ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
АРС – Англо-русский словарь. Сост. В.К. Мюллер. М., 1956.
БАРС – Большой англо-русский словарь. Под общим руководством И.Р. Гальперина и Э.М. Медниковой. Изд. 4-е, исправленное, с Дополнением. Тт. I-II. М., 1987.
Сл. Даля – Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Тт. I-IV. М., 1955.
Сл. Ожегова – Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. Изд. 3-е. М., 1996.
СИС – Словарь иностранных слов. М., 1979.
МАС2 – Словарь русского языка. Тт. I-IV. М., 1981-1984.
Сл. сочет. – Словарь сочетаемости слов русского языка. Под ред. П.Н. Денисова, В.В. Морковкина. Изд. 2-е, исправленное. М., 1983.
СУ – Толковый словарь русского языка. Под ред. Д.Н. Ушакова. Тт. I-IV. М., 1935-1940.
ТС-ХХ – Толковый словарь русского языка конца ХХ в. Языковые изменения. Под ред. Г.Н. Скляревской. СПб., 1998.
Фасмер – Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Тт. I-IV. М., 1964-1973.
Черных – Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Тт. I-II. М., 1993.
Hornby – Hornby A.S. Oxford’s Student’s Dictionary of Current English. Special Edition for the USSR. M. – Oxford. 1984.
ТРИУМФАЛЬНЫЙ МАРШ СУБСТАНДАРТНОЙ ЛЕКСИКИ: ИЛЛЮЗИЯ СВОБОДЫ
Интеллигенция поёт блатные песни...
Евг. Евтушенко
Страна почти десятилетие жила
не по законам, а по понятиям
Ren TV – 7 канал. 27.2.00
В последнее время заметно оживился интерес лингвистов к изучению субстандартной лексики и фразеологии – жаргонной и арготической, в частности, уголовной ("блатной музыки"). Это вызвано значительными изменениями, происходящими в словоупотреблении носителей русского языка. Представляется, что информативным источником для получения ответов на некоторые вопросы могут быть и тексты сегодняшнего российского телевидения.
Диапазон мнений специалистов, например, о причинах, породивших актуализацию уголовно-арготической лексики в современном дискурсе, довольно широк. Условно можно выделить две наиболее распространённые позиции, хотя на практике их вряд ли допустимо противопоставлять, так как, что совершенно закономерно в лексикологии, они, скорее, дополняют друг друга: речь идёт, с одной стороны, о внутри-, с другой – о внеязыковых факторах, стимулирующих использование субстандартных лексико-фразеологических элементов.
К внутриязыковым факторам относится повышенная, сравнительно с нормативной лексикой, экспрессивность жаргонизмов. Так, наличие в составе словаря воровского арго до 70 % экспрессивно-эмоциональных слов, по мнению В.Д. Бондалетова, позволяет считать, что одной из функций этого социального диалекта, причём не второстепенной, а основной, является экспрессивно-выразительная. Поэтому можно было бы рассматривать "процесс жаргонизации всей страны, её литературного и нелитературного языка" [15. С. 156] как своеобразную реакцию на ещё недавнюю стандартизованность, "приглаженность" и определённую безликость публичных выступлений (в том числе – и в средствах массовой информации), насыщенных официально-пропагандистскими штампами, с течением времени стёршимися и утратившими выразительность; не последнюю роль в этом сыграло несоответствие многих лозунгов известным реалиям.
Однако эта новая тенденция оказалась, несомненно, слишком сильной, на что обращают внимание многие лингвисты, ср.: "Иногда кажется, что журналисты ставят перед собой цель пропагандировать обиходно-разговорный стиль, просторечие, сленговые слова и даже бранные выражения" [5. С. 96]. "Всё, что употребляется в раскованной бытовой речи, сейчас допускается в письменные тексты, в сферу масс-медиа... На страницах журналов и газет непечатные слова, мат, употребляются спокойно" [24. С. 159]. "...Очень заметное нарушение экологического баланса русского языка связано с грубым перепахиванием его культурного слоя, когда отточенные и отшлифованные стилистические нормы разрушаются широким внедрением вульгарной, субстандартной арготической лексики и фразеологии... и в речь публичную, газетно-публицистическую..." [16. С. 55].
Предельно кратко эти лингвокультурные процессы были охарактеризованы И. Волгиным: "Идёт быдловизация всей страны" [Пресс-клуб. Останкино. 29.6.94].
Несомненно, что проникновению жаргона в литературный русский язык ставили заслоны не только рудименты правил хорошего тона и жёсткая редакторская цензура [15. С. 156], но также и цензура официально-идеологическая – вряд ли их возможно разделить: уголовный жаргон справедливо рассматривается как выражение ценностей, противостоящих коммунистической идеологии. Может быть, поэтому так часты высказывания лингвистов, относящих жаргонизмы если не прямо к средствам "антитоталитарного языка" и "механизмам языковой самообороны", по терминологии А. Вежбицка [6], то, по крайней мере, весьма близко к ним. Например: "Многие черты роднят русский молодёжный сленг со всяким (т.е., очевидно, и с уголовным – А.В.) арго... Он весьма критически, иронически относится ко всему, что связано с давлением государственной машины. Здесь ощущается резко выраженный идеологический момент – "системный" сленг с самого своего возникновения противопоставляет себя не только старшему поколению, но прежде всего прогнившей насквозь официальной системе" [2. С. 38]. Ср.: "Особую роль в развенчании официальной политической речи играл и играет жаргон и та его разновидность, которую называют словом стёб" [12. С. 24]; с учётом многоплановости языкового сопротивления в условиях тоталитаризма блатная песня расценивается как "форма социокультурного непреднамеренного противостояния" тоталитарным предписаниям [14. С. 83-84].
