Демократия как проблема политической мысли стран снг: теоретико-методологический анализ
|
Скачать 5.62 Mb.
|
| § 4. Интерпретации демократии в постсоветский период Один из наиболее серьезных политических сюжетов, особо актуализировавшихся в СССР в 1990 г. и оказавший значительное влияние на последовавшую позднее научную и общественно-политическую дискуссию о демократии, – это движение за независимость, активизировавшееся в среде политического класса некоторых союзных республик, а затем и регионов РСФСР. Народные фронты в Прибалтике и «Демократическая Россия» выступили за решение политических, этнических и экономических проблем путем объявления независимости Латвии, Литвы, Эстонии и РСФСР под знаменами демократии. Их лидеры призывали: «Необходимо провозгласить и законодательно определить суверенитет Российской Федерации… Демократическое решение национальных проблем, возникающих в самой Российской Федерации, – в… гибком сочетании суверенитета, территориальной и национально-культурной автономии народов России, разработке юридического механизма и форм реализации права наций на самоопределение»504. Авторы этого воззвания вряд ли были знакомы с практикой демократизации в Латинской Америке и Южной Европе, которая показала, что само по себе установление демократического строя не приводит к скорейшему решению острых государственных проблем, как многие ошибочно полагают. Заблуждение относительно демократического рецепта распространене среди многих исследователей переходным обществам. Оно является следствием слепой веры в возможность быстрого избавления и незнания сути теории демократии и задач демократического процесса, ведь применительно к переходным политическим системам демократизация нацелена на допущение граждан к политическому управлению и не более того. Кроме того, демократизация как политическая модернизация в классическом понимании не вполне совместима с ценностями «национальности», «национально-культурной автономии», которые скорее свойственны традиционному обществу, нежели современному с его акцентом на эффективность и новые технологии безотносительно к этнической принадлежности и территории. Движение за суверенизацию означала, в первую очередь, нацеленность политического класса на перераспределение властных и других ресурсов под прикрытием демократических лозунгов. Анализ политической риторики того периода показывает, что региональный политический класс использовал понятия «суверенитет» и «демократия» в связке, часто намеренно или случайно замещая одно другим. В дальнейшем в развернувшейся борьбе за власть понятие «суверенизация» как способ установления контроля над политико-экономическими ресурсами регионов заняла центральное место, подменив понятие «демократизация». Соответственно, термин «суверенитет» в трактовке политико-экономической автономии (в том числе от общественного контроля) регионального политического класса отчасти подменил понятие демократии. Демократия на региональном уровне стала увязываться с противостоянием регионов и центра по поводу ресурсов: чем более регион активен в противостоянии с центром, тем более он «демократичен». Впоследствии путаница с понятиями демократии и суверенитета утвердилась в массовом сознании россиян и отечественной политической культуре и была воспроизведена в новых условиях – в виде концепта «суверенной демократии». Политические события, произошедшие в РСФСР и затем в России в 1990-е гг., а также наиболее крупные российские политические деятели оказали самое значительное влияние на интерпретацию концепта демократии на всем постсоветском пространстве. Это особенно заметно при рассмотрении деятельности первого Съезда народных депутатов РСФСР (СНД РСФСР). Этот орган отличался большим идеологическим разнообразием состава по сравнению с СНД СССР, где значительно преобладали коммунисты. В СНД РСФСР на 1068 мест претендовало 6706 кандидатов, что дало конкурс 6,3 человека на 1 мандат505. В результате выборов в число депутатов попало значительное количество критиков действующего режима и сторонников демократии. Это демонстрирует социологическое исследование политического сознания народных депутатов СНД РСФСР506. Данные исследования позволяют выявить доминирующие ценностные ориентиры и принципы, на основании которых депутаты осмысливали демократию. Согласно опросу, 48% депутатов предпочли демократию статусу сверхдержавы, а 36% не смогли ответить. Прежде всего, заметен высокий удельный вес неопределившихся с выбором. Это свидетельствует об отсутствии четких установок и об идейно-политических колебаниях значительной части депутатов. Ответы на другой вопрос подтверждают заключение: по шкале предпочтений «авторитарность – демократичность» однозначный выбор сделали 22% и 26% соответственно, 41% дали противоречивый ответ, 11% – несодержательный. Схожая ситуация наблюдалась и в вопросе о склонности к народной (плебисцитарной) демократии: 21% – за, 25% – против, 49% – противоречие, 5% – несодержательность. Еще один вопрос касался, по сути, выбора между марксистско-ленинской и либерально-представительной парадигмами демократии (единодушие против плюрализма). Мнение о «единстве всех здоровых сил» поддержало 19%, столько же высказалось за «конкуренцию между различными идеями и платформами», причем 62% дали неопределенный ответ. В отличие от депутатов первого СНД СССР, народные избранники СНД РСФСР в значительном числе разделяли убеждение о равной важности процедурных вопросов и вопросов по существу – 36%. Тем не менее, 29% придерживались противоположной позиции. Противоречия в представлениях депутатов, расплывчатые взгляды на демократию как на некую отвлеченную декларацию, а также стремление к власти под прикрытием идей народовластия логично нашли отражение в работе первого СНД РСФСР. Особенно ярко они проявились на выборах председателя ВС РСФСР. Один из очевидцев тех событий отметил, что «все претенденты на этот пост, выступая перед Съездом, толковали по сути о том, что бы они делали на посту Фюрера, Вождя, на худой конец – Президента, а не организатора и координатора парламента, которому по