ФРЭНК У. УОЛБАНК
И ЕГО КОНЦЕПЦИЯ ЭЛЛИНИСТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ*
FRANCISCO MAGISTRO COLLEGAE ET AMICO
DIE NATALI
ANNI P. CHR. N. MMII
Профессор Фрэнк Уильям Уолбанк (род. 1909 г.) – один из крупнейших антиковедов современности. Видный итальянский исследователь Арнальдо Момильяно причислил его, наряду с А. Х. М. Джонсом и Роналдом Саймом, к «великой троице» британских историков античности второй половины XX в.383 В отличие от двух оксфордских исследователей, Ф. Уолбанк принадлежит к кембриджской школе антиковедения. В Кембридже прошли его студенческие годы, и именно в этот университетский город он возвратился после более чем сорокалетнего преподавания в университете Ливерпуля.
C 1928 по 1932 г. он изучал древнюю историю и классическую филологию в колледже Питерхауз (Кембридж). Его учитель – член этого колледжа Б. Л. Холлуард, написавший в свое время главы о Пунических войнах для 1-го издания «The Cambridge Ancient History»384, – отвечал за научную работу и общую подготовку Фрэнка Уолбанка. Не будучи выдающимся исследователем, Б. Л. Холлуард тем не менее был, по признанию самого Ф. Уолбанка, «проницательным ученым и превосходным преподавателем»; он мог вдохновить своих студентов на занятия наукой и предложить им интересные и значительные исследовательские темы, которые те впоследствии разрабатывали вполне самостоятельно: так, сюжеты об Эпире и античной Македонии стали важнейшими в научном творчестве Н. Дж. Л. Хаммонда385, а тема о наемниках в эпоху эллинизма выросла в большую работу Г. Т. Гриффита386.
В нескольких колледжах Кембриджа Ф. Уолбанк посещал лекции различных профессоров и преподавателей: А. Д. Нока, который изучал проблемы античной религии и позднее переехал в Гарвардский университет; А. Б. Кука, занимавшегося исследованием религии Зевса; Ф. М. Корнфорда, изучавшего вопросы античной философии; К. М. Робертсона – знатока творчества Пиндара и др.
Джордж Томпсон (King’s College) читал лекции по греческой просодии387, позднее он стал профессором греческой филологии в университете Бирмингема и был известен как исследователь-марксист388. Лекции по античной истории Ф. Уолбанк слушал у Ф. Э. Адкока, читавшего свой курс «изысканно и остроумно»; его основная научная заслуга состоит в подготовке и редактировании 1-го издания 12-томной «Кембриджской истории древности».
Лекции Мартина Чарлзвэрта, занимавшегося проблемами античной религии и вопросами о торговых путях и экономических связях античного мира со странами Востока, были, по словам Ф. Уолбанка, «занимательными и вдохновенными», их проблематика разительно отличалась от сюжетов по политической и военной истории, обычно избиравшихся для лекционных курсов в английских университетах того времени.
Научную работу, чтение античных авторов и написание сочинений по греческому и латинскому языку Ф. Уолбанк осуществлял в родном Питерхаузе под руководством Б. Л. Холлуарда389.
Учеба именно в Кембриджском университете с его атмосферой дискуссий о судьбах античной и современной Западной цивилизаций в предвоенные годы и чтение не только работ Карла Маркса и В. И. Ленина, но также трудов Освальда Шпенглера и Арнолда Дж. Тойнби390 – вот два фактора, которые серьезно повлияли как на научную методологию и мировоззрение391, так и на научные интересы молодого исследователя. Важно учитывать также, что как раз в студенческие годы Ф. Уолбанка увидели свет первые тома грандиозного издания «The Cambridge Ancient History» (1928–1938 гг.), подготовленного под руководством и при непосредственном участии историков античности из Кембриджа.
Долгие годы Ф. Уолбанк работал в университете Ливерпуля: вначале ассистентом преподавателя (1934–1936 гг.), затем преподавателем (1936–1946 гг.) и, наконец, профессором (1946–1951 гг.) латинского языка. С 1951 по 1976 г. он занимал должность профессора античной истории и классической археологии в том же университете. В 1953 г. его избрали действительным членом Британской Королевской Академии, а с 1960 по 1963 г. он состоял в Совете Академии. Во время своих поездок в качестве приглашенного профессора в различных университетах Англии, Канады, Соединенных Штатов Америки, Германии, Италии и Израиля он читал лекции по проблемам античной истории и классической филологии.
Будучи членом советов нескольких обществ по изучению классических древностей, Ф. Уолбанк неоднократно занимал пост президента Римского общества (1961–1964 гг.) и Классической Ассоциации (1969–1970 гг.). Он активно работал в редакционных советах таких научных изданий, как «The Classical Journal» и «The Journal of Roman Studies». Под его редакцией вышли два тома 2-го издания «The Cambridge Ancient History»392.
Орден Британской Империи высшей степени (Commander of the Order of the British Empire), врученный Ф. Уолбанку 16 марта 1993 г. в Букингемском дворце королевой, – заслуженная награда человеку, который всю свою долгую жизнь посвятил гуманитарному образованию и исследованиям в области античной истории и классической филологии. Вполне справедливыми оказываются слова А. Момильяно, назвавшего его «замечательным (great) и скромным исследователем»393.
Будучи настоящим англичанином и британцем, Ф. Уолбанк тем не менее всегда был способен подниматься над национальной ограниченностью и национальными предрассудками, которые иногда встречаются в академической среде разных стран. Его друзьями были американец норвежского происхождения Дж. А. О. Ларсен и итальянский еврей А. Момильяно; многое в профессиональном отношении он черпал у своих предшественников: итальянца Гаэтано Де Санктиса, француза Мориса Олло, а также у других коллег, живших и работавших по обе стороны Атлантического океана394. С большой симпатией Ф. Уолбанк относиться к России и российским исследователям античности.
Закономерности развития и упадка античной цивилизации английский исследователь рассмотрел в ряде работ, опубликованных в период 1940–1950-х гг., в частности в статье о причинах упадка Эллады395, явившейся откликом на фундаментальный труд М. И. Ростовцева об эллинистическом мире396. В 1946 г. увидела свет книга «Падение Западной Римской империи»397, которая позднее, в 1968 г., в существенно переработанном виде была опубликована под названием «The Awful Revolution»398. В ней автор размышляет не только о вопросах истории римской цивилизации, о преемственности античного мира, средних веков и нового времени, но также и о перспективах развития современного мира. «Учтя уроки этой «ужасной революции», – полагает историк, – мы можем с большей пользой направить свою энергию на исправление несправедливости в нашем обществе»399.
