О. В. Рябов

Скачать 3.9 Mb.

Название	О. В. Рябов
страница	4/22
Тип	Исследование

rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Исследование

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

§ 2. Природа женщины в философии XIX века. Философия пола

В начале XIX века происходит рождение новой, индустриальной России, ознаменовавшееся промышленным переворотом, изменениями в социально-демографической структуре российского общества, первыми

шагами в сторону буржуазной монархии. Период, последовавший за Отечественной войной 1812 года, стал рубежом в истории развития национального самосознания. Применительно к первой четверти XIX столетия говорят о Золотом веке русской культуры; появляется самобытная русская философия. Наконец, в это время в России возникает революционное движение, влияние которого отечественная философия женственности испытывала постоянно. Разумеется, необходимо отметить и такой новый фактор русской жизни, как возрастание роли женщин в обществе: будь то роль "слабого пола" в защите Отечества или подвижничество декабристок, чрезвычайно высоко поднявших планку нравственных требований к русской женщине.

* * * * *

Характеризуя философию женственности XIX века в целом, отметим, что женский вопрос в России стал предметом острых дискуссий, превратившись из периферийного в один из центральных. Нелегко назвать мыслителя этого столетия, который бы не высказывался по данной проблеме

Впервые в русской мысли обозначается дискуссионность и даже полярность взглядов на сущность мужского и женского начал: единые прежде представления распадаются на подчас противоположные. Однако полемика ведется скорее вокруг вопроса о природе различий полов — что же касается самих характеристик мужчины и женщины, то они у представителей всех социально-философских течений были схожими и достаточно традиционными.

Женское начало в философских сочинениях продолжает ассоциироваться с теми качествами, которые атрибутируются бесформенной материи, телесному, природному. Оно объявляется пассивным (8, с. 317), расплывчатым (185, c. 206), мягким (там же; 127, c. 10; 288, с. 106; 227, с. 171; 392, с. 44), восприимчивым (407, с. 330). Сравнению женщины и природы способствовало и разделение женского и мужского по линии "сердце — ум" ("эмоциональность — рациональность"). Ум как мужское и сердце как женское противопоставляются, например, в сочинениях А.С. Хомякова, К.Н. Леонтьева (485, c. 276; 224, с. 276). "Гений ума — мужской гений, гений сердца — женский" (194, с. 114), — отмечает П.Ф. Каптерев. О сердце как "лучшей красоте женского существа" пишет Н.Н. Страхов (406, c. 124). В.Г. Белинский утверждает, что "сердце составляет сущность женщины" (19, c. 232); поэтому, по его мнению, в бытии женщины особое место занимает любовь (19, c. 239). Женское как начало сердца связывается с впечатлительностью (185, c. 206; 296, c. 208; 407, c. 330; 6, с. 43), мечтательностью (674, с. 100), жалостью (227, c. 172; 8, c. 75, 99), милосердием (8, c. 99, 317; 6, с. 99), состраданием (227, c. 172; 194, с. 73; 8, с. 317), нежностью (250, c. 38; 252, с. 151), кротостью (252, с. 151; 127, c. 10; 407, с. 329), смирением (489, с. 17; см.: 790, с. 68), жертвенностью (19, c. 239; 120, с. 152). Чувства у женщины преобладают над рассудком (417, c. 174; 407, c. 329; 296, с. 210—211)^¹.

С представлениями о значении сердца в жизни женщины связан и тезис о том, что она более религиозна (19, c. 239; 250, с. 11—12; 8, с. 87; 224, с. 276; 194, с. 50—51). Необходимо подчеркнуть, что в этот период укрепляется и представление о роли женственного начала в учении Христа; Н.В. Станкевич пишет: "Мужчина груб в своей добродетели, все благородные порывы души его носят какую-то печать цинизма, какую-то жестокость, в нем больше стоицизма, нежели христианства, нежели человечества. Только влиянием женщины, влиянием семейных отношений — это благородное, сильное, но все же деспотическое чувство долга обращается в отрадное чувство любви,

сознание добра — в непосредственное его осуществление" (402, c. 363). "...Христианство является как бы преимущественно религией женщин", — полагает Каптерев, аргументируя это тем, что оно проповедует "мирные добродетели": любовь к людям, терпение, самоотречение, преданность и повиновение. В языческих же нравственных идеалах, напротив, "было более соприкосновения со свойствами мужского психического типа, чем женского" (194, с. 80).

