О. В. Рябов
|
Скачать 3.9 Mb.
|
| § 2. Женщина и женственность в марксистско-ленинской философии Другим направлением отечественной философии женственности XX века стала программа решения женского вопроса, развивавшаяся в лоне марксизма-ленинизма. Становление этой программы, выражающей официальный взгляд на женщину и женственность в советском обществе, определялось как традициями русской философии, так и наследием классического марксизма, который, в свою очередь, вобрал многое из представлений о женщине в социалистической мысли. Поскольку приверженцы социализма выступали за ликвидацию или уменьшение социального неравенства и, следовательно, сочувственно относились ко всем угнетенным, то они, как правило, были защитниками женщин и сторонниками их равенства с мужчинами — еще со времен Платона; слова Ш. Фурье: "Расширение прав женщин есть главный принцип социального прогресса" (цит. по: 517, с. 159) — показательны для восприятия проблемы эмансипации женщины в социалистических учениях. Ценностный аспект отношения к женщине в социалистической мысли был дополнен в антропологии классического марксизма тезисом о сущности человека как совокупности всех общественных отношений. Очевидно, этот тезис включает в себя идею о том, что каких-то сущностных различий между качествами мужчины и женщины нет, что эти различия носят случайный, акцидентальный, характер и зависят от социально-экономических условий. Следовательно, маскулинность и феминность в значительной степени являются социальной функцией. Половые институты трактуются как социальные феномены, как нечто временное, как лишь один возможный ответ на человеческие проблемы, а вовсе не естественный, универсальный, данный на все времена. Они определяются местом мужчины и женщины в системе общественных отношений, в первую очередь, в системе отношений собственности. У К. Маркса нет специальных работ, посвященных женскому вопросу, хотя есть множество отдельных положений о роли женщины в семье и обществе. Обобщающий труд на эту тему — "Происхождение семьи, частной собственности и государства" — принадлежит Ф. Энгельсу. Чтобы показать акцидентальный характер отношений между полами, Энгельс обращается к проблеме существования материнского права. Используя современные ему данные этнографии, он показывает, что женщина не всегда находилась в "порабощенном состоянии", что оно отнюдь не является "естественным". Моногамная семья связана с возникновением частной собственности. С развитием крупного капиталистического производства, которое неизбежно втягивает в сферу наемного труда и массы трудящихся женщин, экономический базис прежних традиционных семейных отношений разрушается. Тем самым капитализм создает предпосылки для освобождения женщины от неравноправного существования в семье. Но, становясь наемной рабочей силой, она приобретает то же классово-угнетенное положение, что и наемный рабочий-мужчина. Поэтому подлинная эмансипация женщины может быть достигнута только в процессе общей борьбы рабочего класса за свое освобождение. Таким образом, женский вопрос рассматривается в контексте теории социально-экономического развития общества и классовой борьбы пролетариата. Зародыш будущего социалистического брака основоположники научного социализма видели в пролетарской семье. Лишь пролетарии, лишенные частной собственности, могут свободно, по любви, заключать браки. Одним из наиболее фундаментальных марксистских трудов, посвященных непосредственно женскому вопросу, стала работа А. Бебеля "Женщина и социализм". Она оказала большое влияние на отечественную философию женственности; А.М. Коллонтай, одна из ведущих теоретиков женского вопроса революционного времени, оценила ее как "женское евангелие" (211, с. 8). Бебель развивает идеи, сформулированные Марксом и Энгельсом: он подчеркивает социокультурную детерминированность гендерных различий (523, с. 166), хотя иногда и апеллирует к "женской природе" (523, с. 169), рисует идеал женщины социалистического будущего (523, c. 444), прогнозирует развитие иных, не-буржуазных, форм семейно-брачных отношений (523, с. 449 - 455). * * * * * Это — тот теоретический фундамент, на котором строили свои подходы к решению женского вопроса приверженцы марксизма в нашей стране. Российские последователи Маркса и