Обратим также внимание ещё на одно обстоятельство: "криминальное государство" (т.е. прежняя государственно-политическая система) объявляется ответственным за то, что "миллионы людей, населявших "архипелаг ГУЛАГ", познакомились с тюремно-лагерным арго, пассивно или активно усвоив его" [22. С. 18]. Однако при таком подходе объяснить именно сегодняшнее широкое распространение уголовно-арготической лексики было бы уже затруднительно.
По-видимому, при этом следует учитывать также другие внеязыковые факторы. Главные среди них – изменение социально-политических условий, смена аксиологических ориентиров, трансформации социокультурной парадигмы, экономические реформы и появление частного предпринимательства в финансово-промышленной сфере, сопровождающееся почти непрерывной борьбой за передел собственности и влияния, причём становятся легальными чуть ли не любые способы личного материального обогащения.
В связи с этим нелишне привести мнения специалистов о функциях уголовного арго и несомых им моральных установок.
И.А. Бодуэн де Куртенэ в начале ХХ века характеризовал уголовное арго – "блатную музыку" – как "один из русских "говоров", конечно, не в обыкновенном смысле этого слова": "её спаивает в одно целое то обстоятельство, что её носителями являются люди, составляющие в известном смысле отдельный класс, объединенные как более или менее одинаковым собственным мировоззрением и взглядом на самих себя, так и одинаковым к ним отношением других" [3. С. 161].
Этот тип социального диалекта определяют как "жаргон деклассированных – совокупность слов и фразеологических оборотов, служащих для группового общения деклассированных элементов"; к его функциям относят конспиративную, экспрессивно-выразительную, а также и функцию своеобразного пароля, средства опознания "своего человека" (в отличие от врагов или жертв) [4. С. 74]. Известны и другие точки зрения. Так, М.А. Грачёв считает основной функцией арго мировоззренческую, которая в то же время является и объединительной, причём, в отличие от объединительной функции языка, сплачивающего нацию, арго объединяет деклассированные элементы и противопоставляет их остальной части общества [8. С. 41]. Полагают также, что конспиративная функция выполняется уголовно-арготическими средствами лишь очень ограниченно, как и парольная, которую предлагают более точно именовать функцией "сита", позволяющего отсеять тех, кто не принадлежит к уголовной среде; не исключая при этом полностью наличия эмоционально-экспрессивной функции, основной предлагают всё же считать номинативную [25]. Точность и выразительность арготических номинаций оценивают как не только не уступающие литературным, но иногда даже превосходящие их, отчасти объясняя это социально-психологическими причинами: человек, оказывающийся в маргинальной среде и лишённый привычных условий существования, испытывает стрессовое состояние, грубая же экспрессия арго несколько компенсирует отрицательные эмоциональные эффекты [10. С. 114].
Уголовное арго, не скупящееся на резко отрицательные коннотации, отражает мораль деклассированного, его презрение к обществу, к труду, к людям труда, к женщине, к общепринятым нормам поведения [4. С. 74] и предлагает иные ценности и ориентиры. Будучи подчинённой морали уголовного мира – и одновременно определяя её – воровская философия слова мизантропична и родственна морали нацизма, также дифференцируя всех на суперменов и неполноценных [8. С. 40] (лишь себе подобных вор называет людьми, своими [20. С. 147]), "по отношению к законопослушной части населения около 70 % арготизмов можно использовать как ругательства. Воровской закон позволяет оскорблять любого человека, кроме профессиональных уголовников" [9. С. 109-110]; картина мира здесь оказывается перевёрнутой: слова дело, работа выступают в значении "преступление"; присутствует презрение к людям других национальностей; критика и неприятие любой власти и её представителей и т.п. [8. С. 40-41].
Особенно важно также то, что, как полагают, профессиональные преступники не только суеверны (по-видимому, осознавая всё же неправедность своих деяний, воры "ликуют не по случаю крохотного везения, а потому, что не осуществились опасности, зловещей тенью нависавшие над "делом" [19. С. 75]), но и глубоко верят в вербальную магию. Слово расценивается ими как дело и является сигналом, с помощью которого возможно воздействие на окружающие реалии и ход событий. Существует взаимозависимость: арготизмы порождаются преступниками – арготизмы же и управляют криминальной средой [9. С. 109-110]. Поэтому распространение уголовных арготизмов можно рассматривать и как расширение сферы влияния уголовного мира, обеспечивающее внедрение в общественное сознание его философии и моральных установок.
Далее при анализе фактов телевизионного дискурса используем дефиниции ряда словарей; в некоторых случаях даются варианты семантизации жаргонизмов, что, с учётом семантической диффузности подобной лексики, вполне оправданно (ср., например, различные определения значения слова крутой в его жаргонном употреблении по разным словарям соответствующего жанра). В рамках данной статьи приведём лишь несколько примеров.
Весьма распространённым в обстановке неудовлетворительного исполнения существующего законодательства, а также имеющихся в нём пробелов является слово беспредел. В уголовном жаргоне – "группировка, притесняющая окружающих", также беспредельщина – "наглость группировки или лица, не имеющая предела", "действия, грубо попирающие общепринятые правила" [Хукка].
В ТС-ХХ существительное беспредел даётся с пометой разг. в значении ‘отсутствие каких-либо норм, правил, законов, в общественной, политической, экономической и т.п. жизни, во взаимоотношениях между людьми’; по этому толкованию можно судить о том, что беспредел пронизывает фактически все области жизни в современной России. Ср., например: "С гарнизонной гауптвахты бежали пятеро дисциплинарно арестованных за казарменный беспредел матросов" [Военная тайна. 7 канал. Ren TV. 2.2.99]. "По словам директора Чкаловского автобусного завода Касымова, на дорогах творится таможенный беспредел" [Вести. РТР. 26.2.99]. "Беспредел был огромен в этом вопросе (на "вторичном рынке жилья") года три назад" [Е. Басин, председатель Госстроя РФ. Вместе. ОРТ. 2.2.99]. "Беспредел целой государственной системы" [М. Добровольская. ТВК. 24.12.98]. "Некоторые (футбольные) судьи творят просто безобразие, беспредел" [О. Романцев. ОРТ. 19.9.99] и мн. др. Прогнозы возможного изменения ситуации обычно пессимистичны: "Важно, чтобы ситуация беспредела уголовного не сменилась ситуацией беспредела правового" [Время. ОРТ. 29.11.98]; более того: "Дерзость и цинизм (преступников) превращают уже ставшее привычным [!] понятие беспредел в запредел" [Вести. РТР. 2.12.98].
Глаголы мочить, замочить – соответственно ‘убивать ’, ‘убить ’ [Хукка] – используются как в их арготически прямых, так и в расширительно-переносных значениях. Примеры их употребления встречаются в высказываниях не только сотрудников органов внутренних дел и подобных ведомств (где могли бы рассматриваться как профессионализмы), но также телекомментаторов и журналистов, аналитиков и политологов, предпринимателей и чиновников. Определённым своеобразием взаимоотношений должностных лиц и руководителей промышленных предприятий можно объяснить процитированное теледиктором заявление: "Начальник договорного отдела РАО "Норильский никель" (имярек) выпил триста граммов водки и сто пятьдесят – коньяку, после чего угрожал замочить губернатора Зубова" [ИКС. КГТРК. 30.10.96]. Замечательна образность речи телекритика И. Петровской, афористично характеризующей сегодняшнее состояние свободы слова и степень ангажированности СМИ: "Свобода РТР – защищать Чубайса. Свобода ОРТ – мочить Чубайса" [С.С.Р. Афонтово – Ren TV. 5.12.97]. Борьба краевой администрации с так называемым "криминалом" комментируется местным политологом так: "Кто такой "криминал"? Что получается: один криминал мочит другой криминал?... Кого мочит Александр Иванович?" [В. Новиков. События: анализ, прогнозы. Афонтово. 7.2.99]. Впрочем, и упомянутый здесь губернатор также формулирует свою программу действий в подобных выражениях: "Я полгода здесь разводил, а теперь буду хребты ломать... (далее нецензурно)" [А. Лебедь. Новости. ТВК. 18.1.99] (ср. развести – ‘помирить’ – [Хукка]).
Глагол разобраться (разбираться) в жаргонах имеет значение ‘выяснить (выяснять) отношения, свести счёты в криминальной среде (обычно с применением насилия, драками, убийством)’, соответственно существительное разборка семантизируется как ‘выяснение отношений, сведение счётов в криминальной среде (обычно с применением насилия, драками, убийством)’. В [ТС-ХХ] приводится также ещё одно значение этого слова – с пометой разг.: ‘выяснение обстоятельств конфликта, обсуждение спорных вопросов, разбирательство’.
Слова разборка весьма частотно в многочисленных телепередачах, посвящённых криминальной тематике. Ср.: "Это была преступная [!] разборка между двумя группировками" [зам. Генерального прокурора М. Катышев. Парламентский час. РТР. 7.2.99] – т.е., по-видимому, подразумевается, что разборка может быть и не преступной.
Наиболее интересны тоже распространённые случаи употребления слова разборка (часто также в форме множественного числа) для обозначения конфликтных ситуаций внешне- и внутриполитического характера: "Не вынудил ли хитроумный Ираклий быть Россию вечной заложницей Грузии, обязав её помогать во всех внутренних, как теперь модно говорить, разборках?" [С. Алексеев. Воскресенье. Останкино. 17.10.93]. "Невыполнение международных соглашений ведёт к межгосударственным разборкам" [Новости. Останкино. 22.2.94 – ср. изложение тех же фактов на том же канале и в тот же день: "Туркменистан заявил о возможном прекращении поставок газа Украине"]. "Здесь происходят, конечно, внутренние разборки, но [!] мятежом их считать нельзя" [Ю. Батурин, помощник президента. Время. ОРТ. 3.2.96]. "Население не устало ли от наших разборок?" [т.е. конфликтов между представителями законодательных и исполнительных краевых властей – В. Зубов, заместитель губернатора. ИКС. КГТРК. 25.1.92]. "Если заседание (Верховного Совета Крыма) состоится, то предстоит серьёзная разборка в парламенте" [Новости. ОРТ. 29.8.96]. "Премьер (Черномырдин) устроил крутую разборку на заседании правительства" [Время. ОРТ. 25.7.96]. Собственно политические конфликты почти неминуемо окрашиваются личностными оттенками и интерпретируются чуть ли не как столкновения амбиций: "Министр (внутренних дел) заявил, что это не разборка между двумя генералами" [Вести. РТР. 7.10.96]. "Идут разборки (между А.И. Лебедем и А.С. Куликовым)... Это что: разборки в берлоге или решение конституционных вопросов?" [В. Зорькин, член Конституционного суда. Новости. ОРТ. 17.10.96]. "В министерстве (обороны) идут очередные личностные разборки – передел портфелей" [Новости. РТР. 3.11.98]. Ср.: "Нынешний президент Украины пытается руками прокуратуры разобраться со своим конкурентом" [Вести. РТР. 3.11.98] и т.п.
Хотя самым привычным стало сочетание "политическая разборка" [Новости. ТВ-6. 22.9.98], но тем же словом обозначают и столкновения экономических интересов: "Мы не сторонники публичных разборок (с правительством), которые вчера были у нефтяников" [Р. Вяхирев, глава АО "Газпром". Время. ОРТ. 6.10.98], а иногда его распространяют и на иные сферы деятельности, в том числе – факты, имевшие место гораздо ранее; например, о художнике В.И. Сурикове говорится, что он "никогда не участвовал, как сказали бы теперь, в разборках, а как говорили раньше – в течениях и направлениях" [Вести. РТР. 13.2.98].
Устойчивое словосочетание качать права в уголовном жаргоне семантизируется как ‘доказывать’, ‘действовать с позиции силы, добиваться своего превосходства’, ‘разбирать на воровской сходке споры, претензии’ [Хукка]. ТС-ХХ даёт его с пометой разговорное в значении ‘в разной форме отстаивать свои интересы’. Например, заместитель министра образования А. Асмолов с неподдельным оптимизмом говорит о достижениях в воспитании у детей чувства собственного достоинства и осознания священных (общечеловеческих) прав личности: "Учителя ропщут: отбираешь у третьеклашки на уроке книгу, а он показывает эту (учебник по правам человека), где сказано: "Никто не имеет права отбирать у человека принадлежащую ему вещь". Дети России стали качать права! И это – главное..." [Москва, Кремль. ОРТ. 7.9.95]. Попытка краевой администрации сменить директора Канского ликёро-водочного завода была описана так: "Визитёры Госкомимущества... приехали и стали качать права" [Новости. ТВК. 28.12.98].
Глагол кинуть имеет жаргонное значение ‘не дать, не позволить’; ‘ограбить, обмануть, отобрать’ [Хукка]; в ТС-ХХ приводится без стилистических помет в значении ‘совершить мошенничество, обмануть, провести кого-либо, причинить материальный ущерб’ со ссылкой на [НСЗ-80], где кидать – жарг. ‘мошеннически обманывать, грабить продавцов своих автомашин’. Часто употребляется в телевизионных выступлениях не только журналистами, но и экономистами и юристами, в основном для характеристики действий государства и его полномочных представителей – чиновников по отношению к гражданам: "Государство кинуло своих кредиторов" [Н. Шмелёв. Доброе утро. ОРТ. 24.9.98]. "Государство кинуло своих граждан. Я понимаю, что это, может быть, не интеллигентный термин, но точный" [А. Макаров. Тема. ОРТ. 20.10.98]. "Люди боятся, что их в очередной раз, прямо говоря, просто кинут" – [медик по поводу обещаний администрации выплатить зарплату работникам здравоохранения. – Новости. ТВК. 17.7.98]. "Ты когда понял, что тебя, в общем, кинули?" [вопрос журналистки бывшему воспитаннику детского дома, мошеннически лишённому положенной ему по закону жилплощади. – Совершенно секретно. РТР. 20.12.98]. "Никто вас не кинет, как сейчас принято говорить" [Н. Травкин. Парламентский час. РТР. 6.12.98]. "Они кинули меня, как на базаре" [депутат Госдумы С. Сулакшин, доктор физико-математических наук, – о поступке его коллег-депутатов. Зеркало. 16.5.99].
Глагол наезжать употребляется в жаргонах в значении ‘настойчиво требовать чего-либо, предъявить кому-либо претензии в грубой форме, сопровождая их угрозами неприятных для адресата последствий, вплоть до физического уничтожения, а также насилием’; ср. в высказываниях политических деятелей: "Ему (лётчику) сорок пять лет, он хочет уйти на пенсию, – нет, жена наезжает: "Сиди за штурвалом, пенсия маленькая!" [В. Жириновский. Парламентский час. РТР. 7.2.99]. "Не создавать политические коллизии, как мы вместе с (министром) Калюжным будем наезжать на Вяхирева" [Вести. 11.4.00].
Одно из значений устойчивого словосочетания включить счётчик –‘начислить пеню за своевременно не выплаченный карточный долг’ [Хукка]. Можно заметить, что подобное устойчивое словосочетание поставить на счётчик имеет несколько более широкую семантику – вроде ‘начислить пеню за не выплаченный своевременно долг (истинный или вымышленный) или за какие-либо услуги вне зависимости от факта их оказания’; ср.: "Международный шериф НАТО теперь, похоже, серьёзно поставил Югославию на счётчик" [Новости. ТВ-6. 22.3.99] – т.е. предъявил претензии, требуя вернуть несуществующий долг.
Некоторые из распространенных ныне в телеэфире фразеологизмов тематически восходят к жаргону наркоманов: ловить кайф – ‘получать наркотическое опьянение’; сесть на иглу (сидеть на игле) – ‘стать (быть) наркоманом, привыкнуть к инъекциям наркотиков’ [ТС-ХХ с пометой жаргон.]. Например: "Похоже, что зрители на концертах Задорнова ловят настоящий кайф" [Р. Дубовицкая. Аншлаг. РТР. 8.11.98] – т.е. "получают большое удовольствие", хотя, может быть, характеристика эмоций, возбуждаемых подобными спектаклями, действительно сопоставима с характеристикой ощущений наркомана. Премьер-министр образно сравнивает зависимость государства от услуг международных финансовых организаций с зависимостью человеческого организма от наркотиков и эти приёмом усиливает весомость своих аргументов против продолжения принятого курса: "Не сидеть на игле и не просить всё время кредиты" [Новости. ОРТ. 10.12.98]. Ср. также интерпретацию жаргонного устойчивого словосочетания посадить на иглу – ‘вовлечь в употребление наркотиков’ [Хукка], ‘заставить принимать наркотики, сделать кого-либо наркоманом против его воли’: "Лариса посадила меня на этот спорт (хоккей); она в молодости как бы играла" [муж Л. Долиной. Доброе утро, Россия. 22.9.98].
Глагол опустить (опускать) имеет уголовно-жаргонное значение ‘совершить (совершать) насильственно (по отношению к кому-либо) акт мужеложства’, а также ‘выгнать с позором из (преступной) группировки с утратой авторитета’ [Хукка]. В современном разговорном употреблении встречается в значении ‘тяжело оскорбить, унизить достоинство личности’, при этом соотнесённость с первым из жаргонных значений – с определяемой им ситуацией – несомненно, стимулирует использование слова, например: "Когда я училась в школе, был такой приём опускать учеников: напоминать им, что Аркадий Гайдар в пятнадцать лет командовал полком" [М. Арбатова. Я сама. ТВ-6. 28.6.98].
Устойчивое словосочетание по жизни считают синонимичным таким словам и словосочетаниям, как по-настоящему, практически, в действительности, на деле, на самом деле, вообще, в жизни, и, как многие арготизмы, многозначным [23], хотя, наверное, приведёнными вариантами дефиниции семантики этот перечень не ограничивается; возможно, семантическая диффузность словосочетания по жизни свидетельствует одновременно и о минимизации его лексического значения (семантической валентности), что приближает сочетание по жизни к статусу слов-паразитов или – опять же, как многие арготизмы, – служит вербальным сигналом, позволяющим говорящему декларировать свою приверженность тем тенденциям дискурса, которые он считает актуальными (модными, современными, прогрессивными – по сравнению с предыдущими) и созвучными эпохе реформ, а также манифестировать свою принадлежность к числу подобным образом настроенных носителей языка. Этим, по-видимому, и объясняется их присутствие в речи телеперсонажей: "Влад (Листьев) по жизни был первым" [ОРТ. 2.3.95]. "Что народилось... по жизни хорошего... необходимость новых ориентиров по жизни" [С.А. Алексеев. Итоги. Останкино. 8.1.95]. "В такой ситуации сама была, а вот по жизни..., ну, вот морально по жизни могла бы." [Отцы и дети. КГТРК. 2.5.95]. "Кот стал учёным, но не по званию [!], а по жизни" [Анонс детской передачи "Лукоморье". РТР. 16.9.96]. "Бывают случаи, когда Ромео (в данном случае имеются в виду обвиняемые в изнасиловании) попадают на скамью подсудимых только лишь потому, что они романтики по жизни" [А. Кучерена. Человек и закон. ОРТ. 10.2.99]. Версии возникновения арготического фразеологизма по жизни предполагают его порождение "контаминацией, соединением сочетания в жизни (в действительности) с сочетаниями по большому счёту, по правде, по совести" (сюда же притягивается и пресловутое солженицынское "жить не по лжи", т.е. "не руководствуясь ложью"), или "результатом эллипсиса (опущения, сокращения): по всей своей жизни – по своей жизни – по жизни" [23].
Одним из распространённых в высказываниях на самые разные темы является существительное тусовка, регистрируемое в лексикографии и как жаргонное или сленговое, и как разговорное: тусовка – 1) ‘сборище хиппи, имеющее целью общение друг с другом (как правило, регулярное и в определённом месте)’; 2) ‘компания, круг общения’; 3) ‘любое общественное мероприятие’; 4) ‘толпа, любое сборище народу’ (сленг) (ср. тусоваться – ‘собираться’ в уголовном жаргоне – [Хукка]; ‘место сбора’ [ЖС]; тусовка разг. – 1) ‘любое неформальное общение’; 2) ‘группа людей, связанных общими интересами, компания; неформальная группировка’; 3) обычно ирон. ‘собрание (преимущественно по политическим, профессиональным и другим интересам), митинг’ [ТС-ХХ].
Иногда употребление слова сопровождается говорящими указанием на его остросовременный характер, что может выглядеть как их осознанное дистанцирование от узуса: "Он (актёр Ю. Каморный) жил, поддаваясь волне, тусовке, как теперь говорят" [З. Корогодский, режиссёр. Чтобы помнили. ОРТ. 26.11.98]. Однако представляется, что если на первых порах широкого вхождения слова тусовка в общеразговорную речь и можно было наблюдать некие иронические оттенки в содержащих его высказываниях, порождаемые несоответствием предмета речи и известной стилевой принадлежности, а также и желанием принизить описываемые события или личности, выразить свою неприязнь к ним (вроде "тусовка красно-коричневых"), то в дальнейшем оно вряд ли окрашивает высказывания в иронические тона: "Весёлая тусовка актёров" [Вести. РТР. 1.3.99]. "Высказано вслух то, о чём говорили на наших политических тусовках" [В. Сергиенко. События: анализ, прогнозы. Афонтово. 7.2.99].
Перечислим также ещё некоторые жаргонизмы и арготизмы, часто встречающиеся в телевизионных текстах:
бабки – ‘деньги’ [ЖС]. "Американский певец потратил немеряные бабки на свой день рождения" [Те Кто. ТВ-6. 1.12.98]. "В это тяжёлое время, когда всё решают бабки..." [М. Боярский. ТНТ-Афонтово. 27.3.99];
гнобить – ‘ущемлять в правах, унижать, подвергать преследованиям’: "Когда евреев гнобили или гнобят, тоже ведь как бы в этом никто не виноват" [А. Разбаш. Час пик. 21.10.96]; также загнобить: "Нет такого, что кто-то решил загнобить коммунистическую партию" [О. Сысуев. Зеркало. РТР. 21.2.99];
достать – перен., разг. ‘довести до крайнего раздражения, приставая, надоедая’ [ТС-ХХ]: "Существующий беспорядок достал уже всех" [Ю. Лужков, речь на съезде движения "Отечество". Обозреватель. ТВ-6. 20.12.98];
по новой – "По новой выставлять напоказ (памятник Дзержинскому)" [Вести. РТР. 6.11.98];
в полный рост – ‘открыто, из всех сил, всецело’: "Акуна матата – веселись в полный рост" [из песенки к американскому мультфильму для детей, где также употребительны слова пришить – ‘убить’, на халяву – ‘бесплатно, задаром’, ‘без усилий’ и т.п. – ОРТ. 28.3.99];
психовать – ‘волноваться, раздражаться’: "Алексашенко (первый зам. председателя Центробанка) под конец начал просто психовать... А люди – идиоты, что принесли деньги в банк" [Б. Федоров – о причинах и обстоятельствах принятия решений, сопутствовавших финансовому кризису в августе 1998 г. – Обозреватель. ТВ-6. 27.12.98];
раскрутить – перен., разг. – ‘широко разрекламировать, популяризировать’ [ТС-ХХ]. "Владимир Рыжков как публичный политик – достаточно раскрученный" [А. Шохин. Новости. ОРТ. 20.1.99];
оторваться – ‘отдохнуть, развлечься’: "Оторвись!" [реклама молодёжного сериала "Грязные танцы". РТР. 19.9.98];
косяк запороть – ‘сделать ошибку’ [Хукка], [ЖС]; ср.: "Хороший начальник не давит на косяки" [Дела. Афонтово. 2.2.00];
понятия – ‘правила поведения между членами организованных преступных групп’ [ЖС]: "Страна почти десятилетие жила не по законам, а по понятиям" [Большая политика. Ren TV – 7 канал. 27.2.00; кстати, здесь же призывают "выяснить, каковы законы блатного мира, чтобы их использовать в качестве ориентиров – раз уж они так устойчивы"];
лох – ‘бестолковый’, ‘разиня’, ‘простак’, ‘жертва шулеров’ [Хукка], ‘излишне доверчивый человек’; 1) ‘бестолковый’; 2) ‘потерпевший’; 3) ‘жертва шулеров’ [ЖС]: "Все, кто доверил свои доллары коммерческим банкам, оказались лохи, лопухи, дуралеи" [Н. Шмелёв. ТВ-6. 4.10.98];
снимать (тёлок, баб и т.д.) – ‘приглашать девушек или женщин для вступления в интимные отношения’ [Хукка]: "Он (муж) после работы пойдёт баб снимать" [Н. Сенчукова, певица. Scandalissimo. 5.9.93];
фишка – ‘то, что придаёт чему-либо привлекательность’: "Фильм для людей – в этом его главная фишка" [Д. Астрахан, кинорежиссер ОРТ. 17.2.99].
О том, насколько плотно речь (и, по-видимому, мировоззрение) телевизионных мастеров слова насыщена уголовно-жаргонной лексикой, можно судить по такому характерному, причём вовсе не единичному примеру: "...союз с потерявшим крышу и ряд видных домочадцев НДР" [Вести. РТР. 27.11.98]. В этих высказываниях игра слов построена на весьма прозрачных намёках: она имеет отправной точкой название одного из политических движений – "Наш дом – Россия", отсюда и употреблённое в нём слово домочадцы (‘члены семьи, а также люди, живущие в доме на правах членов семьи, домашние’ – МАС с пометой устар.), и констатация потери крыши (графическим символом – логотипом движения является стилизованное изображение дома с островерхой крышей). Однако же главный ассоциативный потенциал, по несомненному замыслу адресанта, содержится в слове крыша, которое в криминальных жаргонах, а затем – и в разговорной речи, означает ‘прикрытие; то, что охраняет, защищает от опасности’ [ТС-ХХ]; а также ‘покровитель’, ‘криминальная группировка (и/или вожак (лидер) такой группировки), охраняющий и защищающий предприятие, организацию и/или физических лиц, занимающихся или связанных с предпринимательской деятельностью, от посягательств (наездов) со стороны других криминальных группировок’.
Таким образом, при внимательном наблюдении за телевизионной речью можно согласиться с мнением кинорежиссёра И. Дыховичного: "Блатная интонация – везде; пальцами машут даже руководители страны" [Линия кино. ОРТ. 30.11.98].
Приведем еще (также на материале телепередач) очень немногочисленные, но при этом информативно весьма значительные фрагменты социокультурного фона, до некоторой степени объясняющие приведенные выше факты.
"...Полностью преступность победить невозможно, но ее можно ввести в цивилизованные правовые рамки" [Вход со двора. РТР. 14.9.93]. По мнению писателя В. Войновича, "сегодняшняя преступность все-таки лучше, чем то, что было семьдесят лет" [Пресс-клуб. Останкино. 20.6.94]. Ведущий передачи, очевидно, выдавая свое собственное мнение за всеобщее, заявляет: "Бендер остается любимым народным [!] героем: аферист, вымогатель..." [Адамово яблоко. РТР. 26.10.96]. "...Тем временем только количество "заказных" убийств ежегодно возрастает на 70 %" [Парламентский час. РТР. 29.11.98], а по мнению самих сотрудников СМИ, журналистская "погоня за сенсацией делает насилие обыденным, смерть – привлекательной" [Четвертая власть. Ren TV – 7 канал. 7.3.99]. Всячески популяризируется жанр блатной песни; как о некоей культурно-исторической вехе, телеэкран настойчиво напоминал: "Исполняется 25 лет песне Александра Розенбаума "Гоп-стоп" [ТВ-6. Октябрь 98]. Автор текстов к песням руководимой им же группы "Лесоповал" М. Танич объясняет с гуманистических (общечеловеческих?) позиций: "его и – "Лесоповала" – произведения – "это исповедальные монологи людей, волею судьбы очутившихся по ту сторону решетки, и мы просто хотим, чтобы их внимательно выслушали"; здесь же его дополняет один из солистов группы, заявивший, что после каждого их концерта "в зале становится на одного преступника меньше" [ТВК. 21.2.99].
Надо также упомянуть о том, что, в отличие от доперестроечных и дореформенных телепередач, сегодня в телевещании допускается (а иногда и поощряется) употребление бранной лексики, в том числе и мата.
Подобные выражения ранее именовались "неприличными", "непристойными", а также "непечатными" либо "нецензурными". Сегодня все эти определения можно считать устаревшими: такая лексика уже в течение нескольких лет беспрепятственно присутствует на страницах многих художественно-литературных и информационно-публицистических изданий; цензуры, официально регламентируемой, кажется, не существует. Впрочем, председатель Союза журналистов России В. Богданов, выступая на международном форуме по проблемам телевидения бывших социалистических стран, заметил, что ныне налицо "не цензура власти, а цензура денег" [Вести. РТР. 5.3.99]. В то же время некоторые его коллеги склонны трактовать понятие свободы слова весьма широко. Так, по поводу одной из передач с участием А. Гордона, употребившего в эфире вульгарную брань, последовали комментарии других журналистов – О. Кушанашвили, поддержавшего "свободу слова, пусть даже матерного слова", и А. Черкизова: "Право Гордона – говорить то, что он хочет" [Скандалы недели. ТВ-6. 28.2.99].
Что же касается понятия непристойности (неприличия), то его старательно и настойчиво вытесняют из системы этических констант общественного сознания. Об этом, в частности, свидетельствуют высказывания, проникнутые, казалось бы, искренним пафосом обличения дореформенного ханжества и пуританства, и стремлением к предельной правдивости и откровенности в изображении людей и событий. Стóит вспомнить, между прочим, до сих пор цитируемый обличителями пороков тоталитаризма (социализма) и его языка научно-публицистический опус, автор которого, готовый принять "сколь угодно пышный букет упреков в дилетантизме" [11.С. 64], заявлял: "Пристально вглядываясь в языковые нормы небольших, в том числе возникающих на несколько минут или часов, сообществ, мы обнаружим, что общим для всех [разрядка наша – А.В.] стал один признак: непечатность языковой продукции. Всё, что отмечено этим признаком, вызывает необходимый для свободного общения градус доверия" [11.С. 69]. Таким образом, мат предложено было рассматривать как атрибут и критерий откровенности и искренности. Созвучные этому выступления оказались нередкими.
Например, гастролировавший в Красноярске московский искусствовед призывает "вернуть первоначальный, исконный (выделено нами – А.В.) смысл слову блядь", так как широкое и беспрепятственное употребление этого и подобных, ранее табуированных слов поможет "осваивать новые территории искусства"; его горячо поддерживает красноярская тележурналистка Л. Рождественская, не давая, однако, ни точной ссылки на первоисточник, ни указаний на авторский контекст.: "Еще Достоевский сказал, что у нас ханжеская страна" [Окраина. КГТРК. 28.9.93] (для справки: в [СлДРЯ ХI-ХIV вв.] даются толкования: блядь – 1) ‘обман, вздор, ошибка, ересь’; 2) ‘обманщик, пустослов, заговорщик’; здесь приводится также блядьня – ... 2) ‘разврат’; эти статьи содержат в качестве иллюстрации цитаты их письменных памятников ХIII-ХIV вв. В [СлРЯ ХI-ХVII вв.] даны омонимы: блядь1 – 1) ‘ложь, обман’; 2) ‘ересь, лжеучение’ (ХVI-ХVII вв.); блядь2 – ‘лжец, обманщик’ (ХV-ХVI вв.); блядь3 – ‘распутная женщина’ (список летописи ХVI в., запись под 1475 г.)). Заметим, кстати, что, по свидетельству [СлРЯ ХVIII в.], после 1730-х гг. в книгах не употреблялись относящиеся к явлениям сексуальной безответственности, распущенности слова с корнем бляд – именно вследствие их непристойности.
В. Листьев, поинтересовавшись у выдающихся деятельниц: "А вы матом ругаетесь?" и получив сходные ответы Э. Памфиловой ("иногда про себя") и И. Хакамады ("ругаюсь"), высказывает оптимистическое пожелание: "Чтобы было побольше таких женщин!" [Тема. Останкино. 16.11.93].Литератор Ю. Алешковский рассматривает употребление мата в художественном тексте как свидетельство соблюдения принципов реализма, а поэтому ему "совершенно начихать, что думают об этом моралисты"; кроме того, с его точки зрения, "крайне полезны словари таких слов и выражений" [Час пик. Останкино. 15.3.95].
Известные мастера культуры считают нормальным и естественным использование матерной брани в повседневной речи; так, режиссер А. Орлов, вспоминая об актере Ю. Белове, заметил с некоторым недоумением, что "от него матерного слова не было слышно даже – странный (для артиста) человек" [Чтобы помнили. ОРТ. 10.12.98]. В телеэфире же возможность употребления мата, с одной стороны, обусловливается авторитетом речедеятеля (или того, кого он цитирует), с другой стороны, по-видимому, усиливает ореол словотворца как выдающегося борца против лицемерия, старорежимных (а заодно – и этнически традиционных) этических ограничений. Это можно продемонстрировать следующим отрывком беседы телеведущей А. Соловьевой с поэтом А. Вознесенским. [Вознесенский:] "Не знаю, можно ли по телевидению?.." [Соловьева:] "Можно. Вам многое что можно в этой жизни". [Вознесенский:] "Когда Ростропович, приехавший на конгресс соотечественников (в 1991 г.), поехал защищать [!] Белый дом, у него спросили: "А как же конгресс?" Он сказал: "Е... я этот конгресс" – тáк вот, по-библейски" [далее также звучал мат, но уже "авторский", т.е. самого поэта. – Те Кто. ТВ-6. 24.7.98].
Приведем также принципиально важное высказывание режиссера, творчество которого в последние годы активно популяризируется: "Сам же [Р. Виктюк] объясняет увлечение матом не бытовыми проблемами, а своим духовным ростом. "Для культурного человека мат – это нормально. Мат – это естественная форма речи. Не материться – какая-то советская стыдливость". Кстати, эта цитата в [ТС-ХХ] иллюстрирует одно из значений прилагательного советский – ‘свойственный чему-л. в СССР или кому-л. живущему в СССР; совковый’, поданное с пометой неодобр. (ительно).
Известно, что борьба с матерной бранью велась на Руси еще в далекие от нас эпохи, прежде всего под знаком борьбы с язычеством, когда мат воспринимался как черта бесовского поведения, языческих игр (ср. определение матерной брани как "жидовского слова", т.е., по мнению Б.А. Успенского, как языческого в [18. С. 156]) – иначе говоря, как вербально воплощенное противопоставление православию [21. С. 69-79 и др.]). Таким образом, как ни парадоксально, некоторые еще относительно недавние официальные критерии русской речевой коммуникации, действовавшие в социалистическом, или тоталитарном, атеистическом государстве, на поверку оказываются гораздо более соответствующими отечественным христианским традициям, чем свобода публичного дискурса периода реформ, когда СМИ кстати и некстати вспоминают о благотворной роли церкви, религиозной морали и т.д.