* * * * *

Однако по вопросу о природе особенностей мужского и женского пола в XIX веке обнаружились две полярные точки зрения, которые конгениальны двум концепциям сущности гендерных различий: эссенциализму и акцидентализму. Первая, как уже было отмечено выше, построена на том, что гендерные различия являются субстанциальными, сущностными, вытекающими из самой природы полов. Так, П.А. Бакунин акцентирует внимание на том, что мужчина и женщина "представляют собою не только физическую или физиологическую, но и метафизическую противоположность" (8, c. 247). Н.И. Соловьев обосновывает идею субстанциального характера гендерных различий тем, что в дуализме человеческой природы отражается один из основных законов жизни. С которой бы стороны мы ни взглянули на мир, он везде состоит из двух сторон, из двух крайностей, взаимно друг друга дополняющих. Есть тепло, и есть холод; есть эгоизм, и есть гуманизм; есть мужественность, есть и женственность. И из этого мыслитель делает вывод о том, что женщина предназначена дополнять сделанное мужчиною, а не только повторять (393, c. 26—27).

Вторая точка зрения основана на идее социокультурной детерминации специфики женственности и мужественности; гендерные различия определяются внешними факторами и, следовательно, могут быть устранены^¹. Например, Д.И. Писарев, противопоставляя "естественное" и "искусственное", подчеркивает: "В природе женщины нет ничего такого, что отстраняло бы женщину от деятельного участия в решении насущных задач нашего времени; но в воспитании женщины, в ее общественном положении, словом, в тех условиях, которые составляют искусственную сторону ее теперешней жизни, есть очень много препятствий" (289, с. 82). Из этого следует, что женщина ни в чем не виновата; во всем "виновата среда" (282, c. 484).

* * * * *

Наиболее рельефно противоположность "эссенциалистской" и "акциденталистской" точек зрения в философской мысли XIX столетия проявлялась во взглядах на познавательные способности женщины; эти взгляды обрели особую актуальность, поскольку в русском эмансипационном движении одним из центральных был вопрос о праве женщин на высшее образование. Часть авторов исходила из того, что женщина уступает мужчине в познавательных способностях и это предопределено природой. Вот что записал в дневнике от 3 августа 1898 года Л.Н. Толстой: "Женщина — так и говорят легенды — орудие дьявола. Она, вообще, глупа, но дьявол дает ей на подержание свой ум, когда она на него работает. Смотришь, сделала чудеса ума, дальновидности, постоянства, чтобы сделать гадости, а как только нужна не гадость, не может понять самой простой вещи, не соображает дальше настоящей минуты и нет ни выдержки, ни терпения (кроме деторожден[ия] и детоухаживания") (419, т. 53, с. 208). Отвечая на вопрос, могут ли и женщины быть умны, мыслитель подчеркивает, что, во всяком случае, ум их не на месте — это игрушка, украшение, но не руководство к действию (419, т. 54, с. 140). Весьма показательны и строки из "Войны и мира": "Теперь, когда он [Пьер] рассказывал это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того, чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве, а то наслажденье, которое дают н а с т о я щ и е женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины" (разрядка моя. — О.Р.; 418, т. 12, с. 222).

Согласно воззрениям представителей другой точки зрения, гендерные различия в познании есть результат социально-исторических условий, с изменением которых они неизбежно будут устранены; так, еще в первой четверти XIX века Н.А. Крюков записал, что "разум женщин и мужчин совершенно одинаковы; разница же, которую же мы примечаем, есть не что иное, как следствие воспитания" (217, с. 246). Отмечая, что женщина уступает мужчине, причину этого видят лишь в отсутствии надлежащего образования (напр.: 410, c. 31).