Энгельса в целом следовали идеям классиков; вместе с тем была и специфика, определяемая как конкретно-историческими условиями, так и национальными традициями отношения к женщине и женственному началу. Б. Клементс подчеркивает амбивалентность отношения большевиков к женщине. С одной стороны, женщины являлись угнетенными и, несомненно, принадлежали к "миру голодных и рабов"18. Но, с другой стороны, они более всего воплощали те качества, которые, по мнению большевиков, должны быть преодолены (см.: 729, с. 6—7). Попытаемся понять взгляды представителей марксистско-ленинской философии женственности в контексте идей и ценностей, являющихся фундаментальными для сторонников Марксова учения в нашей стране. В монографии К. Кларк особое внимание обращается на роль оппозиции "стихийность — сознательность" в мировоззрении В.И. Ленина и ее влияние на систему взглядов и оценок последующего времени. Кларк полагает, что Ленин был целиком на стороне "сознательности" как порядка, контроля, руководства массами и просвещения их; его риторика полна образов внесения "света" в "тьму" русского народа, особенно крестьянской массы (727, с. 21—24)19. Вторая пара категорий, коррелирующая с первой, — это "организация (дисциплина) — хаос", будь то хаос рыночной капиталистической экономики, крестьянской стихии или пола. Данная оппозиция была связана и со столь значимым в политическом плане противопоставлением коллективизма пролетариата и индивидуализма интеллигенции или мелкой буржуазии; общий интерес при этом ставится выше личного, а классовое — выше общечеловеческого. Среди фундаментальных оппозиций большевистского миропонимания была и такая — "социальное — природное". Негативное отношение к Природе, биологическому как к стихийному, хаотическому, не подчиняющемуся революционной организации, партийной дисциплине, государственному контролю, — равно как и стремление ее преобразовать — было одной из доминант советской культуры (известным примером чего стала лысенковщина)20. Подчеркнем, наконец, что в своих оценках революционер должен был исходить из следующей максимы: "этично все, что служит делу революции"; эти слова как нельзя лучше отражают представления о должной иерархии ценностей (напр.: 147, с. 334—335). Яркой иллюстрацией влияния этих установок революционного мироощущения на философию пола явились 12 половых заповедей революционного пролетариата" А.Б. Залкинда. Единственно возможная точка зрения рабочего класса на половой вопрос заключается в том, что половая жизнь есть неотъемлемая часть прочего боевого арсенала пролетариата, — это положение стало определяющим для отношения автора к полу. "Половое должно во всем подчиняться классовому, ничем последнему не мешая, во всем его обслуживая" (147, с. 348). Половая жизнь допустима "лишь в том ее содержании, которое способствует росту коллективистических чувств, классовой организованности, производственно-творческой, боевой активности, остроте познания..." (147, с. 335). Поскольку общее благо выше личного, постольку классовый интерес является приоритетным в сравнении с индивидуальным счастьем. Вот как просто поэтому решается проблема ревности: "Если уход от меня моего полового партнера связан с усилением его классовой мощи, если он(она) заменил(а) меня другим объектом, в классовом смысле более ценным, каким же антиклассовым, позорным становится в таких условиях мой ревнивый протест" (147, с. 346). Право личности на частную жизнь фактически упраздняется: сексуальные отношения суть классовое достояние; класс в интересах революционной целесообразности имеет право вмешиваться в жизнь своих сочленов (147, с. 348—349). Выбор партнера (или, по выражению автора, "половой подбор") определяется теперь его социальными достоинствами: ведь "классовое впереди животного" (147, с. 340). Поэтому "половое влечение к классово враждебному... объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу" (147, с. 339). В целом пол воспринимается как зло — пусть на данный момент неизбежное. Такое отношение совершенно естественно в контексте отмеченных черт революционного мировосприятия. Во-первых, пол — это биологическое, противостоящее социокультурному; в человеке, оказывается, есть нечто, не позволяющее свести его к функции от отношений собственности и положения во