О. В. Рябов

Скачать 3.9 Mb.

Название	О. В. Рябов
страница	5/22
Тип	Исследование

rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Исследование

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

§ 3. Предназначение женщины:

проблема женской эмансипации
Воззрения на природу половых различий в немалой степени определяли и решение вопроса о предназначении женщины. Общим местом в философской публицистике становится тезис о высоком (или "бесконечно высоком"; 8, с. 40) предназначении женщины^¹.

Одной из доминант представлений XIX века о социальной роли женщин являлась идея благотворности их влияния на общественную жизнь, особенно на ее нравственную составляющую; авторы пишут о необходимости усиления этого влияния, сетуют на его недостаток. Приведем слова Гоголя: "Влияние женщины может быть очень велико именно теперь, в нынешнем порядке или беспорядке общества... Чтобы произвести это оживотворение, необходимо содействие женщины. Эта истина в виде какого-то темного предчувствия пронеслась вдруг по всем углам мира, и все чего-то теперь ждет от женщины" (126, с. 210—211; см. также: 200, с. 123; 8, с. 281).

Но как, в каких формах это влияние должно осуществляться — данный вопрос вызывал полемику, сущность которой лучше всего отразилась в эволюции взглядов Белинского. В одной из рецензий, написанных в 1840 году, тот пишет: "Автор смотрит на свой предмет с истинной точки зрения, признавая великое влияние женщины на общество, в качестве супруги и матери, и порицая глупые бредни сен-симонистов, требующих непосредственного влияния женщины на общество, как гражданина, исправляющего общественные обязанности наравне с мужчиною" (17, с. 494). Критике подвергается Жорж Санд как проводница сенсимонистских идей о том, что "должно уничтожить всякое различие между полами, разрешив женщину на вся тяжкая и допустив ее, наравне с мужчиною, к отправлению гражданских должностей (12, с. 398). Однако вскоре Белинский отказывается от этой точки зрения. В рецензии на "Сочинения Зенеиды Р-вой" его негодование направлено уже против того, что в обществе считают "за стыд и за грех", если женщина захочет "предаться вполне какому-нибудь нравственному интересу, например искусству, науке", полагая при этом, что для нее не существует ни "очарования искусства", ни "услады науки", ни "блаженства высокого подвига гражданина" (18, с. 666—667). Между тем женщина предназначена для тех же видов деятельности, что и мужчина (18, с. 665).

Таким образом, различия в трактовке призыва к усилению влияния женщины на общество обусловливались отношением к вопросу, должно ли ее бытие ограничиваться сферой частной жизни.

Традиционная точка зрения, согласно которой женской считалась приватная сфера, поскольку женщина в первую очередь является матерью, женой, хозяйкой, оставалась господствующей. В начале века Карамзин пишет, что "женщины во все времена и во всех землях жили более для семейственного щастия, нежели для славы" (195, с. 381)

Еще раз обратимся к раннему творчеству Белинского. Проблема предназначения мужчины и женщины интересует его в контексте вопроса о женском писательстве. Назначение смертного — выразить достоинство человеческое, проявить в себе идею Божества. К этой цели человека ведут два пути: "путь разумения" и "путь чувства" (16, с. 223); первый соотнесен с мужским началом, второй — с женским. Да, поприще мужчины безгранично. Ему открыт весь мир, все стороны бытия — но это требует от него колоссального напряжения сил. И вот как раз для того, чтобы Человек в лице мужчины мог совершить свой жизненный подвиг, и необходима женщина как источник этой силы, как "ангел-хранитель мужчины на всех ступенях ее жизни" (16, с. 224). Ее поприще — возбуждать в мужчине энергию души, пыл благородных страстей, поддерживать чувство долга и стремление к высокому и великому; таково ее назначение, и оно велико и священно (16, с. 225). Воспитание женщины должно гармонировать с ее назначением, и только прекрасные стороны бытия могут быть открыты ее ведению, а обо всем прочем она должна оставаться в милом простодушном незнании; "всезнание" же в женщине — "ужасно и отвратительно" (там же). Потому для женщины в тысячу раз похвальнее внушить "Освобожденный Иерусалим", нежели самой написать его (там же). Но это ни в коем случае не должно оскорблять женщину: "...все прекрасно и высоко только в пределах своего назначения, ибо оно есть воля провидения" (16, с. 226). Смиренная же покорность своему назначению в равной степени ожидается и от женщины, и от мужчины (16, с. 223).