Следует обратить внимание на то, что женственные качества в этой системе координат рассматриваются как недостаток в познании, как нечто низшее, несовершенное, что должно быть преодолено. Характерными являются суждения П.Н. Ткачева, высказанные в ответ на издание в России работы Г.Т. Бокля "Влияние женщин на успехи знаний". Английский мыслитель утверждает, что мужчине более свойствен эмпирический, индуктивный метод познания истины, а женщине, обладающей благодаря интуиции способностью схватывать проблему целиком, — дедуктивный (529, с. 18—19); Бокль призывает поэтому усиливать влияние женщин на интеллектуальную жизнь общества (529, с. 45).

Ткачев соглашается с тем, что женское мышление более дедуктивно, нежели мужское, но сам дедуктивный метод оценивает как "антинаучный" и "антисоциальный", как "метод догадок" (417, c. 72). Женщины менее основательны, более поспешны и поверхностны в своих умозаключениях. Это происходит от недоразвитости женского ума, от его неспособности тщательно подмечать, анализировать и сопоставлять частные факты, от его непривычки к строгому научному мышлению (417, с. 175). Однако Ткачев тут же оговаривается, что эти недостатки не есть нечто врожденное, присущее женскому уму; они — следствие тех ненормальных и неразумных условий, которыми обставлено воспитание женщины, развивающее более чувствующую, нежели думающую сторону организма. С их устранением сами собой устранятся и эти "пагубные свойства женского характера". Констатируя, что женщина ни в чем не виновата, Ткачев призывает к соответствующим изменениям в женском воспитании (там же). И обратим внимание на слова автора: "Нет надобности сбивать и спутывать понятия женщины, уверяя ее, будто она, при ее теперешнем развитии, может иметь непосредственное благотворное влияние на прогресс знаний; пусть она лучше знает, что никакого такого влияния иметь она не может до тех пор, пока не изменятся ее воспитание и образ жизни" (417, c. 175—176). Фактически Ткачев признает лишь один путь познания истины — рациональный, "мужской".
* * * * *

Но существовала и третья точка зрения, суть которой заключалась в том, что женственные качества считались не чем-то несовершенным в познании, не худшим, а Другим — однако не менее необходимым. Она оформляется позднее, лишь к концу века, но уже в сочинениях славянофилов можно обнаружить ее зачатки. Как известно, одним из фундаментальных для философии славянофилов было понятие "цельное знание"; оно описывает состояние, свойственное "цельному человеку". Как отметил Л.В. Поляков, в трактовке Хомякова такое состояние фактически связывается с синтезом женского и мужского начал (640, с. 165). Его вариантом является своеобразное "коллективное сознание", достигающее абсолютной полноты и истинности как всечеловеческое "церковное сознание", а на индивидуальном уровне соединяющее в "духовном" семейном союзе особенности полов таким образом, что "сердце женщины спасет ум мужчины" (485, c. 276).

Д.И. Мацкевич подробно сравнивает познавательные способности полов, коренное различие усматривая в том, что мужское мышление абстрактно, а женское — конкретно. Поэтому, в частности, женщина проницательнее в суждениях о лицах (250, c. 12), но "метафизические системы, идеи отвлеченные, понятия общие политические больше недоступны или чужды женщинам" (250, c. 15). Женская мудрость — это мудрость сердца, инстинкта и вдохновения (250, c. 11, 12). Какой же из этих двух способов видеть истину — мужской или женский — имеет преимущество, задается вопросом автор и отвечает: ни тот, ни другой. "Разделенные — они имеют свое относительное достоинство; соединенные — они выигрывают вдесятеро" (250, c. 12). Таким образом, женственность — нечто столь же ценное и необходимое в процессе обретения истины, как и мужественность; причем Мацкевич особо подчеркивает необходимость взаимодействия, сотрудничества этих комплементарных начал.

В последней четверти века идея комплементарности мужского и женского знания, мудрости ума и мудрости сердца получает развитие в сочинениях П.Е. Астафьева^¹ и Каптерева (6, с. 72; 194, с. 113, 114).