Интерес Ф. Уолбанка к экономической истории Римской империи сформировался под воздействием традиции, характерной для кембриджской школы антиковедения400, и нашел свое выражение в главе о торговле и промышленности в Западной Римской империи, написанной для «Кембриджской экономической истории Европы»401. Этим же вопросам посвящены и некоторые другие работы историка402.
Традиционными для антиковедов Кембриджа были еще две важные темы, которые мы находим в исследованиях Ф. Уолбанка: во-первых, интерпретация произведений, относящихся к эллинистическому периоду, и, во-вторых, изучение политической истории эллинизма. Его важной, несомненной и признанной во всем мире заслугой является то, что в своем научном творчестве он объединил два направления кембриджской школы – осмысление эллинистической цивилизации в ее целостности и интерпретацию отдельных текстов, созданных в эпоху эллинизма403.
Во всем мире он известен как исследователь эллинистических авторов404, и прежде всего историка Полибия405. Трехтомный исторический комментарий Ф. Уолбанка к «Всеобщей истории» Полибия406 – труд, который, по словам Х.-И. Герке, научно «закрыл» исследовательскую тему407, стоит в одном ряду с основательными комментариями Л. У. Хедлама – A. Д. Нокса к Героду408 и А. С. Ф. Гау к Феокриту409, подготовленными и изданными в Кембридже.
Книгу «Эллинистический мир»410, подводящую итог его многолетним исследованиям, можно сопоставить с «Эллинистической цивилизацией» Уильяма Тарна411. Политической историей эпохи эллинизма Ф. Уолбанк начал заниматься сразу же по окончании университета. В 1933 г. он опубликовал первую свою книгу об Арате Сикионском412, за рукопись этой работы ему была присуждена премия Терлуолла (Thirlwall Prize). В конце 30-х гг. была завершена монография о македонском царе Филиппе V, отмеченная в 1939 г. премией Хэра (Hare Prize) и изданная в следующем году413; в книге исследованы основные аспекты внешней политики Македонского царства на протяжении более чем сорокалетнего периода (с 221 по 179 гг. до н. э.), и прежде всего противостояние Македонии и Рима. Этой же теме посвящен ряд его статей.
Различные аспекты политической истории Македонии и Греции в эпоху эллинизма исследованы Ф. Уолбанком в главах, написанных для 2-го издания «The Cambridge Ancient History»414, для 3 тома «Истории Македонии» Н. Дж. Л. Хаммонда415 и в нескольких других работах416. Отдельные его публикации касаются истории эллинистического Египта417 и греков в Индии418. В 1974 г. появилась статья в «Encyclopaedia Britannica», в которой исследователь представил целостную картину эллинистической истории419.
Обобщающий труд Ф. Уолбанка об эллинистическом мире и основные аспекты его концепции эллинистической истории неоднократно становились предметом специального рассмотрения420. Вместе с тем проблемы культуры, с одной стороны, занимают достаточно важное место в исторической концепции английского историка, а с другой – они как предмет изучения Ф. Уолбанка пока еще детально не анализировались в исследовательской литературе. Это позволяет нам обратить более пристальное внимание на то, во-первых, как историк трактует отдельные элементы эллинистической культуры, а во-вторых, какое место проблемы культуры занимают в его исторической концепции.
Четкого определения эллинизму как историческому феномену Ф. Уолбанк, к сожалению, не дает421, но под эллинизмом он понимает, как можно предположить на основе знакомства с его трудами, единство социальных, экономических, политических, культурных и идеологических структур, которые сложились на территории, завоеванной Александром Великим, в результате греческой колонизации и взаимодействия эллинских и местных, восточных, элементов. Хронологически историк определяет эллинизм как трехсотлетний период от восточных завоеваний Александра (334 – 323 гг. до н. э.), когда в течение короткого периода был существенно изменен облик греческого мира, и до времени подчинения Риму последнего из крупнейших эллинистических государств – Птолемеевского Египта (30 г. до н. э.)422.
Ф. Уолбанк справедливо полагает, что огромная континентальная империя, которую Александр Македонский оставил своим преемникам, в греческой истории не имела аналогий, хотя к этому следует добавить, что и в древневосточной истории не было ничего подобного.
Первоначальные границы эллинистического мира, по мнению исследователя, совпадали с рамками территорий, входивших в состав державы Александра Великого, но эти границы постепенно изменялись423. Ко II в. до н. э. важнейшие центры эллинистической культуры локализовались в Средиземноморье424. Одновременно в восточных районах эллинистического мира, после завоевания их Парфией, процесс взаимодействия эллинских и местных культур не только не остановился, но даже ускорился, стал более интенсивным, несмотря на то, что эти территории были отрезаны от «основного потока эллинистической жизни».
Рассматривая эллинизм прежде всего как часть истории Древней Греции, Ф. Уолбанк считает, что эллинистическое время было наиболее плодотворным и результативным во всей греческой истории425. В этой точке зрения находит выражение взгляд на эллинизм как на такое взаимодействие эллинских и восточных элементов, при котором первые играли определяющую роль.
Завоевательные походы Александра Великого на Восток и последовавший за ними колонизационный процесс Ф. Уолбанк рассматривает как предпосылки тех значительных изменений в различных сферах общественной жизни, которые произошли в Греции и на Востоке и которые характеризуют собственно эллинизм. «Греки, которые на протяжении приблизительно семидесяти лет после смерти Александра устремлялись на юго-восток, чтобы совместно основывать новые поселения, или в поисках удачи добровольно вступали в наемные армии, более не чувствовали себя замкнутыми в рамках традиций города-государства; отныне они жили в какой-то иной среде обитания, отличающейся разнообразием, бок о бок с местными жителями – представителями различных рас и народов»426.
Ф. Уолбанк считает, что термин «эллинистический» (hellenistic), который происходит от греческого слова, обозначающего «говорить по-гречески», обычно употребляется для описания «нового мира», в котором греческий язык был, по существу, lingua franca427. Завоеванные Александром территории в эпоху эллинизма связывались, в частности, общегреческим диалектом koine и, таким образом, представляли собой культурное единство. Преобладание этого диалекта стало результатом установления политического господства греков и «великой» греческой колонизации на Востоке428. Термин «эллинистический» имеет дополнительный смысл, обозначая не столько «ослабленную» греческую культуру («эллинизм»), сколько эллинскую культуру, распространенную среди негреческого населения, а также неизбежно предполагаемое при этом взаимодействие различных культур429.