Женщина любит, как и сама природа, таиться и скрываться во всем бытии и делах своих, утверждает П.А. Бакунин. Ей не свойственно быть на виду; бесстыжая гласность для нее ненавистна, площадное существование — невыносимо (8, с. 87). Аргументируя свою точку зрения, он, помимо апелляции к природе, предлагает такой ход рассуждений. Содержание семейного союза расчленяется на святое и полезное; все святое находится в ведении женщины, все полезное — в ведении мужчины (8, с. 275). Первое полно смыслом в самом себе; как самоцель оно бесполезно. Второе, будучи лишь средством, полезно для чего-то, каковым является святое, хранительница и воплощение которого — женщина. Мужчина, охраняющий неприкосновенность святилища и дома своего, стоит с внешней стороны дома. Если бы женщина вышла из дома, то дом опустел бы — и труд мужчины потерял бы всякий смысл (8, с. 273). При этом Бакунин подчеркивает, что, подобно тому как мужчина мало способен к чисто домашнему и святому делу, так и женщина вовсе не пригодна к делу внешнему, площадному (8, с. 276).

Нельзя не обратить внимание на то, что здесь участие в публичной, "площадной", жизни трактуется как поругание женственности, как унижение женщины, как профанация сакрального. Женщина не потому не должна принимать участие в общественных делах, что она несовершенна, — как раз наоборот: она слишком хороша для публичного мира. Едва ли ей удастся таким образом облагородить этот ужасный мир, но несомненно, что тлетворное влияние общественной жизни, "площади", поразит самое святое — семейный очаг^¹.

* * * * *

Знакомство с контраргументами тех, кто возражал против тезиса о том, что бытие женщины должно ограничиться миром семьи, начнем с распространенного довода о взаимосвязи частной и общественной сфер жизни, материнских и гражданских обязанностей. Согласно этому аргументу, как раз высокая оценка материнства, признание исключительности роли матери в воспитании детей предполагают и реформу женского образования, и активное участие женщины в общественной жизни.

Н.И. Пирогов, который в работе 40-х годов "Идеал женщины" одним из первых поставил вопрос о необходимости коренных изменений в женском воспитании и образовании, пишет: "...кто же, как не любимая женщина, может одушевлять нас чувством святого, кто, как не она, может блюсти за развитием и хранением его в наших детях? Жена и мать есть священник семьи". Женщина должна стать достойной воспитательницею своих детей на уровне современных ей общественных познаний, "чтобы вполне соответствовать высокости и святости ее призвания — быть рассадницей добра и истины в будущем поколении, порученном ее материнскому попечению" (цит. по: 586, с. 63).

Позднее еще более отчетливо эту мысль формулирует Герцен: дело начального воспитания есть дело общественное, дело величайшей важности, а оно принадлежит матери. "Может ли это воспитание быть полезно, если жизнь женщины ограничить спальней и кухней? Почему римляне так уважали Корнелию, мать Гракхов?.." (118, с. 69) — задает риторический вопрос мыслитель^¹. Кроме того, подчеркивает он, семейное призвание женщины никоим образом не мешает ее общественному призванию. Мир религии, искусства, всеобщего точно так же раскрыт женщине, с тою разницей, что во все она вносит свою грацию, непреодолимую прелесть кротости и любви (там же).

Писарев называет сторонников точки зрения, согласно которой место женщины у семейного очага и она должна быть исключительно женой, матерью и хозяйкой, людьми "неумными и нечестными", потому что они прикинулись защитниками очень почтенных вещей, на которые никто не думал нападать. Ведь именно "для того, чтобы она была хорошей женой, хорошей хозяйкой и хорошей матерью", необходимы обширные и основательные сведения, "высокое развитие", "радикальные преобразования во всей системе женского воспитания" (285, с. 447). Добросовестное исполнение обязанностей жены и матери требует многостороннего и гармонического развития всех умственных способностей и всех сил души, пишет он (295, с. 28)^¹.

В работе Михайлова "Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе" представлен и другой контраргумент. Что делать женщине, задает вопрос автор, если само устройство общества не обеспечивает ей возможность стать матерью? Что остается ей тогда? Жизнь без цели, без дела, без пользы, какое-то медленное умирание. Верной гарантией от такой жалкой судьбы было бы дельное и прочное гуманитарное образование, которое открыло бы женщине путь к полезной общественной деятельности (261, с. 386).

