Лиана Алавердова Мальчик с мечом деревянным рассказ сестры пережившей самоубийство брата
|
Скачать 2.52 Mb.
|
На пути к трагедииЯ обнаружила, что нет ничего более трудного, чем понять мертвых, но нет ничего более опасного, чем их проигнорировать Маргарет Атвуд Отчаянье – это не идея, это нечто материальное, то, что мучает, сжимает и разбивает человеческое сердце... пока он не сойдет с ума и не бросится в объятия смерти, как в материнские объятия Альфред де Виньи, Чаттертон, 1835 Когда человек кончает с собой, то первый вопрос, который возникает в умах окружающих, - это вопрос о причине: почему он это сделал??? Для того, чтобы на него ответить, мне предстояло перерыть гору литературы и провести самостоятельное «расследование», следствие, которое никогда не будет «закрыто», потому что мой брат не встанет из могилы и не объяснит свой поступок нам, его родным. Мне надо было мысленно «прокрутить» жизнь брата, как фотопленку, чтоб увидеть закономерность в хаосе его жизни, мне надо было спросить себя и близких: «Что мы могли сделать, чтобы предотвратить эту трагедию?» Наша семья – иммигранты: я с мужем, его зовут Рафик, наши две дочери - Ирада Эстер и Рахиля, мои родители - Леонид и Надежда. Моя третья дочь, Флора, родилась через два месяца после нашего приезда. Мы все приехали из Азербайджана в Америку по линии еврейской эмиграции. Моя бабушка, Берта Финкельштейн, мать моего отца, приехала сюда к своей родной сестре, уехавшей в конце 1980-х гг. Она была тем «паровозиком», за которым потянулись три поколения, включая мою бабушку по линии матери, моих родителей, мою семью, а затем, позднее, и семьи моих дядей по материнской и отцовской линии. Мы ехали, надеясь на лучшее для себя и своих детей, как и многие, и никакие трагические предчувствия в ту пору меня не томили. Однако, как гласит закон Мэрфи, если какая-нибудь неприятность (а в нашем случае – трагедия – Л.А.) может случиться, то она обязательно случится. Сколько я себя помню, у меня был брат. Мои первые воспоминания – это момент радости, когда я узнала о его рождении и прыгала на диване от счастья. Брат был младше меня на два с половиной года и, как это всегда бывает, сам факт его рождения после меня предопределил семейную динамику и навсегда закрепил за нами определенные роли. Я стала старшей сестрой с ее непременной обязанностью журить и поучать (вспомните фильм «Старшая сестра» с Татьяной Дорониной в главной роли). Я становилась на сторону родителей в конфликтах брата с ними и являлась примерной ученицей и послушной девочкой, предметом семейной гордости и образцом, словом, играла роль изрядно, кстати сказать, мне поднадоевшую, но неотторжимую от меня в той же мере, в какой мой брат был бунтарем и анархистом. Не думаю, что Вадик когда-либо завидовал моим успехам или ревновал, если меня хвалили, а его нет. Подростком, он иногда меня дразнил, но какие братья и сестры избегают этого? Если я обычно приходила домой и рассказывала о происшедшем за день, то от Вадика нельзя было добиться связного рассказа о чем бы то ни было. Он был скрытным молчуном, тихим и погруженным в свои думы. Мы были типичными образцами экстраверта и интроверта, и удивительно, как мы все-таки любили друг друга, несмотря на такие явные различия между нами. Семья наша была шумная, хлебосольная, в доме прямо царил культ гостеприимства. Часто приходили в гости родственники, друзья и сослуживцы родителей, было шумно, весело, тесно за праздничным столом, который украшали гастрономические вкусности моих мамы и бабушки и шутки моего отца. Мои родители, обаятельные, веселые, открытые люди как магнитом притягивали к себе людей, к ним тянулись, с ними хотели дружить, их любили. Сейчас мне кажется, что не случайно брату дали имя Вадим, что в переводе означает «будоражитель», «возмутитель спокойствия». Его конфликты с «властями», начиная с авторитета родителей, начались с детства. Летом мои родители снимали дачу недалеко от Баку, в селении Пиршаги, и у хозяина дачи росли на бахче арбузы. Вадик срывал с хозяйской бахчи маленькие, недозревшие арбузики, за что его наказывали, но он продолжал упорно делать свое. Или ему предписывалось идти на прогулку в шортиках, а он упорно хотел только брюки, я так понимаю, из стремления выглядеть, как взрослый. Кончилось тем, что Вадик на прогулку не пошел, а я с папой пошла гулять на бульвар и кататься на катере... Он вечно «терялся», имея обыкновение неслышно исчезать. Мама очень боялась, что она его потеряет. То он на вокзале оторвался от родителей, забрел в какой-то магазин, а папа в это время бегал по отходящему составу и искал его во всех вагонах; то он, 6-летний, оставил маму в магазине недалеко от школы, которая находилась на порядочном расстоянии от дома, и самостоятельно пришел домой; то он в пять лет (!) объявил, что он уйдет из дома, и, так как это было в Москве, где мы гостили всей семьей летом, мамина тетя собрала ему котомку с какими-то пожитками и выставила его за дверь, мол, уходи. Он через какое-то время постучал в дверь: просился обратно... Однако стремление уйти из родительского дома в нем сидело... Как-то он сказал незадолго до смерти: «Я ушел из дома в 12 лет». Ушел он, конечно, не в прямом смысле, но близко к этому, так как стал буквально пропадать вместе со своими школьными дружками. Друзья значили для Вадика очень много, как мы всегда считали, значили больше, чем его семья. Может, потому, что он родился под знаком Водолея? Впрочем, это замечание не для скептиков... В школу он попал с пяти лет, так как читать уже умел, и бабушка, бывшая директор школы, решила, что нечего ему делать в детском саду. Он был бледный, щуплый мальчик с интеллигентными чертами лица и маленькими веснушками вокруг маленького