Считавшаяся ранее запретной брань утверждается в телеэфире как знамение абсолютной раскрепощенности, отрешения от прежних идеологических догм – любопытно, что и здесь можно усмотреть историческую параллель ("обсценная лексика... смыкается с лексикой сакральной" [21. С. 72]): происходит некое подобие сакрализации матерной лексики. Предположим, что закрепление нового узуса в дальнейшем будет способствовать формированию новой нормы, призванной также адекватно выражать иные нравственные установки. Пока же – в свете еще не вполне искорененных традиций – такие тенденции заставляют вспомнить обещание одного из шукшинских персонажей, Егора Прокудина по кличке Горе: "Я наэлектризую здесь атмосферу и поселю бардак".
Напомним, что И.А. Бодуэн де Куртенэ одним из факторов, объединяющих носителей "блатной музыки" в отдельное сословие, считал и "одинаковое к ним отношение других сталкивающихся с ними "добропорядочных" и "благонамеренных" людей" [3. С. 161], то есть, иначе говоря, доминировавшая в социуме мораль играла роль гигиенического кордона. Ср. мнение Л.И. Скворцова, в общем совершенно справедливое, но, кажется, не учитывающее всех сегодняшних российских реалий: уголовная лексика "пришла из воровского жаргона и несет в себе мораль тюремной идеологии, противопоставленной общественным образцам и ориентирам... Жаргон уголовников по-настоящему страшен и действительно опасен... Картина мира, которую он выражает, попросту ужасна. Наше общество в целом не принимает этого мира, но ведь (эти) словечки могут [?] нести в себе антиобщественную мораль, исподволь разрушать традиционные представления" [17. С. 61]. По-видимому, здесь исключается из поля зрения то важное обстоятельство, что "традиционная" аксиологическая шкала ремаркируется (или уже ремаркирована) под флагом реформ; и каковы ныне "общественная мораль" и "общественные образцы и ориентиры", сформулировать довольно сложно – если только не иметь в виду замещение прежних духовных ценностей иными (от пресловутого "разрешено всё, что не запрещено законом" – и до пропаганды обогащения почти любой ценой). Небезынтересно, что в солидных лингвистических изданиях причины этого обозначают в высшей степени деликатно и лаконично: "В целом язык 90-х годов несет в себе следы "разгерметизации"... уголовного арго в результате усиления роли данной социальной группы в жизни общества" [13. С. 84] ; или (что, по сути, то же самое): причину актуализации жаргонов (молодежного, коммерческого, уголовного) видят в том, что они отражают и выражают сущность реально существующих в обществе социальных, экономических и властных отношений [1. С. 22]. Действительно, прежде всего уголовный жаргон (и не только его "классические", но и, конечно, новейшие элементы) – квинтэссенция шквальных реформ, их разнообразных проявлений и одинаково удручающих для большинства народа результатов. Но этим роль субстандартной лексики в телеэфире отнюдь не ограничивается: последняя является и индикатором, и импульсом упомянутых преобразований.
Вряд ли все-таки и широкое проникновение ранее табуизированной или полутабуизированной лексики (мата) на телевидение следует считать лишь следствием либерализации нашего общества [7. С. 38] – это еще и орудие упомянутой "либерализации", инструмент внедрения этических новаций, символ вхождения в очередное "царство свободы", на деле, однако, вряд ли таковым являющееся.
Даже относительно краткий обзор показывает активный характер использования субстандартной лексики и фразеологии в современном телевизионном вещании. Конечно, в определённой степени телевидение отражает довольно устойчивые тенденции словоупотребления, широко распространённые в речи многих носителей русского языка. Об этом свидетельствуют примеры, присутствующие в высказываниях лиц разных профессий, образовательных и культурных уровней, хотя среди них, пожалуй, преобладают представители слоя, обычно именуемого интеллигенцией, а также "элитой" – политической, творческой и т.п., т.е. те, чью речь – особенно публичную – принято считать если не образцовой, то, по крайней мере, весьма близкой к таковой. По-видимому, это нельзя объяснить только небрежностью речевого поведения или стремлением к повышению экспрессивности высказываний, поскольку с течением времени она может стираться (как это происходит уже, например, со словами беспредел, разборка или тусовка). Памятуя о парольной функции уголовного арго, можно было бы предположить небывалое прежде расширение криминального сообщества или круга сочувствующих ему, проходящих с помощью арготической лексики сквозь "сито", дифференцирующее носителей языка на "своих" (людей) – и "чужих" (т.е. всех остальных, не преступников, отрицающих мораль уголовного мира). Налицо не только повышение толерантности к арготической лексике и воплощённой в ней системе этических представлений, но также некоторая элитаризация их, что, соответственно, подтверждает и повышает социальный статус представителей криминалитета в глазах сограждан. Привыкание к элементам "блатной музыки" в значительной степени оказывается следствием их постоянного присутствия в текстах телепередач, посвящённых самым разным темам: политическим, экономическим, культурным и т.д., предназначенных для зрителей самых разных возрастов, социальной принадлежности и т.п. Этим новейшая специфика телевидения не исчерпывается: производится "реабилитация", по существу, санкционирование к публичному употреблению матерной брани. На таком фоне носители традиционной литературно-языковой нормы вполне могут ощущать определенный дискомфорт, тем более, что представления о нормативном характере текстов средств массовой информации как атрибута власти и транслятора истины в высшей официальной инстанции пока довольно живучи.
Трудно рассматривать поток субстандартной лексики в телевизионных передачах и как проявление свободы слова – непременной принадлежности правового государства, о котором еще недавно столько говорилось. Этот лингвокультурный феномен отражает многообразные процессы реформирования общества – и одновременно стимулирует их, способствуя изменениям индивидуального и массового сознания согласно пропагандируемым постулатам, внедрению новых моделей межгрупповых и межличностных отношений, конструированию иных, чем прежде, стереотипов поведения.
|