властной иерархии государства, сопротивляющееся тотальному контролю21. Пол, далее, — это источник хаоса (147, с. 348); он противостоит организации, планированию и чреват конфликтами внутри социума. Ленин в известной беседе с К. Цеткин подчеркивает необходимость для революционера самоконтроля и дисциплины во всем, включая половую сферу (688, с. 48). Наконец, пол отвлекает от сверхзадачи. Революция требует от масс, от индивидов концентрации усилий. "Бескрылый Эрос" известного сочинения Коллонтай несовместим с интересами социалистического строительства, потому что влечет за собой понижение "запаса трудовой энергии в человечестве" (212, с. 132). Залкинд призывает пролетариат быть расчетливым, бережливым, даже скупым в использовании своей половой энергии (147, с. 336), что позволит оставить значительную часть ее на долю революционного творчества (147, с. 340). Будучи одним из первых фрейдистов в Советской России, он предлагает своеобразную теорию революционной сублимации: сексуализированные переживания должны быть переведены на творческие пути, преобразованы в энергию социалистического переустройства мира22. Основные черты большевистского мировоззрения выразились и в отношении к тем качествам, которые определяли сущность гендерных различий. Залкинд перечисляет черты, которые, по его мнению, требует от человека новая эпоха: «"Современный человек-борец должен отличаться тонким и точным интеллектуальным аппаратом, большой социальной гибкостью и чуткостью, классовой смелостью и твердостью — безразлично мужчина это или женщина. Бессильная же хрупкая "женственность", являющаяся порождением тысячелетнего рабского положения женщины и в то же время представляющая собою единственного поставщика материала для кокетства и флирта, точно так же, как и "усатая", "мускулисто-кулачная" мужественность... в минимальной степени соответствуют надобностям революции и революционного полового подбора"» (147, с. 344). Таким образом, преодоление половых различий, "стирание граней" — естественный процесс на пути к однородному обществу. Вместе с тем обратим внимание на следующую мысль автора: "...экономически, политически... и физиологически женщина современного пролетариата должна приближаться и все более приближается к мужчине" (147, с. 345). Женственность ассоциируется только с "хрупкостью" и "бессилием" и в сочинениях других авторов той эпохи. "Вечно-женственное", воспеваемое когда-то поэтами, — это лишь женская слабость, характеристика женщины как представительницы слабого пола, что является последствием ее векового рабства, порожденного историческими условиями, которые при коммунизме будут устранены (371, с. 389, 391), пишет С. Смидович. Коллонтай в работе "Социальные основы женского вопроса" так трактует концепцию "вечной женственности": для того, чтобы стать "женственной", необходимо подчиниться (см.: 728, с. 70).Позднее, в сочинении "Новая мораль и рабочий класс" (1918) Коллонтай рисует идеал "новой женщины", появление которой обусловлено возникновением новой исторической ситуации. Показательно, что для нового идеала она избирает название "холостые женщины" (213, с. 5): женщина перестала быть простым отражением мужчины. Весьма нелестно Коллонтай отзывается о "самочке Наташе Ростовой" (213, с. 4), чей образ традиционно вызывал раздражение у сторонников эмансипации. "Новая женщина" отводит любви то подчиненное место, какое она занимает у большинства мужчин (213, с. 24). Ее жизнь не исчерпывается любовью; в ее душе живет запас запросов и интересов, делающих из нее "человека" (213, с. 27). В то же время это отнюдь не означает проповеди аскетизма: она не отрекается от своего "женского естества", она не бежит от жизни и не отстраняет от себя те "земные" радости, которые дарит скупая на улыбки действительность (213, с. 29). В то время как женщины прошлого, воспитанные в почитании непорочности Мадонны, всячески блюли свою чистоту и скрывали, прятали свои эмоции, выдававшие их естественные потребности плоти, новая женщина утверждает себя не только как личность, но и как представительница пола. Борьба женщины против однобокости сексуальной морали — одна из наиболее ярких черт современной героини (213, с. 28—29). Таким образом, "новая женщина" — это самодисциплина вместо эмоциональности; умение дорожить своей свободой и независимостью вместо покорности и безличности; утверждение своей индивидуальности вместо наивного старания вобрать и отразить чужой облик "любимого"; предъявление своих прав на "земные" радости вместо лицемерного ношения маски непорочности, наконец, отведение любовным переживаниям подчиненного места в жизни. "Перед нами не самка и не тень мужчины, перед нами — личность, Ч е л о в е к — женщина" (213, с. 29). Коллонтай пишет, что новая ситуация отвечает задачам рабочего класса, поскольку для выполнения его социальной миссии нужна не обладающая пассивными женскими добродетелями, а восставшая против всякого порабощения "бунтующая" личность, активный, сознательный и равноправный член коллектива (213, с. 33). Следуя требованиям марксистской методологии, Коллонтай подчеркивает социально-экономическую обусловленность происходящих перемен в идеале женщины. Веками воспитываемые в ней феминные добродетели (пассивность, податливость, покорность) оказались совершенно лишними, непригодными, вредными в условиях крупно-капиталистической системы хозяйства, которая предполагает активность, стойкость, решительность — то есть те качества, которые считались мужскими (213, с. 30—31). Современная капиталистическая действительность вообще как бы стремится выковать из женщины тип, по своему духовному складу стоящий несравненно ближе к мужчине, чем к женщине (213, с. 31). Итак, образцом становится мужчина. Очевидно, у философов русского зарубежья были основания представлять большевистский режим как результат абсолютизации мужского начала. Однако помимо установки на преодоление пола, помимо культивирования маскулинных ценностей, существовала тенденция оценки женственности, обозначенная в работах Коллонтай 20-х годов23. В одной из работ этого периода она подчеркивает, что в отличие от буржуазного общества, которое применяло к жизненным явлениям однобокий мужской подход, при созидании новой культуры такой крупный фактор социальной жизни трудового общества, как женщина, исключен быть не может. "Идеология восходящего класса должна вмещать в себя душевно-духовные ценности, выработанные обоими полами" (214, с. 163). В статье "Дорогу крылатому Эросу" Коллонтай рассматривает проблему ценности феминных качеств сквозь призму вопроса о характере организации отношений между полами. Она напоминает, как «перед грозным лицом великой мятежницы-революции нежно-крылатому Эросу ("богу любви") пришлось пугливо исчезнуть с поверхности жизни» (212, с. 112). "Закон сохранения социально-душевной энергии человечества" потребовал, чтобы все силы были отданы делу революции. Господином положения на время оказался "эрос бескрылый" — биологический инстинкт воспроизводства, влечение двух половых особей (там же). Сейчас же, когда атмосфера революционной схватки перестала поглощать силы целиком и без остатка, пишет Коллонтай, нежно-крылатый Эрос снова начинает предъявлять свои права; скапливается "избыточная душевная энергия", которая ищет выход в любовных переживаниях. Мыслитель призывает направить ее на пользу обществу (212, с. 113), построив взаимоотношения между полами так, чтобы они, "повышая сумму счастья, вместе с тем не противоречили бы интересам коллектива" (212, с. 118). Коллонтай напоминает, что новое коммунистическое общество должно строиться на принципе товарищества, солидарности. Солидарность же — это не только сознание общности интересов, но и духовно-душевная связь, установленная между членами трудового коллектива. «Общественный строй, построенный на солидарности и сотрудничестве, требует... чтобы данное общество обладало высоко развитой "потенцией любви", т.е. способностью людей переживать симпатические чувствования» (там же). Без них и солидарность не может быть прочной. Поэтому пролетарская идеология стремится воспитать в каждом члене рабочего класса чувства отзывчивости на страдания и нужды сочлена по классу, чуткое понимание запросов другого, глубокое сознание своей связи с другими членами коллектива. В основе подобных чувств лежит "любовь в широком, не узко-половом значении этого слова" (там же). Коллонтай создает своеобразный вариант коммунистической утопии, в котором подчеркивается ценность уже женственности. Она точно подмечает, что у пролетарской идеологии, помимо ориентации на маскулинные ценности, есть еще один аспект — культ жертвенности, умения отречься от своего "Я", готовности беспрекословно подчиняться; коллективизм подразумевает развитие таких чувств, как симпатия, эмпатия. Таким образом, новое общество обнаруживает необходимость феминных качеств для каждого его члена. Коллонтай полагает, что в осуществленном коммунизме крылатый Эрос предстанет в ином, преображенном виде. В буржуазном обществе трагедия любви была связана с институтом собственности: любовь давала право на обладание сердцем любимого человека целиком и безраздельно. По пролетарской же идеологии, чем больше нитей протянуто от души к душе, от сердца к сердцу, от ума к уму, тем прочнее внедряется дух солидарности и легче осуществляется идеал рабочего класса — товарищество и единство. Исключительность в любви, "всепоглощение" любовью не может быть его идеалом. Чем крепче будет спаяно новое человечество прочными узами солидарности, тем меньше места останется для любви в современном смысле слова, которая грешит тем, что изолирует любящую пару от коллектива (212, с. 123). Буржуазная мораль требовала: все для любимого человека; мораль пролетариата предписывает: все для коллектива (212, с. 124). Любовь-солидарность, пророчествует Коллонтай, станет таким же двигателем прогресса, каким конкуренция и себялюбие являются для буржуазного общества; коллективизм духа и воли победит индивидуалистическое самодовление. Идея коммунизма как общества любви в утопической мысли не оригинальна. Однако Коллонтай обращает внимание на гендерное измерение любви, лежащей в основании такого социума. Не просто любовь, а любовь женщины становится своеобразной моделью отношений в коммунистическом обществе. Коллонтай анализирует исторически сложившиеся различия мужской и женской любви. Мыслитель с горечью констатирует, что нормальная женщина ищет в любовном общении полноты и гармонии; мужчина, воспитанный на проституции, упуская сложную вибрацию любовных ощущений, следует лишь бледному физическому влечению (212, с. 40). В основе мужской любви — эгоизм, потребность в доминировании, в лучшем случае такое обоготворение женщины, при котором та вынуждена отказаться от своего "Я" и лишь отражать в себе духовный облик мужчины (214, с. 168). Потребность женщины в том, чтобы мужчина любил в ней не столько ее безлично-женское, видовое, сколько ценил бы в ней то, что составляет духовное содержание ее индивидуального, неповторимого "Я", не удовлетворена (212, с. 21). Без изменения отношений между полами, отношения к любимой женщине, новое общество невозможно. Индивидуализм как главный враг коммунизма начинается в любви. Между тем неравенства не должно быть ни в чем, даже в любви. Основные принципы отношений между мужчиной и женщиной в обществе будущего представлены Коллонтай следующим образом: – равенство во взаимных отношениях (без мужского самодовления и рабского растворения в любви личности женщины); – взаимное признание прав другого, без укорененной в чувстве собственности претензии владеть безраздельно сердцем и душой другого, которая взращена буржуазной культурой; – товарищеская чуткость, умение прислушаться и понять работу души близкого и любимого человека (буржуазная культура требовала эту чуткость в любви только от женщины; 212, с. 123)24 . * * * * * Выше уже отмечалось, что убежденность в неизбежности эмансипации женщины властители умов революционного времени черпали из постулатов исторического материализма. Одним из примеров приложения марксистской диалектики к женскому вопросу являются взгляды Коллонтай. В XX веке, полагает она, завершился полный круг исторического развития женщины. Много тысячелетий тому назад женщина была такой же производительницей благ и ценностей для рода, как и мужчина. И тогда она была равноправна. Разделение труда и возникновение частной собственности закрепили женщину за домом. Но те же производительные силы, которые на известной ступени развития требовали разделения труда по полу и возникновения частной собственности, пришли к ней теперь на помощь и раскрыли перед ней двери, ведущие на дорогу к ее полному и всестороннему освобождению. "Века неволи женской — позади" (215, с. 94). Приход женщины на производство — явление прогрессивное, так как оно позволяет