Наконец, высказывается мысль о безнравственности исключения женщины из общественной сферы. "Какое же мы имеем право отчуждать их от мира всеобщих интересов?" (118, с. 70), — задает вопрос Герцен. "Странное дело! <...> что женщина человек — в голову не помещается!" (118, с. 69) — возмущается он.

"Что дает наша жизнь мужчине и что дает женщине? Все или почти все — первому; ничего или почти ничего — второй" (415, с. 149), — утверждает Ткачев и иронизирует: "Для женщины только любовь, одна любовь... Думать об улучшении участи своих ближних, заботиться об их материальном благополучии и умственном совершенствовании, заниматься разрешением общечеловеческих вопросов и интересоваться наукою — разве это ее дело! Ее дело родить детей и ухаживать за мужем" (415, с. 155). "Неужели в ней не может быть других побуждений, других стремлений, кроме побуждений и стремлений, волнующих кур, кошек и голубей?" (415, с. 159).

* * * * *

Эти проблемы — природа гендерных различий, предназначение женщины — были исходными в дискуссиях о женской эмансипации, которые с середины века занимают все большее место в духовной жизни российского общества. «Эманципация женщины! Слово это вызывает самые разнообразные понятия, производит самые разнообразные впечатления. Одни считают эманципацию женщины невозможною, другие — предосудительною мечтою, многие принимают за эманципацию неосмысленное желание многих женщин оригинальничать, нарушать без особенной надобности принятые общественные обычаи, отличаться резкими манерами и резким образом мыслей; многие думают, что эманципация несовместима с истинной женственностью, многие именем эманципированной женщины называют какую-нибудь неудавшуюся подражательницу госпожи Жорж Занд. Все эти мнения несправедливы и не вытекают из смысла самого слова "эманципация"» (295, с. 114), — эти слова Писарева отражают содержание полемики вокруг женского вопроса в послереформенной России.

Само появление женского вопроса связано с оформлением представлений о женщинах как отдельной социальной группе, обладающей своими особыми интересами, которые при существующем общественном устройстве не могут быть реализованы в достаточной мере.

Необходимо подчеркнуть, что неудовлетворенность положением женщины в России высказывали представители различных, подчас противоположных политических и философских течений: в этом единомышленниками оказывались Писарев и Киреевский, Достоевский и Герцен, Чернышевский и Толстой, Хомяков и Михайлов (484, с. 287—290; 200, с. 123; 281, с. 141—142; 138, с. 155). Последний был провозглашен "творцом женского вопроса" (см.: 680, с. 199); в конце пятидесятых он опубликовал ряд работ, оказавших столь большое влияние на российское общество, что публицист В.А. Зайцев написал даже, что вопрос о женской эмансипации "окончательно решен в теории благодаря этим статьям" (там же). Разумеется, с такой оценкой были солидарны далеко не все; пути решения этой проблемы предлагались весьма и весьма различные, что определялось самой сутью философских и мировоззренческих противоречий во взглядах представителей разных течений русской мысли. Восстанавливая логику женского вопроса в России, обратимся вначале к причинам его появления в тот период и в том виде.

* * * * *

Обострение интереса к социальному положению женщины было вызвано рядом факторов, социально-экономических и интеллектуальных, одним из которых, безусловно, было влияние Запада. Отечественные авторы, осмысляя эту проблему, обращались к сочинениям сен-симонистов и Жорж Санд, Ш. Фурье и Ж.Д' Эрикур, А. Шопенгауэра и Дж. С. Милля, Ж. Мишле и П.Ж. Прудона (см.: 799; 735, с. 9; 680, с. 196; 674, с. 84). Вместе с тем в духовной жизни России были два фактора, определивших отечественную специфику женского вопроса.

Первый я обозначил бы как роль материнского начала в России. В какой-то мере можно говорить об общеевропейской тенденции высокой оценки материнства, свойственной романтизму и викторианской парадигме женщины, однако в России укрепляются представления об особом влиянии матери как раз на гражданское воспитание детей. О значении материнского влияния на нравственный облик ее детей — граждан России писали многие авторы (см.: 646, с. 198, 205). Так, К.Ф. Рылеев еще в 1825 году, обращаясь к В.Н. Столыпиной, включает в обязанности матери воспитание у детей гражданских добродетелей: "Не отравляй души тоскою, // Не убивай себя: ты мать; // Священный долг перед тобою // Прекрасных чад образовать. // Пусть их сограждане увидят // Готовых пасть за край родной, // Пускай они возненавидят // Неправду пламенной душой..." (353, с. 64). Мы уже видели, что именно в таком контексте проблема образования женщины и ее положения в обществе становится предметом дискуссий.