Конституции и должна принадлежать высшая власть»507. Это наблюдение убедительно свидетельствует о том, что главной целью кандидатов было обретение властных полномочий, защита и осуществление демократических принципов отходили на второй план и в большинстве случаев служили ширмой, модным риторическим элементом. В результате голосования с третьей попытки с перевесом всего в четыре голоса победу одержал выдвиженец от фракции «Демократическая Россия» Б. Н. Ельцин508. Причину этой победы один из лидеров фракции объяснил тем, что тот «выиграл, поставив лозунг суверенитета России в центр борьбы за пост председателя ВС РСФСР. На этой платформе удалось объединить разнородные силы»509. Эти слова еще раз доказывают, что в ходе политической борьбы за передел властных ресурсов произошла подмена понятия демократии понятием суверенитета. Благодаря благополучному исходу голосования Б. Н. Ельцин и его единомышленники из фракции «Демократическая Россия» получили не только новые полномочия, но и приобрели возможность оказывать значительное влияние на интерпретацию идей демократии в России, сформировав новый политический класс. Влияние этого политического класса на концепт демократии проявилось в нескольких тенденциях. Прежде всего, произошло сужение и искажение концепта демократии. Именно представители движения «Демократической России» способствовали тому, что демократия все больше идентифицировалась как «воинственный антикоммунизм», как «символическое обозначение антитоталитарного консенсуса»510. При этом и сторонники Б. Н. Ельцина, и коммунисты были родом из одной политической системы, они имели одну и ту же политическую культуру, укорененную в большевизме. Однако, вместо того чтобы инициировать демократический переговорный процесс (с целью достижения национального согласия об общем благе) и демократизацию политической системы по испанскому и бразильскому образцам, Б. Н. Ельцин с единомышленниками вступили в острую конфронтацию со сторонниками коммунистического режима. В этой связи В. Б. Пастухов отметил: «В генетическом коде движения была запрограммирована одна единственная цель – уничтожение тоталитарной системы. Окончательно устранив с политической арены коммунистическую партию, демократическое движение выполнило свою миссию… Ирония истории заключается в том, что победа демократов с вопиющей наглядностью продемонстрировала, что у них никогда не было позитивной идеологии. Единственным реальным общим знаменателем движения был антикоммунизм»511. В свою очередь, Ю. Болдырев обращал внимание, что «задача демократов заключается не в том, чтобы прийти к власти только им и проявить себя, свою политику и т.д., а в том, чтобы в принципе найти какие-то способы ограничения и рассредоточения власти. Но современные демократы, к сожалению, до этого еще не доросли… Споры о мировоззрении, о механизмах функционирования общества и т.д. подменяются спором «мы и они», а это уже приближается к известному «кто был ничем, тот станет всем»512. Атмосферу конфликта между двумя соперничающими группами на СНД РСФСР зафиксировали протоколы его заседании, в которых наличествуют выражения: «шабаш, которого постыдился бы любой парламент», «мы здесь… друг друга лупим и радуемся», «наш Съезд напоминает поле битвы» и т.п.513 Спустя некоторое время это противостояние и перешло в открытую фазу и приняло вид августовского путча 1991 г. Наметившаяся установка Б. Н. Ельцина на концентрацию власти в своих руках позднее стала одной из ключевых причин усиления еще одной тенденции, через несколько лет определившей политический облик и задавшей главный вектор российской демократической дискуссии – усиление авторитаризма. Первоначально это выразилась в учреждении поста Президента РСФСР как гаранта суверенитета России. Причиной для введения института президентства, как и в других переходных обществах, послужило распространенное мнение о том, что только укрепление исполнительной власти решит обострившиеся проблемы. Примечательно, что депутаты СНД РСФСР выступили массовой легитимизирующей силой решения, ставшего основой для установления в России режима единоличной власти. Вообще, сам Б. Н. Ельцин сыграл знаковую и противоречивую роль в дискуссии о демократии в России. Он искренне разделял такие ценности либеральной демократии, как свобода и независимость, что подтверждает Б. Е. Немцов: «Первый президент России во многих смыслах был первым. У него было несколько основополагающих принципов: 1. Свобода лучше цензуры. 2. Рынок лучше плановой экономики. 3. Самодеятельные люди полезнее чиновников». Вместе с тем, как указывают многие исследователи и очевидцы, в ельцинских установках доминировало стремление к личной власти514. Одной из наиболее характерных черт Б. Н. Ельцина было то, что он рассматривал себя как безупречную ведущую силу демократического процесса в России, а также считал, что все его действия по разрушению тоталитарной системы и созданию чего-то нового тождественны демократизации. В связи с этим журналисты так описывали личность первого российского президента: «Главная особенность его ментальности заключалась в том, что он искренне уверовал, что сохранение процесса демократизации связано исключительно с ним самим. В результате сохранение своей власти и сохранение демократических свобод в России для него стали вещами неразделимыми»515. Как уже отмечалось выше, Б. Н. Ельцин имел довольно смутное и упрощенное представление о том, что такое концепты демократии и демократического процесса. В специфике ельцинского понимания демократического концепта ключевую роль играл унаследованный от М. С. Горбачева экономический подход, базирующийся на теории марксизма-ленинизма. В этой связи К. С. Гаджиев отмечал: «Одномерная, крайне узкая, упрощенная трактовка самой демократии… приверженцами демократии считаются те, кто разделяет идеи и принципы индивидуальной свободы, рыночных отношений и свободной конкуренции при максимальном ограничении роли государства в экономической сфере»516. Позднее сам Б. Н. Ельцин признавал, что слишком увлекся экономическими реформами: «Да, наверное, я ошибся, выбрав