женщине избавиться от экономической зависимости от мужа и приобщиться к жизни всего общества. Но на первых порах при капиталистических отношениях женщина подвергается эксплуатации как наемный работник, поэтому ее освобождение неразрывно связано с освобождением рабочего класса и женский вопрос представляет собой лишь одну из форм борьбы пролетариата. Отдельного, самостоятельного "женского" вопроса не существует; противоречие, которое при буржуазном строе угнетает женщину — неотъемлемая часть великой социальной проблемы борьбы труда и капитала. Никакое внешнее, формальное уравнивание женщины в правах с мужчиной не спасет женщину от социального и экономического рабства, если старый мир останется на своем месте. Коллонтай признает, что на раннем этапе единое женское движение было возможно: «Окруженные злобно-шипящими на них представителями консервативной мысли, осыпаемые клеветой, насмешками и оскорблениями, первые женщины-борцы за "женское дело", за "общеженские интересы" видели один исход — сплотиться, стянуть свои ряды, восстать как угнетенная, единая "женская нация"...» (цит. по: 211, с. 10). На нынешнем же этапе женское социалистическое движение — это лишь небольшой отряд Красной армии. Феминистско-буржуазные иллюзии об "общеженском деле", о "сестринских чувствах" рассеиваются (там же)25. * * * * * Вопрос о еще одном важном факторе освобождения женщины — быте, который ставился в русской мысли со времен Кропоткина, применительно к задачам послереволюционного времени в России обретает особую актуальность. Так, Ленин подчеркивает, что только социализм, только переход от домашнего хозяйства к общественному может освободить женщину от домашнего рабства. В работе "Великий почин" он отмечает: "Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все освободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое домашнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающею, отупляющею, забивающею" (220, с. 24). По мнению Л.Д. Троцкого, до тех пор, пока женщина закована в цепи домашнего хозяйства, в цепи забот о семье, пище, все ее шансы на участие в общественной и политической жизни ничтожно малы (505, с. 21). А.В. Луначарский пишет: "В нашем коммунистическом обществе, чтобы помочь женщине, нужно убить кухню, и мы это сделаем" (234, с. 41). В связи с этим в работах указывается на необходимость создания сети общественного быта (питания, бытового обслуживания, детсадов), что позволило бы снять с женщины бремя домашних забот и обязанностей. Этот вопрос был непосредственно связан с проблемой новой, пролетарской, коммунистической семьи. Идеи Ф. Энгельса, А. Бебеля, Ж. Геда об отмирании буржуазной семьи нашли многочисленных сторонников среди идеологов революции. В будущем социалистическом обществе, когда воспитание, образование и содержание детей перестанут быть обязанностями родителей и всецело лягут на плечи всего общества, должна отмереть и семья — такие воззрения можно обнаружить во многих произведениях, написанных в двадцатых годах26. Вопрос о материнстве решается не столь однозначно; брак все более становится делом личным, материнство вырастает в социальную обязанность, подчеркивает разницу Коллонтай (215, с. 191). Она отмечает тяжелый конфликт между вынужденным профессиональным трудом женщины и ее обязанностями представительницы пола, как матери (215, с. 169). Наряду с традиционалистскими устремлениями вернуть женщину в дом, запретив ей какое бы то ни было участие в публичной жизни, высказывались и радикальные идеи. Так, Смидович сетует, что идея неотделимости женственности от материнства стала оружием сексуального консерватизма и препятствием женского освобождения (см.: 766, с. 89). Более взвешенный подход к этой проблеме предполагал сочетание материнства с активным участием женщины в жизни общества ("...снять с матерей крест материнства и оставить лишь улыбку радости, что рождает общение женщины с ее ребенком"; 215, с. 172). Он предусматривал проведение таких социальных преобразований, которые дали бы женщине возможность, не бросая своих профессиональных обязанностей, не лишаясь своей экономической самостоятельности и не отказываясь от активного участия в борьбе за идеалы своего класса, выполнять и "свое естественное предназначение" (215, с. 173). При этом забота о подрастающем поколении перестанет лежать на плечах частных лиц, а передана будет в руки коллектива (там же). * * * * * Такова палитра взглядов на гендерную проблематику в первое послереволюционное десятилетие. В тридцатые годы обозначаются новые тенденции в демографической политике, сопровождающиеся пропагандой ценности материнства как "высшего и естественного предназначения женщины"27. Модель "матери-работницы" становится идеалом для советской женщины на долгие годы. Сопряженные с материнством иные составляющие гендерной специфики женщины также мыслятся как субстанциальные. В философской литературе такие идеи, очевидно, не высказывались: после того как в тридцатых годах Сталин объявил, что женский вопрос окончательно решен, сама проблема не попадает в поле зрения официальной философии. Возобновление изучения проблемы взаимоотношений полов приходится на шестидесятые годы; с той поры на протяжении двух десятилетий исследования проводились в основном в работах социологов, психологов, но не философов28. В этих трудах идея субстанциального характера гендерных различий получает новый импульс развития (502, с. 121; 712, с. 120—127). Так, А.Г. Харчев полемизирует с идеями западной феминистской публицистики, отрицающими, что у материнства есть биологические основания (478, с. 67). В работах З.А. Янковой поддерживается мысль о естественности материнства, которое, в свою очередь, обусловливает такие феминные свойства, как заботливость, внимательность, способность понять настроение других, чуткость, отзывчивость, эмоциональность. Однако, подчеркивает автор, это вовсе не означает, что данные качества могут и должны проявляться только в тех сферах жизнедеятельности, под влиянием которых они сформировались. Лучшие черты женского начала в его материнской ипостаси необходимы и в публичной сфере; многие качества женщины-матери обретают ценность в ее профессиональной и общественно-политической деятельности (502, с. 123). Янкова критикует трактовку равенства как тождества, которая, по ее мнени, характерна для ряда феминистских течений в Америке. Напоминая о диалектике общего, особенного и единичного, она пишет: "Игнорирование особого, специфического приводит к тому, что обедняется, теряет существенные черты и грани не только отдельное (в данном случае каждая женщина и мужчина), но и общее (человечество, общество в целом)" (501, с. 42). При этом отмечается, что в основе специфически женских черт, как и специфически мужских, лежат общечеловеческие (502, с. 125). Авторы исследований подчеркивают непреходящую ценность женственности, которая служит важнейшим механизмом стабилизации и укрепления семьи (напр.: 502, с. 128). Да, ограничение жизнедеятельности женщины лишь семейно-бытовыми рамками ведет к деформации процесса формирования личности, пишет Янкова, но добавляет: "Однако к искажению неизбежно приводит и отказ от функций матери во имя профессиональных или общественно-политических" (502, с. 123). Акцентируется мысль о необходимости культивирования мужского и женского в соответствии с представлениями о естественном предназначении полов. Так, Харчев пишет: "Женщина испытывает унижение и разочарование не от того, что мужчина стремится быть нравственно сильнее и ответственнее ее, а от того, что он бежит от этой своей традиционной роли в семье, стремясь сравняться с женщиной, а то и превзойти ее в слабости" (478, с. 222). Тревогой по поводу опасной тенденции маскулинизации женщин и феминизации мужчин отмечены многие работы 60 — 80-х годов. |
Похожие:
 |
Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов к вопросу об определении ресурса отремонтированных двигателей по результатам анализа моторного масла |
|
Инструкция №7/05 по применению средства родентицидного "Грызунит-экстра блок" Ооо «валбрента кемикалс», Россия Инструкция разработана в фгун ниид роспотребнадзора. Авторы: Шутова М. И., Рябов С. В, Смирнов С.... |
|
Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов Анализ математической модели процесса накопления продуктов износа в моторном масле и обоснование номенклатуры... |
|
А. В. Датий профилактика вич-инфекции и других Рецензенты: Жолус Б. И. – заслуженный врач Российской Федерации, доктор медицинских наук, профессор (нии фсин россии); Рябов С. А.... |