П.А. Бакунин отстаивает идею ограниченности мужского знания, представленного наукой; мужчина вымучивает знания у природы; но самая жизнь и смысл ее насилию не даются (8, с. 388). Всякое насилие мужчины порождает только протест и несокрушимое упорство природы. "Мужчина, чтобы узнать, убивает жизнь, и потому он узнает все голоса смерти. Женщина, напротив, чтобы узнать, живет и любит, и потому узнает все голоса жизни..." (8, с. 391). Женщина познает мир не насилием, но только высшего порядка вниманием, исполненным жалости, милости и любви ко всему живому (8, с. 390). Вера в особое женское знание подкрепляет антисциентистские настроения мыслителя, который пишет об образе русской женщины: "...не нам, неучам, исправлять его своим грубым лекалом, своим научным бессмыслием..." (8, c. 74). Любопытно, что само женское не-знание Станкевичем трактуется как свидетельство приобщенности женщины к высшей мудрости: она "чем выше, чем святее, тем наклоннее к ошибкам. И если говорят, что она не может понимать вещей в настоящем их виде, так это потому, что душа ее нуждается в лучшем" (400, c. 514).

Следует подчеркнуть, что сторонники двух первых точек зрения на роль женственного начала в познании считали одним из главных недостатков, препятствующих приближению женщины к истине, ее эмоциональность, пристрастность (напр.: 262, с. 231; 296, с. 211)^¹. Сама парадигма классической рациональности, предписывающая объективность познания как беспристрастность, также диссонирует с феминной пристрастностью. Но вот что пишет Герцен: "...пристрастие нужнее справедливости. Страсть может не только ослеплять, но и проникать глубже в предмет, обхватывать его своим огнем" (116, c. 287). И хотя в данном фрагменте пристрастие не связывается с женственностью, высокая оценка эмоциональной сферы, сердца, весьма показательна и обозначает влиятельную тенденцию русской гносеологии, которая впоследствии станет еще более заметной. Отметим интересную мысль, высказанную Астафьевым. Пристрастность женщины, связанная с ее эмоциональностью, конкретностью восприятия ею людей, проявляется, говоря словами Астафьева, в "неюридичности" женщины. В отличие от мужчины, который выше всего ставит само соблюдение правовой (генерализированной, обобщенной) нормы, женщина признает ценность права лишь в той мере, в какой оно служит нуждам цельного, индивидуального факта или отношения. Если мужчина ориентируется на собственно право, то женщине свойственна ориентация на "правду жизни" (6, с. 98)^¹.

* * * * *

Об оценке женственности (и половых различий в целом) можно судить и по тем вариантам философии пола, которые предлагала русская мысль в прошлом столетии.

Положение о том, что норма — это мужское, высказывалось в явной, эксплицированной, форме нечасто^². Более того, комплименты в адрес женственности можно встретить в работах подавляющего большинства авторов, будь то сторонники женской эмансипации или противники ее. Вместе с тем нельзя не отметить, что имплицитно представления о женственности как дефектности, как девиации, содержатся во многих суждениях (например, в приведенных выше высказываниях Ткачева о женском начале в познании). Это давало критикам идеи эмансипации определенные основания обвинять ее адептов в том, что те отрицают в женщине женское, стремятся превратить женщину в мужчину (подробнее этот вопрос будет рассмотрен в следующем параграфе).

Более распространенной была другая точка зрения, другой вариант философии пола, в котором половые различия трактовались как нечто ущербное для человека, как то, что должно быть преодолено.

В историософии Чернышевского половая разделенность — своего рода "проклятие" человека, свидетельство глубокого несовершенства человеческой природы; она является фундаментальной предпосылкой человеческой истории как истории несправедливости. "Доминирование мужчины — это господство сильного над слабым и, по сути, источник всех остальных форм эксплуатации" (640, с. 165—166). Не удивительно, что финал человеческой истории Чернышевский представлял следующим образом: «Но когда-нибудь будут на свете только "люди"; ни женщин, ни мужчин (которые для меня гораздо нетерпимее женщин) не останется на свете. Тогда люди будут счастливы» (491, c. 152).