главным направлением наступление на экономическом фронте, оставив для вечных компромиссов, для политических игр поле государственного устройства»517. Западные исследователи проследили такие идейные истоки ельцинских реформ, как «рыночный фетишизм, веру в простейшие поведенческие реакции, перевернутый марксизм и презрение или безразличие к общественному мнению»518. В свою очередь, М. Макфол заметил: «В соответствии с общим марксистским положением о соотношении капитализма и демократии. Большинство политиков в российском руководстве в то время полагало, что Россия должна создавать новое общество на капиталистических принципах в первую очередь для того, чтобы укрепить демократическую систему»519. Впрочем, столь пристальное внимание к экономическому реформированию и построению рыночной экономики как способу демократизации в среде ельцинистов может объясняться не столько теоретико-идеологическими установками, сколько стремлением к установлению контроля над советской собственностью. Наиболее значительной иллюстрацией здесь служит ускоренная приватизация. Так, изначально в дискуссии о приватизации отечественные мыслители обращали внимание на необходимость четкого понимания того, «к какому рынку мы переходим?»520. В этой связи Б. Г. Капустин обозначил две альтернативы и сделал прогноз по каждой: передача государственной собственности в частные руки как средство демонополизации, что имело цель установления свободных рыночных отношений, а также приватизация без демонополизации, что вело к образованию монополистического бюрократического рынка521. Политический класс в России, невзирая на выводы и предупреждения ученых и экспертов, реализовал вторую схему. В результате в России была заложена основа для «монополистического и бюрократического рынка», что позднее стало одним из факторов возрастания социальной напряженности. Ввиду того что, приватизации и в целом переход к рынку проходили под лозунгами демократии, социальное недовольство было перенесено и на демократический концепт. Разумеется, нельзя недооценить роль Б. Н. Ельцина и его сторонников в процессе организации новых демократических институтов, обеспечивающих демократический процесс: организация первыого профессионального парламента, учреждение многопартийности инезависимых СМИ и т.п. Наряду с этим не было уделено должного внимания решению вопросов о полноценной и эффективной демократической работе созданных институтов, о привлечении граждан к политическому участию, обсуждению, процессу открытой выработки политических решений, контроля над их исполнением. Характерной иллюстрацией здесь служит эпизод создания и принятия Конституции России в 1993 г. (полностью отличный, например, от процесса формулирования и утверждения Конституции СССР в 1977 г.): этот документ был написан узкой группой экспертов, не прошел общественную экспертизу и общенациональное обсуждение, был направлен на референдум прямо из администрации президента, в обход парламента. В связи с изложенным уместно привести слова А. Ю. Мельвиля, который писал: «Опираясь на свою харизму «общенародного лидера», пользующегося общей поддержкой и потому не нуждающегося в дополнительной легитимизации, Ельцин вполне сознательно проигнорировал и следующую фазу классической модели успешного демократического транзита – отказался от проведения свободных учредительных выборов, которые могли бы заложить фундамент легитимной демократической власти и способствовать плавному и постепенному развитию многопартийности в стране»522. Таким образом, характер личность и установки Б. Н. Ельцина оказали воздействие на оформление в постсоветской России представления о демократии как о системе с централизованной властью национального лидера с очень широким перечнем полномочий, возвышающим его над остальными центрами власти. Это нашло отражение, например, в перечне полномочий президента, который, согласно действующей Конституции РФ, обладает большей властью, чем все остальные органы государства, и фактически один представляет всех российских граждан523. Важно отметить, что по Конституции РФ ни парламент, ни политические партии не имели значительных полномочий. Таким образом, концепт демократии России в начале 1990-х гг. подвергся некоторым искажениям, сформировавшимся в тенденции. Во-первых, произошла подмена понятия демократизации понятием суверенизации как овладением политико-экономическими ресурсами на местах. Соответственно, термин «суверенитет» в трактовке политико-экономической автономии (в том числе от общественного контроля) регионального политического класса отчасти подменил понятие демократии. Во-вторых, в силу ошибочных и расплывчатых представлений о народоправстве, а также рецидивов большевистской политической культуры в новых условиях демократия стала упрощенно определяться многими представителями политического класс как антикоммунизм. По поводу того, что многие политические деятели даже не знают значение демократии, А. И. Солженицын писал: «У нас сегодня слово «демократия» – самое модное. Как его не склоняют, как им не звенят, гремят (и спекулируют). Но не ощутимо, чтоб мы хорошо задумались над точным смыслом его»524. Под огонь критики коммунизма невольно, косвенным образом попал и сам концепт «советской социалистической» демократии. В-третьих, установка Б. Н. Ельцина на концентрацию власти исходя из его амбиций и убеждения о возможности решить проблемы демократизации только за счет расширения полномочий исполнительной власти стала одной из ключевых причин актуализации идеи о центральном правлении сильного национального лидера, олицетворяющего единство и могущество государства. Начало третьего этапа развития представлений о демократии в СНГ – это время широких перспектив и больших надежд советской социалистической демократии. В этот период расколотый советский политический класс не сумел достичь демократического консенсуса, не использовал возможность перенастройки «советской социалистической» модели народовластия и не нашел в себе силы совершить политическую модернизацию крупнейшего государства мира. Стоит напомнить, что «советская