Второй фактор — это пресловутый русский кенотизм, христианская жалость к "униженным и оскорбленным", "милость к падшим"^¹. Процитируем Белинского: "Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братьями моими! Сердце мое обливается кровью..." И потому очевидно: если этот мыслитель пишет, что "женщина есть жертва, раба новейшего общества" (курсив мой. — О.Р.; 13, с. 583), то его позиция по женскому вопросу вполне предсказуема. "И страшно сжимается сердце при мысли, что все они — лишены счастия!" (10, с. 28).

Даже те авторы, кого зачисляли и зачисляют в ряды приверженцев "реакции" и "патриархата", в своей аргументации подчеркивали заботу о женщине и ее интересах; это свидетельствует о том, что иной позиции общество принять уже не могло. Перефразируя известную характеристику, данную Михайловским участникам народнического движения ("кающийся дворянин"), можно сказать, что для дискуссий по женскому вопросу в России этого периода характерен тип "кающегося мужчины"^¹.

Этический фундамент женского вопроса, оказавший влияние на его национальную специфику, проиллюстрируем пассажем из публицистики Писарева, посвященным трактату Ф. Фенелона о воспитании женщин. По мнению Писарева, французский писатель смотрит на женщину "с практической точки зрения", полагая целью воспитания подготовку хороших матерей и хозяек, умеющих воспитывать будущие поколения и заведовать внутренним управлением дома. Однако исключительно практический взгляд на вещи, считает Писарев, неприменим к разбираемому вопросу. Недопустимо относиться к женщине только как к средству общественного благополучия; не следует забывать в ней самостоятельную личность, имеющую свои духовные потребности и предъявляющую права свои на самостоятельное развитие (297, с. 167).

Вместе с тем, разумеется, принимался во внимание и использовался в дискуссиях вокруг проблемы эмансипации и мотив общественной пользы. В работах многих авторов подчеркивалось, что русская семья переживает кризис, одна из причин которого — в недолжном отношении к женщине^¹. Нравственно твердая семья возможна только при признании за женщинами человеческих и гражданских прав, утверждает Михайлов (262, с. 224). Мацкевич пишет, что просвещение образует нравственную связь между супругами, невежество полагает между ними неодолимую преграду (250, с. 46). Ту же идею выразительно сформулировал Михайловский: "...мне и всякому другому приятно видеть в женщине не куклу, мечтающую о тряпках, и не безграмотную дуру, а человека, равного мне, с которым я могу делиться своими мыслями и чувствами. Мое чувство собственного достоинства этим возвышается и укрепляется" (266, с. 886; см. также: 493, с. 276; 116, с. 241).

Тот же Писарев подчеркивает, что даже если принять "практический взгляд на вещи", то идеал женщины, предполагающий только умение держать в порядке дом и прислугу, готовить хороший стол и соблюдать в хозяйственных издержках экономию, удовлетворил бы требованиям общества времен допетровских, когда взаимное чувство и обоюдное согласие жениха и невесты не составляли необходимого условия брака; теперь же такая ситуация была бы невыносима (297, с. 168). Каков же выход? Писарев неоднократно возвращается к мысли о том, что современная ему семья невозможна без интеллектуальной близости супругов (283, с. 438; 286, с. 233).

Изменение положения женщин необходимо не только для мужа, детей, но и для общества в целом. Очевидно, понимание социальной значимости проблемы дало основания для утверждения, что женский вопрос — в такой же мере и мужской (270, с. 42).

Михайлов, полагая, что "деморализация, замечаемая в современном обществе, есть прямое следствие подчиненности женщины" (261, с. 419), усматривает в решении женского вопроса необходимое условие правильного разрешения всей социальной проблематики. Переустройство общества невозможно без предварительной переделки его основания — семьи (261, с. 369), что, в свою очередь, требует начинать реформу общества с освобождения женщины (см.: 596, с. 143). "Только коренное преобразование женского воспитания, общественных прав женщины и семейных отношений — представляется мне спасением от нравственной шаткости, которую, как старческою немощью, больно современное общество" (261, с. 375), — подчеркивает он.