Специфика философии пола Н.К. Михайловского в значительной степени определяется его идеалом целостной личности. Согласно его историософским воззрениям, личность прогрессирует за счет специализации собственных органов. Но и общество как некий организм развивается по такому же пути, то есть стремится превратить личность всего лишь в свой орган, наделяя ее ограниченными функциями. Это приводит к одностороннему развитию личности и утрате ею целостности. Семья есть и способ, и результат такого развития, которое дифференцирует мужской и женский пол, устанавливая разделение труда в акте воспроизведения новых поколений. Этот процесс прогрессивен для общества — но не для личности: высокоразвитый тип оказывается разрублен на две сравнительно слабые половины. Образуется "sexe, или пол, т.е. половина". "Какими бы побочными усовершенствованиями ни сопровождался этот рост половых различий, но в сумме они представляют все-таки высокую, колоссальную, если хотите, степень развития пониженного типа. Индивидуальность человеческая при этом как мужчины, так и женщины терпит коренной ущерб, совсем не восполняемый побочными победами <...> Индивидуальность человеческая при этом побеждается высшею, семейною индивидуальностью..." (263, c. 510).

Эта раздробленность вызывает у личности "органическое стремление к целости и единству индивидуальности" (к "борьбе за индивидуальность", за расширение своего "Я", за восстановление утраченного единства). Одна из форм такой борьбы — любовь. Михайловский солидарен с Платоном в объяснении сущности любви: "Любовь есть стремление к соединению двух разрозненных половин человеческого существа" (263, с. 554). Однако "половине", "одной второй", по мнению русского мыслителя, равен лишь человек традиционного общества — поэтому и любовь там не избирательна. Если природа разделяет человека на две приблизительно равные половины — мужчину и женщину, то общество подвергает его дальнейшему дроблению. Скажем, "цивилизованная девушка, формула жизни которой есть 1/3, ищет мужчины, так сказать, равного 2/3. Найти его чрезвычайно трудно, так как кругом все дроби, меньше 1/2" (263, c. 577). Получается, эта дифференциация приводит к тому, что перед нами уже не половины, а меньшие дроби. Чем меньше дробь, тем страстнее она стремится к своей дополнительной до единицы дроби. Но трагизм состоит в том, что и тем труднее ее найти (263, c. 555). Это страшная и все растущая дисгармония (263, c. 577). Счастливые браки, основанные на удачном подборе двух дополняющих друг друга дробей, — большая редкость (263, c. 579).

Идеальное же состояние предполагает целостного человека в смысле преодоления половой разорванности; "зерно совершенства" — это "ни мужчина, ни женщина, но в то же время мужчина и женщина в одном лице" (264, c. 341).

* * * * *

Наконец, еще одна позиция заключалась в признании половой разделенности человечества творческой волей Бога, отраженной в Священном Писании. Эта разделенность предполагает взаимодополнительность мужского и женского начал. Формой преодоления полового антагонизма является семья (как реальное воплощение гармонизации полов или действительный "человек вообще").

Этот постулат отстаивали в своих работах многие мыслители^¹. "Кто же человек? Кто единица жизни? Мужчина или женщина? И если ни тот, ни другая, то существует ли человек? Зачем это тягостное раздвоение?" (252, с. 136), — задает вопрос М.О. Меньшиков. Каждое живое существо составляет не целое, а всего лишь половину целого. Каждое существо не вполне закончено в своей личности и считает главным дополнением себя личность другого пола. Что такое женщина, как не орган мужчины, разросшийся и отделившийся, живущий особо, но не имеющий никакого смысла, кроме специального служения мужскому организму? И что такое, наоборот, мужчина, как не подобный же специализированный орган женщины? (252, с 144). "Любящие мужчина и женщина видят друг в друге как бы воплощение мечты своей о человеке..." (252, с. 149). Цель супружеского взаимодействия и состоит в достижении этой полноты, в восстановлении нарушенной полноты бытия (252, с. 136, 150).

Чтить в женщине не только черты общего типа "человека", но именно женщину, призывает Астафьев; «только в соединении своих противоположных особенностей в одно целое, а не в искоренении их во имя математического "равенства" — возможность взаимного восполнения одинаково односторонними и ограниченными мужскими и женскими типами одного цельного и прекрасного образа человечности» (6, c. 59—60).