социалистическая» модель осуществления демократии имела ряд признаков, схожих с российской исторически сложившейся моделью реализации демократических принципов, а также она лежала в парадигме общественного сознания россиян и других народов СНГ. Более того, в пользу «советской социалистической» демократии убедительно высказывались мыслители от К. Маркса до К. Пэйтман, К. Макферсона, А. Каллиникоса. Даже Й. Шумпетер (несмотря на то, что количество ссылок на его работы поистине зашкаливает в трудах адептов капитализма и западных моделей осуществления демократии) сделал недвусмысленный вывод, что «при соответствующей социальной среде социалистическая машина может работать на демократических принципах»525. Видимо, основной особенностью третьего этапа развития теоретических представлений о демократии в СНГ стало то, что демократия в странах Содружества по умолчанию постепенно начала восприниматься как нечто, необходимое инсталлировать с Запада. В забвении оказались не только «советская социалистическая» демократическая модель, но и весь пласт демократических идей и практик российской истории – от веча древних славян до земств и демократических взглядов народников. Модель либеральной представительной демократии, за редкими исключениями, не имела прямой преемственности с историей политических институтов России и иных стран СНГ, была очень мало связана с советским, российским менталитетом, образом мышления других народов СНГ, была противоположна интеллектуальным традициям, сформировавшихся в трудах и философов Русского Зарубежья, и марксистов-ленинистов XX в. Вместе с тем, как будет видно ниже, некоторые социалистическо-демократические установки продолжали неявно присутствовать в актуальном демократическом дискурсе и оказывать на него косвенное влияние. Кроме того, в научной и политческой дискуссии Белоруссии, Казахстана, России, Украины была заметна роль общинно-соборного принципа (коллективизм). Еще одним фактором, обусловившим специфику восприятия демократии в России и других странах СНГ, стало влияние тоталитарного прошлого и рецидивы большевистской политической культуры. Этот фактор давал знать о себе в стремлении ограничить свободу действий оппонентам (запрещение деятельности КПСС), убежденности в отсутствии альтернатив проводимым реформам и т.п.: «Та же, в сущности – весьма сомнительная, идея о безальтернативности истории, которая в свое время использовалась советским пропагандистским аппаратом для апологии «реального социализма», была теперь – после августа 1991 года – подхвачена Е. Гайдаром и А. Чубайсом для столь же «научного» обоснования монетаристского курса реформ»526. Например, в России наиболее ярко нетерпимость Б. Н. Ельцина к инакомыслию проявилась в делении известных ему людей на «своих» и «чужих»: «Мы не должны относиться к этим людям (к оппозиции – прим. авт.) как к себе»527. Итак, в России и в других странах СНГ (за исключением Молдавии) в начале реформ модель того, что крупные политические деятели понимали в качестве демократии, состояла из следующих компонентов: максимально свободный рынок, сильная персонифицированная власть президента, второстепенная роль парламента и других политических институтов, отсутствие процедур публичного обсуждения и принятия политических решений, радикализм и унаследованная советская политическая культура и политическое сознание с деформированными марксистско-ленинскими установками. Как видим, ключевые ценности (свобода), элементы (открытая политическая система, четкое разделение властей, не зависящих друг от друга и т.д.) и процедуры (привлечение граждан к публичному принятию политических решений, согласование интересов различных акторов) демократии оказались не востребованы в этой модели. Такое понимание вряд ли можно даже условно назвать моделью демократии и основой для эффективной демократизации. Такой подход с долей условности можно назвать дефектной демократией, даже – «сверхдефектной». Реформаторы 1990-х гг. не уделили внимания и популяризации идей демократии среди граждан своих стран, не объяснили, что такое демократия, в чем ее ценность и каков смысл. Еще одной важной особенностью начала третьего этапа развития теоретических представлений о демократии в СНГ стало пренебрежение ее институциональными принципами демократии и методиками по ее эффективному оформлению в действующих институтах. Так, устроители демократии в странах СНГ, декларируя приверженность некоторым ценностям народовластия, отодвинули в сторону институциональные и процедурные аспекты демократии. Как упоминалось в первой главе, Р. Даль, Д. Дьюи и другие исследователи обращали внимание на важность и необходимость образования граждан в области демократии. По этой причине большинство россиян или не знали о сущности демократии, или имели о ней искаженное представление как о «болтовне». В этой связи показательны данные социологического исследования, проведенного в России фондом «Общественное мнение» в 1995 г. Согласно ему, 75% респондентов не считали установление диктатуры необходимым условием для спасения России. 63% опрошенных считали, что демократия нужна, но демократы, находящиеся у власти, ее дискредитируют. 73% участников опроса полагали, что «нынешний государственный строй в России не является демократическим, демократию в России еще только предстоит построить»528. В рамках диссертации особый интерес представляет позиция 60% опрошенных, которые поддержали мнение, что «нынешняя демократия не имеет ничего общего с подлинной социалистической демократией – властью человека труда»529. Таким образом, большинство респондентов косвенным образом показали приверженность «советской социалистической» демократической модели, имевшей некоторые общие черты с исторической российской демократической традицией. Что касается других стран СНГ, то в них на третьем этапе развития теоретических представлений о демократии не наблюдалось сколь-нибудь значительных исследований, серьезно влияющих на эволюцию знаний и народовластии. У этого утверждения есть ряд объяснений. Во-первых, до 1991 г. многие бывшие союзные республики не имели