носа. Позднее на этот носик еще водрузились очки, что отнюдь не радовало Вадика, а, полагаю, сильно смущало. У него было плоскостопие, и Вадику было трудно много ходить. Ребята дразнили его «дистрофиком» за худобу. За «дистрофика» Вадик подрался со своим будущим другом Тимкой. Тимка положил Вадика на обе лопатки, но на вопрос Тимки «Сдаешься?» Вадик ответил отрицательно, чем заслужил уважение своего соперника, а может и не только его. Об этом я узнала, когда Вадика не стало... В дальнейшем Вадик много внимания уделял своему физическому развитию. Мы смеялись над тем, что он, казалось, записался во все спортивные общества Баку, которые существовали в то время. Может, тот факт, что он менял эти общества, как впоследствии все менял в своей жизни, нас должен был насторожить... Другим элементом самовоспитания стало приучение к алкоголю. Дома отец выпивал, иногда крепко, но до скандалов не доходило, и эти выпивки проходили в рамках семейно-дружеского застолья. Однако со своими дружками Вадик напивался иногда той степени, что его потом «выворачивало наизнанку», чем приводил в отчаяние родителей и бабушку, необыкновенно крепкую и выносливую как телом, так и духом. С друзьями он пускался во всевозможные проказы и авантюры. Так, например, однажды отправились «автостопом» до Крыма, где (мир тесен, да еще как!) случайно в Алуште, на пляже, встретился с родным дядей, папиным братом. Родителям приходилось нередко вытаскивать Вадика из милицейского участка, где милиционеры, получив желаемую мзду, его мирно отпускали, но сколько крови стоило это моим несчастным родителям, и как это было унизительно для них! Сколько негодования, сколько увещеваний, разговоров и выговоров ему приходилось выслушивать от меня! Однажды я настолько была потрясена его бесчувственностью, что сказала: «Будь ты проклят!». Уж не помню, чем был вызван мой гнев, но мне этот эпизод врезался в память, потому что я испугалась своих слов, их запомнила и мне теперь больно об этом вспоминать... Вадик мне никогда не припоминал сказанного. Он вообще не очень-то реагировал на наши «громы и молнии». Сейчас я думаю, что, возможно, у Вадика был какой-то дефект в психике, который не позволял ему иметь эмпатию, понимать и разделять чувства других. Друзей моего брата мои родители не любили. Да и я их не жаловала, так как с ними мой брат пускался во всевозможные авантюры и проказы. С ними он обманывал, напивался, с ними его забирали в отделение милиции... Для моего брата, однако, друзья значили очень многое, если не все. Обычно немногословный и замкнутый в обществе, среди них он был краснобаем, весельчаком, буквально «расцветал». Он чувствовал себя значительной фигурой и произносил застольные тосты, был красноречив, то есть совсем не так, как дома. Друзья льстили ему, называли его «финансовым гением», а этот «гений» выдумывал все какие-то аферы. Сейчас я думаю, что Вадик не умел (не хотел, не мог?) найти признания в семье. Родителям очень хотелось им гордиться, но происходило мучительное несовпадение их ожиданий и надежд и его поведения, и в силу этого несовпадения друзья моего брата были единственным полем его самоутверждения. Дух независимости, бунтарский характер неизбежно приводил Вадика, говоря канцелярским языком, к «противоправным действиям», к конфликтам с властями, где бы он ни был. Родителей и меня никогда не покидал страх за Вадика. Я боялась, что он или окажется в тюрьме, или умрет насильственной смертью. Даже в Израиле он умудрился на 7 лет стать «невыездным», когда заночевал пьяным в автобусе и поспорил с полицейским... Как я уже сказала, Вадик был очень тихим. Входил и уходил он неслышно: либо звук ключа в замке, либо хлопающая дверь знаменовали его появление и исчезновение. За редкими исключениями он не любил сообщать, куда идет, к кому, зачем. Эта его привычка была источником частых конфликтов и переживаний, потому что он исчезал тихо и бесшумно и мог появиться глубокой ночью, а мог и не появиться, и вместо этого был звонок из милиции... Только когда он стал жить с родителями в Нью-Йорке, он иногда звонил маме и говорил, чтоб она не волновалась, что он скоро придет, за что она была ему безмерно благодарна. Когда Вадику было четыре года. он выучился читать, незаметно наблюдая, как бабушка учила меня азбуке по кубикам. Некоторые буквы он запомнил вверх ногами, так как сидел напротив... Ни бабушка, ни я, увлеченные процессом обучения, не подозревали, что он тоже учится, одновременно со мной. Обнаружили мы его «грамотность» случайно. Однажды папа, я и Вадик шли в гости к бабушке, папиной маме, и я по просьбе папы стала читала вывески. Дома папа, гордясь мной, сказал: «А вот Лиля уже умеет читать. А ты что умеешь?», на что Вадик ответил «А я все буквы знаю». Папа, конечно, тут же попросил подтверждения, что было продемонстрировано незамедлительно. Так же, не прилагая больших усилий, брат закончил десятилетку и Институт Народного Хозяйства, куда он поступил не из-за какого-то им преследуемого интереса, а чтоб родители «отстали». Брат в детстве рисовал машины, причем рисовал их необычным образом: вверх ногами, а потом переворачивал рисунок. Как-то, когда мы уже были подростками, папа принес книгу о многогранниках с инструкциями, как их изготавливать из бумаги. Брат начал делать многогранники, причем от самых сложных к самым простым, уставив цветными фигурами целую полку книжного шкафа. Вадик был музыкален. Я ходила в музыкальную школу по классу фортепьяно, а его отдали туде же по классу виолончели, благо его учительница музыки жила в нашем дворе и для занятий его не надо было водить на уроки куда-то далеко, учительница приходила к нему домой. Тем не менее, он не захотел закончить семилетнюю музыкальную школу и бросил учиться довольно рано. Зато знание струнного инструмент позволило Вадику легко выучиться игре на гитаре, и он с одинаковым удовольствием бренчал песни Высоцкого и пел из блатного репертуара. В школе он учился он без напряжения, не прикладывая особых усилий. Ему достаточно было один раз прочесть страницу учебника, чтоб потом почти наизусть пересказать его причитанное. В Институт Народного Хозяйства он пошел, вероятно, только потому, что учиться там надо было всего 4 года и, как подозревал папа, ему не терпелось «догнать меня»: ведь я училась в университете на историческом факультете 5 лет. Вадик выбрал специальность «бухгалтерский учет». Ему, скорее всего, было все равно, куда поступать. За несколько дней до смерти Вадик попросил папу: «Научи меня рисовать», имея в виду живопись маслом или акварелью. Наш отец дизайнер, художник, гобеленист и чеканщик, и в эмиграции он много трудится, реализуя свои художественные таланты. Отец был очень удивлен и даже воспринял желание сына как очередную блажь, но мать, как говорится, «материнским чутьем» или просто хватаясь за соломинку надежды, видя, что сын падает духом все больше и больше, скомандовала, чтоб отец «занялся» им. В 42 года Вадик впервые по-ученически взялся за краски и нарисовал довольно неплохо две картины: натюрморт и цветы. Отец, который вначале было подшучивал над ним, мол Ван Гог объявился, был впечатлен и предложил продолжить занятия, но Вадик остыл и не захотел... Я никогда не сомневалась в способностях своего брата, но, как говорила учительница географии о Вадике, «умная голова дураку досталась», разделяя интеллектуальный потенциал брата и здравомыслие. У Вадика появилась любимая девушка, тонкая и умная, любящая стихи, хорошую литературу. Мне она внушала уважение. Когда Вадик погиб, я неожиданно получила письмо от нее и сообщила ей о смерти брата. Вот что она мне написала... Здравствуй Лилечка! С того самого дня, как я получила от тебя это страшное сообщение о Вадике, я все время вспоминаю его. Все время всплывают какие-то детали, не всегда в хронологическом порядке. Ведь прошла половина моей жизни. Мне было тогда 24, а теперь - 48... Но я постараюсь поделиться своими воспоминаниями. Возможно они будут сбивчивыми и не совсем по-порядку. Это был трудный год для меня - 1980-й. В тот год я навсегда потеряла надежду на взаимную любовь. Человек, в которого я была безуспешно влюблена много лет, женился на другой. Я была растеряна, пыталась забить эту боль в душе работой, командировками. В тот же год осенью мне подвернулась поездка в Чехию, и я с радостью туда поехала. Где-то в начале ноября (как раз перед праздниками) мне позвонил незнакомый молодой человек. Как у нас в Баку бывало, он пытался завязать со мной знакомство. Но я была девушкой очень серьезной, да еще пережившей сердечную драму и не соглашалась на встречу. Потом он позвонил перед Новым годом. Каюсь, я даже съязвила, что он звонит только перед праздниками и приглашает меня их отметить. Я опять ответила отказом. После Нового года звонки продолжались. И наконец-то я дала согласие на встречу. Как ты уже догадалась, это был Вадик. В середине февраля мои сердечные (в прямом смысле этого слова) раны дали о себе знать, и меня родители буквально запихнули в больницу. Вадик приходил ко мне каждый день. Он был очень внимателен и обходителен. Мне было интересно с ним разговаривать. Мне очень льстило такое внимание, и я постепенно привязалась к Вадику. Скажу откровенно, это не было вспыхнувшее чувство. Просто мне было очень приятно находиться с ним рядом, слышать его голос. И эти отношения лечили меня лучше любых лекарств. Меня выписали из больницы 1-го апреля. Мы стали встречаться с Вадиком. Мы читали одни и те же книги. Вадик ведь очень умный человек. У нас на многое совпадали взгляды. Только не я его, а он меня всегда считал младшей. Он говорил мне, что я еще девочка, а он старик. Когда я прочла в твоих стихах эти же слова, я даже вздрогнула. Он читал мне стихи из Гессе и называл себя степным волком. ... Очень трудно говорить о Вадике был... Хотя мы очень давно не виделись и наши пути разошлись... Для тебя ведь не было тайной, что Вадик очень увлекался спиртным. Я боролась с ним, как могла. Много раз он приходил ко мне не в лучшем состоянии. Я обижалась на него. Он просил прощения и обещал, что это будет последний раз... Иногда он вообще не приходил в назначенное время. Я звонила, тревожась о том, что с ним что-то случилось, бежала к вам домой... Как-то он даже не смог выйти ко мне, меня встречала ваша мама. Вся ваша семья встречала меня всегда радостно, и вы все мне очень нравились. К тому же, ведь мир очень тесен. Ведь наши мамы в 9-м классе учились вместе, и у нас даже есть фотография их класса. Обещания давались регулярно, и все время повторялось одно и то же. Мне очень хотелось помочь Вадику, вырвать его из этого замкнутого круга, но у меня ничего не получалось... Прости меня, Лилечка, может быть мне не нужно было писать об этом, но ты просила откровенно написать. Ведь это и часть моей жизни... Мы еще продолжали встречаться, я надеялась, что все-таки у Вадика хватит сил.. Ведь к тому времени я очень к нему привязалась. И мне было очень тяжело разорвать наши отношения. Вадик ушел в армию, и мы решили перед этим, что останемся просто друзьями. Были редкие короткие письма из Астрахани. Но когда Вадик вернулся, он не захотел дружеских отношений. Мы расстались... Потом я слышала, что он женился, и надеялась, что он нашел свое счастье. А вышло вот как...» После окончания института Вадик пошел в армию, где ему пришлось очень нелегко. Старшина говорил ему: «Ты у меня будешь умирать медленной смертью». Что там было конкретно, трудно сказать, но однажды он простоял в холодной воде в сапогах в камере, после чего у него пошли нарывы на ногах, и мама присылала ему мазь для лечения. Мы знали, что ему было тяжко, но он все-таки выдержал это испытание и писал письма домой даже с юмором. В 1985 г. мой брат вернулся из армии и пошел работать по специальности, бухгалтером, где его начальник очень высоко отзывался о его способностях, но брата это мало волновало. Там он познакомился со своей будущей женой, Инной, которая была уже дважды замужем, один раз, якобы, фиктивно. Говорю «якобы», потому что с Инной я близко знакома не была, Вадик о ней не откровенничал, и о ней нам стало что-то известно со слов нашей соседки, которая знала ее по консерватории, где она училась ранее. Мы так и не знаем, кто были предыдущие мужья нашей невестки и почему она разошлась с ними. Отношения моего брата и его будущей жены были не безоблачными. Мне не думается, что у него была к ней романтическая влюбленность. Скорее она ему нравилась как женщина и ему было с ней удобно или легко. Однажды он ее ударил, и она прибежала жаловаться моей матери. На что моя мама посоветовала им расстаться, если ее будущий муж так себя ведет. Инна не послушала и они поженились. До того, как это произошло, Вадик размышлял вслух в обычной своей полу-ироничной манере «жениться или не жениться», причем привлекал то меня, то маму в качестве собеседниц. Недавно, роясь в старых бумагах, я нашла свой рассказ, написанный 30 лет тому назад, легкомысленный рассказ молодой девицы: роман с одноклассником, перманентная завивка, то есть поступки наперекор родительской воле, и другие юные эксперименты. Рассказ этот все же немного передает атмосферу нашего дома и мои отношения с братом. Мы с ним часто спорили и философствовали. Он был моим излюбленным собеседником, часто озвучивая голос незримого оппонента, звучавший у меня в голове во время любых полемик. Вот отрывок из этого рассказа, символично названного «Зуб мудрости»: «Ну что за манера у моего брата разгуливать по квартире со стаканом чая и еще набиваться в собеседники?! - Не делай вид, что спишь – предупреждает он. Я чувствую, что он не отвяжется, но молчу. - Ты – жертва воспитания. Тебе внушили, что ночью надо спать, и ты покорно закрываешь глаза. А днем спать не положено, и ты не спишь. - Слушай! Я и в самом деле хочу спать! Уйди! – не выдерживаю я. - Я же сказал, что ты не спишь. - Потому, что ты мне заснуть не даешь. Чего тебе? - Поговорить. - О чем? Опять о женитьбе? Вот уже второй день он ко мне пристает с вопросом, жениться ему или нет. Я прекрасно знаю, что мои советы ему не нужны. Если он что-либо решит сделать, то его никакая сила не остановит. Просто хочется поболтать, и он валяет дурака. Мое участие в последующей беседе сводится к отрывистым репликам: «Женись», «Не женись». Наконец, ему это надоедает, тем более, что он еще более утверждается в намерении не жениться. «За» женитьбу говорят у него один-два довода, а «против» - чуть ли не двадцать. Но это надоедает и мне, и я задаю ему наш традиционный вопрос, на который никогда не получаю ответа: «Ты что, идиот?» Иногда я его сокращаю: «Ты идиот?», или просто: «Идиот!» Спрашиваю я громко, поэтому через минуту в комнату врывается мама и уволакивает брата. Слава Богу! Наконец-то можно поспать. Утром мы с ним встаем почти в одно и то же время, около одиннадцати часов. Он так же не торопится в институт, как и я. Он читает газеты, лежа на диване, а я к газетам равнодушна, как и все женщины за исключением пенсионерок. По утрам я не люблю разговаривать, а брат вообще не словоохотлив. Мы не здороваемся. К чему формальности?» Вот примерно в таком полушутливом ерническом духе мой брат раздумывал, не жениться ли ему на Инне. Я не думаю, что он был в Инну когда-либо романтически влюблен и вряд ли он ее уважал. Тем не менее и я мои родители понимали, что ни уговаривать, ни отговаривать в этом случае нельзя, и брак свершился. Бракосочетание моего брата прошло наименее торжественным образом. Они зарегистрировали свой брак в присутствии двух свидетелей: моего мужа и ее брата. Затем все четверо пришли к моим родителям, и мы отобедали все вместе, включая также наших двух бабушек и дедушку со стороны отца. Может, брата подстегнуло и мое изменившееся семейное положение: я вышла замуж в 1985 г., а мой брат женился в апреле 1987 г., когда ему было 25 лет. Вскоре после того, как Вадик женился, его жена переехала вместе со своими родителями в Харьков. В октябре 1987 г. у Вадика родился сын. Мама вспоминает, как Вадик плакал, узнав, что его сын заболел. Он любил своего сына, хотя тот и рос вдали от него. Какое-то время все же Вадик оставался в Баку, а затем поехал в Москву заниматься мелкой торговлей брелками, матрешками и всякой всячиной на Арбате. Там его регулярно «доили» милиционеры, но так как он был в компании друзей-одноклассников, то его это предприятие веселило. Наши родители (отец – инженер, мать – учительница) не могли понять авантюрного духа своего сына, но он, очевидно, наслаждался ролью руководителя «предприятия» и распределителя работ. Полученные деньги он усердно переправлял жене и сыну, но сам жить с ними не мог или не хотел, или то и другое вместе. Затем, движимый все тем же авантюрным духом и желанием не расставаться с друзьями, некоторые из которых потянулись в Израиль, он собрался туда же, для чего предварительно развелся с женой. Его брак с Инной, таким образом, продолжался около пяти лет, но у них не было стабильной семейной жизни: он то приезжал в Харьков, то уезжал, но постоянно снабжал свою жену и сына деньгами, покупал мебель для квартиры, где они жили, то есть материально поддерживал их. Для родителей его проводы в Израиль стали горьким и незабываемым событием. Все его мысли, казалось, были обращены только на своих дружков, взявшихся проводить его до границы, и даже на прощальный обед, устроенный маминой тетей в его честь он не пришел. Но я бы не хотела, чтоб создалось впечатление, что мой брат был бесчувственным и равнодушным к своим близким. Он делал добро, как и когда сам считал нужным, от души, широко. Он любил дарить подарки и цветы и был довольно безразличен к деньгам. Так, когда меня отправили после окончания учебы после распределения в один из районов Азербайджана, Исмаиллы, и бабушка вызвалась поехать со мной. Как жена декабриста, 76-летняя моя бабушка отправилась в «ссылку» с внучкой. В марте, когда у бабушки был день рождения, Вадик поехал к нам, чтобы ее поздравить, несмотря на то, что в снег было опасно ехать через снежный перевал. Вопреки советам матери, он поехал и, конечно, очень растрогал бабушку. Или, когда в Баку было неспокойно и стреляли на улицах, он взялся отвезти подругу матери к ее отцу в больницу и повез соседей-армян в аэропорт. Это было время обостренного конфликта между Азербайджаном и Арменией, и Вадик рисковал своей головой, когда помогал друзьям и знакомым. Хоть мой брат придумывал финансовые авантюры, ему нужно это было из бравады, а отнюдь не из-за любви к деньгам. В родительском доме деньги Вадика лежали в ящике, который не запирался, и он их никогда не пересчитывал. Он легко расставался с деньгами и любил делать подарки своим близким. Жизнь в Израиле, куда он прибыл в 1991 г., как будто раздвоила его личность. С одной стороны, он остался самим собой. Вместо того, чтобы серьезно взяться за учебу или устроиться на работу и зарабатывать себе репутацию, он все порывался в Москву к своим товарищам, затевал какие-то купли-продажи, то есть был все тем же непутевым и шалопутным братом, каким мы его знали. С другой стороны, там, на исторической родине, он ощутил свою еврейскую принадлежность: сделал обрезание, стал придерживаться субботы, старался ни о ком не говорить дурно, как заповедано Торой. Родители советовали ему пойти учиться или пойти работать в кибуц. Вадик не послушался, как всегда. Ему не сиделось на одном месте, и он несколько раз съездил в Москву. Поездки в Москву ничем хорошим не обернулись. У него завязался роман с женой одного арбатского художника, разрисовывавшего матрешки, с которым он был связан торговыми делами. (Как недавно я узнала, эта женщина была довольно известной московской певицей, выступавшей в жанре авторской песни. Судя по тому, что я слышала, она полюбила Вадика и, по словам моего брата, была его настоящей большой любовью. Когда моя мама спросила Вадика, уже после его приезда в Америку, любил ли он когда-то, то Вадик ее в свою очередь спросил: «А ты разве не помнишь, что со мной было в Москве?» После гибели Вадика, по слухам, его бывшая любовь очень сокрушалась. Она умерла два года спустя после смерти Вадика и похоронена на Волковском кладбище – прим. Автора) Дело кончилось печально. Они напились, подрались, его заперли в комнате то ли на третьем, то ли на пятом этаже дома, где жила его дама сердца. Он пытался вылезти из окна, привязав шнур или веревку к какой-то мебели, а в результате сорвался и чудом остался жив, оказавшись в больнице с переломами. К нему приехала из Харькова его бывшая жена, чтоб ухаживать за ним, за что Вадик остался ей благодарен потом надолго, если не до конца жизни. Лечение, физиотерапия, пребывание у родственников. Он вернулся в Израиль, но через какое-то время приехал опять в Москву и опять был до бесчувствия избит мужем женщины, в которую был влюблен, который дубасил его вместе с дружками. Это «лекарство» подействовало, и брат вернулся в Израиль. Ни я, ни мои родители тогда даже не знали, до какой степени он был переломан, когда упал, как был избит и как он страшно выглядел. Наши московские родственники не хотели нам сообщать всех деталей, так как прилететь в Моску мои родители все равно бы не смогли: мы только что приехали в Америку и не могли уехать из страны, не рискуя потерять право на грин карту, дающую путь к американскому гражданству. Моя мама ухаживала за двумя старыми бабушками, а я возилась с тремя детьмя. Осенью 1993 года приехал в Америку двоюродный брат моей мамы и нам рассказал о том, что случилось с Вадиком. Прошло еще какое-то время, и Вадик решил воссоединиться с женой, к которой он испытывал благодарность и хотел помочь ей с медицинскими проблемами, чтоб она прооперировалась в Израиле. Он уехал в Харьков, зарегистрировался со своей бывшей супругой, а затем, когда она изъявила желание приехать к нему, передумал и стал ее отговаривать. Отговоры не помогли, и Инна приехала к нему вместе с сыном. Это произошло в 1999 г., т.е. 13 лет спустя после своего первого брака с ней. Теперь его сыну было 12 лет. Так мой брат во второй раз попытался на том же фундаменте построить личную жизнь. До этого он перебивался случайными заработками и сидел подолгу на пособии по безработице, но тут он взялся за ум и поступил на курсы по программированию. Еще не закончив курсов, он нашел работу (курсы пришлось оставить) и с головой ушел в свою новую профессию. Как рассказывал его товарищ, Вадик работал очень усердно и много, стал трудоголиком. Инна работала уборщицей (она по профессии – учительница музыки), сын учился. Жили они бедно, и родители мои помогали им, как и до этого помогали моему брату, когда он жил один, хотя сами в США жили на пособии по бедности. Семейная жизнь иммигрантов – это суровое испытание на прочность уз, и многие иммигрантские семьи не выдерживают напора противоречий. У моего брата не было опыта семейной жизни, у Инны не было хозяйственного опыта, не хватало мудрости, желания уступить, пожалеть мужа, который горбатился на новой работе и пропадал там допоздна. У моего брата в доме не было своего угла, а тут еще приехал брат Инны и они завели собаку. В семейных конфликтах сын Вадика принимал сторону матери, он жалел мать, с которой вырос, а отца своего знал совсем мало. Доходило до безобразных сцен, и дело приняло довольно страшный оборот. Инна, довольно суеверная особа, внушала моему брату, что он сам дьявол, а он решил, что она ведьма и готов был ее убить. По его собственному признанию, он бы ее убил, если бы наша мать не вмешалась, когда приехала, и не помогла Вадику, успокоив его. На сына Вадика все эти скандалы, надо полагать, произвели самое отрицательное впечатление, и он был всецело на стороне своей матери... Мои родители смогли полететь в Израиль только в марте 2000 года, через месяц после смерти бабушки. До этого они были связаны заботой о старых матерях и тем, что как новые иммигранты не могли покинуть страну, не рискуя своим иммиграционным статусом. Итак, только через 9 лет после отъезда Вадика наши родители смогли увидеться с сыном. Вадик был на седьмом небе от счастья. Он не отходил от родителей, он обиделся, когда они собрались поехать на экскурсию: «Вы же ко мне приехали, а не по экскурсиям ездить». Как вспоминали мои родители, они никогда не видели столько внимания и заботы со стороны Вадика, сколько в этот приезд. 21 ноября 2000 г. наш отец попал под машину, когда переходил улицу один вечером недалеко от дома. У него был перелом бедра, он перенес операцию. Вадик часто звонил родителям, интересовался самочувствием отца. Ссоры с Инной привели к тому, что Вадик от нее ушел. Оказавшись один, мой брат впал в отчаяние, и однажды, напившись, стал резать себе вены. В этот момент Вадику позвонил школьный товарищ, врач-терапевт, который тоже жил в Израиле, и по разговору с мои братом понял, что дело неладно. Вадик сказал ему следующее: «Состоялся суд. Мне вынесен приговор. Я должен умереть». Друг тут же приехал к нему и повез Вадика в психиатрическую лечебницу. Затем он позвонил в Нью-Йорк, и после разговора с ним мама полетела в Израиль. Это случилось в январе 2001 года, через два месяца после того, как отец попал под машину, когда он с трудом ходил по дому. Когда прилетела мама, брата уже выпустили из больницы, и он выглядел более успокоенным. Маме он объяснил, что жить он с Инной больше не может и принял решение о разводе, а затем пошел к адвокату. По моим подсчетам, второй брак моего брака с Инной продолжался от силы два года, а первый брак вообще был эфемерен: он у нее бывал наездами и они нигде вместе не жили. В больнице Вадик виделся с психиатром и затем встретился пару раз с психологом. Пойти к другому психологу по направлению брат не захотел, так как ему было далеко ездить на встречи с ним. Мне он писал время от времени отчаянные письма, а я, не зная чем помочь, уговаривала его идти к психологу... Тем временем я и мои родители делали все, что только возможно, чтобы добиться его приезда в Америку. Нам казалось, что если он будет рядом с нами, мы ему поможем и его жизнь изменится к лучшему. И вот, наконец, в сентябре 2001 г. первым самолетом, который прилетел из Израиля после трагедии 11 сентября, прибыл мой брат и я увидела его после 10-летней разлуки. Я расставалась с молодым здоровым красивым парнем, а передо мной был измученный человек средних лет, полысевший, со старой шеей (особенно больно было видеть его морщинистую шею). Он был какой-то жалкий, и было страшно больно за него. На будущий год, 16 июня 2002 г., Вадик приехал к родителям «насовсем», оставив свою работу программиста. Приехав в Нью-Йорк, Вадик стал жить с родителями. Они ему дали комнату, в которой раньше жила бабушка (она к тому времени умерла), папа купил компьютерный монитор, стол для компьютера, старался создать уют сыну. Вадик был какой-то озабоченный, нерадостный. Он хотел немедленно устроиться на работу и даже упрекал меня в том, что я ему не помогаю с поиском работы: он бы, мол, мне в Израиле вмиг нашел работу, если бы мне понадобилось. Я давала советы, но от моих советов он тоже быстро устал и стал меня упрекать, зачем я ему советую. Вадик устроился работать у одного русского бизнесмена и за небольшую плату выполнял у него работу программиста. Однако через какое-то время он не захотел удовлетвориться скромным заработком и потребовал прибавки. На том и расстались. Далее следовала череда случайных работ: то на фабрике по изготовлению коробок, то на складе в магазине электроники, то на бензоколонке, то на стройке... На некоторых работах он задерживался, но, проработав какое-то время, он уходил, с других его увольняли. Трудно было понять логику его поступков и смысл этих метаний. Когда я ему что-то советовала (а я постоянно говорила с ним о его планах), то его это часто раздражало. Он отвечал: «Чего ты мне советуешь, я же тебе не советую, как жить». Он все более от меня отдалялся. Сейчас я себя корю, зачем эти советы, к чему разговоры о будущем, о какой-то старости, пенсии – нужно было просто найти путь к его душе, искать этот путь... Тяжелым ударом для всей нашей семьи оказалась внезапная кончина брата моей матери, моего дяди. Дядя Алик очень любил меня и Вадика. Приехав в Америку, он жил неподалеку от моих родителей, и Вадик часто с ним виделся. Незадолго до смерти дяди Алика они поругались. Дело в том, что Вадик сидел на пособии по безработице. Когда он оказался на пособии, то ли притворяясь, то ли на самом деле, но Вадик производил впечатление человека, довольного своим положением. Как я позднее поняла, он просто не мог долго работать на одном месте, психика не позволяла. Таков, к несчастью, был вынужденный стиль его жизни. Мои родители переживали его неприкаянность и не могли скрыть своего разочарования, хотя с ним на эту тему почти не разговаривали. Дядя же взялся поучать племянника, брат сильно возражать... Потом они помирились, но Вадик считал, что не должен был спорить с дядей, ведь у того было слабое сердце. 27 июля 2004 г. мой дядя умер: пошел купаться как-то утром на океан, а вынесли его на берег мертвым. Для всех нас это было потрясение. Трагическая смерть любимого дяди Алика оказала на Вадика очень глубокое воздействие. Он винил себя в смерти дяди. Он сказал после смерти дяди: «Я потерял друга... Я виноват...» Позднее Вадик винил себя в смерти любимого дяди, у которого было больное сердце. Думаю, что резкие слова, сказанные в пылу спора, занозой торчали в сердце Вадика. Дядя умер 27 июля, в день разрушения Иерусалимского храма (2). Он пошел купаться на океан: как всегда сделал зарядку, затем полез в воду. Дядя был неверующий и, вероятно, если б даже знал, не придал бы значения запрету для евреев купаться в этот трагический день еврейской истории. Он умер в море, и мы не знаем точной причины смерти, так как вдова и сестра отказались от посмертного вскрытия тела для выяснения причины смерти.... Вадик был потрясен его смертью. Он стоял на берегу рядом с телом дяди, а затем побежал домой, чтоб укрыть его одеялом, хотя дяде это было уже не нужно. Боль утраты, чувство вины, я уверена, не давали ему покоя, хотя Вадик обычно не выражал свои чувства... Этим же летом на Вадика напали на улице, когда он шел устраиваться на работу. У него отобрали сумку с документами и деньги. Это было уже второе нападение на него: в первый раз на него напали на набережной в Бруклине и отобрали пустую сумку. Возможно Вадик был настолько погружен в свои мысли, что внушал бандитам уверенность, что он будет легкой добычей. Прошло лето, а положение с работой оставалось все тем же. Брат сидел на пособии, искал работу по интернету, составлял компьютерную страницу для своей знакомой – поэтессы, живущей в Израиле. Меня он упрекнул, что мои страницы на интернете, которые он создал для меня, я не посещаю, и над ними не работаю. Дело в том, что я почти всю свою сознательную жизнь пишу стихи, и Вадик хотел мне помочь с тем, чтобы мое творчество было представлено в интернете. Он попросил своего друга, живущего в Канаде, сделать графическое оформление сайта. Интернет страницы получились очень красивыми, но у меня руки не доходили до пропаганды собственного творчества, так как я работала и была занята семьей. Мне Вадик писал: «Ты свой сайт не заполняешь, люди туда не ходят, а провайдер, который выделяет тебе место бесплатно, делает это в расчете на то, что посетители твоего сайта воспользуются его рекламой. Если он увидит, что к тебе никто не ходит, он закроет твой сайт, в дальнейшем, если ты заинтересована, будешь искать себе другое место, либо платить». Вот так. Сухо, по-деловому. Он в то время говорил неэмоционально, без шуток, куда-то исчез-испарился его юмор. Вадик оказался прав: после его смерти, когда я через несколько месяцев попыталась выйти на свой сайт, он исчез. Исчез труд моего брата, но что это значит по сравнению с тем, что не стало самого Вадика! Вадик ходил все время удрученный, мрачный. Последний раз он был у меня дома на дне рождения моей средней дочки, Рахили. Он почти ни с кем не разговаривал и подолгу сидел у компьютера. Мой старый компьютер вышел из строя, и Вадик его восстановил. Когда он уходил, я сказала: «Какой ты молодец, компьютер починил», а он мне в ответ, что, мол, ничего особенного, это любая обезьяна сделать сможет. Я попыталась возражать, но чувствовала, что бесполезно, что он себя ни в грош не ставит. Выше я написала о его внезапном интересе к рисованию, к которому он остыл, как только почувствовал, что что-то получается. Это были какие-то метания его измученной души. На День Благодарения я и дети звали его к нам в гости, но не дозвались: он остался дома с родителями, и у всех троих было настроение отнюдь не праздничное. Осенью Вадик познакомился по интернету с какой-то молодой женщиной. Он с ней переписывался, а потом они встретились. У мамы он стал вдруг выспрашивать, что делают вначале: знакомят с родителями, а потом делают предложение или наоборот, на что мама ему резонно ответила, что вначале надо самим как следует познакомиться. При первой встрече Вадик ей понравился, но когда они встретились во второй раз, его неуклюже-ернический тон ее отпугнул, и она решила положить конец этому знакомству. Для Вадика это было еще одним ударом по самолюбию. О его самом последнем романе я узнала позднее, когда прочла электронную почту брата после его гибели. Я написала этой женщине, назовем ее Оля, о том, что произошло. Она была потрясена и позвонила мне. Она, оправдываясь, сказала, что на последней встрече Вадик вел себя «неадекватно», стал говорить, что если они поженятся, то часть ее заработка они будут отдавать на благотворительность, то есть мысленно распоряжаться тем, на что у него не было никаких прав. Потом он ей просто довольно неуклюже предложил переспать, она отказалась и так закончились их встречи. Думаю, что мой брат не очень умел ухаживать за женщинами и довольно слабо разбирался в женской психологии. Оля узнала у меня, где похоронен мой брат, и сказала, что поедет на кладбище. Но я забегаю вперед. Вадик понимал, что сидит на иждивении родителей, которые сами не располагают большим достатком, а делал вид, как будто не понимает и то ли наивно, то ли шутовски спрашивал маму: «А что означает: «встать на ноги?». Когда он приехал в Америку, он сказал матери «Я уже старый», а ведь ему было едва за сорок. Как я теперь понимаю, он чувствовал свое бессилие и усталость. Один мой знакомый работал с умственно отсталыми людьми, и я