ГЛАВА 1. ПЛАНОВАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ: ДИСКУРС ПРОГРАММ РАЗВИТИЯ
1.1.Теоретико-методологические основы исследования программ развития: критический дискурс-анализ
Впервые идея «развития», впоследствии ставшая четвертым пунктом программы Г. Трумэна, была представлена широкой общественности в инаугурационной речи 33-его Президента США 20 января 194918. Он заявил: «Мы должны положиться на новую программу, позволяющую сделать наши научно-технические достижения доступными для улучшения ситуации и экономического роста недоразвитых регионов».19 Высказанное в контексте противостояния Запада идеологии коммунизма,20 само существование идеи развития получило как широкую критику,21 так и поддержку.2223 Однако подобные споры не будут затронуты в рамках моей работы, поскольку не являются инструментальными: я буду лишь исходить из того факта, что программы развития существуют, обсуждение необходимости их существования останется вне фокуса внимания.
Следует заметить, что определение самого понятия «развитие» сильно затруднено. Профессор Гилберт Рист из Женевского института международных отношений остроумно отмечает, что «развитие» стало своеобразным вирусным словом нашего времени и остается таковым уже на протяжении 60 лет, но его реальное значение никто не смог установить и, скорее всего, оно «зависит от того, где и кем термин «развитие» употребляется».24 Например, развитие часто понимается как линейный процесс приближения к Западной современности.25 Иногда высказывается точка зрения, что концепт «развития» больше связан с приближением к высоким достижениям западной цивилизации, а не с ощущением собственного развития, возникающим у местных заинтересованных сторон.26 Тереза Хайтер обобщила распространенные употребления «развития» следующим образом: «что бы это ни было, оно могло привести к улучшению ситуации для бедных людей».27 Вышеупомянутый Профессор Рист дает свое определение: «основа «развития» - общая трансформация и разрушение естественной природной среды и социальных отношений для того, чтобы увеличить производство благ (товаров и услуг) при помощи рыночных отношений до эффективного уровня».28 Такое определение хорошо отражает общий характер изменений, но излишне драматично и абстрактно для дальнейшей работы.
Французский антрополог Оливье де Сардан даёт развитию весьма громоздкое, но инструментальное определение: «Совокупность социальных процессов, вызванных действиями на добровольных началах, направленных на трансформацию социальной среды, которые спровоцированы институтами или акторами, не принадлежащими к вышеуказанной социальной среде, но пытающимися ее мобилизовать и полагающимися на эту социальную среду в попытке привить ей знания, техники или ресурсы извне».29 Именно этого определения я буду придерживаться в своих дальнейших рассуждениях, поскольку оно дано с чисто методологической точки зрения и поэтому лишено вектора направленности изменений, в результате чего нейтрально в идеологическом смысле.
Безусловно, организации и страны, внедряющие программы по развитию, могут преследовать свои собственные уникальные цели и интересы, такой вид международной помощи даже иногда называют одним из наиболее регулируемых и политически окрашенных.30 Однако для большинства агентов, осуществляющих проекты по развитию, все же характерно продвижение социального, экономического и политического изменения к лучшему в странах третьего мира, а также непрерывная работа по борьбе с бедностью, неравенством и несправедливостью в качестве первостепенной цели. Вне зависимости от поставленных целей, программы по развитию подразумевает взаимодействие представителей развитых стран (доноров) с представителями «недоразвитых» стран, стран третьего мира (реципиентами).31 Это означает, что программы по развитию едва ли могут существовать без наличия противоположных сторон (донор/реципиент), которые изначально противопоставлены друг к другу, но были «объединены в одну семью, члены которой отличаются более высоким или низким уровнем развития».32 Что заставляет нас считать одни страны более развитыми, а другие менее развитыми? Артуро Эскобар в книге «Стакиваясь с развитием» утверждал, что на самом деле «развитость» или «недостаточная развитость» стран - речевой конструкт Запада, своеобразный пережиток империализма, на деле утверждающий превосходство стран «Первого мира».33 В своих рассуждениях Эскобар опирался на идеи Фуко, который рассматривал любое использование языка в рамках социальных институтов и систем власти как дискурс.34 Следовательно, можно предположить наличие особого дискурса в текстах программ развития Фонда Ага Хана ввиду того, что Фонд сам по себе является институтом и обладает властью внедрения проектов по развитию в Республике Таджикистан. Поскольку «дискурс не является простым выражением мысли, это практика, со своими условиями, правилами и историческими трансформациями»,35 для того, чтобы вскрыть правила дискурса текстов программ по развитию Организации Ага Хана, мне понадобится инструментарий - дискурс-анализ.
Современные лингвисты, создающие пособия по дискурс-анализу, выдвигают утверждения такого рода: «без дискурса не существует социальной реальности, и, не поняв дискурс, мы не можем понять реальность».36 Или такие: «дискурс - языковое выражение определенной общественной практики, упорядоченное и систематизированное использование языка, за которым встает особая идеологическая и социально обусловленная ментальность».37 Не вдаваясь в философские споры, приму данные положения без доказательства, поскольку моя работа несет в себе сугубо практический, а не теоретический характер.
Более того, не существует одной общепринятой схемы дискурс-анализа, например, руководитель Центра Теории Дискурса Университета Роскилле (Дания) Якоб Торфинг выделяет целых три поколения дискурс-анализа38, я остановлюсь на втором из них. Он состоит из четырех направлений: социальная семиотика (М. Халлидей, Г.Кресс, Т. ван Левен),39 социо-когнитивный подход (Т. ван Дейк),40 дискурсивно-исторический подход (Р. Водак) и критический дискурс-анализ (КДА) Н. Фэркло.
КДА делает упор на властном эффекте дискурса, определяя последний как «один из способов властвования, регуляции отношений субординации социальных акторов»41 и при этом трактуя дискурсы «как идеологические конструкты»42. С точки зрения данного подхода разработчики программ по развитию Фонда Ага Хана производят идеологически значимые дискурсы «в целях установления и поддержания своей гегемонии, а также изменения действительности»43. В этом случае можно говорить о закономерном вкладе дискурсивной практики в неизбежный процесс трансформации локальных сообществ44, на которые он направлен,45 что соответствует решению поставленной в рамках исследования задачи.
Л. Филлипс и М. Йоргенсен выделяют пять характерных особенностей критического дискурс анализа:
1. «Лингвистико-дискурсивный характер социальных и культурных процессов и структур»46: язык и общество диалектически взаимосвязаны. В результате дискурсивных методов, с помощью которых тексты воспринимаются и интерпретируются, происходит взаимодействие между читателями и авторами текстов, что приводит к конструированию социальных значений и смыслов, созданию социальных идентичностей и социальных отношений. Поэтому правомерно говорить о том, что «непосредственно в процессе дискурсивных практик повседневной жизни (процессов производства и потребления текста) происходит социальное и культурное воспроизводство и изменение»47. Таким образом, дискурс является важной формой социальной практики, вносящей свой вклад в конституирование и трансформацию социального мира, включая отношения власти. При этом отношения власти непосредственно связаны с дискурсом, следовательно, критический дискурс-анализ исследует «власть в дискурсе и власть над дискурсом».48
Из вышесказанного можно сделать вывод, что критический дискурс-анализ больше ориентирован на социальные проблемы, при этом он занимается не языком или его использованием как таковым, а лингвистико-дискурсивным характером социальных процессов.
2. «Дискурс конституирует и конституируется».49 Дискурс представляет собой форму социальной практики, которая не только «конституирует социальный мир»,50 но и конституируется в других социальных практиках, будучи связанной с ними. Возникающие в нём взаимосвязи не просто вносят вклад в формирование социальных структур, но и отражают их. Иными словами, дискурс находится в социально-историческом контексте, связан с разнообразными аспектами социального, следовательно, он меняется под действием этого контекста, а не просто служит инструментом, с помощью которого можно изменить мир.
3. «Использование языка необходимо анализировать эмпирически в социальном контексте»51. Принимая во внимание предыдущий пункт, нужно отметить, что поскольку дискурс и контекст его возникновения взаимосвязаны, первый несет в себе исторический характер возникновения: «дискурсы не только встроены в определенную культуру, идеологию или историю, но и связаны интертекстуально с другими дискурсами»52. Более того, Рут Водак считала, что характер это связи не просто синхроничен, но и диахроничен,53 ввиду чего должен рассматриваться в связи с другими видами дискурса.
4. «Дискурс действует идеологически».54 В критическом дискурс-анализе применяется понятие идеологии для рассуждений о подчинении одних социальных групп другим, так как дискурсивные практики влияют на создание и воспроизводство неравного распределения власти между различными социальными группами. Результаты неравного распределения власти рассматриваются как идеологические эффекты, которые можно вскрыть, если провести анализ текстов и их интерпретации, восприятия и социального влияния.55 «Критическая» сторона дискурс-анализа проявляется в том, что он выявляет роль дискурсивной практики, которую она играет в поддержании социальных отношений с неравным распределением власти.
5. «Критическое исследование»56. Критический дискурс-анализ во многом является проблемно-ориентированным, так как его цель заключается «в обращении к насущным социальным проблемам»,57 которые станут более понятны после применения КДА. Более того, результаты анализа могут быть использованы «в борьбе за радикальные социальные изменения».58 Однако при этом сторонники критического дискурс-анализа считают необходимым «открыть по крайне мере свои нормативные ориентации»,59 поскольку не представляют себе возможной объективную интерпретацию. В результате приверженцы КДА открыто говорят о своих интересах и используют свои открытия на практике60.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что, проанализировав дискурс в программах по развитию, можно будет проследить элементы идеологии, заключенные в текстах программ Фонда Ага Хана, а также понять, как организация видит дальнейшее социальное развитие Таджикистана.
Помимо проблемы конструирования образа «бедных стран», о которой уже шла речь, изучение дискурсивных практик Фонда поможет рассмотреть еще два аспекта проектов развития, затронутых Оливье де Сарданом в его работе «Антропология и развитие: понимая современные социальные изменения».61
Во-первых, де Сардан считал, что проекты развития отличает наличие разрыва между теорией и практикой, между программой и ее внедрением. Иными словами, то, что говорят о проекте на стадии его разработки, привлечения финансирования, легитимизации, не имеет ничего общего с самим проектом62. Сходную идею высказывал Дэвид Мосс, который различал политические функции проектов (выделяя в их структуре конкретные пути вовлечения акторов в политические модели) и организационную логику проекта (её можно проследить на примере конкретных мероприятий по развитию).63 Мосс утверждал, что успех или провал проекта больше зависит от уровня взаимосвязанности этих двух частей, чем от эффективности действий, осуществляемых в рамках программы по развитию.64
Разрыву между ожидаемым результатом и реальностью, по мнению Джеймса Скотта, изучавшего советские (и не только) аграрные утопические проекты, как раз и обязан провал этих проектов.65 Более того, Скотт выделил первичные внешние причины такого разрыва: «социальная инерция, закрепившиеся привилегии, международные цены, войны, изменение окружающей среды – упоминания только этих нескольких факторов достаточно, чтобы предсказать существенное отличие результатов высокомодернисткого планирования от первоначально предполагаемого результата»66.
Во-вторых, де Сардан отмечает повышенную роль политики и политического действия на арене проектов развития. Он исходит из мысли, что крупномасштабным проектам преобразования всегда сопутствует вера в возможность трансформации реальности посредством ненасильственных действий, что и является отличительной чертой политики в широком смысле.67 Из данного пункта вытекает две особенности проектов развития: 1) – ориентация на результат, предполагающая привлечение доноров со стороны; 2) – использование преднамеренно упрощенного языка, с помощью которого можно достичь гораздо более обширной аудитории.68 Во многом эти выводы подтверждаются эмпирическими исследованиями. Например, представитель Министерства иностранных дел Нидерландов Бернард Ван Гастел в своем исследовании проектов международной гуманитарной помощи пришел к выводам о том, что недостаток четких определений в программах по развитию превращает размытые понятия в рычаги для управления и манипуляций, снижая при этом уровень потенциальной критики.69
Реймонд Апторп в своей работе «Политика развития: фреймы и дискурсы» высказал убеждение, что гуманитарная помощь представляет собой не просто смесь различных упрощенных и оторванных от контекста идей, но и что эта смесь «нигде» не существует на лице Земли, потому что несет в себе исключительно гипотеический характер. При этом она создает воображаемые идентичности, которые заполняют страницы отчетов различных программ по развитию.70 Например, представления о том, как будет выглядеть «развитая Африка» не основываются на какой-либо уже существующей модели организации жизни в продвинутых африканских племенах, и в то же время не похожи на европейскую реальность: они придуманы разработчиками проектов с нуля. Более того, эти придуманные с нуля разработки внедряются в среду, существующую исключительно в представлениях авторов проекта, то есть в ту Африку, которую воображают себе авторы, когда разрабатывают программу помощи. Подобная аллегория указывает на два возможных уровня рефлексии: один будет прослеживать то, что в результате происходит на сконструированной организациями по развитию арене оказания помощи, то есть в отчетах этих организаций; другой же будет фиксировать события, на самом деле происходящие в различных частях света.
Еще одним важным фактом можно назвать разделение персонала, обслуживающего проект, на теоретиков, разрабатывающих основные положения, и практиков, внедряющих эти разработки. Дэвид Марсден71 писал о более высоком уровне рефлексии полевых работников проектов по сравнению с разработчиками, основываясь на принципе глубокой культурной обусловленности любого проекта развития. «Полевики» чаще замечают противоречия и несоответствия теории и реальности, пытаются сгладить конфликт двух рациональностей, внося свою интерпретацию в программу развития.
Подводя итог вышесказанному, можно выделить четыре вида разрыва. Первый из них связан с необходимостью нарочитого упрощения реальности для разработки проекта; второй прослеживает разделение на политические и организационные функции проекта; третий появился в результате конструирования дискурсивными практиками развития «реальности», отличной от существующего вне практик развития мира; и последний прослеживает разделение персонала, осуществляющего проект, на два лагеря: теоретики и практики. Я предполагаю, что в документации Организации по развитию Ага Хана при помощи критического дискурс-анализа можно будет проследить перечисленные выше разрывы. Ниже я обращусь к контексту внедрения программ по развитию, их описанию и некоторым культурным особенностям Горно-Бадахшанской Автономной области для создания представления о вышеобозначенных программах.
|