* * * * *

В то же время были и иные трактовки нравственной стороны женского вопроса, которая выглядела безупречной далеко не для всех авторов. Процитируем Михайловского: "Нам приходит на память страстная ненависть, с которою Белинский отнесся сначала к так называемому женскому вопросу вообще и к жорж-зандовским идеям эмансипации женщин в частности. Это был промах, от которого Белинский и сам скоро отказался, но промах гениального человека. Основания этого вопроса совершенно не совпадали со всем строем нашей тогдашней жизни, звучали в нем нестерпимым диссонансом <...> Эмансипация дворянок прежде эмансипации миллионов крестьян! Было отчего отшатнуться..." (268, с. 82; см. также: 267, с. 252).

Обращаясь к нравственным аспектам проблемы женской эмансипации, нередко подчеркивали, что следует строить рассуждения на основе конкретно-исторического, а не абстрактно-морализаторского понимания этических феноменов, в частности справедливости. Так, П.А. Бакунин соглашается с тем, что женское образование — это очень желательное и справедливое дело. Однако общество, принимая то или иное решение, исходит вовсе не из абстрактно понятой справедливости. Без образования женщин общество сейчас обойдется, в то время как без образования мужчин — нет. Ведь образование стоит денег; между тем общество занято заботой о хлебе насущном, и для вопроса женского в данный момент вовсе нет места. Очевидно, этот вопрос возник в среде людей, которые пользуются досугом и настоящей нужды не знают (8, с. 31). Нравственная оценка того или иного поступка должна предполагать анализ его последствий в совершенно конкретной исторической ситуации и выбор на основе этого меньшего зла. Подобная мысль не раз проводится в посвященных женскому вопросу работах: должно говорить не об идеальном обществе — это утопизм и маниловщина, а о том, что возможно сделать в данных условиях.

Одна из попыток преодолеть чрезмерную "этизацию" проблемы связана с распространением идей экономического детерминизма, получивших выражение, например, в сочинениях Ткачева; мыслитель настаивает, что проблема должна быть рассмотрена не с точки зрения отвлеченной справедливости, не с точки зрения физиолога или психолога — но с позиции экономической, которая "без всякого посредства умственных начал привела современное общество к женскому вопросу". Он детерминирован экономически. "Вопрос о справедливости женских притязаний. в настоящую минуту нас нисколько не интересует, потому что как бы ни были теоретически решаемы эти вопросы, их решение никогда не будет иметь слишком заметного влияния на судьбу женщин... если в самой жизни есть причины, делающие это изменение невозможным" (416, с. 399). Помимо экономических, сторонники эмансипации выделяют такие условия изменения положения женщины в обществе, как падение роли физической силы в современном обществе (261, с. 379), как развитие знания, просвещения, прогресс нравов (295, с. 116; 493, с. 274). Что же касается путей достижения женщиной равноправия, то достаточно определенно выявились две точки зрения.

Сторонники первой, просветительской, полагая, что "всякий нравственный прогресс возможен только под условием дальнейшего умственного прогресса" (284, с. 154—155), делали акцент на реформе женского воспитания и образования, цель которой, по словам Писарева, — "сформировать женщину, гармонично развитую, способную приносить пользу, нравственно свободную и, следовательно, счастливую" (295, с. 116).

На первостепенном значении вовлечения женщины в трудовую деятельность для достижения ею экономической самостоятельности настаивали представители второй точки зрения (121, с. 494); описание женской мастерской Веры Павловны в романе "Что делать?" служило художественной иллюстрацией этого пути решения проблемы.

Принципиальным стало появление положения о необходимости освобождения женщины от "кухонного рабства" — тезиса, который станет столь актуальным для марксистско-ленинского варианта решения женского вопрос и который был впервые сформулирован, вероятно, П.А. Кропоткиным. Он подчеркивает, что освободить женщину означает не столько открыть ей двери университета, суда или парламента, потому что "освобожденная женщина всегда взваливает домашний труд на какую-нибудь другую женщину" (216, с. 136), сколько избавить ее от "отупляющего труда кухни и прачечной", дать ей возможность, кормя и выращивая своих детей, вместе с тем иметь достаточно свободного времени, чтобы принимать участие в общественной жизни (216, с. 136—137).

