АРАКИН-4-1
B. 1. He wanted to be left alone to go about his business. 2. His new book was going along nicely. 3. The breakfast arrived and he went at it like a starving refugee. 4. I'll try to go by reason as far as possible. I'm sorry, madam, but we have to go by rules. 5. "I think my presentation went down rather well, don't you?" 6. In spite of going down badly with the critics, the film has been a tremendous commercial success. 7. I'd rather not go into that now. 8. Don't sign anything until you have gone over it thoroughly. 9. Go easy on salt, it's bad for your heart. 10. Some jokes go round year after year. 11. Could I have a glass of water to help these pills go down? 12. They were looking for a minute at the soft hinted green in the branches against the sky. 13. Although it was a raw March afternoon, with a hint of fog coming in with the dusk, he had the window wide open. 14.1 coughed politely as she lit a cigarette but she didn't take the hint. 15. There's only a hint of brandy in the sauce, so I don't think it'll make you drunk. 16. This was a large low-ceilinged room, with rattling machines at which men in white shirt sleeves and blue aprons were working. 17. Druet was rattling on boasting about his recent victories and Hurstwood grew more and more resentful. 18. The quiet deliberate footsteps approaching my door rattled me/got me rattled. 19. She seemed rattled about my presence/by my question. 20.1 had taken a taxi which rattled down the road. 21. He was left alone except Rachel rattling pots in the kitchen. 22. Reduced to extreme poverty, begging, sometimes going hungry, sometimes sleeping in the parks, Hurstwood admitted to himself the game was up. 23. The Education Department had threatened the headmaster with a reduction in the staff, which meant more work and reduced salaries for the remaining teachers and himself. 24. Every ,building in the area was reduced to rubble. 25. The captain was reduced to the ranks for his dishonorable action. 26. The contractor had reduced his price from sixty to forty thousand dollars. 27. Mr. Lamb resented these intrusions and reduced them to a minimum. 28. They were reduced to selling the car to pay the phone bill. 29. They have made substantial reductions in the labor costs. 30. By the end of the interview Martin was reduced to almost speechless anger.
|
B. 1. Он хотел быть оставленным один, чтобы идти о его бизнесе. 2. Его новая книга шла по приятно. 3. Завтрак прибыл, и он пошел в этом подобно голодающему беженцу. 4. Я буду пробовать идти причиной насколько возможный. Мне жаль, госпожа, но мы должны идти правилами. 5. " Я думаю, что мое представление понизилось довольно хорошо, не так ли ? " 6. Несмотря на понижение ужасно с критиками, фильм был огромный коммерческий успех. 7. Я предпочел бы не входить в это теперь. 8. Не подпишите что - нибудь, пока Вы не пробежались через это полностью. 9. Идите легким на соли, это плохо для вашего сердца. 10. Некоторые шутки идут вокруг год за годом. 11. Я мог иметь стакан{*стекло*} воды, чтобы помочь этим пилюлям понизиться? 12. Они искали минуту в мягком намекавшем зеленом в отраслях{*отделениях*} против неба. 13. Хотя это был сырой март в полдень, с намеком тумана, прибывающего в с сумраком, он имел окно широкий открытый. 14.1 кашлял вежливо, поскольку она осветила{*зажгла*} сигарету, но она не брала намек. 15. Есть только намек бренди в соусе, так что я не думаю, что это будет делать, Вы выпили. 16. Это было большая низкая-ceilinged комната{*место*}, с грохочущими машинами{*механизмами*}, в которых люди в белых рукавах рубашки и синих передниках работали. 17. Druet грохотал при хвастовстве о его недавних победах, и Hurstwood стал все более обиженным. 18. Тихие преднамеренные{*неторопливые*} шаги, приближающиеся к моей двери грохотали меня/получили меня, грохотал. 19. Она казалась, грохотал о моем присутствии мой вопрос. 20.1 принял такси, которое грохотало вниз дороги. 21. Он был оставлен один кроме Рэйчел, грохочущей горшки в кухне. 22. Уменьшенный до чрезвычайной бедности, просьбы, иногда проголодавшейся, иногда спящий в парках, Hurstwood признанный{*допущенный*} себя игра была. 23. Отдел Образования угрожал директору школы сокращением штата, который означал большее количество работы и уменьшил жалованье для остающихся преподавателей и непосредственно. 24. Каждый, строящий в области был уменьшен до щебня. 25. Капитан был уменьшен до разрядов для его постыдного действия. 26. Подрядчик уменьшил его цену от шестьдесят до сорока тысяч долларов. 27. Г. Ламб обижался на эти вторжения и уменьшил их до минимума. 28. Они были уменьшены до продажи автомобиля, чтобы оплатить телефонный счет{*законопроект*}. 29. Они сделали существенные сокращения трудовых затрат. 30. К концу интервью Мартин был уменьшен до почти безмолвного гнева.
|
UNIT 2
TEXT From: TO KILL A MOCKINGBIRD
By Harper Lee
Harper Lee was born in 1926 in the state of Alabama. In 1945-1949 she studied law at the University of Alabama. "To Kill a Mockingbird" is her first novel. It received almost unanimous critical acclaim and several awards, the Pulitzer Prize among them (1961). A screen play adaptation of the novel was filmed in 1962.
This book is a magnificent, powerful novel in which the author paints a true and lively picture of a quiet Southern town in Alabama rocked by a young girl's accusation of criminal assault.
Tom Robinson, a Negro, who was charged with raping a white girl, old Bob Ewell's daughter, could have a court-appointed defence. When Judge Taylor appointed Atticus Finch, an experienced smart lawyer and a very clever man, he was sure that Atticus would do his best. At least Atticus was the only man in those parts who could keep a jury1 out so long in a case like that. Atticus was eager to take up this case in spite of the threats of the Ku-Klux-Klan.2
He, too, was sure he would not win, because as he explained it to his son afterwards: "In our courts, when it is a white man's word against a black man's, the white man always wins. The one place, where a man ought to get a square deal is in a court-room, be he any colour of the rainbow, but people have a way of carrying their resentments right into the jury box. As you grow older, you'll see white men cheat black men every day of your life, but let me tell you something and don't you forget it — whenever a white man does that to a black man, no matter who he is, how rich he is, or how fine a family he . comes from, that white man is trash...
There is nothing more sickening to me than a low-grade white man who'll take advantage of a Negro's ignorance. Don't fool yourselves — it's all adding up and one of these days we're going to pay the bill for it".
Atticus's son Jem aged thirteen and his daughter Jean Louise, nicknamed Scout, aged seven were present at the trial and it is Jean Louise, who describes it...
оригинал
|
художественный перевод Н.Галь и Облонской из библиотеки Машкова, приближённый к оригиналу в решениях, неправдоподобных для студента
|
машинный перевод на украинский с русского
|
Atticus was half-way through his speech to the jury. He had evidently pulled some papers from his briefcase that rested beside his chair, because they were on his table. Tom Robinson was toying with them.
"...absence of any corroborative evidence, this man was indicted on a capital charge and is now on trial for his life..."
I punched Jem.."How long's he been at it?"
"He's just gone over the evidence," Jem whispered... We looked down again. Atticus was speaking easily, with the kind of detachment he used when he dictated a letter. He walked slowly up and down in front of the jury, and the jury seemed to be attentive: their heads were up, and they followed Atticus's route with what seemed to be appreciation. I guess it was because Atticus wasn't a thunderer.
Atticus paused, then he did something he didn't ordinarily do. He unhitched his watch and chain and placed them on the table, saying,
"With the court's permission —"
Judge Taylor nodded, and then Atticus did something I never saw him do before or since, in public or in private: he unbuttoned his vest, unbuttoned his collar, loosened his tie, and took off his coat. He never loosened a scrap of his clothing until he undressed at bedtime, and to Jem and me, this was the equivalent of him standing before us stark naked. We exchanged horrified glances.
Atticus put his hands in his pockets, and as he returned to the jury, I saw his gold collar button and the tips of his pen and pencil winking in the light.
"Gentlemen," he said. Jem and I again looked at each other: Atticus might have said "Scout". His voice had lost its aridity, its detachment, and he was talking to the jury as if they were folks on the post office corner.
"Gentlemen," he was saying. "I shall be brief, but I would like to use my remaining time with you to remind you that this case is not a difficult one, it requires no minute sifting of complicated facts, but it does require you to be sure beyond all reasonable doubt as to the guilt of the defendant. To begin with, this case should never have come to trial. This case is as simple as black and white.
"The state has not produced one iota of medical evidence to the effect that the crime Tom Robinson is charged with ever took place. It has relied instead upon the testimony of two witnesses whose evidence has not only been called into serious question on cross-examination, but has been flatly contradicted by the defendant. The defendant is not guilty, but somebody in this court-room is.
"I have nothing but pity in my heart for the chief witness for the state, but my pity does not extend so far as to her putting a man's life at stake, which she had done in an effort to get rid of her own guilt.
"I say guilt, gentlemen, because it was guilt that motivated her. She has committed no crime, she has merely broken a rigid and time-honoured code of our society, a code so severe that whoever breaks it is hounded from our midst as unfit to live with. She is the victim of cruel poverty and ignorance, but I cannot pity her: she is white. She knew full well the enormity of her offence, but because her desires were stronger than the code she was breaking, she persisted in breaking it. She persisted, and her subsequent reaction is something that all of us have known at one time or another. She did something every child has done — she tried to put the evidence of her offence away from her. But in this case she was no child hiding stolen contraband: she struck out at her victim — of necessity she must put him away from her — he must be removed from her presence, from this world. She must destroy the evidence of her offence.
"What was the evidence of her offence Tom Robinson, a human being. She must put Tom Robinson away from her. Tom Robinson was her daily reminder of what she did. What did she do? She tempted a Negro.
"She was white, and she tempted a Negro. She did something that in our society is unspeakable: she kissed a black man. Not an old Uncle, but a strong young Negro man. No code mattered to her before she broke it, but it came crashing down on her afterwards.
"Her father saw it, and the defendant has testified as to his remarks. What did her father do? We don't know, but there is circumstantial evidence to indicate that Mayella, Ewell was beaten savagely by someone who led almost exclusively with his left. We do know in part what Mr Ewell did: he did what any God-fearing, persevering, respectable white man would do under the circumstances — he swore out a warrant, no doubt signing it with his left hand, and Tom Robinson now sits before you, having taken the oath with the only good hand he possesses — his right hand.
"And so a quiet, respectable, humble Negro who had the unmitigated temerity to 'feel sorry' for a white woman has had to put his word against two white people's. I need not remind you of their appearance and conduct on the stand — you saw them for yourselves. The witness for the state, with the exception of the sheriff of Maycomb County, have presented themselves to you, gentlemen, to this court, in the cynical confidence that their testimony would not be doubted, confident that you, gentlemen, would go along with them on the assumption — the evil assumption — that all Negroes lie, that all Negroes are basically immoral beings, that all Negro men are not to be trusted around our women, an assumption one associates with minds of their calibre.
"Which, gentlemen, we know is in itself a lie as black as Tom Robinson's skin, a lie I do not have to point out to you. You know the truth, and the truth is this: some Negroes lie, some Negroes are immoral, some Negro men are not to be trusted around women — black or white. But this is a truth that applies to the human race and to no particular race of men. There is not a person in this court-room who has never told a lie, who has never done an immoral thing, and there is no man living who has never looked upon a woman without desire."
Atticus paused and took out his handkerchief. Then he took off his glasses and wiped them, and we saw another "first": we had never seen him sweat — he was one of those men whose faces never perspired, but now it was shining tan.
"One more thing, gentlemen, before I quit. Thomas Jefferson3 once said that all men are created equal, a phrase that the Yankees4 and the distaff side5 of the Executive branch in Washington are fond of hurling at us. There is a tendency in this year of grace, 1935, for certain people to use this phrase out of context, to satisfy all conditions. The most ridiculous example I can think of is that the people who run public education promote the stupid and idle along with the industrious — because all men are created equal, educators will gravely tell you the children left behind suffer terrible feelings of inferiority. We know all men are not created equal in the sense some people would have us believe — some people are smarter than others, some people have more opportunity because they're born with it, some men make more money than others, some ladies make better cakes than others — some people are born gifted beyond the normal scope of most men.
"But there is one way in this country in which all men are created equal — there is one human institution that makes a pauper the equal of a Rockefeller, the stupid man the equal of an Einstein, and the ignorant man the equal of any college president. That institution, gentlemen, is a court. It can be the Supreme Court of the United States or the humblest J.P. court in the land, or this honourable court which you serve. Our courts have their faults, as does any human institution, but in this country our courts are the great levellers, and in our courts all men are created equal.
"I'm no idealist to believe firmly in the integrity of our courts and in the jury system. Gentlemen, a court is no better than each man of you sitting before me on this jury. A court is only as sound as its jury, and a jury is only as sound as the men who make it up. I am confident that you, gentlemen, will review without passion the evidence you have heard, come to a decision, and restore this defendant to his family. In the name of God, do your duty."
Atticus's voice had dropped, and as he turned away from the jury he said something I did not catch. He said it more to himself than to the court. I punched Jem.
"What'd he say?"
"In the name of God, believe him, I think that's what he said."...
What happened after that had a dreamlike quality: in a dream I saw the jury return, moving like underwater swimmers, and Judge Taylor's voice came from far away and was tiny. I saw something only a lawyer's child could be expected to see, could be expected to watch for, and it was like watching Atticus walk into the street, raise a rifle to his shoulder and pull the trigger, but watching all the time knowing that the gun was empty.
A jury never looks at a defendant it has convicted, and when this jury came in, not one of them looked at Tom Robinson. The foreman handed a piece of paper to Mr Tate who handed it to the clerk who handed it to the judge. ...
I shut my eyes. Judge Taylor was polling the jury: "Guilty ... guilty ... guilty ... guilty ..." I peeked at Jem: his hands were white from gripping the balcony rail, and his shoulders jerked as if each "guilty" was a separate stab between them.
Judge Taylor was saying something. His gavel was in his fist, but he wasn't using it. Dimly, I saw Atticus pushing papers from the table into his briefcase. He snapped it shut, went to the court reporter and said something, nodded to Mr Gilmer, and then went to Tom Robinson and whispered something to him. Atticus put his hand on Tom's shoulder as he whispered. Atticus took his coat off the back of his chair and pulled it over his shoulder. Then he left the court-room, but not by his usual exit. He must have wanted to go home the short way, because he walked quickly down the middle aisle toward the south exit. I followed the top of his head as he made his way to the door. He did not look up.
Someone was punching me, but I was reluctant to take my eyes from the people below us, and from the image of Atticus's lonely walk down the aisle.
"Miss Jean Louise?"
I looked around. They were standing. All around us and in the balcony on the opposite wall, the Negroes were getting to their feet. Reverend Sykes's voice was as distant as Judge Taylor's:
"Miss Jean Louise, stand up. Your father's passing."
|
Аттикус сказал половину своей речи к присяжным. Какие-то бумаги, очевидно, он вытащил их из своего портфеля, который оставался возле стула, лежали у него на столе. Том Робинсон вертел их в руках.
- ...отсутствие подтверждающих улик, этот человек обвиняется в преступлении, наказуемом смертной казнью, и теперь предстал перед судом за свою жизнь...
Я сильно толкнула Джима. - Давно он там?
- Он только тщательно рассмотрел улики, - прошептал Джим. Мы нован посмотрели вниз. Аттикус говорил легко, с некоторой отстранённостью, часто применяемой им во время диктовки писем. Он медленно прохаживался взад и вперёд (туда-сюда) перед присяжными, а присяжные, казалось, слушали внимательно: их лица были приподнятыми и они следили за передвижеиоем Аттикуса, казалось, оценивающе/понимающе. Полагаю, потому, что Аттикус он не трещал.
Аттикус остановился/сделал паузу, затем он сделал то, что он обычно не делал. Он отцепил [ремешок] часов от цепочки на положил их на стол, говоря: - С разрешения суда –
- Судья Тейлор кивнул одобрительно, и тогда Аттикус сделал то, чего я никогда не видело, чтобы он не делал раньше, или после этого, ни открыто/публично, ни в частной жизни/дома: расстегнул жилет, расстегнул воротничок, развязал галстук и снял пиджак. Он никогда не снимал ни клочка своей одежды, раздевался только перед сном, и для нас с Джимом это было равноценно тому, будто он стоит перед нами совершенно голый. Мы в обменялись шокированными взглядами/переглянулись в ужасе. Аттикус положил руки в карманы и когда вернулся к присяжным, на свету я увидела мерцание его золотой запонки и кончика ручки и карандаша.
- Джентльмены, - сказал он. Мы с Джимом снова посмотрели друг на друга: Аттикус мог бы сказать "разведчик". Голос у него перестал быть сухим и отстранённым, он обращался к присяжным, будто к родным на углу возле почты.
- Джентльмены, - говорил он, - я буду краток, но я бы хотел употребить оставшееся у меня время для вас, чтобы напомнить вам, что дело это не относится к сложным: ни минуты не требуется для перебора/перекладывания запутанных обстоятельств, но требуется, чтобы вы были уверены/убедились без каких-либо обоснованных сомнений, виновен ли подсудимый. Начать с того, что дело это вообще не должно было дойти до суда. Дело это такое же простое, как отличить чёрное от белого.
??? не предъявило ни на йоту каких-либо медицинских свидетельств/доказательств относительно того, что преступление, в котором обвиняется Том Робинсон, (вообще) когда либо имело место. ??? полагается/основывается лишь на утверждениях двух свидетелей, чьи показания не только вызывали серьёзные сомнения на перекрестном допросе, но и обвиняемый их категорически/решительно опровергает. Обвиняемый не виновен, но виновен кто-то в этом зале .
В моём сердце нет ничего, кроме жалости/сожаления за главную свидетельницу (??? - обвинения), но моя жалость/ сожаление не простирается настолько, чтобы поставить на карту жизнь человека, которую она погубила попыткой избавиться от своей собственной вины.
Я говорю "вина", джентльмены, потому что свидетельница виновата. Она не совершила преступления, она просто нарушила суровый, освященный временем закон нашего общества, закон столь непреклонный, что всякого, кто его нарушил, изгоняют из нашей среды, как недостойного. Она жертва жестокой нужды и невежества, но я не могу ее жалеть: она белая. Она прекрасно знала, как непозволительно то, что она совершает, но желание оказалось для нее важнее закона - и, упорствуя в своем желании, она нарушила закон. Она уступила своему желанию, а затем повела себя так, как хоть раз в жизни ведет себя каждый. Она поступила так, как поступают дети, - пыталась избавиться от обличающей ее улики. Но ведь перед нами не ребенок, который прячет краденое лакомство: она нанесла своей жертве сокрушительный удар - ей необходимо было избавиться от того, кто обо всем знал. Он не должен больше попадаться ей на глаза, не должен существовать. Она должна уничтожить улику. Что же это за улика? Том Робинсон, живой человек. Она должна избавиться от Тома Робинсона. Том Робинсон самим своим существованием напоминал ей о том, что она совершила. Что же она совершила? Она хотела соблазнить негра.
Она - белая - хотела соблазнить негра. Она совершила поступок, который наше общество не прощает: поцеловала черного. И не какого-нибудь старика негра, а молодого, полного сил мужчину. До этой минуты для нее не существовало закона, но, едва она его преступила, он безжалостно обрушился на нее. Ее отец увидел это. Что он на это сказал, мы знаем из показаний обвиняемого. Что же сделал ее отец? Мы но знаем, но имеются косвенные улики, указывающие, что Мэйелла Юэл была зверски избита кем-то, кто действовал по преимуществу левой рукой. Отчасти мы знаем, что сделал мистер Юэл: он поступил так, как поступил бы на его месте каждый богобоязненный христианин, каждый почтенный белый человек. Он добился ареста Тома Робинсона, дав соответствующие показания, которые, несомненно, подписал левой рукой, и вот Том Робинсон оказался на скамье подсудимых, и вы все видели, как он присягал на библии, видели, что у него действует только одна рука - правая.
И такой тихий, порядочный, скромный негр, который имел явную неосторожность "пожалеть" белую женщину, вынужден оспаривать слова двух белых людей. Не стану вам напоминать, как они выглядели и как вели себя, когда давали показания, - вы сами это видели. Свидетели обвинения, за исключением шерифа округа Мейкомб, предстали перед вами, джентльмены, перед судом, в циничной уверенности, что их показания не вызовут сомнений, уверенные, что вы, джентльмены, пойдёте с ними заодно в предположении - порочном предположении - что все негры лгут, все негры – безнравственные существа, всех негров-мужчин должны опасаться наши женщины.
А это по самой сути своей, джентльмены, есть ложь, черная, как кожа Тома Робинсона, и вы не хуже меня знаете, что это ложь. А между тем вам известна и правда, вот она: некоторые негры лгут, некоторые негры безнравственны, некоторых негров должны опасаться женщины - и белые и черные. Но ведь то же самое можно сказать обо всем человечестве, а не только об одной какой-то расе. В этом зале не найдется ни одного человека, который бы ни разу за всю свою жизнь не солгал, ни разу не поступил безнравственно, и нет на свете мужчины, который хоть раз не посмотрел бы на женщину с вожделением. Аттикус замолчал и достал носовой платок. Потом снял очки и протер их, и мы сделали еще одно открытие: никогда до этой минуты мы не видели, чтобы он вспотел, - он был из тех, на чьем лице никогда не увидишь испарины, а сейчас оно блестело, как от загара. - Еще одно, джентльмены, и я заканчиваю. Томас Джефферсон сказал однажды, что все люди созданы свободными и равными; янки и моралисты из вашингтонских департаментов вечно нам об этом твердят. Ныне, в тысяча девятьсот тридцать пятом году, есть люди, которые склонны повторять эти слова к месту и не к месту по любому поводу. Вот вам один из самых нелепых примеров: педагоги переводят из класса в класс тупиц и лентяев наравне со способными учениками и пресерьезно объясняют, что иначе нельзя, ибо все люди созданы равными и дети, оставляемые на второй год, невыносимо страдают от сознания своей неполноценности. Но мы знаем, люди не созданы равными в том смысле, как кое-кто хочет нас уверить: одни выделяются умом, у других по воле случая больше возможностей, третьи умеют больше заработать, иным женщинам лучше удаются пироги, - короче говоря, некоторые люди рождаются значительно более одаренными, чем остальные. Но в одном отношении в нашей стране все люди равны, есть у нас одно установление, один институт, перед которым все равны - нищий и Рокфеллер, тупица и Эйнштейн, невежда и ректор университета. Институт этот, джентльмены, не что иное, как суд. Все равно, будь то верховный суд Соединенных Штатов, или самый скромный мировой суд где-нибудь в глуши, или вот этот достопочтенный суд, где вы сейчас заседаете. У наших судов есть недостатки, как у всех человеческих установлений, по суд в нашей стране великий уравнитель, и перед ним поистине все люди равны.
Я не идеалист, чтобы свято верить честность наших судов и системы суда присяжных. Суд в целом, джентльмены, не лучше, чем каждый из вас, присяжных, сидящих передо мной. Суд совершенен лишь настолько, насколько совершенны присяжные, а присяжные совершенны лишь настолько, насколько совершенен каждый из них. Я уверен что вы, джентльмены, рассмотрите показания беспристрастно, которые вы здесь слышали, вынесете решение и вернете обвиняемого его семье. Бога ради, исполните свой долг. Последние слова Аттикус произнес едва слышно и, уже отвернувшись от присяжных, сказал еще что-то, но я не расслышала. Как будто он говорил не суду, а сам себе. Я толкнула Джима в бок.
- Что он сказал? - По-моему, он сказал - бога ради, поверьте ему.
Дальше все было как во сне: вернулись присяжные, они двигались медленно, будто пловцы под водой, и голос судьи Тейлора доносился слабо, словно издалека. И тут я увидела то, что замечаешь, на что обращаешь внимание, только если у тебя отец адвокат, и это было все равно, что смотреть, как Аттикус выходит на середину улицы, вскидывает ружье, спускает курок, - и все время знать, что ружье не заряжено. Присяжные никогда не смотрят на подсудимого, если они вынесли обвинительный приговор. Когда эти присяжные вернулись в зал, ни один из них не взглянул на Тома Робинсона. Старшина передал мистеру Тейту лист бумаги, мистер Тейт передал его секретарю, а тот - судье. Я зажмурилась. Судья Тейлор читал: "Виновен... виновен... виновен... виновен". Я украдкой поглядела на Джима: он так вцепился в перила, что пальцы побелели, и от каждого "виновен" плечи у него вздрагивали, как от удара. Судья Тейлор что-то говорил. Он зачем-то сжимал в руке молоток, но не стучал им. Будто в тумане я увидела - Аттикус собрал со стола бумаги и сунул в портфель. Щелкнул замком, подошел к секретарю суда, что-то ему сказал, кивнул мистеру Джилмеру, потом подошел к Тому Робинсону и стал ему что-то шептать. И положил руку ему на плечо. Потом снял со спинки стула свой пиджак и накинул его. И вышел из зала, но не в ту дверь, как всегда. Он быстро прошел через весь зал к южному выходу - видно, хотел поскорей попасть домой. Я все время смотрела на него. Он так и не взглянул наверх. Кто-то легонько толкнул меня, но мне не хотелось оборачиваться, я не отрываясь смотрела на людей внизу, на Аттикуса, который одиноко шел по проходу. - Мисс Джин Луиза. Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали с мест. Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем голос судьи Тейлора: - Встаньте, мисс Джин Луиза. Ваш отец идет.
|
Аттікус сказав половину своєї розмови до присяжних. Якісь папери, лежали у нього на столі. Очевидно, він витягнув їх з свого портфеля, який залишався біля стільця. Тому Робінсон вертів їх в руках.
- ...відсутність будь-яких підтверджуючих доказів, оцей чоловік звинувачений в злочині, караному смертною карою, а тепер знаходиться під судом за своє життя.
Я сильно штовхнула Джіма. – Як довго він там?
- Він тільки ретельно розглянув докази, - прошепотів Джім. Ми знов подивились вниз. Аттікус говорив легко, з деякою відчуженістю/відсторонністю , часто вживаною ним під час диктування листів. Він повільно проходжувався назад і вперед (туди-сюди) перед присяжними, а присяжні, здавалося, слухали уважно: їх голови були піднесені і вони стежили за переміщенням Аттикуса, здавалося, оцінюючі/розуміючи. Вважаю, тому, що Аттікус він не тріщав.
Аттікус зупинився/зробив паузу, потім він зробив те, що він зазвичай/звичайно не робив. Він відчепив [ремінець] годинника від ланцюжка та поклав їх на стіл, кажучи:
- З дозволу суду –
- Суддя Тейлор кивнув схвально, і тоді Аттікус зробив то, чого я ніколи не бачила, що він ніколи не робив ані раніше, ані після цього, ні відкрито/публічно, ні в приватному житті: розстібнув жилет, розстібнув комірець, розв'язав краватку і зняв піджак. Він ніколи не знімав ані клаптика свого одягу, роздягався тільки перед сном, і для нас з Джімом це було рівноцінно тому, ніби він стоїть перед нами абсолютно голий. Ми в обмінялися шокованими поглядами/ переглянулись в жаху. Аттікус поклав руки до кишені і коли повернувся до присяжних, на світлі я побачила мерехтіння його золотої запонки і кінчика ручки і олівця.
- Джентльмени, - сказав він. Ми з Джімом знов оглянулися один на одного: Аттікус міг би сказати "розвідник". Голос у нього перестав бути сухим і відчуженим, він звертався до присяжних, ніби до рідних на розі біля пошти.
- Джентльмени, - говорив він, - я буду коротким, але я б хотів вжити те, що залишилося у мене час для вас, щоб нагадати вам, що річ оце не відноситься до складних: ані хвилини не вимагається для перебору/перекладу заплутаних обставин, але вимагається, щоб ви були впевнені/переконливі без яких-небудь обґрунтованих сумнівів, чи винен підсудний. Почати з того, що річ оце взагалі не повинна було дійти до суду. Річ оце таке ж простої, як відрізнити чорне от білого.
??? не пред'явило ані на йоту яких-небудь медичних свідчень/доказів щодо того, що злочин, у якому звинувачено Тома Робінсона, (взагалі) колись мав місце. ??? покладається/базується лише на ствердженнях двох свідків, чиї свідчення не тільки викликали серйозні сумніви на перехресному допиті, але і обвинувачений їх категорично/рішуче спростовує. Обвинувачений не винен, але винен хтось в оцьому залі .
В моєму серці немає нічого, окрім жалості/жалю за головного свідка (??? – обвинувачення), але моя жалість/ жаль не тягнеться настільки, щоб поставити на карту життя людини, яке вона погубила спробою позбутися від своєї власної провини.
Я говорю "вина", джентльмени, тому що оце було провиною, яка умотивувала її. Вона не скоїла злочину, вона лише порушила суворий, освячений часом закон нашого суспільства, закон такий суворий, що всякого, хто його порушив, виганяють з нашого середовища, як негідного для життя в ньому. Вона – жертва жорстокої бідності/потреби і неуцтва, але я не можу жаліти її: вона біла. Вона цілком добре мерзотність її образи, але бажання виявилося для неї сильніше/важливіше за закон - і, упираючись в своєму бажанні, вона порушила закон. Вона поступилася своєму бажанню, а потім повелася так, як хоч раз в житті поводиться кожний. Вона зробила так, як роблять діти, - прагнула/намагалася розмістити очевидність її образи далеко від неї, позбутися неї. Але в даному випадку перед нами не дитина, яка ховає крадені ласощі: вона завдала своїй жертві нищівного удару - їй необхідно було позбутися від того, хто про все знав. Він повинен бути видалений з її присутності, з цього світу/не існувати. Вона має знищити доказ.
Що ж оце за доказ? Тому Робинсон, жива людина. Вона повинна позбутися від Тома Робінсона. Том Робінсон самим своїм існуванням нагадував їй про те, що вона зробила. Що ж вона зробила? Вона спокусила негра.
Вона - біла – спокусила негра. Вона зробила вчинок, який наше суспільство не прощає: цілувала чорного чоловіка. І не якого-небудь старика, а молодого, повного сил чоловіка. До оцієї хвилини для неї не мав значення ніякий закон, але, ледве вона його переступила, він неперебірливо обрушився на неї. Її батько бачив оце, і ми знаємо свідчення обвинуваченого. Що ж зробив її батько? Ми не знаємо, але є непрямі докази, вказуючи, що Мейелла Юел була дико/звіряче побита кимсь, хто діяв по перевазі лівою [рукою]. Частково ми знаємо, що зробив містер Юел: він вчинив так, як вчинив би на його місці кожний християнин, кожна поважна біла людина за даних обставин – він дав клятву, яку, безсумнівно, підписав лівою рукою, і ось Тому Робінсон на даний момент сидить перед вами, і присягав на біблії, і усі бачили, що у нього діє тільки одна рука - права.
І такий тихий, порядний, скромний негр, який мав явну необережність "пожаліти" білу жінку, вимушений оспорювати слова двох білих людей. Не стану вам нагадувати, як вони виглядали і як поводилися, коли показували, - ви самі оце бачили. Свідки звинувачення, за винятком шерифа округу Мейкомб, з'явилися перед вами, джентльмени, перед судом, в цинічній упевненості, що їх свідчення не ви кличуть сумнівів, упевнені, що ви, джентльмени, підете з ними одностайно в припущенні - порочному припущенні - що всі негри брешуть, всі негри – аморальні істоти, всіх негрів-чоловіків повинні опасатися наші жінки.
А оце по самій суті своїй, джентльмени, є брехня, чорна, як шкіра Тому Робінсона, і ви не гірше мене знаєте, що оце брехня. А тим часом вам відома і справді, ось вона: деякі негри брешуть, деякі негри аморальні, деяких негрів повинні опасатися жінки - і білі і чорні. Але те ж саме можна сказати про все людство, а не тільки про одну якусь расу. В оцьому залі не знайдеться жодної людини, яка б жодного разу за все своє життя не збрехав, жодного разу не вчинив аморально, і немає на світі чоловіка, який хоч раз не поглянув би на жінку з жаданням. Аттікус замовк і дістав носову хустку. Потім зняв окуляри і протер їх, і ми зробили ще одне відкриття: ніколи до оцієї хвилини ми не бачили, щоб він спітнів, - він був з тих, на чиїй особі ніколи не побачиш поту, а зараз воно блищало, як от загару. - Ще одне, джентльмени, і я закінчую. Томас Джефферсон сказав одного разу, що всі люди створені вільними і рівними; янкі і моралісти з вашингтонських департаментів вічно нам про оце твердять. Нині, в тисяча дев'ятсот тридцять п'ятому році, є люди, які схильні повторювати оці слова до місця і не до місця з будь-якому приводу. Ось вам один з найбезглуздіших прикладів: педагоги переводять з класу до класу тупиць і ледарів нарівні із здібними учнями і пресерьезно пояснюють, що інакше не можна, бо всі люди створені рівними і діти, що залишаються на другий рік, нестерпно страждають от свідомості своєї неповноцінності. Але ми знаємо, люди не створені рівними в тому значенні, як дехто хоче нас запевнити: одні виділяються розумом, у інших по волі випадку більше можливостей, треті уміють більше запрацювати, іншим жінкам краще вдаються піроги, - короче говоря, деякі люди народжуються значно більш обдарованими, чим інші. Але в одному відношенні в нашій країні всі люди рівні, є у нас одне встановлення, один інститут, перед яким всі рівні – жебрак і Рокфеллер, тупиця і Ейнштейн, неук і ректор університету. Інститут оцей, джентльмени, не що інше, як суд. Усе одно, будь то верховний суд Сполучених Штатів, або найскромніший світовий суд де-небудь в глушині, або ось оцей високоповажний суд, де ви зараз засідаєте. У наших судів є недоліки, як у всіх людських встановлень, по суд в нашій країні великий зрівнювач, і перед ним справді всі люди рівні.
Я не ідеаліст, щоб свято вірити чесність наших судів і системи суду присяжних. Суд загалом, джентльмени, не краще, ніж кожний з вас, присяжних, що сидять переді мною. Суд досконалий лише настільки, наскільки досконалі присяжні, а присяжні досконалі лише настільки, наскільки досконалий кожний з них. Я упевнений що ви, джентльмени, розгляньте свідчення неупереджено, які ви тут чули, винесете рішення і повернете обвинуваченого його сім'ї. Бога ради, виконайте свій борг. Останні слова Аттікус вимовив ледве чутно і, вже відвернувшись от присяжних, сказав ще щось, але я не розчула. Неначе він говорив не суду, а сам собі. Я штовхнула Джіма до боку.
- Що він сказав? - Здається, він сказав - бога ради, повірте йому.
Далі все було як уві сні: повернулися присяжні, вони рухалися повільно, ніби плавці під водою, і голос судді Тейлора доносився слабо, немов здалеку. І тут я побачила те, що помічаєш, на що звертаєш увагу, тільки якщо у тебе батько адвокат, і оце було усе одно, що дивитися, як Аттікус виходить на середину вулиці, підкидає рушницю, спускає курок, - і весь час знати, що рушниця не заряджена. Присяжні ніколи не дивляться на підсудного, якщо вони ухвалили звинувачувальний вирок. Коли оці присяги повернулися до залу, жоден з них не поглянув на Томи Робінсона. Старшина передав містеру Тейту лист паперу, містер Тейт передав його секретарю, а той - судді. Я примружилася. Суддя Тейлор читала: "Винен... винен... винен... "винен. Я крадькома подивилася на Джіма: він так учепився до поручнів, що пальці побіліли, і от кожного "винен" плечі у нього здригалися, як от удару. Суддя Тейлор щось говорив. Він чогось стискав в руці молоток, але не стукав ім. Ніби в тумані я побачила - Аттікус зібрав із столу паперу і сунув до портфеля. Клацнув замком, підійшов до секретаря суду, щось йому сказав, кивнув містеру Джілмеру, потім підійшов до Того Робінсону і став йому щось шепотіти. І поклав руку йому на плече. Потім зняв із спинки стільця свій піджак і накинув його. І вийшов із залу, але не до тих дверей, як завжди. Він швидко пройшов через весь зал до південного виходу - видно, хотів поскорей попасти додому. Я весь час дивилася на нього. Він так і не поглянув вгору. Хтось легенько штовхнув мене, але мені не хотілося обертатися, я не відриваючись дивилася на людей внизу, на Аттикуса, який самотньо йшов по проходу. - Міс Джин Луїза. Я озирнулася. Всі стояли. Навколо нас і по всій галереї негри вставали з місць. Голос преподобного Сайкса прозвучав здалеку, як перед тим голос судді Тейлора: - Встаньте, міс Джин Луїза. Ваш батько йде.
|
Commentary
1. a jury: a body of persons, in the USA and Great Britain, 12 in number, who have to decide the truth of a case tried before a judge. The jury brings in a verdict of guilty (not guilty). The verdict is valid only if the decision of the jurors is unanimous. If not, the jury is dismissed and a new jury is made up. That procedure may be repeated several times until the jury comes to the unanimous decision.
2. Ku-Klux-Klan: a reactionary organisation, was formed by Southern planters when slavery was prohibited throughout the United States by the thirteenth (1865) amendment to the Constitution of the USA (which was ratified in 1888. More than 20 amendments have been adopted since that time. The first ten amendments are commonly referred to as the Bill of Rights). Members of the K.K.K. met in secret places. They wore white robes and white masks through which only the eyes could be seen. They lynched blacks on the slightest suspicion without any trial. The rganisationc was so ferocious and aroused such terror and indignation that it was outlawed. But every now and then traces of its activities can be seen even nowadays.
|