собственного незаимствованного теоретического и практического демократического опыта, не обладали самостоятельной высокой политической культурой, не имели развитого гражданского общества. Во-вторых, после распада СССР политические системы буквально внезапно образовавшихся новых государств создавались бывшей номенклатурой на основании прежней (советской) нормативной правовой базы. Это обусловило масштабное распространение на пространстве СНГ парламентской формы правления, косвенно базирующейся на советских принципах. В-третьих, новые независимые государства сразу же столкнулись с огромным количеством серьезных социально-экономических проблем и политических вызовов: оказались на пороге войны Азербайджан и Армения, нависла угроза целостности Грузии, Молдавии, Киргизия, Украины. Эти обстоятельства отодвинули на задний план вопросы о подлинной демократии и способах ее практической реализации практически во всех странах СНГ, за исключением России, в 1991 – 1994 гг. Схожего мнения применительно к Казахстану придерживается исследователь Е. Сейлеханов, который пишет, что общественная дезинтеграция и социальная депрессия породили у населения тягу к государственному патернализму и стабильности, в результате чего проблема демократии была отодвинута на второй план530. Следующий – четвертый – этап развития теоретических представлений о демократии начался с переоценки заимствованной на Западе в 1990-х гг. парадигмы и попыток правящего класса и исследователей сформулировать и обосновать концепцию демократии с учетом исторических и культурных и особенностей обшеств СНГ. В следующей главе будут проанализированы результаты этих попыток – теоретические модели демократии и демократизации, созданные авторами России и Казахстана, а также адаптированные модели демократизации в интерпретации молдавских, киргизских и украинских ученых. В этом параграфе целесообразно на материалах России осуществить анализ теоретических и методологических оснований демократии в трактовке авторов диссертационных исследований, т.к. именно в текстах такого рода суммируются имеющие разработки и формулируются новые выводы, которые служат приращению научных знаний. В электронном каталоге отдела диссертаций Российской государственной библиотеки содержится порядка двадцати работ, в заглавии которых наличествуют слова «демократия», «демократизация», «демократический» в приложении к российским условиям (выполненным по политологии, социологии, юриспруденции). Среди них находится не более десятка из тех, что выполнены по специальности «23.00.01 – Теория и философия политики, история и методология политической науки». Такой весьма скромный результат может означать то, что концепт и теоретические представлени о демократии находятся на периферии научных исследований в современной России (более популярно изучение демократических институтов и процессов). Одним из первых к диссертационному исследованию теоретических моделей демократии в России обратился У. Р. Ахунов. Он предложил периодизацию современной истории трансформации интерпретации понятий о демократии, а также выявление особенностей актуальных теоретических моделей народовластия в России. В частности, диссертант выделил три этапа в развитии теоретических моделей демократии в России после 1985 г.: «этап демократизации социализма (1985-1990 гг.); этап либерально-радикальной демократии (1991-1999 гг.); этап национальной (суверенной) российской модели демократии (2000-2010 гг.)»531. Трудно что-либо добавить к данной периодизации, т.к. она основана на вполне очевидных временных критериях: первый этап совпадает с периодом перестройки, второй – с периодом правления Б. Н. Ельцина, третий – с периодом властвования В. В. Путина. Несомненными заслугами автора являются, во-первых, выявление причин и факторов искажения представления о демократии в российском общественно-политическом дискурсе и, во-вторых, определение теоретических моделей демократии и их особенностей в России: «производственная», «гибридная социалистическая»; «этническая регионально-статусная демократия»; модель периода правления Б. Н. Ельцина; «инструментальная (управляемая)», «суверенная», «национальная суверенная демократия», «технократическая»532. Некорректное восприятие демократического концепта российскими политиками, общественными деятелями, многими гражданами диссертант объяснил рецидивами советского прошлого, упрощенным и поверхностным пониманием цели и существа народовластия, ошибочной ставкой на экономическую составляющую демократизации, пренебрежением правящего класса к построению эффективных институтов конституционного государства. Эти причины представляются верными. Однако некоторые сомнения вызывает выделение У. Р. Ахуновым таких «теоретических моделей демократии» современной России, как «производственная», «гибридная социалистическая», «этническая регионально-статусная», «национальная суверенная». Дело в том, что, во-первых, категория «производственная демократия» отражает или участие сотрудников в управлении конкретным предприятием или, в более широком смысле, означает вышеупомянутую возможность трудящихся влиять на процесс принятия решений в организации, а также реализацию их личной свободы и социального равенства на производстве вообще533. Поэтому «производственная демократия» вряд ли может рассматриваться как форма политико-государственного управления, т.е. как способ осуществления политических отношений в социуме. Во-вторых, в западной политической науке понятие «гибридность» закрепилось за теми политическими системами, которые находятся в состоянии перехода от тоталитаризма к либеральной демократии534. Причем сам термин «тоталитаризм» был создан американскими советологами в т.ч. для ведения антисоветской (антирусской) пропаганды535. Однако в рассматриваемый У. Р. Ахуновым период Советский Союз не находился на стадии политического транзита, в нем осуществлялась лишь модернизация системы советской демократии, демократичность которой (хотя и специфическая, что, впрочем, характерно для всех национальных демократий: английской, американской, французской и т.