Широка была палитра взглядов и по проблеме, какими конкретно видами деятельности следует заниматься женщине. Большинство тех, кто шел дальше деклараций и пытался наметить хотя бы контуры социальной программы, признавало, что не все профессии должны быть женскими. С этим соглашается и такой убежденный сторонник эмансипации, как Михайлов. Он пишет: "Нечего бояться, что при полной свободе выбора женщина вздумает браться за то, что менее всего будет согласно с ее природой, с материнскими обязанностями, которые в известное время потребуют особенного и, пожалуй, исключительного ее внимания. Наверное можно сказать, что, например, воинственных женщин, чувствующих пристрастие к штыку и крови, найдется очень немного" (261, с. 428). Но при этом Михайлов выступает за отмену юридических ограничений, требуя свободного доступа женщины ко всем видам деятельности.

Это положение подвергалось критике приверженцами другой точки зрения, согласно которой, во-первых, существующее неравенство определяется не правовыми нормами, а общественными нравами; во-вторых, сама природа накладывает определенные ограничения на выполнение женщинами некоторых общественных функций. Аргументируя это, Бакунин пишет, что природа поощряет приложение лучших сторон женственности в сфере воспитания и образования (8, с. 337). Однако для научной деятельности женщины непригодны опять-таки в силу их совершенства: они слишком искренни, в то время как все научные истины конвенциальны, условны, ограничены (8, с. 350).

Мысль о возможности и даже необходимости высшего образования для женщины постепенно приобретает все больше сторонников; так, горячим приверженцем этой идеи был Достоевский — при том, что к сторонникам женской эмансипации в традиционном смысле его вряд ли отнесешь. Более того, именно образование является необходимой предпосылкой правильной постановки женского вопроса (140, с. 275)^¹.

Идея феминного как консервативного оказывала влияние на представления о значении женщины в творчестве. В интеллектуальном творчестве женщине отводилась роль скорее вдохновительницы или исполнительницы, чем собственно творца^¹. Что касается социального творчества, то идея об охранительных функциях женского начала поддерживается многими (напр.: 323, с. 288; 116, с. 517). Достаточно оригинальны для XIX столетия были взгляды Астафьева. Поскольку женщина гораздо болезненнее чувствует отсутствие гармонии в обществе, то она гораздо страстнее — при всем своем консерватизме — стремится выйти из этого разлада. Если уж даже женщина отвращается от нравов и попирает их, с насмешкой топчет их в грязь, то тогда с уверенностью можно сказать, что жизнь дошла до одного из своих пределов и требует обновления (6, с. 126). Таким образом, женщина и консервативнее, и прогрессивнее мужчины. Она не только блюстительница, но и "вводительница" нравов. В этом ее великое значение как исторической, культурной силы (6, с. 124). Мужское и женское начала "равно необходимы для истории" (6, с. 126) — одно без другого не имеет смысла.

* * * * *

Разумеется, у эмансипации были не только приверженцы, но и многочисленные и весьма влиятельные оппоненты. Причем речь в данном случае идет не просто о критике ее отдельных сторон, "издержек"^¹, а о принципиальной оппозиции. Рассматривая контраргументы противников эмансипации, отметим прежде всего критику самих ее методологических оснований, допускающих возможность рассматривать женский пол как нечто единое, противостоящее полу мужскому, во-первых, и как отдельное, вне его связи с мужским, во-вторых. Михайловский констатирует, что "факт невозможности коллективного женского дела остается все-таки налицо" — в том числе потому, что общего, скажем, между великосветской дамой и проституткой весьма и весьма немного (263, с. 548).

Второе возражение заключалось в следующем: рассматривать мужчину и женщину как нечто отдельное было бы уместно, если бы между ними существовали договорные, контрактные отношения. Но между ними существуют отношения любви; в семье они образуют нечто единое и нераздельное.

В философии семьи К.Д. Кавелина обращается внимание на заключенное в феномене брака "неразрешимое противоречие": с одной стороны, необходимо регулировать брак нормами как всякое общественное явление; с другой — невозможно установить и осуществить необходимую норму теми средствами, которыми общество располагает. Связующим звеном в отношениях женщины и мужчины является нравственность: добро, правда, истина (189, стб. 1081). Таким образом, брак — подобно другим отношениям между мужским и женским полом — не является обычным договором, который подлежит регулированию правовыми нормами. Страхов посвятил разбору сочинения Дж. С. Милля "О подчинении женщин" специальный труд, в котором он называет отношение английского философа к браку как к товариществу "глубочайшей ошибкой", констатируя, что "о любви и супружеской нежности Милль ничего не говорит" (406, с. 147—148).

П.А.Бакунин полагает, что если всякий договор есть лишь выражение нужды и неволи под законом необходимости, то семейный союз, напротив, есть полное выражение и осуществление свободы человека; "в нем нет ни малейшего торга <...> Всякая договоренность из него исключается как безобразие, как явная непристойность" (8, с. 265). "Начало семейного союза есть жертва, которою женщина предает себя ради блага и добра того, которого она любит" (8, с. 272). Поэтому мужчина и женщина, связанные друг с другом любовью, составляют его "живую неделимость" (8, с. 268).

Идея о недостаточности правового принципа для регулирования отношений между полами находит отражение в сочинениях других авторов — Сперанского (396, с. 790—792), Хомякова (см.: 640), Н.Соловьева, (393, с. 33), Астафьева (6, с. 6).

Критики эмансипации также указывали, что если к различным полам подходить с одинаковой меркой — на чем, по их мнению, настаивали ее сторонники, то это нанесет ущерб в первую очередь женщине. Страхов предупреждает: мы задавим женщину, если введем ее в экономическую борьбу, в свободную конкуренцию труда. Как работник, как "добыватель ценностей", она всегда уступит мужчине, и, значит, взгляд на женщину по преимуществу как на рабочую силу обрекал бы ее на вечное экономическое подчинение мужской половине общества (406, с. 144; см. также: 484, с. 286).

Различные концепции сущности человека лежали в основе и следующего пункта разногласий. Значимость вопроса о независимости женщины от мужчины казалась спорной, так как сама ценность негативной свободы, свободы "от" в русской культуре традиционно была невысокой. В зависимости ничего унизительного не видели; П.А. Бакунин пишет: "Никому не приходит в голову протестовать против зависимости детей от взрослых, потому что каждый видит, как взрослые несут их на руках своих..." (8, с. 25). Поэтому, продолжает автор, "говоря о всех женщинах, следует признать за бесспорный факт, что они не только не домогаются своей независимости от мужчин, но, наоборот, всею душою, всею жизнию и всеми упованиями именно только и стремятся к такой зависимости, и притом в высшей ее мере, при которой она обращается в неделимое, в кровное отношение. В таком отношении она инстинктивно... полагает всю цель и самое счастье своей жизни" (8, с. 26)^¹.

Обратим внимание и на мысль, высказанную Астафьевым. По его мнению, особенности публичной сферы предполагают, чтобы семью во внешнем мире представлял мужчина; муж — номинальный глава семьи. Но, подчеркивает он, что касается распределения власти в семье, то в этом отношении современной женщине едва ли уместно ратовать за реформу: ни для кого не тайна, что из сотни браков на десять, в которых муж есть действительный глава, приходится девяносто, где действительное главенство принадлежит женщине (6, с. 10).

Едва ли не наиболее часто использовался такой традиционный аргумент, как защита ценности женственности.

В предыдущем параграфе отмечалось, что в явной форме ценность женственности решались отрицать немногие. Вместе с тем нельзя не отметить: действительно, в рядах сторонников эмансипации утверждается мысль о том, что культ женственности — это одно из ее препятствий. Так, в романе "Что делать?" Чернышевский обращает внимание на то, что поклонение женщине было возможно лишь постольку, поскольку отсутствовало уважение к ней как к равной, как к человеку (493, с. 271—272). Михайлов сокрушается, что достоинством женщины считалось не общее человеческое достоинство; "фальшивый идеализм, вместо того чтобы приблизить ее к интересам человеческой жизни, отводил ей какие-то фантастические сферы. Сначала женщина была просто рабой; а тут ее рабство начали украшать цветами..." (261, с. 414). Как заметил Б.П. Козьмин, Михайлов вместо вечной женственности призывал воспевать вечную человечность в женщине (596, с. 142; см. также: 674, с. 83).

Тем не менее и Писарев неоднократно отмежевывается от ниспровергателей женственности (296, с. 153), и тот же Чернышевский подчеркивает, что женственность имеет самостоятельную ценность (674, с. 100—101). Критике сторонников эмансипации подвергались лишь отдельные черты, отличающие природу женщины, которые, по их мнению, и мешали ей стать равной мужчине на общественном поприще. Например, Н.А. Добролюбов и Писарев сетовали на преобладание у женщины чувства над рассудком (см.: 674, с. 89; 294, с. 211).

Но вот как рассматривает вопрос о плюсах и минусах особенностей женщины в "Дневнике писателя" Достоевский. Он признает "некоторые недостатки современной женщины и главный из них — чрезвычайную зависимость ее от некоторых собственно мужских идей, способность принимать их на слово и верить в них без контроля... Но недостаток этот свидетельствует и о прекрасных чертах сердца: ценят они более всего свежее чувство, живое слово, но главное, и выше всего, искренность, а поверив искренности, иногда даже и фальшивой, увлекаются и мнениями..." (137, т. 23, с. 28—29). Позднее Астафьев в работе "Психический мир женщины, его особенности, превосходства и недостатки" обстоятельно рассмотрев те качества, которые он считал сущностными для женской природы, резюмировал, что "прелесть, сила и достоинство" женщины необходимо обусловлены теми же ее психическими особенностями, из которых вытекает и слабость и ограниченность женского типа в других отношениях, — "не несмотря на них, а благодаря им" (6, с. 152).

Таким образом, определенные основания у тех, кто, подобно П.А. Бакунину, писал, что приверженцы идеи эмансипации критикуют в женщине женское (8, с. 52), имелись.

Страхов, отмечая, что "Милль почитает недостатками женщины все то, чем она отличается от мужчины" (406, с. 123), усматривает в этом глубокую веру английского мыслителя "в превосходство мужской натуры"; эта идея о взаимосвязи эмансипационного движения и женоненавистничества будет повторена в России еще не раз. Негодованием на поругание женственности полны страницы сочинений многих авторов (напр.: 434, с. 100; 226, с. 139). Завершим характеристику такой позиции цитатой из работы Н.И. Соловьева: "Что такое нигилистка? Это не мужчина и не женщина, это какое-то бесполое существо, гермафродит в юбке. Вместо того чтобы обезъянничать и подражать мужчине во всем, женщина, не отказываясь от своей женственности, не оставляя своей нравственной красоты, должна создать свою роль в мире. Эта роль, конечно, еще не вполне сознана; но она ни в коем случае не заключается в том, чтобы женщины себя обмужчинивали" (392, с. 12—13). От тех, которые видят в женщине низшее существо, пишет автор, мы так же далеки, как и от тех, которые хотят, чтобы она была вторым мужчиною, чтобы она ему подражала во всем. "Миру мало будет выгоды, если к деятельности мужчин прибавится еще другая такая деятельность, если к мужчинам в сюртуке присоединятся мужчины в юбке" (392, с. 43).

Наконец, особого внимания заслуживает такое обвинение, предъявляемое сторонникам эмансипации. Страхов, анализируя сочинение Милля, неоднократно призывает своих читателей обратить внимание на чисто английский характер рассуждений автора "О подчинении женщин": например, тот находит, что мужчины хвалят материнскую любовь только потому, что она дает им власть над женою! Нужно быть англичанином, нужно очень любить власть и иметь в груди очень холодное сердце, чтобы рассуждать подобным образом, пишет Страхов (406, с. 124, см. также с. 132, 133, 136). Это, полагает он, показывает, что женский вопрос — явление привозное и нам чуждое: в России иные законы и, что особенно важно, иные женщины. Русские женщины особенные — вот ultima ratio, последний довод критиков эмансипации. Так внимание переключается на проблему национальной идентичности; женский вопрос обнаруживает, помимо социально-политического, еще и историософское измерение.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

	Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов к вопросу об определении ресурса отремонтированных двигателей по результатам анализа моторного масла		Инструкция №7/05 по применению средства родентицидного "Грызунит-экстра блок" Ооо «валбрента кемикалс», Россия Инструкция разработана в фгун ниид роспотребнадзора. Авторы: Шутова М. И., Рябов С. В, Смирнов С....
	Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов Анализ математической модели процесса накопления продуктов износа в моторном масле и обоснование номенклатуры...		А. В. Датий профилактика вич-инфекции и других Рецензенты: Жолус Б. И. – заслуженный врач Российской Федерации, доктор медицинских наук, профессор (нии фсин россии); Рябов С. А....

О. В. Рябов

Похожие: