы мне сами не напомнили…
Алексей. О чем, Гай?
Гай (твердо). О том, что я не имею права препятствовать вам. Вы приехали, чтобы узнать завещание Фридриха Андрея, и вы должны его узнать. Вы его дети, имеете на это право. Я — не имею.
Мария. Зачем ты об этом?
Вольф. Разве когда-нибудь тебя кто-нибудь чем-нибудь попрекал? Или ты бывал обделён?
Иржи. Не мелочись, старик!
Оливия (Шуре). Мне — супу! Мне!
Натали. Может, вообще не стоило тебе говорить, что ты подкидыш?
Алексей. Это было бы нечестно. Отец слишком любил тебя, Гай, чтобы позволить так с тобой поступить.
Оливия. И хлеба! И чёрного, и белого!
Гай. Нет, я должен был знать правду… Хотя бы для того, чтобы сейчас успокоиться и дать вам получить своё наследство.
Иржи. Можно подумать, ты ни на что не претендуешь?
Елизавета (немного захмелела). В завещании ты упомянут наравне со всеми…
Гай. Мне это безразлично. Мне ничего не нужно.
Иржи. Пока ты не совершеннолетний, легко так говорить! А вот если тебе уже тридцать, а ты беден, как церковная мышь!..
Оливия смеётся, разбрызгивая крошки изо рта.
Алексей (почти в ярости). У тебя нет ничего святого, Иржи!
Гай. Я понимаю… Жизнь идёт своим чередом… Был человек, и не стало его… И слетелись друзья и родственники, чтобы поделить то, что от него осталось…
Елизавета (хватает графин с водкой). О, Господи!
Рейнальдо. Позвольте мне!
Рейнальдо наливает ей водку, она пьёт. Потом берет стакан с водой, жадно пьёт воду.
Гай. Когда я стоял там, у гроба отца, я смотрел на этот пожелтевший лоб… мне показалось, что это вообще не он…
Елизавета поперхнулась водой. Рейнальдо смотрит на неё задумчиво.
Шура. Что с вами, госпожа Лизавета?
Елизавета. Все хорошо.
Натали (мягко, Гаю). Как это не он, Гай, что ты такое говоришь?
Гай. Я не знаю… я видел его только сквозь слезы, но… мне показалось… Разве этот холодный, грустный… труп… — мой отец? Отец всегда улыбался… Он был ласков и смотрел в глаза… Он никогда не молчал… он спрашивал, как дела в университете?.. И выслушивал… потому, что ему действительно было это интересно, он находил добрые слова… и никогда они не были формальны… Он никогда не был ко мне безучастен, даже когда бывал болен или… пьян… А сейчас… там… в гробу… он… лежит… и молчит… и губы… так плотно сжаты…
Гай не выдерживает, снова хлюпает носом. С ним вместе не выдерживает серая мышка Мария, потом идёт цепная реакция, начинают плакать все женщины: Елизавета, подперев кулаком голову, плачет пьяными слезами, Оливия, искривив рот, роняет куски изо рта и слезы в тарелку, Натали, аккуратно промокает под глазами, Шура передником вытирает глаза. Пустил слезу Вольф, Алексей стал молиться, Рейнальдо мрачно смотрит на Гая. Иржи наливает водку себе, потом, увидев взгляд Елизаветы, и ей. Гай протягивает свою рюмку, все тоже тянут рюмки, Иржи замечает, что водки в графинчике не осталось.
|