д.) признается многими отечественными и зарубежными исследователями536. Поэтому представляется целесообразным «вернуть» выделенную автором модель «гибридной социалистической демократии» в рамки более общей категории «советской социалистической демократии». В-третьих, название модели «этническая регионально-статусная демократия» содержит в себе очевидное противоречие, т.к. народовластие является формой правления большинства и характеризуется предоставлением права влиять на политику без ограничения по этническим или каким-либо другим признакам. Если же в процессе принятия политико-властных решений верх берет этнический принцип, то правомерно говорить не о демократии, а об этническом авторитаризме. В-четвертых, не вполне обоснованным выглядит выделение «национальной суверенной демократии» из более общей категории «суверенная демократия» как одной из доктрин «направляемой демократии», нацеленной на легитимацию правящего класса. Еще одним заметным несовершенством работы является некритическое следование У. Р. Ахуновым в фарватере наиболее ангажированной западной политической мысли. Этот теоретико-методологический перекос отчасти преодолел С. А. Поляков, который также исследовал особенности изменений концепций «управляемой» и «суверенной» демократии в современной России. Автор, исходя из посылки о существовании разных вариантов демократии, пришел к следующим выводам, среди прочих: - «элита современной России, используя пассивность граждан, использовала теоретический конструкт «управляемая демократия» в целях легитимации существующих практик ограничения демократических прав граждан»537; - «конструкт «суверенная демократия» в смысловом отношении пока достаточно размыт» вследствие «не только о недостаточной теоретической разработанности предложенной обществу идеологемы, но и о расширительном толковании самого понятия демократия»538; - в российском «обществе существует запрос на демократию, но, вероятно, не в ее либеральной версии, а в другом, более соответствующем социокультурной специфике России варианте»539. Эти тезисы действительно важны, особенно последний, ведь в нем открывается перспектива для исследования концепций эффективной демократии для России, а не идеологических доктрин, легитимирующих господство правящего класса и отстраняющих большинство граждан от политического участия. В целом, автор довольно обстоятельно проанализировал две теоретические модели демократии в России 2000-х гг., однако, ему не удалось проследить их зарубежные истоки (речь идет о проекте «направляемой демократии», реализованном в Индонезии в конце 1950-х гг.540), а также он не уделил внимания хотя бы краткому рассмотрению версий демократии, соответствующих российски культурным особенностям. Кроме того, С. А. Поляков, как и У. Р. Ахунов, не использовал труды отечественных политических философов, которые анализировали фундаментальные проблемы теории и практики демократии в России. Данный пробел отчасти восполнен в диссертации Н. А. Деевой. Автор осмыслила развитие концепций демократии, сформулированных российскими мыслителей консервативного, либерального и социал-демократического направлений в конце XIX – первой четверти XX века. Видимо, основным достижением данной работы стало осуществление комплексного сравнительного анализа феномена демократической мысли в России конца XIX – первой четверти XX века, в результате которого удалось выявить причины и механизмы трансформации концепта «демократия» в трудах авторов либерального, консервативного и социал-демократического направлений с учетом социокультурного фактора. Н. А. Деева заключает, что существует обусловленное политической ситуацией и социокультурными особенностями «некоторое сходство во взглядах на демократию представителей разных направлений в вопросах представительства, парламентаризма, государственности»541. В качестве схожих элементов автор отмечает идею сильной государственности, тезис о «соответствии формы государства состоянию и потребностям общества», неприятие западных политико-государственных форм, требование о развитии народа, мессианизм542. Еще один важный вывод состоит в том, что «в целом никто из рассмотренных нами мыслителей не был против демократического идеала, если народ готов и развит»543. Вообще, труд Н. А. Деевой стал заметным вкладом в разработку теоретических и методологических оснований демократии в приложении к России, т.к. автору удалось сравнить теоретические представления о демократии ключевых отечественных авторов разных направлений, выделить общее и особенное. Похожей теме посвящена диссертация Н. И. Изергиной, которая исследовала концепцию «органической демократии» И. А. Ильина и выявила ее методологическое значение для анализа общественно-политических изменений современной России. Автор интерпретировала рассуждения И. А. Ильина как «опыт метатеоретизирования в области модели демократии для будущей России, хотя и не доведенного до создания непротиворечивой схемы»544. Другими словами, концепция «органической демократии» представляется оптимальной рамкой для совмещения различных теорий по принципу взаимодополняемости. Анализ идей И. А. Ильина позволил диссертанту заключить, что «в основу преобразования современной России должна быть положена органическая парадигма, выстраиваемая в соответствии с историческим опытом, наличным характером связей между элементами политического процесса и перспективой развития. Она позволит России отказаться от идеологии и практики догоняющего развития и встать на путь инновационного развития, превратив национальные особенности в конкурентные преимущества в глобализирующемся мире»545. Основываясь на положениях концепции «органической демократии», автор формулирует стратегию развития современной России, включающую следующие инициативы: «Главная – духовное обновление российского общества (воспитание нового человека); восстановление национальной солидарности; практическую реализацию принципов социального государства; возобновление хозяйственной жизни на основе доступа человека к частной собственности и экономический рост, ориентированный на повышение жизненного уровня населения; создание сильной государственной власти и соответствующей ей внешней формы, совмещающей преимущества авторитарного и демократического строя, при отборе качественно лучших людей к власти»546. Главным достоинством данной работы является актуализация концептуальных представлений И. А. Ильина для теоретико-методологического анализа демократии в российском социально-политическом контексте и обоснование стратегии демократического развития России, основанной на принципах «органической демократии». Вместе с тем диссертант не использовал значительные резервы, которые открыл бы сравнительный анализ с другими концепциями отечественных и зарубежных политических философов. Помимо этого, привлечение иллюстраций и данных из политической истории и демократической практики России позволило бы более убедительно обосновать авторскую позицию. Несколько иной подход к анализу концепта демократии использован в диссертации М. Д. Бекера, который обобщил положения теории демократии и практические материалы демократизации в России и выявил теоретическую проблематику основ демократического развития российского государства. Значительное внимание М. Д. Бекер уделил рассмотрению понятий «демократия» и «народовластие». В ходе анализа он заключил, что «существующие концепты понятия «демократия» пока не способствуют ослаблению и тем более разрешению для России проблемы исторического субъекта и исторического деятеля»547. Более того, на сегодня «нет еще адекватной масштабу противоречий демократического развития страны постановки проблемы в данной области теоретического знания и естественного в таком случае отсутствия ответов на вопросы: какая теория демократии нужна современному российскому обществу; почему современная российская теория демократии не может найти свое место в системе мировой политической науки; почему она не находит адекватного ответа на демократический вызов современности и самой России»548. Основной причиной сложившейся ситуации, по мнению диссертанта, является «провинциализм мыслительного процесса»549. Таким образом, по мнению М. Д. Бекера, по причине отсталости и вторичности в современной отечественной политической науке пока не сформулирован оригинальный и релевантный научный подход к демократии. Еще одной значительной проблемой развития теории и практики демократии в России автор считает то, что «на этапе кардинальных системных изменений существует резкое несоответствие между теорией этих изменений, политическими концепциями и выкладками, с одной стороны, восприятием протекающих политических процессов рядовыми гражданами, политической элитой и политической практикой воплощения в основном интуитивных и хаотичных замыслов с другой»550. Для решения теоретических проблем демократии в России диссертант рекомендует изучить «сущностные и функциональные идентичности и различия в отношении к демократии как развернувшемуся в России асимметричному политическому процессу»551. М. Д. Бекер осуществил действительно глубокий анализ теоретических оснований демократии в условиях современного российского государства, однако, он ограничился лишь констатацией проблем и не пошел дальше – не предложил развернутой программы их решения. Альтернативный взгляд представлен М. А. Горбачевым, который исследовал особенности современной российской демократии в призме цивилизационной методологии с использованием сравнительного анализа «западных, восточных и отечественных цивилизационных дискурсов интерпретации современной российской демократии»552. Автор пришел к следующим основным выводам. Во-первых, «в западном цивилизационном дискурсе современная российская демократия интерпретируется как система формальных политических институтов, которая в реальной политической жизни функционирует в соответствии с авторитарными механизмами и принципами»553. Во-вторых, «в восточных цивилизационных исследованиях современная российская демократия характеризуется как “самобытная” политическая модель организации жизни общества, сочетающая в себе и демократические, и авторитарные институты и механизмы»554. Наконец, в-третьих, «в отечественном цивилизационном дискурсе… демократия описывается как модель политического устройства, к которой может прийти российское государство при условии преодоления ряда цивилизационных препятствий»555. Хотя сами по себе эти выводы не новы, однако, заслугой автора можно считать выход из претендующей на универсализм западной парадигмы с ее акцентом на англо-саксонскую нормативную модель (и пренебрежением к иным концепциям) и обсуждение концепта демократии как явления, обусловленного особенностями той или иной цивилизации. Диссертант подчеркивает, что «позиции отечественных цивилизационщиков отличаются противоречивыми и разнородными научными интерпретациями»556. По сути, здесь речь идет о том, что в российской науке отсутствует собственный общепринятый теоретико-методологический подход к демократии, в котором учитываются история и культура нашего общества. Из этого можно заключить, что первостепенными задачами российской политологии в разделе знаний о демократии являются, во-первых, преодоление раскола и противоречий между учеными (часть которых ориентирована исключительно на западную науку, часть – напротив, настроена критически по отношению к Западу), и, во-вторых, создание общей рамки, объединяющей и консолидирующей исследователей проблем народовластия. Однако М. В. Горбачев оставляет рассмотрение этих актуальных вопросов за пределами своей работы. А. А. Белов, исходя из посылки о неприменимости западной транзитологии для адекватного анализа постсоветского транзита, на основе исследования трудов российских политологов выделил и проанализировал ключевые предпосылки и факторы, которые детерминировали возникновение и развитие теоретический представлений о демократизации в России. Автор выделил два периода в эволюции отечественных исследований российского демократического транзита: социалистический (1987-1991 гг.) и транзитологический (1992-2001 гг.). Первый включил в себя такие направления, как ортодоксальное (марксистско-ленинское), социал-демократическое (марксистко-ленинское с включением элементов либерализма), либеральное (западное). Во второй период оформились цивилизационное (акцент на российскую специфику), социокультурное (изучение политической культуры), элитистское (исследование политического класса) и институциональное (рассмотрение природы и функционирования российский политических институтов) направления557. Диссертант отметил следующие сложности, с которыми столкнулись отечественные политологи и которые определили характер их транизитологических исследований: влияние социально-политических событий (выборы президента 1996 и 2000 гг., экономический коллапс 1998 г.), отсутствие между учеными «коммуникативного взаимодействия, касающегося проблематики перехода» (т.е. полномасштабного и всеохватного обмена идеями), осмысление переходных процессов параллельно с изучаемым явлением, осмысление переходных процессов параллельно с изучаемым явлением, уникальность российского транзита от авторитарно-эгалитарных режимов к демократическому558. Эти факторы, по мнению автора, обусловили кризис в оформлении отечественной теории демократизации. Новые возможности для исследований российской демократизации диссертант усматривает в сочетании социокультурного и элитистского подходов, неоинституционального метода, а также анализа экономических и международных факторов559. В целом, А. А. Белов представил вполне убедительную классификацию критериев и факторов, под влиянием которых происходило разграничение основных этапов и подходов в эволюции отечественного изучения демократического перехода в России. Итак, проанализированы диссертации, которые условно можно разделить на три группы: определяющие теоретические модели и особенности демократии и демократизации в современной России; осмысливающие представления о демократии отечественных политических философов; анализирующие концепт демократии в постсоветском социально-политическом контексте. В каждой из отмеченных работ предметом являются один или несколько аспектов теории демократии в приложении к России. Однако ни в одной из диссертаций не осуществляется комплексный теоретико-методологический анализ ключевых концепций демократии, созданных отечественными мыслителями разных эпох, и не ставится цель разработать концептуальный подход к анализу и интерпретации демократии как проблеме политической мысли России, а также тех стран СНГ, которые некогда были ее неотъемлемой частью и до сих пор близки ей в социальном, историческом и культурном измерениях. Таким образом, во второй главе в призме социального конструкционизма прослежено формирование институциональных фактов демократии в Российском государстве в XI-XVIII вв., создание двух направлений интеллектуальной традиции осмысления народовластия в Российской империи XIX в. – начала XX в., СССР и Русском зарубежье XX в., а также разрыв с этими направлениями и отечественной демократической практикой и утверждение западной парадигмы в России и других странах бывшего СССР в 1990-е гг. |
Похожие:
 |
Внедрение процедур орв в государственное управление стран Восточной... Внедрение процедур орв в государственное управление стран Восточной Европы и СНГ (Рабочие материалы по проекту Сравнительный анализ... |
 |
Российской Федерации Российская академия медицинских наук Ассоциация... В 2010 году городу Уфе выпала честь принять у себя XVII конгресс хирургов-гепатологов стран СНГ |
|
Ассоциация гепатопанкреатобилиарных хирургов стран СНГ российское... Приняты на совместном заседании Российского общества хирургов и Ассоциации гепатопанкреатобилиарных хирургов стран снг, совещание... |
|
Генезис и современные проблемы права методологический и культурологический анализ «Ваше дело как юристов – видеть связь между вашим конкретным фактом и зданием всей вселенной» |
|
В целях качественного проведения анализа в методологические работы... Снг, так методы экспертного опроса и интервью с представителями органов власти, бизнеса, гражданского общества и научно-образовательного... |
|
Валютный клиринг: Мировой опыт и его значение для стран СНГ Транспортно Клиринговая Палата – как пример реальной работы по средствам валютного клиринга |
|
Современные тенденции занятости в центральной азии В современных условиях развития стран СНГ по региональному принципу в центрально-азиатском регионе повышается роль совокупного потенциала... |
|
Учебное пособие для студентов психологических специальностей Балашов С44 Психолого-педагогическая коррекция: теоретико-методологический аспект : учеб пособие для студ психол спец. / Е. М. Скотарева.... |
|
Правительство Российской Федерации Федеральное государственное автономное... Результаты исследования расширяют знания в области истории консервативной политической мысли России; вносят вклад в развитие теории... |
|
Опыт стран центральной и восточной европы и СНГ |
|
Диссертация тема: Обеспечение национальной безопасности рк в контексте... Тема: Обеспечение национальной безопасности рк в контексте интеграционных связей стран СНГ (с 1991-2001г г.) |
|
Выпускная квалификационная работа Среди проблем глобального масштаба, вызывающих обоснованную тревогу человека, одной из главных является продовольственная. Продовольственная... |
|
Клинические рекомендации по хирургическому лечению больных хроническим панкреатитом Приняты на пленуме правления Ассоциации гепатопанкреатобилиарных хирургов стран СНГ тюмень |
|
Отчет общества Предварительно рассмотрен и утвержден Советов директоров ОАО «автогаз» «Газпром», которое является основным его акционером. В число других входят 82 акционера из России и стран СНГ. Оао «Автогаз» зарегистрировано... |
|
Облегчение таможенных формальностей для граждан, совершающих поездки... Совета руководителей таможенных служб стран СНГ. В сообщении пресс-службы министерства доходов и сборов Украины, распространенном... |
|
Электроэнергетический Совет Содружества Независимых Государств Исполнительный комитет ээс СНГ Нтд разработан: Комиссией по координации сотрудничества государственных органов энергетического надзора государств-участников СНГ... |