С такой этимологией слова, которую дает английский исследователь, действительно можно согласиться: глагол hellenizein в значении «говорить по-гречески» использует, например, Аристотель (Arist. Rhet. III.51; 1407 a 19; cf.: II.12), а образованное от него существительное hellenismos, означающее «общий греческий язык и эллинскую культуру», впервые употребляет ученик Аристотеля Феофраст430.
Нельзя не согласиться с Ф. Уолбанком, когда он утверждает, что термин «Hellenismus» («Hellenism») восходит не только к труду И. Г. Дройзена, но и к эллинистическому источнику431. В самом деле, во II книге Маккавеев (4.13) речь идет об «эллинизации» Иерусалима: в этом пассаже под термином hellenismos подразумеваются, очевидно, «греческие учреждения и обычаи»432.
Особое внимание Ф. Уолбанк уделяет рассмотрению отдельных групп людей – носителей эллинистической культуры. Он полагает, что численный рост колонистов сопровождался распространением на новые территории достижений греческой цивилизации. В поисках удачи многие эллины отправлялись группами или индивидуально. Население вновь образованных городов состояло из греков – выходцев из различных областей Эллады, это была «пестрая толпа», состоявшая из представителей всех слоев и классов греческого общества. Утратив свои многочисленные различия, греки и македоняне образовали «новую господствующую группу населения»433. Сталкиваясь с окружавшим их большим по численности негреческим населением, они стремились теснее смыкать свои ряды и сильнее подчеркивать греческие институты, эллинскую религию и образованность, коротко говоря, то, что определяло их принадлежность к эллинам434. Таким образом, с самого начала пришельцы образовывали меньшинство, противостоящее местному населению.
Английский историк отмечает, что в материковой Греции и в бассейне Эгейского моря продолжали существовать отдельные полисы, причем зачастую такие могущественные, как, например, Родос, и что отношения между городами собственно Греции и Македонии хотя и были напряженными, но серьезно не осложнялись культурными различиями435. Иная ситуация сложилась на Востоке: «…в царствах, основанных преемниками Александра (диадохами) в Египте и Азии, будь то в армии или в бюрократическом аппарате, греки и македоняне занимали господствующие позиции по отношению к египтянам, персам, вавилонянам и различным народам Анатолии. Установившиеся таким образом отношения были непростыми и далеко не устойчивыми»436. Напряженность в межэтнических контактах сусествовала с самого начала, и когда приток эллинов прекратился, во многих случаях положение эллинов и варваров постепенно изменилось, причем эволюция их отношений в различных царствах протекала по-разному; греки влияли на варваров и наоборот. Именно в этом взаимодействии и взаимном проникновении культур и заключается одно из основных значений периода эллинизма437.
Одна из значительных научных проблем, по мнению Ф. Уолбанка, состоит в исследовании постоянно изменяющихся отношений между греческим меньшинством и местными народами, поскольку эти отношения далеко не всегда были враждебными438. После смерти Александра Великого его преемники отвергли политику «расового» слияния и изгнали персов и мидян со всех значительных должностей в государственных структурах. Такое положение сохранялось и после образования новых эллинистических монархий: местные жители входили в правящую верхушку только постепенно и в редких случаях.
Даже в царстве Селевкидов, где произошло самое значительное взаимодействие различных культур, важнейшие должности в государстве никогда не занимало более 2,5 % местных жителей. В решении этого вопроса Ф. Уолбанк использует данные немецкого исследователя К. Хабихта439. Следовательно, когда говорят о единстве и однородности эллинистической культуры, как полагает Ф. Уолбанк, имеют в виду именно это греко-макдонское меньшинство, которое в новых условиях стало относительно однородным440.
Опираясь на анализ эпиграфического материала, в частности, надписей из Ай-Ханум, проведенный Луи Робером441, английский исследователь показывает, что самоидентификация греков подчеркивалась прежде всего наличием в полисе гимнасия442. Но были и другие специфически греческие институты, обслуживавшие эллинов в их частной и общественной жизни как во вновь созданных, так и в старых городах эллинистического мира, – это объединения типа eranoi, thiasoi, Poseidoniastai443. По его мнению, такие небольшие сообщества играли особо важную роль, поскольку, в противоположность элитарным гимнасиям, они связывали различные слои населения, в том числе и не эллинизированных граждан444.
Ф. Уолбанк рассматривает культурные контакты между различными областями эллинистического мира, которые интенсифицировались в результате деятельности наемных воинов и послов, артистов и поэтов, торговцев и философов, атлетов и врачей, ряда других категорий населения, и приходит к выводу: куда бы ни направлялись эти столь различные по своему социальному положению люди, везде «они находили подобных себе людей, говорящих на том же греческом языке, что и они, живущих в сходных системах частного права в городах, спланированных по той же системе прямоугольной застройки, что и другие полисы, и имеющим храмы, посвященные тем же самым богам»445. Все это, с точки зрения историка, и придавало жизни в эллинистическом мире относительное единство и однообразие.
Однако единой и однородной культура эллинистического мира была только для «господствовавшего класса» – для греков и македонян. Каждый из многочисленных народов Египта и Азии имел свою собственную историю культуры; эти народы различались своими языками, религиями, традициями общественных отношений, системами землевладения, отношениями к царю и государству446. Конфликт между греками и другими народами существовал во всех эллинистических монархиях, за исключением Македонии, хотя имеющийся материал источников не позволяет изучить его в равной степени хорошо во всех регионах447. Таким образом, по мнению английского исследователя, в эпоху эллинизма не произошло стирания национальных и культурных различий между эллинами и народами Востока448.
Значительное место в концепции Ф. Уолбанка отводится вопросу политической организации эллинистических государств, прежде всего монархической власти и ее идеологическому обоснованию. Он прослеживает постепенную эволюцию македонской монархии, изменение ее социальной опоры на Востоке и ее роль в культурной и идеологической жизни эллинистического мира.
Филипп II был не «абсолютным правителем», а «народным царем македонян»; народ же традиционно имел некоторые, пусть и ограниченные, полномочия, включая право провозглашать царя и судебные функции в случаях государственной измены449. Исследователь справедливо отмечает, что в условиях восточного похода Александра Великого осуществлять эти права на практике было трудно, к тому же сам царь все более и более склонялся к «авторитарному правлению»450.
Ф. Уолбанк показывает, что после смерти Александра его преемники при принятии решений старались учитывать мнение армии; когда же возникли новые царства, в управлении ими образовался вакуум, поскольку услуги персидской знати были категорически отвергнуты и новые цари не могли рассчитывать на верность македонской аристократии, к которой сами принадлежали451. По этой причине в эллинистических монархиях постепенно создавалась система институтов управления, которые не очень отличались в различных государствах452. Она объединяла черты, заимствованные как у македонской царской власти, требовавшей от знати личной преданности, так и у «абсолютных монархий» Персии и Египта453. Характер правления эллинистических царей был не «национальным» (за исключением собственно Македонии), а «персональным»454. В этом вопросе английский исследователь следует А. Эймару455, но в отличие от него не ограничивает эллинистическую монархию исключительно личностью царя456. Различные аспекты монархии и монархической идеологии в эпоху эллинизма Ф. Уолбанк обстоятельно рассмотрел в отдельной главе 2-го издания «The Cambridge Ancient History» (т. VII.1)457. Однако имеются и другие концепции македонской монархии, представленные в последние годы в трудах Н. Дж. Л. Хаммонда458 и Р. М. Эррингтона459.
Обстоятельно рассмотрев несколько эллинистических процессий460, представленных в наших источниках, английский исследователь приходит к выводу о том, что правители всех эллинистических царств активно действовали в сфере общественных отношений (public relations) и постоянно осуществляли пропаганду в период до и после появления Рима в Восточном Средиземноморье461.
По мнению Ф. Уолбанка, наиболее интересной и в некотором смысле уникальной чертой эллинистической монархии является институт «друзей» (philoi) царя. Исследователь прослеживает генезис этого института, полагая, что первоначально, когда еще не существовало законного основания для царского правления, монархи лично выбирали себе «друзей» из числа наиболее достойных, по их мнению, людей, социальное положение, происхождение и материальное состояние которых при этом не играло существенной роли. Все основные должности в государстве занимали именно они462. Ко II в. до н. э. в эллинистических царствах были законодательно закреплены правящие династии, и характер института philoi изменился: произошла дифференциация «друзей» царя в соответствии с их местом в иерархической структуре государства; с этого времени титулы зависели не от личных качеств их носителей, а от занимаемого поста в бюрократическом аппарате463. И хотя этот вывод историк обосновывает на конкретном материале Птолемеевского Египта, он, по-видимому, прав, распространяя подобную практику на все эллинистические монархии.
Английский исследователь не обходит стороной одну из важнейших проблем эпохи эллинизма – взаимоотношение греческого полиса и территориальной монархии464. Он полагает, что в это время большая часть эллинов жила в городах, но изменился сам город, хотя в нем и сохранились черты, роднящие его с классическим полисом465.
Взаимосвязи города и монархии были сложными466. С одной стороны, важная роль городов как социальных носителей эллинской культуры на Востоке определялась тем, что эллинистические правители зависели от проживавшего в городах греко-македонского меньшинства, а потому обеспечивали их привилегированное положение, иными словами, использовали города для укрепления своей власти467. С другой – монархия самим своим существованием ослабляла город, сильно уменьшая его самостоятельность; таким образом, политическая независимость большинства городов ограничивалась мощью находившихся по соседству царей468. К тому же в эпоху эллинизма полисы испытывали постоянную угрозу извне, что повышало их политическую деятельность: с целью защититься от различных форм насилия они активизировали свою дипломатию, заключали между собой и с царями соглашения и договоры.
Ф. Уолбанк показывает важную роль возросшей дипломатической практики в культурной жизни эллинистического мира. На основе эпиграфического материала исследователь демонстрирует активизацию третейского суда и посреднических усилий отдельных государств в урегулировании военных конфликтов, пограничных споров и в улаживании внутриполисных правовых дел469. В эллинистическом мире широко использовался институт asylia.
В то же время появляются новые празднества, а прежде существовавшие – постепенно меняют свой характер (Soteria, Ptolemaieia, Nikephoria, Rhomaia и другие). Нередко правители использовали их для достижения своих политических и экономических целей. Большое число людей из различных городов собиралось на празднествах, которые тем самым способствовали разрушению прежней исключительности и замкнутости отдельных полисов470. Достижению того же результата содействовал широко распространенный в эпоху эллинизма обычай предоставлять гражданам, городам и даже целым народам гражданство в другом государстве, а также институты proxenia, asylia, isopoliteia и sympoliteia. Ф. Уолбанк показывает, что при этом зачастую инициатива предоставления гражданства исходила от самих царей471.
Специфика взаимоотношений полиса и монархии в эпоху эллинизма, по мнению исследователя, в какой-то степени определялась развитием греческого федерализма, хотя федерации первоначально образовывались как раз там, где города-государства (полисы) были не особенно сильны472. Именно федерация, как политическое объединение нескольких городов, которому те передавали некоторые свои полномочия, защищала их от натиска сильных монархий473. Рассмотрение институтов Ахейского и Этолийского союзов позволило историку прийти к выводу о том, что на политический вызов, брошенный эллинистическими монархиями, греки отреагировали конкретными политическими решениями в виде образования федераций, которые расширяли ограниченные рамки отдельных полисов и усиливали их. Однако римское вмешательство в эллинистический мир помешало развитию этого процесса474. Таким образом, взгляд английского исследователя на эллинский федерализм с точки зрения проблемы «полис–монархия» представляется весьма интересным.
Греческая экспансия, осуществлявшаяся в течение раннего эллинистического периода, под которым Ф. Уолбанк подразумевает время восточных походов Александра Великого, борьбы диадохов за власть и образования эллинистических монархий, привела к широкому распространению творческой энергии греков. Однако в силу различных причин существовало и противоположное направление, приводившее к сосредоточению деятельности в области культуры в таких значительных центрах царской власти, как Пергам и Александрия Египетская475. Английский историк показывает, что покровительство монархов в сфере культуры осуществлялось и прежде; так, Сицилия в свое время привлекла великих поэтов Пиндара и Эсхила и, кроме того, выдающегося философа Платона, а Македония – Еврипида, но в эллинистическую эпоху меценаты стали еще богаче, а их деятельность – более результативной и впечатляющей476.
Ф. Уолбанк обращает особое внимание на два центра эллинистической культуры – Пергам и Александрию Египетскую, хотя существовали, конечно, и другие центры, которые английский историк специально не рассматривает, например Антиохия в царстве Селевкидов477. В интеллектуальной жизни эллинистического мира преобладала прежде всего Александрия, особенно во время правления первых трех Птолемеев (323–221 гг. до н. э.), это происходило, главным образом, благодаря созданию знаменитого Мусейона (что буквально означает «святилище Муз») и Библиотеки.
Как и во многих других случаях, Ф. Уолбанк стремится найти аналогичные институты в предшествующей истории Эллады и полагает, что таковыми были, по-видимому, мусейон и библиотека Лицея – аристотелевской философской школы в Афинах. Эти александрийские учреждения культуры, возможно, были созданы по инициативе Деметрия Фалерского при Птолемее I, хотя, по другой версии, образование колоссальной библиотеки приписывается Птолемею II Филадельфу478.
Ф. Уолбанк указывает важный аспект деятельности обоих александрийских институтов: Мусейон функционировал в тесной связи с Библиотекой и по существу был исследовательским учреждением. Александрия поощряла систематические разработки в области филологии, то есть труды по языкознанию и литературоведению. Под руководством таких ученых, как Зенодот Эфесский, Аристофан Византийский и Аристарх Самофракийский, обстоятельно анализировались гомеровские тексты. Значительная научная проблема о существовании одного-единственного Гомера как создателя «Илиады» и «Одиссеи» или нескольких авторов (так называемый «Гомеровский вопрос») – одна из тех, решением которых они занимались. Английский исследователь показывает, что александрийские филологи рассматривали равным образом исторический и географический аспекты гомеровских поэм. Своими комментариями, а также текстологическими и лингвистическими исследованиями эти специалисты заложили основы для филологических разысканий эпохи Возрождения и современных гуманитарных наук479.
Ф. Уолбанк рассматривает и другую сферу деятельности Птолемеев как покровителей в области культуры: они привлекали в Александрию многочисленных поэтов. Создатель пасторалей Феокрит Сиракузский находился там лишь недолгое время: то ли великой египетской столице он предпочитал свой родной город и (на какое-то время) Кос, то ли, возможно, ему не удалось получить в Александрии такого покровительства, на которое он рассчитывал. Анализируя особенности греческой литературы в эпоху эллинизма, английский исследователь рассматривает творчество Аполлония Родосского, который некоторое время заведовал Александрийской библиотекой и опубликовал эпическую поэму об аргонавтах, отличавшуюся «Еврипидовой чувствительностью» и глубиной восприятия пейзажа480. Возможно, наиболее типичным поэтом того направления, которое принято называть «александринизмом», был Каллимах, сочетавший остроумие и эрудицию с мастерством метрического построения, с живостью языка и мифологических аллюзий, который создавал стихи, почти всецело предназначенные для «интеллектуального восприятия»481.
Ф. Уолбанк подробно рассматривает также покровительство царей из династии Атталидов в Пергаме (особенно во II в. до н. э.)482. Их библиотека была самой большой после Александрийского хранилища свитков; при их дворе развивала свою деятельность группа художников и ученых, известных нам в первую очередь благодаря творчеству Антигона из Кариста, который не только занимался ваянием и писал труды об искусстве, но и опубликовал ряд жизнеописаний, насыщенных материалами анекдотического содержания. Его критиковал Полемон Илионский, опытный собиратель сведений об искусcтвоведческих трудах древних авторов, некоторые из них он обнаружил во время длительных путешествий из Малой Азии на Сицилию и в Карфаген483.
Другой пергамской знаменитостью, по мнению английского историка, был исследователь Гомера Кратет из Маллы, который пытался объяснять трудности, возникавшие в понимании произведений великого греческого поэта, тем, что допускал аллегорическое толкование текста, и при анализе гомеровских поэм часто использовал философские понятия Древней Стои. Ф. Уолбанк отмечает роль Кратета в передаче культурных достижений эллинистической философии на Запад: во время посещения Рима в 168 г. до н. э. Кратет сломал себе ногу и, оставаясь в городе до выздоровления, читал там лекции, чем вызывал у римлян искренний и устойчивый интерес к гуманитарным наукам484.
Исследователь указывает еще один важный центр эллинистической культуры – Афины и рассматривает достижения этого города в философии и литературы, в частности в развитии так называемой «новой комедии», представленной прежде всего произведениями Менандра485. Если произведения эллинистической литературы и не относится многими к величайшим мировым творениям, то творчество Феокрита и Каллимаха, полагает английский историк, все же оказало значительное влияние как на Рим, так и на последующие эпохи; наряду с Геродом, этих авторов до сих пор читают с удовольствием486.
Называя пергамского ученого – историка Неанфа из Кизика, Ф. Уолбанк тем не менее полагает, что историография была таким литературным жанром, который в целом процветал вдали от крупных культурных центров, контролируемых эллинистическими царями. Правда, Иероним из Кардии поселился в столице Македонского царства Пелле, однако Тимей писал в Афинах, а Полибий – в Риме (хотя и оказался там не по своей воле) и в Мегалополе487.
Вопросы эллинистической историографии занимают одно из центральных мест в творчестве Ф. Уолбанка и важны для понимания его концепции эллинистической культуры. Труды греческих историков он широко использует для изучения отдельных аспектов истории и культуры эллинистического мира488, но в то же время в многочисленных статьях и нескольких книгах специально исследовал как общие закономерности эллинистической историографии489, так и труды отдельных историков III и II вв. до н. э.490, и прежде всего «Всеобщую историю» Полибия491.
Прослеживая основные тенденции в эволюции греческой историографии после Фукидида и Ксенофонта, Ф. Уолбанк показал, что Эфор применил повествовательный стиль «Греческой истории» Ксенофонта к жанру «всеобщей истории», а речи исторических персонажей в своем труде «использовал для риторических упражнений в духе своего учителя Исократа». Так же, как и Фукидид, Эфор сделал акцент в своем повествовании на военных действиях, и это стало обычной практикой последующих историков, в любом случае, не только у Полибия492. Однако переход от жанра «исторической монографии» (Фукидид) к жанру «всеобщей истории» (Эфор) разрушил единство исторического сочинения, и только Полибию, который, по его собственному признанию, следовал по стопам Эфора, удалось создать труд, который с точки зрения предмета и стиля представляет собой «органическое целое»493 (см.: Polyb. I.3.4; cf.: XIV.12.15). Английский исследователь показывает, что Полибиево понятие «органического целого» восходит к трудам Платона и Аристотеля, для которых образцовое литературное сочинение должно было строиться на основе этого понятия494. Аристотель фактически отрицал возможность применения понятия «органического целого» к историческому труду, но в течение последующего столетия представление о целостности произведения искусства стало привычным в эллинистической историографии. Эту идею Полибий применил при создании «всеобщей истории», для чего ему потребовалось ввести в свое повествование Судьбу (Tyche). Таким образом, по мнению Ф. Уолбанка, Полибий в совершенстве владел «канонами эллинистической историографии» и хорошо знал образцы историографического жанра в греческой литературе495.
Английский исследователь подробно рассматривает достижения эллинистической эпохи в сфере теоретической и прикладной науки496 и констатирует поразительный прогресс в военной науке497. Ссылаясь на мнение профессора Дж. Э. Р. Ллойда498, специалиста в области античной философии и науки, он показывает, что уже в эпоху, предшествующую Аристотелю, были открыты два важных исследовательских принципа: использование математики как метода изучения природных явлений и идея эмпирического исследования для выявления истины. В эпоху эллинизма оба принципа получили дальнейшее развитие и были применены в самых различных научных сферах499. Так, Героним из Александрии обнаружил силу пара. Однако чтобы применить это открытие на практике, необходим был металл такой прочности, какую не знали в античном мире500. Следовательно, достижения в одной области исследований должны были стимулироваться открытиями в других областях501, что в рассматриваемый период наблюдалось далеко не всегда. Ф. Уолбанк приводит относящиеся к Архимеду слова Плутарха (Plut. Marcel. 17.3) о том, что будто бы греческие ученые в эту эпоху считали заботу о внедрении своих открытий в жизнь недостаточно благородной502.
Английский исследователь полагает, что «хотя пламя рационального исследования начало поглощать вульгарные представления и можно обнаружить повышенное тяготение к мистическим религиям и восточным культам», в эту эпоху оставалось необычайно много времени, «свободного от мракобесия и цензуры, времени, когда люди легко могли передвигаться и, в случае необходимости, находить приют в любом месте»503. Как правило, они имели возможность свободно мыслить и заявлять о своих мнениях и открытиях504. На взгляд Ф. Уолбанка, все главные школы эллинистической мысли: стоицизм, эпикурейство, кинизм – оказались очень влиятельными в истории философии505.
Интересной и важной представляется характеристика религиозных верований эпохи эллинизма, которую дает английский историк, поскольку здесь он переходит к анализу явлений массового сознания506. Особенности религиозной жизни этого времени связаны с рядом важных факторов: знакомством с восточными культами, религиозной политикой царей, духовными потребностями отдельных индивидов в новых условиях социальной замкнутости и политической нестабильности507. Ф. Уолбанк четко разграничивает религиозную жизнь, связанную с деятельностью властей – царей и правительств – с одной стороны, и те культы и религиозную практику, которую простые люди свободно воспринимали, поскольку это отвечало их повседневным потребностям – с другой стороны508. Рассмотрев влияние эллинизации на иудаизм, исследователь высказывает интересную мысль о том, что как раз эллинизованное иудейство подготовило почву для возникновения христианства509. «И хотя культы и религиозные доктрины этой эпохи исчезли, культурный континуитет эллинистического мира и пограничных с ним областей стал позднее колыбелью двух мировых религий» – христианства и ислама510.
Ф. Уолбанк детально рассматривает военное, политическое и экономическое воздействие Рима на эллинистический мир511, но, с другой стороны, показывает, что контакты с Грецией и эллинистическими государствами повлияли на самих римлян. Консервативно настроенные римляне видели пагубную сторону этого взаимоотношения двух миров, в результате чего разрушались традиционные римские ценности; это же отмечает греческий историк Полибий, который в данном вопросе, несомненно, вторил своему римскому патрону Сципиону Эмилиану512.
Однако, как отмечает английский исследователь, имелась другая, более позитивная и в конечном счете более важная сторона взаимодействий эллинистического мира и Рима, в результате которых с III в. до н. э. изменились многие аспекты римской жизни.
В современном антиковедении детально разработаны многие аспекты влияния эллинистической культуры на различные сферы римского общества513. Рассматривая этот вопрос, Ф. Уолбанк опирается как на самостоятельный анализ источников, так и на достижения мировой науки.
«Легионеры, возвращавшиеся после восточных кампаний, греки, прибывавшие в Рим в качестве заложников, послов, военнопленных, торговцев, людей, владевших разного рода специальностями, или рабов, знакомили римлян с греческим языком и обычаями Эллады. Врачи и философы привносили в римское общество присущее эллинам профессиональное мастерство и греческий тип образования; римляне «старой закалки», подобные Катону Старшему, сопротивлялись всему этому, но нерешительно и неэффективно»514.
Ограбление таких городов, как Сиракузы и Коринф, в ходе римских завоеваний на Востоке способствовало появлению в Риме греческих произведений изобразительного искусства, что возбуждало еще большие аппетиты римской знати. С этого времени частные дома стали отличаться большей роскошью, и по крайней мере для состоятельных граждан Рим как город сделался более удобным для проживания; по своим удобствам Рим сравнялся с важнейшими центрами эллинистического мира515.
Третий век, полагает Ф. Уолбанк, был свидетелем первых шагов римской литературы, сделанных под влиянием Эллады. Самый ранний римский поэт Ливий Андроник был греком из Тарента, преподававшим латынь и греческий язык и сделавшим поэтический перевод «Одиссеи» Гомера. Более крупная и влиятельная личность – Квинт Энний происходил из Калабрии. Там он соприкасался с греческими философскими школами Южной Италии; его «Анналы» – значительная эпическая поэма о римском прошлом. Первоначально, как считает английский исследователь, имелась необходимость представить греческому миру римскую историю (и защитить римскую политику, проводившуюся в настоящем), поэтому ранние историки Рима – Фабий Пиктор, Цинций Алимент и Постумий Альбин – были римскими государственными деятелями и писали не на латыни, а на греческом языке516. Ф. Уолбанк интересно интерпретирует творчество такой сложной и противоречивой личности, как Катон Старший: этот автор, чей труд «Начала» стал первым сочинением, написанным латинской прозой, и тем самым положил начало римской историографии на родном языке, испытал гораздо большее влияние греческих образцов, чем можно было бы предположить, исходя из того факта, что Катон крайне презрительно относился ко всему греческому517.
Другой сферой «эллинизации», по мнению Ф. Уолбанка, был римский театр. Энний писал пьесы, сюжеты которых восходят к трагедиям Софокла и Троянскому циклу греческой мифологии518. Нэвий создавал трагедии, исторические пьесы, основанные на римских проблематике, комедии, а также эпическую поэму о Пунической войне. Однако наиболее важными авторами для римской сцены как в это время, так и в истории римской литературы вообще, полагает английский исследователь, были Т. Макций Плавт и П. Теренций Афр. Современная наука располагает многочисленными сочинениями как Плавта, так и Теренция; и до недавней находки папирусов, содержащих некоторые оригинальные пьесы замечательного афинского комедиографа эллинистического времени Менандра, для того чтобы как-то понять его творчество, необходимо было основываться на произведениях Плавта и Теренция. Теперь стало легче оценить характер использования и адаптации обоими римскими драматургами эллинистических оригиналов для создания чего-то совершенно нового и типично римского519. Ф. Уолбанк считает, что римский гений, в частности, проявился в способности не только копировать, но и преобразовывать заимствованные у других народов образцы520.
По мнению английского исследователя, культура Греции – в лице как более древних классических авторов, так и писателей собственно эллинистического мира – давала писателям Рима образцы и стимулировала создание римской литературы. Невозможно представить римские шедевры поздней Республики и ранней Империи без эллинского элемента; творчество Цицерона, Саллюстия, Горация, Виргилия, Катулла и Овидия является результатом воздействия традиции, восходящей к греческим источникам. Тем не менее эти авторы являются подлинно римскими521.
На протяжении трех столетий, начиная со времени Т. Квинкция Фламинина, полагает Ф. Уолбанк, наиболее образованные римляне говорили на двух языках (греческом и латинском) и, таким образом, были открыты прямому воздействию эллинистической культуры. Историк показывает, что римская философия была частью греческой философии, а римское искусство развивалось на основе греческих образцов. Гораздо раньше италийские боги и безличные божества (numina), господствовавшие в мире римской религии, были персонализированы и зачастую стали отождествляться с греческими богами, имевшими сходные черты. А с начала II в. до н. э. постепенно вводятся культы таких римских полководцев, как Квинкций Фламинин, и таким образом подготавливалась почва для последующего обожествления римских императоров522.
Римляне оформили свою раннюю историю, согласовав ее с Троянским циклом греческой мифологии523, а сам Рим, как и многие порты Восточного Средиземноморья, был украшен портиком с изображениями божеств из Сирии и Малой Азии. С установлением императорского режима все Средиземноморье оказалось объединенным в рамках культурной целостности, в которой продолжали существовать многие явления эллинистического мира, приспособившись к системе провинциальной организации, установленной Римом. В частности, с исчезновением монархий прежние эллинистические города продолжали быть полноценными «единицами цивилизованной жизни» на всем Востоке и оставались таковыми до усиления имперской централизации; «только в III и IV вв. н. э. губительное бремя бюрократии окончательно подавило их инициативу»524.
Ф. Уолбанк полагает, что эллинистическая эпоха оставила многие проблемы нерешенными, что существовали противоречия в разных сферах жизни525. Вероятно, эти проблемы и не могли быть решены должным образом, считает он, ибо основные достижения эллинистической эпохи, по-видимому, были сделаны в III в. до н. э., когда «правящая каста все еще оставалась социально мобильной, а новые царства пока еще проявляли гибкость и предоставляли талантливым людям широкое поле для деятельности»526. Первые эллинистические цари окружали себя людьми, свободно выбранными по их способностям из различных слоев населения. Ко II в. до н. э., когда в эллинистическом мире появились римляне, «созидательная сила была уже, вероятно, утрачена»527.
Ф. Уолбанк ставит очень важную проблему, хотя и не развивает ее детально. В исследовательской литературе имеется концепция, согласно которой, в эпоху эллинизма наблюдается стагнация культуры, поскольку в это время завершается период культурного расцвета Эллады и «греческое чудо» угасает528.
А. И. Зайцев показал, что с определенного момента проявляется упадок в различных сферах эллинистической культуры. В математике после Архимеда и Аполлония Пергского наблюдается иссякание творческих сил, и эту тенденцию не могла остановить даже фигура великого Диофанта; с Гиппархом в состояние застоя приходит астрономия; планомерные физические эксперименты Стратона из Лампсака застыли на их начальной фазе; инвентарная опись в естествознании заменяет действительное познание (К. Шнайдер)529; перемены в эллинистической поэзии наступают ок. середины III в. до н. э. (У. Виламовиц-Меллендорф); после IV в. до н. э. исчезают выдающиеся имена в изобразительном искусстве530. Причину застоя эллинистической культуры российский исследователь видел в «утрате веры в человека, который с помощью собственных усилий способен достигнуть того, что в принципе для него достижимо»531.
Однако Ф. Уолбанка прежде всего интересуют достижения эллинистического мира и его вклад в историю культуры последующих эпох. По его мнению, это было время учености, когда великие исследовательские учреждения Александрии перерабатывали и передавали последующим поколениям тексты классических авторов. «Это была эпоха, когда горизонты человека физически расширились благодаря путешествиями таких исследователей, как Пифей и Мегасфен, а интеллектуально – научными достижениями Эратосфена и Архимеда». Архитектура и прекрасно спланированные города эллинистического мира являются «предтечами» архитектуры и городской планировки эпохи Возрождения, а также XVIII и XIX вв. Эллинистическое искусство, «подчас бурное, а иной раз чувственное, захватывает наше воображение» и оказывает сильное влияние на развитие художественного вкуса532.