попросила его похлопотать за Вадика и устроить его на работу в этом учреждении. Вадик пошел на собеседование, но на работу его не взяли. Впоследствии я пыталась выяснить почему, и мне сказали, что он не произвел впечатления человека, готового следовать указаниям начальства. Вадику казалось, что он сумеет найти подход к этим умственным инвалидам, и отказ в работе Вадик болезненно переживал. Еще одним ударом была безуспешная попытка устроиться на прежнее место работы, причем, сделанная самым неуклюжим и заведомо безнадежным образом: он просто поехал на фабрику к концу рабочего дня, а когда приехал, ему сказали, что там идет сокращение рабочих мест. Возвращаясь в метро с бывшим сослуживцем, Вадик не проронил за всю дорогу ни слова.... Это было 1 декабря. Родители не знали, где он и что с ним. Почему-то им представились картины, что сейчас принесут его одежду, что он утонул, как мамин брат. Когда Вадик пришел домой, мать бросилась к нему: «Сыночек». Вадик расплакался и убежал в ванную комнату. Мать чувствовала, что с ним творится неладное, и стала уговаривать пойти к психиатру. Вадик было согласился... На следующий день он сказал, что все в порядке, что к врачу идти не надо, так как он успокоился. Незадолго до этого он говорил, что пора «снова надеть маску». Он ее и надел, обманывая мать, что он спокоен. Ни мама, ни я этого не поняли и поверили... Как выяснилось потом, он пошел в синагогу заказать кадеш (3) по дяде и на почту – отправить два моих поэтических сборника сыну в Харьков. Он отказался от мобильного телефона, то есть расторг свой контракт с телефонной компанией, выключил компьютер, который у него постоянно был включен. Все это были знаки, понятные мне сейчас, но не тогда. В день трагедии Вадик мало ел. Он готовился. Рано утром он заглянул в спальню к родителям и, когда отец еще лежал в постели, подошел к нему и стал его благодарить. Папа был еще спросонья и пробормотал: «Что ты, что ты?» Вадик поцеловал ему руку. Отец настолько ничего не понял, что, когда мама его тут же спросила, что Вадик ему сказал, он даже не смог вразумительно объяснить ей. А ведь это он прощался... Но никто ничего не понял. Настолько мы были слепы. Настолько не готовы к постигшей нас трагедии... Мама вечером заглянула в его комнату, принесла ему грейпфрутовый сок, а он ей внезапно: «Я тебе мешаю?» Этот вопрос был в духе его прежнего высказывания, тоже возникшего как бы ниоткуда: «Если я вам надоел, я уйду». Мама запротестовала: «Как ты, сын, можешь надоесть?» Ужас заключался в том, что он себе надоел, он устал от себя, но мы ничего тогда не понимали. А между тем он готовился к своему самому последнему шагу бегства в никуда и свободы от всех, а главным образом от себя самого. Он готовился, чтобы погибнуть наверняка и прыгнул не на строительные конструкции под балконом, а с краю, так, что в земле образовалась выбоина и еще долго там оставалась |
Похожие:
 |
Самоубийство в россии: законодательство |
 |
Воздействие неблагоприятных факторов на организм медицинской сестры Медицинские сестры входят в непосредственный контакт с неблагоприятными химическими факторами, такими как биологические жидкости,... |
|
Должностная инструкция медицинской сестры муниципального бюджетного... На должность медицинской сестры принимаются лица, имеющие среднее специальное (медицинское образование) |
|
I общие положения должностной инструкции старшей медицинской сестры отделения Основной задачей старшей медицинской сестры является рациональная организация и координация труда специалистов со средним медицинским... |
|
Должностная инструкция младшей медицинской сестры К профессиональной деятельности в качестве младшей медицинской сестры допускаются лица, имеющие специальность начального профессионального... |
|
Руфь Такер От Иерусалима до края земли История миссионерского движения История миссионерского движения это не просто собрание сухих фактов. Это захватывающий рассказ о борьбе людей, их горестях и радостях,... |
|
Должностная инструкция главной медицинской сестры На должность главной медицинской сестры назначается лицо, имеющее высшее сестринское образование без предъявления требований к стажу... |
|
Вступление Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет. На том стояла и стоять будет Русская Земля! |
|
Должностная инструкция главной медицинской сестры На должность главной медицинской сестры назначается лицо, имеющее высшее медицинское образование без предъявлений требований к стажу... |
|
Упражнения для развития у детей творческих способностей Один из детей получил задание превратиться в старую лампу. Ребенок должен вообразить себя этой вещью, погрузиться в ее мир, ощущать... |
|
618. 51. 8-06-089 Тоноян Лиана Агабеки тактика ведения родов при... ... |
|
Инструкция по охране труда для медицинской сестры к работе в качестве... Запрещается распитие спиртных напитков, употребление наркотических средств, психотропных или токсических веществ на рабочем месте... |
|
Григорий Чхартишвили Предисловие Часть первая. Человек и самоубийство... Эдипов комплекс в истории суицидентов X. и Г. Опыт патологоанатомического психоанализа |
|
Э то чудо рициниол! (Записки странствующего лекаря) Но-шпы, без рубцов и шрамов заживлять обширные повреждённые «огнём и мечом» поверхности, улучшать зрение и умственную деятельность... |
|
Ирина Григорьева Репетиция с аншлагом Рассказ о супермарафоне в инвалидных... Репетиция с аншлагом: Рассказ о супермарафоне в инвалидных колясках Москва – Киев – Кривой Рог |
|
Примерная должностная инструкция медицинской сестры по оказанию лечебно-профилактической... Медицинской сестры по оказанию лечебно-профилактической помощи детям в муниципальных дошкольных образовательных учреждениях |