Каптерев разделяет мысль о равноценности начал и критикует стремление "сделать женщину образом и подобием мужчины" (194, с. 116—117). Более того, он полагает, что человечество развивается в направлении еще большей дифференциации полов; "тогда женщина будет женщиной вполне, без значительной примеси мужских элементов и свойств, какова она есть в настоящее время" (194, с. 137).

* * * * *

Завершая характеристику отношения к ценности женственности в отечественной философии XIX века, необходимо уточнить еще один принципиальный момент. В главе I уже шла речь о том, что оценка женщины в культуре, которая создана и функционирует как культура андроцентрическая, всегда амбивалентна. В одни периоды на первый план выходит "светлый лик" женственности, в другие — "темный". Прошлое столетие не стало исключением. Борьба "идеала Мадонны" с "идеалом содомским" — так охарактеризованы впечатления, которые рождает женщина в душе мужчины в романе Ф.М. Достоевского. Комментируя понимание сущности женского начала великим писателем, Н.А. Бердяев пишет: "В трагедии мужского духа женщина означает раздвоение" (38, с. 76). Здесь, очевидно, женское выступает в двух ипостасях: как телесное и как сверхдуховное; оно и уступает мужскому, и превосходит его. "Темный лик" женственности, телесный, связывается с женской сексуальностью. Как было отмечено выше, традиционные для мировой и отечественной философской мысли представления о женском как материальном, телесном были тесно связаны с тезисом о "феминности" сексуальной сферы — хотя постоянно дополнялись идеей женской чистоты и непорочности. В отечественной философии Нового времени пропорции изменились. Под влиянием романтизма утверждаются представления о женщине как существе менее чувственном, чем мужчина. Культ женственности этого периода в России, так же как в Западной Европе и Америке, исключал идею женской сексуальности (392, c. 16; 8, с. 237, 253).

Вместе с тем — особенно во второй половине века — идея феминного как сексуального вновь появляется на страницах сочинений отечественных авторов, воплощаясь в первую очередь в женских образах художественных произведений. Амбивалентность отношения к женской природе в творчестве Толстого Р. Бенсон выразила в названии главы своей монографии, посвященной анализу образа героини "Войны и мира", — "Две Наташи". Симпатии писателя к Наташе Ростовой, по мнению исследовательницы, определяются ее естественностью, искренностью, что обусловлено близостью к народу, к природному началу, к Земле ("earth-woman" — так называет Наташу Р. Бенсон). Это — жизнь, не испорченная цивилизацией, и в этом, как полагает автор, Наташа обнаруживает родство с пушкинской Татьяной (715, c. 48—49). Но природа одновременно является источником и деструктивного начала в Наташе, ибо естественность, природность, натуральность означает в то же время "сексуальность". Ее жизненная сила неразрывно связана с ее сексуальностью, с той разрушительной энергией, которая порождена полом (715, c. 55). Толстовский же идеал женщины лишен сексуальных черт (Пашенька, княжна Марья — 715, c. 122).

В мировой философской традиции эта двойственность феминного получила отражение в числовой символике. Единица есть мужское, Двоица — женское. Мужское начало — это принцип единства, предела, духовности, женское — это принцип множественности, материи как беспредельного: неопределенного и неоформленного. Идея двойственности женского начала проявляется в других характеристиках природы женщины: медиативности, противоречивости, склонности к крайностям, потенциальности, таинственности.

Так, Двоица осмысляется в контексте противопоставления мужского начала как "дискретного", "квантообразного", и женского — как "континуального", "непрерывного", "связующего", как вода (438, c. 69; 116, c. 184). Если мужская Единица — это индивидуум, субъект, то женская Двоица — это интерсубъективность, начало общения, диалога. В сочинении Мацкевича "Записки о женщине" подчеркивается, что если гений индивидуальности, единичности — свойство мужчины, то гений общности, социальности — свойство женщины (250, c. 15). Женщина — это "живая связь людей между собой" (407, c. 400—401), "связующее звено общежития" (6, с. 110).

Женское осмысляется как начало медиативное, посредствующее между мужчиной и миром. Анализируя этимологию имен прародителей человеческого рода, Хомяков предполагает, что "Адам" — это местоимение первого лица, тогда как Ева ("Тва") — местоимение второго лица. И далее философ рассуждает таким образом: "Адам называет по имени все предметы природы, но они ему не отвечают, они ему не подобны" — он разлучен с окружающим миром. Лишь с появлением Евы Адам обретает единство со Вселенной (483, с. 214—215).

Двойственность интерпретируется как противоречивость; "женщина — или ангел, или аспид" (см.: 392, с. 20). О противоречивости, двусмысленности женской природы упоминается на страницах сочинений, принадлежащих русским философам XIX века, не раз (напр.: 486, с. 271; 126, с. 211; 407, с. 329).

Эта противоречивость отражается и в устремленности феминного к крайностям. Астафьев подчеркивает его экстремизм: женские милость, снисхождение, прощение имеют оборотной стороной ненависть и отсутствие великодушия; мужчина никогда не достигает того уровня жестокости, на какую способная женщина (6, с. 101—102). "Из женщин выходят не одни богини и мадонны, из них же выходят и фурии, и ведьмы <...> мужчина по самому существу дела никогда не может достигнуть той степени отвратительности, до которой доходит женщина" (406, c. 140), — пишет Страхов.

Устремленность женского к крайностям, его без-мерность обусловлена тем, что женщина является не субъектом, а лишь пассивным объектом. Женская противоречивость детерминирована восприимчивостью к внешнему воздействию. Толстой пишет: женщины более восприимчивы, чем мужчины, и в века добродетели они лучше мужчин, в века порока — хуже (419, т. 46, c. 32—33). Страхов подчеркивает, что если при хорошем воспитании женщина превосходит мужчину в благонравии, кротости, смирении, терпении, то при дурном может стать фуриею и превосходить его во всех пороках (407, c. 329—330).

Таким образом, женщина может стать всем чем угодно. Представления о женском как о бездне, бессодержательной пустоте^¹ коррелируют с идеей женской потенциальности как неограниченной возможности. Именно потому, что женское начало бессодержательно, для женщины нет никаких ограничений. П.А. Бакунин признает справедливость мнения, что "для женщины закон не писан", поскольку закон является царством необходимости, а женщина "есть уже от природы представительница воли, своеволья и самого начала свободы" (8, с. 230). Подобные мысли о всевосприимчивости феминного нашли выражение в следующей аллегории из работы Мацкевича. Физиономия и жесты мужчины представляют свойства французского языка — "определительного, сильного, но ограниченного"; "существо женщины, напротив, можно сравнить с древним языком греческим: оно выражает все. Дивное орудие гибкости, тонкости, разнообразия, женщина способна к выражению всех возможных оттенков..." (250, с. 9).

Идея женственности как потенциальности находит выражение и в работах Писарева. Если тот образ, который общество имеет к настоящему моменту, есть случайность, но не сущность женщины, то какова же она на самом деле? "Что сделает женщина, если она будет развиваться наравне с мужчиной?" Это вопрос "великий и покуда нерешенный", пишет мыслитель, восхищаясь безграничностью ее будущего (282, с. 488).

Как мы видим, тезис о феминном как начале двойственном, с его противоречивостью, неопределенной потенциальностью, изменчивостью, отражается и в форме представления о женской загадочности — идеи, которая проходит через всю историю взглядов на женщину (см.: 657) и в отечественной философии обнаруживает себя впервые, пожалуй, именно в этот период (8, c. 251).

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 22

	Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов к вопросу об определении ресурса отремонтированных двигателей по результатам анализа моторного масла		Инструкция №7/05 по применению средства родентицидного "Грызунит-экстра блок" Ооо «валбрента кемикалс», Россия Инструкция разработана в фгун ниид роспотребнадзора. Авторы: Шутова М. И., Рябов С. В, Смирнов С....
	Мир транспорта и технологических машин Н. А. Федин, С. С. Рябов Анализ математической модели процесса накопления продуктов износа в моторном масле и обоснование номенклатуры...		А. В. Датий профилактика вич-инфекции и других Рецензенты: Жолус Б. И. – заслуженный врач Российской Федерации, доктор медицинских наук, профессор (нии фсин россии); Рябов С. А....

О. В. Рябов

Похожие: