Скачать 4.18 Mb.
|
Библиографический список
МАССОВАЯ ЛИТЕРАТУРА КАК ФЕНОМЕН СОВРЕМЕННОСТИ Г.Н. Тараносова Как известно, за современным обществом прочно закрепилось название информационного общества или общества массового потребления информации, хотя на определение проживаемого нами времени претендовали такие, как «эпоха науки», «эпоха космоса» и др. Номинация утвердилась не случайно: человек действительно выживает только в информационном поле и без информации его существование невозможно, что тотально проявилось именно в сегодняшней действительности. Так, в опубликованном во второй половине ХХ в. романе Кобо Абэ «Человек-ящик» герою, решившему порвать с человеческой цивилизацией, предлагается взять с собой только ограниченное число вещей, среди которых названы «транзистор, чашка, термос, карманный фонарь, полотенце, коробка для мелочей». Заметим, транзистор – первый в перечислительном ряду как главная примета времени и как самая необходимая принадлежность человека, поскольку он «уже давно отравлен ядом новостей», «испытывает непреодолимую тревогу, если постоянно, без конца не запасается свежими новостями», и успокаивается только тогда, когда, получая их, ощущает свою сопричастность к происходящему в мире, становясь как бы участником событий. Ничего подобного не знал доинформационный мир, высшей целью развития которого было знание, имеющее сущностное различие с информацией. В этой связи нельзя не согласиться с мнением авторитетного учёного В. Беньямина, что «одно из самых важных свойств информации, в отличие от знания, – её принципиальная фрагментарность и избыточность. Это означает не просто возможность передавать/принимать её квантами, в отрыве от контекста и концепта, но и воспроизводить её точно, буквально, оперативно. Следствие её фрагментарности – самосохранение путём включения мобильных информационных звеньев в различные системы знаний. Информация как встраивание в готовую структуру, естественно, не несёт в себе эффектов того длительного и порой мучительного процесса, который сопровождает формирование системы знаний, убеждений, веры. В пределе информация стремится быть безучастной к судьбе и переживаниям её носителей. Именно эмоциональная непричастность позволяет сбрасывать её в хранилища памяти, в долгий ящик: словари, справочники, энциклопедии и т. д. Информация – стерилизованное знание» [1, с. 52]. Обозначенная особенность не может по понятным причинам быть отнесена к положительным характеристикам нашей эпохи – эпохи массовых коммуникаций, средств массовой информации, масс-медиа, а отсюда и массовой культуры, массовой литературы. Ещё одно не самое лучшее последствие господства информационности, отмеченное Н. Луманом в исследовании, которое так и названо «Реальность масс-медий» (1996), – это потребность общества во всё более новых новостях, это следование логике сенсаций, это некая подмена того настоящего, что происходит в действительности, за счёт возобладания интересного и нового в масс-медийном мире, что печётся, как горячие пирожки, и чего нет, что отсутствует в реальности. При таком режиме особую значимость приобретает скорость подачи информации, её непрерывность, когда происходящее совпадает или очень близко с его трансляцией, когда знание, по Ж.Ф. Лиотару, есть то, о чём задаются вопросы в телевизионных играх, когда развлекательность, а не духовная работа, становится превалирующей. Актуализированные признаки современности столь впечатляющи, что требуют подтверждения разными источниками. Обращение к нашумевшему труду Б. Стросса «Козлиная песня» (2001) и к авторитетным суждениям Ж. Делёза, Ж. Дерриды и Р. Вирильо добавляет ещё более шокирующие приметы нашего времени, отмеченные, по их наблюдениям, «насильственным господством режима телекратической публичности» (Б. Стросс), когда событие конструируется СМИ, реципиент от него дистанцируется, чем устраняется возможность его личного проживания происходящего. Компьютеру предоставляется возможность отслеживать каждый шаг человека, набросив на него «электронный ошейник, которым незаметно связываются диффузные западные сообщества», что «по-новому инструментирует правовую реальность» (Ж. Деррида) и что свидетельствует о появлении и распространении новой идеологии – идеологии «технофундаментализма», новой формы насилия – виртуального насилия (Р. Вирильо). Предложенная выше попытка обобщения тех наблюдений, которые проведены в научной литературе, свидетельствует, что налицо наступление новой, уже получившей название – медиальной коммуникации, как и захвата власти средствами информации – ещё одной характерной приметы информационной эпохи. Иным становится и потребитель информации – это массовый потребитель с развивающимся клиповым мышлением, заглатывающий наживку из беспорядочно свёрстанных, случайно собранных, ярко упакованных, стремительно проносящихся картинок: то экономика, то политика, то культура, то криминал и т. п. Такое восприятие лишается особого на него настроя, целостности, эмоционального проживания, сакрального погружения, да и в целом – субъектности. Следствием современного режима существования общества становится всё большая гипертрофированность рациональной составляющей сознания у потребителя информации, в то время как его иррациональная составляющая оттесняется на второй план. Но именно она существенно влияет на важные стороны восприятия мира – нравственную, эстетическую, правовую, моральную оценку происходящего, нравственную мотивацию поступков. Не тревожит ли, в самом деле, что отличник в учёбе, удачливый бизнесмен и хороший менеджер на производстве оказываются порой важнее, чем порядочный человек? А ведь именно это качество всё востребованнее и востребованнее в мире. Не случайно наш президент, рисуя портрет своего гипотетического преемника, именно это качество – порядочность – называет самым главным, понимая, что обозначение вектора на гуманитарное содержание как политика и политики, так и основной идеи жизнеустройства вызовет безусловное согласие электората. Да и мировой опыт развития цивилизации тому свидетельство. Так, ещё Гомер советовал постигать мир и мыслью, и сердцем. Лишь совокупность информационной, научной и осердеченной картины мира даёт достойное его отображение в сознании человека и может стать надёжной основой для гражданского и иного поведения. Человечеству нужно целостное мировоззрение, в фундаменте которого лежит как научная картина мира, так и вненаучное (включая эмоциональное и образное) восприятие его. А отсюда так важно развивать эмоциональную сферу чувств, гуманизировать жизнь. Скрепой, объединительной идеей в восприятии и действии для субъекта сознания должна стать идея человека, раскрывающая его сущность, по нашим воззрениям, – идея духовно-нравственная и интеллектуально-творческая или нравственная и созидательная. Ретроспектива в глубины цивилизации позволяет обозначить её доминанты на разных этапах поиска основной идеи развития. Эпоха Возрождения оставила нам гуманизм и антропоцентризм. Просвещение дало гражданское равенство и диалектический материализм. ХIХ в. для России стал веком словесности и классической литературы, ХХ в. – всеобщего образования, науки и техники, но и медийного господства. ХХI в., как мечтается, должен стать веком духовной культуры, обретения духовности через гуманизацию, гуманитаризацию и приоритеты ценностного подхода во всех проявлениях человеческой деятельности, освобождённой от информационной зависимости. Подчеркнём, что в нашем контексте особую значимость приобретает характер гуманитарного познания, которое, вслед за Г.-Г. Гадамером, мы понимаем как «опытное знание», которое выражается более всего в переживаниях, претерпевании, эмоциональном реагировании, образах и передаётся через энергию контекста, в том числе и в телесном опыте. В таком понимании обозначается высокая роль нравственности. Нравственность не исходит из природы человека. Она определяется духовной идеей. Духовность означает осознание происходящего в контексте вечности и культуры, в контексте своей жизни в целом, своих состояний от детства до старости. (Отметим, что именно недостижимость в рамках медиа-действительности воскрешения контекста – его главная опасность). Духовность обитает только в пределах человека. Духовная идея – основа нравственности и достоинства. В жизни такие ценности, как истина, совесть, любовь, свобода обретаются только человеком высокого сознания. Но разум не есть ум, интеллект. Нередко человек в деле профессионал, а в жизни не осознаёт жизненный путь целостно, не ведает, каким ему быть, не сформировал свою позицию. Следовательно, особую важность приобретают самоидентификация и самоцентризм как возможность возвращения к себе, самопознание, самоосуществление. Это преодоление иноцентричности, будь то культ денег, вещей, комфорта, власть кумира, моды, чужой злой воли, навязываемые средствами массовой информации. Это возвращение к способам получения контекстуальной информации, позволяющей контактировать с другим, избавляясь от страхов одиночества, целостно сопереживать с ним, гуманитарно познавать, чувствовать и искренне сочувствовать, а не симулировать жизнь. Но на пути к обретению самоидентификации пролегает выстроенное современным обществом киберпространство, как удачно назвал нашу действительность Дж. Гибсон в своём фантастическом романе «Нейромант». А Виктор Пелевин, вошедший в пятёрку лучших современных европейских писателей, в знаменитом романе «Generation «П» вскрыл через художественную форму философские аспекты компьютерной виртуальной действительности, предупреждая человечество о том, что она, создавая свои супертехнологии и интерактивное искусство, подменяя тем самым реальную жизнь человека на симулякры, может даже вызвать «конец культуры». Подчеркнём, что проблема «виртуализации реальности» выходит на ключевую позицию для всей науки. В искусстве виртуальная реальность – это «созданная компьютерными средствами искусственная среда, в которую можно проникать, меняя её изнутри и испытывая при этом реальные ощущения. Понятие «виртуальный мир» воплощает в себе двойственный смысл: мнимость, кажимость, потенциальность и истинность. <�…> В центре её интересов – не только «третья реальность» постмодернистских художественных симулякров, пародийно копирующих «вторую реальность» классического искусства, но виртуальные артефакты как компьютерные двойники действительности» [8, с. 116.] Виртуальная реальность, таким образом, превращается в заместительницу жизни, которую она вытесняет новыми технологиями воздействия на сферу человеческого бессознательного. В. Пелевин в своём романе как раз и показал, как новая виртуальная компьютерная империя овладевает умами молодого поколения, как происходит деконструкция тех идей, которыми определяется самосознание человечества, как деконструируется мышление через создание его множественных альтернатив, вариаций, смыслов. Это позволяет симулировать существование виртуальной реальности, а также развивать в ней процессы, имитирующие её жизнь как нечто реальное. Её зритель становится одновременно действующим лицом, полностью отчуждённым от переживаний в реальной жизни. Так возникает угроза встречи со своим виртуальным двойником, претендующим на первородство. Так происходит постепенная подмена оригинала закодированным информационным знаком, Божьего творения – искусственной моделью. Виртуальная реальность, создаваемая только как знаковая система или как образ, перемещаемый во времени и пространстве, заступает на место самой жизни и поглощает её, сужая до угрожающих размеров сферу духовного. В. Пелевин создаёт ужасающую картину вырождения человечества, превращения людей в «оранусов», примитивные продукты «высокоинформационного» мира, где властвует культ потребления. Спасительна в романе лишь авторская тенденция к освобождению личности от спрута – виртуальной реальности. Итак, виртуальная реальность – это та самая реальность, которая порождена потребностью ощущения общности и гармонии, но в которой как раз и нет точек соприкосновения, в которой можно затеряться и потерять свою самобытность, в которой царят массовые удовольствия, транслируемые через кибер-медиа, но где есть компенсация интенции человека к общности, достигаемая через персональный компьютер. В нашей культуре означенная интенция находила ориентиры реализации более всего в литературе, отчего и культура получила определение литературоцентричной: художественная книга в России всегда была учителем жизни, давая примеры для подражания. Но способна ли современная художественная литература сыграть путеводительную роль для человека, стремящегося преодолевать виртуальное пространства для сохранения своей идентичности? Когда мы в качестве отличительного признака русской литературы называем её высокую учительскую роль, содержательную глубину и духовные высоты, на которые поднялась российская словесность, особенно в её золотой – ХIХ в., то имеем ввиду, конечно же, классику, критически осмысливающую актуальные проблемы общества и человека и только шедевры литературы, те конкретные произведения, которые могут быть отнесены к инновационным, те, которые причисляются к литературному канону. Такая литература определяется как элитарная литература. Иначе – это классика, высокая, миметическая (представляющая мир в привычном для нас виде), настоящая, изысканная, серьёзная, инновационная, новаторская, нормативная, воспитывающая вкус, автономная, литература для творцов, некоммерческая, литература № 1, литература открытых произведений с «закрытой» моделью читателя, литература канона, авторского творчества, но, с позиции массового реципиента, – эстетически сложная. Представление, или «легенда», по выражению Ю. Лотмана, об элитарной литературе создаётся критикой и теорией литературы: «…литературе приписываются нормы, указывается, какой она должна быть. Эти идеальные нормы становятся языком, на котором литература пересказывает себе сама себя. Стремясь к самопознанию, литература воспринимает себя в свете той легенды о себе, которую она создаёт пером и устами своих теоретиков. Тексты, не соответствующие этой легенде, из рассмотрения выпадают, объявляются несуществующими. Этот легендарный портрет передаётся потомкам. Он облагорожен, очищен, лишён противоречий и создаёт иллюзию присутствия в историческом материале строгих исторических закономерностей» [7, с. 820-821]. Иначе, происходит мифологизация, канонизация литературы. Иная литература, в свою очередь, имеет также легенду – это та литература, которая не включается в школьные и вузовские программы, не печатается в «толстых» журналах, живёт сегодняшним днём, стремясь лишь к успеху на рынке, и не вводится в академическое научное осмысление, а если и изучается, то как вид народного творчества и выражение народного духа. Сегодня приходится мириться со всё большим засильем лубочных романов, детективов, отличающихся формульным повествованием, т. е. такой литературы, которая получила определение массовой литературы. Иначе – это низкая, вульгарная, тривиальная, популярная, успешно продаваемая, низкого вкуса, формульная, бульварная, паралитература, чтиво, «наивная», массовая беллетристика, эпигонская, вторичная, стереотипная, жанровая, вульгаризированная, развлекательная, ремесленная, коммерческая, тиражируемая, «мозгомойная», литература № 2, литература второго ряда, гетерономная, литература ширпотреба, больших объёмов, литература для читателя (потребителя), литература поточного производства, немедленного потребления, серийная литература готовых моделей сюжетного развёртывания, литература однопорядковая шоу-бизнесу, но, с позиции массового читателя, – простая и доступная. Массовая литература, являясь литературой «массового», потребительского общества, вписывается в контекст массовой культуры, стремительно проникающей во все сферы культурной деятельности с последней трети ХХ в. на правах идеологии общества потребления. Питательной средой её экспансии становится современная культурная ситуация, ориентированная на рынок, на вкусы усреднённого носителя культурных норм. Парадокс современности заключается в том, что при явном массовом засилье массовой литературы на книжном рынке и массовом спросе на неё, а не на классику, при том, что её возникновение относят аж к XVIII в., хотя и к концу, мы так и не изучаем ни её феномен, ни феномен её популярности не только в рамках литературоведения, но даже на факультетах филологии и журналистики, что уже вызывает ещё не массовое, но уже недоумение. В качестве примера такого эмоционального публично во многом риторического вопроса к филологам можно привести одну из последних публикаций: «Отечественные литературоведы поглощены Гоголем и Достоевским, Булгаковым и Ахматовой, а то, что читается большей частью населения, презрительно именуется «чтивом», не заслуживающим траты времени и исследовательских усилий. Из-за подобного научного «снобизма» разыгрываются целые дискуссии о том, чихнул или не чихнул Пушкин в том или ином месте, ставить или не ставить запятую при публикации его стихотворения, а издающиеся миллионными тиражами книги, вызывающие споры современников, отвечающие на их интеллектуальные и эстетические запросы, остаются вне исследовательского внимания» [9, с. 405]. Отмеченный снобизм подогревается, конечно же, ещё и тем, что если произведения элитной литературы первичны, уникальны, то для массовой литературы создана даже своя технология производства коммерчески востребованного литературного продукта – руководства, пособия как доказательство её схематичности, воспроизводимости и тиражируемости [см., например: 6 и 10]. Справедливости ради, заметим, что в произведениях массовой литературы, без сомнения, прослеживается культурная преемственность картины мира, что действительно требует её включения в научный контекст, как и массовой культуры, или культуриндустрии, в целом. Для подтверждения верности этого утверждения достаточно сослаться на известного социолога Б.В. Дубина [3, с. 342-366], который утверждает, что массовая культура – это своеобразный механизм социального взаимодействия в ряду других. Функция этого механизма – обеспечивать равнодоступность образцов, относящихся к базовым для данного общества нормативным значениям социального порядка, конфигурациям социальных позиций, символам общепринятых ценностей и, в этом смысле, осуществлять символическую интеграцию социального целого. Интеллектуалы же, в свою очередь, ставят под сомнение самоё возможность взаимоотношений между высоким (валоризованным) в культуре и низким (профанным), между её элитарным и массовым полюсами. Примиряющей предстаёт точка зрения Б. Гройса, который считает, что сфера «профанного», включающая и массовую художественную продукцию, является ресурсной для инноваций там, где производятся культурные смыслы, и служит условием для возникновения нового. [2, с. 35]. Из вышесказанного следует: литература в системе массовой культуры занимает периферийное место, а диалог авангарда и массовой культуры постоянен, что перекликается с подходом Ю.М. Лотмана к пониманию такого явления, как массовая литература. «Понятие массовой литературы, - по его мнению, - подразумевает в качестве обязательной антитезы некоторую вершинную культуру. <�…> Понятие «массовая литература» – понятие социологическое. Оно касается не столько структуры того или иного текста, сколько его социального функционирования в общей системе текстов, составляющих данную культуру» [7, с. 819]. Уже приведённые отсылки к характеристике массовой литературы, данной авторитетными учёными, свидетельствуют о том, что её отличают такие признаки, как вторичность (по отношению к классике), подражания, заимствования и рыночный спрос. Кроме названных, современными исследователями (см. Хализев, В.Е., Поддубная, Е.Я. и др.) также называются: стереотипность художественного мышления автора, искусственное усложнение композиции, мифотворчество, вульгаризация проблем, поднимаемых в высокой литературе, завышенная роль фабулы, стандартизация системы персонажей, схематизация развития действия, упрощённая модель мира, вместо сложности и многообразия которого – набор стереотипов, эскапизм как создание такого психологического эффекта воздействия на реципиента, который порождает мифотворчество, иллюзорность решения социальных проблем. Особенно выделяется из названных, конечно же, такой признак, как стереотипность. Например, набор стереотипов в жанре мужского боевика постоянен – это мужественный патриот, честный и повышенно сексуальный герой-одиночка, который успешно противостоит спецслужбам и бюрократам-чиновникам, погрязшим в коррупции. Не то в женских романах-детективах, например Дарьи Донцовой, в основе которых лежит так называемая женская логика. Кстати, назовём здесь одноименный телевизионный сериал, да ещё и с нумерацией: «Женская логика-1», а далее – № 2 и т. д.; сюда добавим: «Женская интуиция-1», далее – № 2; «Евлампия Романова-1. Следствие ведёт дилетант», далее – № 2 и т. д.; «Виола Тараканова. В мире преступных страстей-1», далее – № 2; «Даша Васильева – любительница частного сыска»-1», далее вновь – № 2 и т. д., – также продукт массовой культуры, победно шествующий сегодня по телевизионным каналам. Особенностью этой женской логики является то, что героини, следуя ей, ведут самостоятельное расследование, успешно собирают улики, однако, сделать на их основании обобщение, выводящее на раскрытие тайны, не могут. «Единственная задача такой литературы, - по мнению одного из нынешних ведущих программы «Лидер продаж» радио «Культура», литературного критика А. Гаврилова, - промыть мозги читателя до девственной чистоты. Абсолютное большинство женских иронических детективов работает именно так. Наверное, если целой стране нужно промывать мозг, это хорошо и интересно. Дай Бог здоровья всем этим добрым женщинам, которые выполняют такие «клизмические» функции в отношении общественного сознания, но обсуждать особенности постановки общественного клистира в эфире национального радио представляется диким и неразумным» («Комсомольская правда» от 17 февраля 2007 г., № 24(23857). Справедливости ради отметим, что именно в женских детективах часто в художественной форме проводится мысль о социальном партнёрстве, признании феминизма, необходимости веротерпимости и исключается демонстрация чернухи и агрессии, что не может не приветствоваться [см. об этом: 4]. |
Предисловие научного редактора русского издания 3 Прежде всего я хочу воспользоваться привилегией научного редактора представить российскому читателю автора этой книги |
История россии Ран а. Н. Сахаров (отв редактор). докт ист наук В. П. Дмитренко (зам отв редактора), академик ран и. Д. Ковальченко, член-корр ран... |
||
Слово главного редактора Слово главного редактора. //Стратегия России. – 2016.№2, февраль. (Круглый стол: «Пути российской цивилизации») |
Постижение истории ... |
||
Требования к оформлению электронного варианта тезисов История древних цивилизаций секции История и история искусства, подсекции Экспедиционные исследования секции География. Для перечисленных... |
История История: планы семинарских занятий и методические указания для студентов на 2012/13 учебный год / составитель: А. Н. Федоров. – Челябинск,... |
||
Программа кандидатского экзамена по специальности 12. 00. 01 «Теория... Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования |
Научное руководство аспирантами осуществляют: д ю. н., профессор... Теория и история права и государства; история учений о праве и государстве |
||
Джордж харрисон История «The Beatles» — без всяких сомнений, группы №1 в мировой поп- и рок-музыке — это прежде всего история четырех простых ливерпульских... |
Отечественная история О82 Отечественная история : учеб методич пособие для студентов неисторических специальностей / С. В. Левин, Т. В. Платонова, И. М.... |
||
Методические указания для выполнения практических занятий по дисциплине: «История» Настоящее учебное пособие составлено на основе профессиональной образовательной программы курса «История» огсэ. 02 в соответствии... |
Находкинского городского округа Назначение на должность редактора сайта и освобождение от нее производится приказом директора школы |
||
Пояснительная записка курс «История менеджмента» Курс «История менеджмента» разработан в соответствии с Государственным образовательным стандартом Российской Федерации |
История советской россии Ратьковский И. С., Ходяков М. В. История Советской России спб.: Издательство "Лань", 2001. 416 с. (Мир культуры, истории и философии).... |
||
Владимир Трут Дорогой славы и утрат. Казачьи войска в период войн и революций Героическая история Трагическая история Неотъемлемая часть Великой истории Великой страны. Именно так можно назвать историю казачества... |
Руководитель магистерской программы Председатель гэк вм. 5543. 2014... Проведение подобного исследования требует комплексного подхода, осуществленного на стыке исторической науки и педагогики |
Поиск |