Ф. Уолбанк утверждает, что в сфере политических поисков эллинистическая Греция сделала шаг вперед в развитии представлений о федеральном правлении, что не могло не иметь значения для последующих политических теорий и доказывает тот факт, что интеллектуальная жизнеспособность и созидательные силы греческого народа сохранялись. В течение трех столетий эллинистические царства и отдельные полисы создали систему дипломатического взаимообмена, которую переняли римляне и которая посредством практики, существовавшей в Римской империи, была передана последующим эпохам533. Исследователь показывает, что эллинистический мир имел единую правовую систему, законодательства различных государств частично совпадали, и наблюдалась тенденция к все большему их сближению, как можем судить на основе широкого использования иностранных судей534. Правовое единообразие, уже существовавшее в городах и государствах эллинистического мира, повлияло на становление римского права (эдикты претора перегринов и ius gentium), действовавшего в провинциях535.
Таким образом, как считает Ф. Уолбанк, Рим оказался «разрушителем и в то же время наследником этой плодотворной эпохи греческой цивилизации». Именно благодаря Риму большая часть этого наследия перешла Западной Европе, а также не менее мощно и непосредственно – Византии и православному миру Восточной Европы536.
Подводя итог, следует отметить важнейшие проблемы, рассмотренные Ф. Уолбанком и составляющие основу его концепции:
генезис эллинистической культуры;
взаимодействие греко-македонской и местных культур народов Востока;
разные социальные группы как носители эллинистической культуры;
контакты различных районов эллинистического мира и проблема однородности культуры;
взаимосвязь политической организации общества и культуры, в том числе роль эллинистических правителей и «друзей» царя в культурном развитии;
место международного права и дипломатии в культурной жизни эллинистического мира;
процесс распространения эллинской культуры вширь и концентрация культурной жизни в важнейших центрах эллинистического мира (Александрия Египетская, Пергам, Афины);
традиции классической Греции в культуре эллинистического мира;
основные достижения эллинистической культуры в различных областях: литературе, историографии, филологии, теоретических и прикладных естественных науках, философии; особенности религиозной жизни;
воздействие эллинистической культуры на различные сферы жизни Римской республики;
римское общество и государство как «ретрансляторы» эллинистической культуры.
Комплексное рассмотрение этих проблем является важной заслугой Ф. Уолбанка как исследователя, который показал себя мастером обобщения и детали537. В его концепции эллинизма основной акцент делается на культурных явлениях538 как важнейших элементах цивилизации, в которой культура тесно взаимосвязана с такими сферами, как экономика, политика, социальные и этнические отношения.
Некоторые авторы отмечали недостатки его основного труда по истории эллинизма: например, то, что английский исследователь не дает четкой дефиниции эллинизма539; «не уделяет должного внимания фактам, показывающим взаимообогащение и усложнение культур греков и местных восточных народов»; преувеличивает «степень замкнутости господствовавшего греко-македонского слоя»540; оставляет вне поля зрения эллинистическую художественную культуру541 и т. д.
В последние два десятилетия увидели свет несколько исследований, которые заставляют по-новому взглянуть на проблемы эллинистической культуры. В частности, в 1987 г. появился сборник научных трудов под названием «Эллинизм на Востоке»542. Ф. Уолбанк назвал эту книгу «ревизионистской, а местами даже агрессивно ревизионистской», поскольку в ней проводится мысль, что для царства Селевкидов наследие Ассирии, Вавилонии и державы Ахеменидов имело гораздо большее значение, чем считалось прежде, и что можно лучше понять характер этого царства, если рассматривать его в контексте древневосточных цивилизаций543. Этот подход реализован также в новом труде С. Шеруин-Уайт и А. Курт544.
В 1996 г. были опубликованы материалы международного коллоквиума, посвященного проблемам аккультурации и политической организации в государствах периода эллинизма545. В этом сборнике и других публикациях546 последнего времени нашла отражения новая тенденция в изучении форм культурных контактов между обществами Востока и Запада в древнем мире; для нее характерно более пристальное отношение к источникам на древних восточных языках: египетском, еврейском, персидском, санскрите и других. В этой связи в сфере истории языка ставится, например, проблема билингвизма в эпоху эллинизма547. Детально изучаются культурные контакты в отдельных регионах эллинистического мира: в Египте548, Малой Азии, Северном Причерноморье и т. д.
Одна из важнейших черт Ф. Уолбанка как исследователя – твердость в отстаивании своих взглядов, хотя он с уважением относится к мнениям своих научных оппонентов549. Однако он всегда прислушивался к разумным аргументам в ученой дискуссии. С учетом новейших исследовательских тенденций английский историк изменил и уточнил свои воззрения на некоторые проблемы эллинистической культуры.
В нескольких публикациях последнего времени Ф. Уолбанк резюмирует свое понимание эллинизма и культуры эллинистического мира550. Он считает, что «цивилизация различных эллинистических царств и городов не была ни «смесью» (mix), ни проявлением греческого гения, все еще существовавшего и оказывавшего свое влияние на негреческие общества, но скорее являлась образцом «мультикультурного» развития сообщества с населением, различающимся в расовом отношении, открыто исповедующим различные религии и унаследовавшим различные социальные и политические традиции, с народами, живущими хотя и бок о бок, но все же отдельно друг от друга, однако вступающими в тесные взаимодействия»551. Ф. Уолбанк полагает, что культурный обмен между эллинами и негреческим населением бал незначительным. Но процесс аккультурации все же существовал: он касался не только искусства в эллинистическом мире, но и совместного проживания и сотрудничества разных народов. Так, в Птолемеевском Египте, начиная с 200 г. до н. э., роль египетского жречества в управлении страной постоянно возрастала. «О других эллинистических государствах известно меньше, но аналогичный материал имеется, и можно надеяться, что по мере увеличения негреческих источников мы узнаем об этом процессе больше». Однако исследования в этой сфере, считает Ф. Уолбанк, вряд ли радикально изменят общую картину, хотя и должны учитываться в дальнейшем552.
Несмотря на справедливость многих критических замечаний оппонентов, концепция Ф. Уолбанка выгодно отличается как от предшествующих ей (например, от «телеологической» концепции И. Г. Дройзена или от «миссионерской» интерпретации У. Тарна553), так и от появившихся позже (к примеру, трактовки Питера Грина554). Концепция английского историка базируется на прочном фундаменте тщательного анализа источников и важнейших современных исследований. При всей спорности многих вопросов эллинистической культуры, стоящих сейчас в антиковедении, Ф. Уолбанк делает продуманные, взвешенные суждения. Его труды, безусловно, должны учитываться в дальнейших исследованиях эллинистической культуры.
|
