2. Темпоральные характеристики
исторических исследований
Не в пример философам историки проявляли поразительное (учитывая специфику их профессии) равнодушие к разработке методологических проблем исторического времени — в числе немногих исключений можно упомянуть интересные работы М. де Серто, Р. Козеллека и
Д. Лоуэнталя (Certeau 1988 [1975]; Kosellek 1985 [1979]; Lowenthal 1985).
В данном параграфе мы попытаемся очертить лишь самые общие
90 Глава 1
контуры сюжета «историческое время в исторических сочинениях»,
оставив его более детальное рассмотрение для последующих разделов нашей работы.
Прежде всего ясно, что историки самым активным образом
используют концепцию «Время-1» — это выражается в попытках
«заполнить» время событиями. «Время-1» присутствует, в частности, в хронологии, без которой немыслима история: например, для
любого современного европейского историка падение Рима произошло
в 476 г., а первая мировая война началась в 1914 г. и между двумя
этими событиями прошло именно 1438 лет независимо от субъективных представлений того или иного исследователя. Далее, для
историка все исторические события прошлого присутствуют в его
сознании: он может практически одновременно размышлять, например, об убийстве Цезаря, крестовых походах и Ватерлоо, что подразумевает одновременное «сосуществование» каждого из этих событий
в сознании, т. е. каждое из них находится в своей собственной «точке» времени.
Но вместе с тем историческое время воспринимается и как достаточно неоднородное: оно может быть более плотным, насыщенным
или, наоборот, разреженным. Одни и те же интервалы времени, измеренные в календарных годах, представляются более или менее продолжительными. Точно так же очевидно, что упоминавшиеся выше
Св. Августин (354—430) и Боэций (ок. 480—524/526) жили примерно «в одно время», а И. Кант (1724—1804) и А. Бергсон (1859—1941) —
«в разное», хотя промежутки времени, отделяющие смерть одного
мыслителя от рождения другого, в обоих случаях более или менее
одинаковы. Для любого российского историка дистанция, например,
между 1909 и 1913 гг. совсем не такая же, как между 1913 и 1917 гг.,
хотя в обоих случаях речь идет о промежутке в четыре года. Наконец, типичный историк Нового времени, начиная с эпохи Просвещения, размышляет в контексте каузально-эффективного времени.
Выявление причинно-следственных связей между последовательными
событиями является почти непременным атрибутом любого исторического сочинения.
Подобные примеры можно приводить и дальше, но, по-видимому, уже ясно, что в исторических исследованиях присутствуют как
«Время-1», так и «Время-2». Вопрос заключается лишь в пропорциях
этой «смеси», равно как и в определении факторов, влияющих на эти
пропорции.
Время и место истории 91
В связи с этим мы хотели бы остановиться еще на одной проблеме взаимодействия двух образов времени, а именно времени наблюдателя и времени действующего. В социологической и экономической литературе, посвященной проблемам времени, «Время-1» иногда
ассоциируется с представлениями «наблюдателя», а «Время-2» — с
представлениями «действующего» социального субъекта (см. например: Shackle 1961 и др.). Правомерность такого подхода, наверное, нуждается в дальнейшем уточнении, но для целей нашего исследования
он вполне удобен и позволяет более четко структурировать обсуждаемую проблему.
Изучая общество, каждый исследователь, с одной стороны, является как бы внешним «наблюдателем», и в таковом качестве он использует в своем анализе «Время-1» — события социальной жизни при
этом размещены во времени и заполняют его. С другой стороны, сам
процесс «наблюдения» как действия протекает во «Времени-2». Описание и анализ социальных процессов зависят от положения наблюдателя во времени, от того, что именно для него является «прошлым»,
«настоящим» и «будущим» и, соответственно, от его представлений о
каждом из этих трех компонентов временного процесса — его «памяти» (знаний, информации, представлений о прошлом) и его «ожиданий» (прогнозов, представлений о будущем). Существенное значение
имеет, наконец, степень осознания исследователем своей двойственной роли — наблюдателя и действующего.
Довольно четко эта двойственность была сформулирована К. Ясперсом. «Историческое сознание заключено в рамки некой полярности, — писал он. — В одном случае я отступаю, вижу в истории
нечто противоположное, подобное далекому горному хребту, в ее целостности, в ее основных линиях и особых явлениях. В другом —
полностью погружаюсь в настоящее в его целостности, в данное мгновение, которое есть, в котором нахожусь я, в глубинах которого история становится для меня настоящим, тем, что есть я сам. То и другое
необходимо в равной степени — как объективность истории в качестве другого, существующего и без меня, так и субъективность этого
„теперь", без которого то другое не имеет для меня смысла. Каждое
из них в отдельности лишает историю ее действительности, либо превращает ее в бесконечное знание, наполненное любым содержанием,
либо предает ее забвению» (Ясперс 1991 [1948], с. 275).
Заметим, далее, что время действующего (т. е., условно говоря,
«Время-2») также выступает в научных исследованиях в двух раз-
92 Глава 1
ных качествах. В первом случае темпоральные представления действующего в обществе субъекта или субъектов могут являться объектом анализа, проводимого наблюдателем, и исследоваться как самостоятельный феномен социальной жизни (этот вопрос мы детально
рассматриваем ниже, в гл. 5). Во втором случае, который мы, собственно, и обсуждаем в данном разделе, речь идет о концепции времени, используемой самим исследователем (социологом, экономистом, историком и т. д.) при анализе общественного развития. Здесь
образ «Время-2» выступает не как объект, а как инструмент исследования.
Рассматривая эволюцию исторического времени, можно отметить,
что до середины XVIII в. историю пытались писать исключительно с
позиций наблюдателя; т. е. в рамках концепции «Время-1». Сообщавшиеся в работах исторические сведения претендовали на роль
абсолютной истины (независимо от степени их надежности). Соответственно, историческое знание предполагалось «абсолютным», а
история прошлого — однозначной. Требовалось лишь установить
характер и очередность событий, т. е. «заполнить» историческое время,
и, будучи однажды расположена во времени, история прошлого не
должна была претерпевать никаких изменений. Конечно, это не означает, что все писали одну и ту же историю, но каждый автор исходил из того, что рассказанная им «история» — единственно верная
и не подлежит дальнейшему пересмотру.
Со второй половины XVIII в. время все чаще начинает рассматриваться не просто как среда, в которой происходят все «истории», — оно
приобретает историческое качество (подробнее см. ниже, гл. 2). Начиная с этого периода в исторической эпистемологии стало складываться представление, что истина в истории не едина. Историческое
время приобрело качество, производное от опыта, и это означало, что
прошлое в ретроспективе можно интерпретировать по-разному. Стало само собой разумеющимся, что история должна постоянно переписываться (Koselleck 1985 [1979], р. 249—250).
История была темпорализована в том смысле, что, благодаря
течению времени, она изменялась в соответствии с данным настоящим, и по мере дистанцирования изменялась также природа прошлого. Как следствие, история теперь происходит не во времени, а
через время. В XX в. эту мысль четко сформулировал Ж.-П. Сартр:
«Мы должны понять, что ни люди, ни их действия не находятся во
времени: время, как конкретное свойство истории, созидается людь-
Время и место истории 93
ми на основе их изначального времяполагания (temporalisation)» (Сартр
1994, с. 113 сн.)-
Но «Время-1» не исчезло. Оно продолжает существовать как в
традиционных формах — хронологическом принципе построения
истории, нарративах и т. д., — так и в модернистских попытках
использования каузально-нейтрального времени при создании «контрфактической» и «акцидентальной» истории. «Время-2», в свою очередь, в соответствии с научной модой все полнее воплощается в постмодернистских подходах к интерпретации истории, в попытках
заменить рациональные способы реконструкции прошлого интуитивным «вчувствованием». По существу, как отмечал М. де Серто, «каждая историография использует время вещей как контрапункт и условие дискурсивного времени* (Certeau 1988 [1975], p. 88)23.
История издавна обладала монополей на время мира в самом
широком, предельном смысле. Но в отличие от настоящего, которым
занимается целый ряд социальных наук, прошлое изучено крайне
неравномерно и по тематике, и по периодам. С одной стороны, предполагается, что история «заполнена» событиями, которые сосуществуют одновременно. С другой стороны, эта «заполненность» истории не являет себя в некоем абсолютном абстрактном смысле.
Историческое время «заполняют» историки. И как наблюдатели они
действуют во Времени-2, «заполняя» прошлое в соответствии с
представлениями своего «настоящего». Временная неоднородность заполнения прошлого и субъективность этого заполнения являются отличительными признаками исторического знания. «В старину географические карты не знали единого масштаба; наряду с более или менее
правильным воспроизведением местности они содержали фантастические картинки и просто белые пятна. Иное историческое повествование и поныне напоминает подобную карту...» (Гулыга 1969, с. 22).
Эти рассуждения легко пояснить на примере любой хронологической таблицы, с которой знаком каждый. Если вас попросят составить хронологическую таблицу, скажем, для XV в., то вы приведете
в ней список важных с вашей точки зрения событий, проставив соответствующие даты (вообще говоря, идеология хронологических таблиц, о которых мы поговорим более подробно в следующей главе,
23 Понятия «времени вещей» и «дискурсивного времени» у Серто примерно соответствуют используемым нами концепциям «Время-1» и
«Время-2».
94 Глава 1
имеет еще более выраженные параметры «Времени-1», т. к. сначала
пишется год, т. е. указывается «время», а уже затем событие, т. е. то,
чем это «время» было «заполнено»). Но так или иначе, у любого
изучающего вашу таблицу возникнут вопросы: что происходило
между указанными датами и какие еще события имели место в отмеченные вами годы. Очевидно, что и выбор дат, и выбор заполняющих их событий является достаточно субъективным, ибо любая хронологическая таблица, да и история в целом, пишутся во «Времени-2».
Как отметил К. Леви-Стросс, «меняющееся количество дат, применительно к периодам равной протяженности, измеряет то, что можно назвать напором истории: есть „горячие" хронологии, являющиеся
хронологиями эпох, где, на взгляд историка, много событий имеют
черту дифференциальных элементов; другие же, с точки зрения этого же историка (но не людей, их переживших), имеют весьма мало
событий, а иногда и никаких» (Леви-Стросс 1994 [1962], с. 318).
Содержательное наполнение времени детерминируется разными факторами. Прежде всего возможность «заполнить» время зависит от наличия сведений о нем — источников. Именно отсутствием
письменных или материальных источников объясняются большие
провалы в истории, особенно древней. Немаловажным обстоятельством является также их доступность. Под доступностью имеется в
виду и возможность обработки: например, чтобы прочесть многие
древние рукописи, нужно было расшифровать мертвые языки. Когда
появилась возможность обработки больших массивов статистики с
помощью компьютеров, в среде историков возник интерес к малопопулярным до того темам: изучению долговременных тенденций развития в исторической демографии, экономической истории и др. —
и прошлое совершенно преобразилось.
«Заполненность» времени определяется также политическими
обстоятельствами и идеологическими доктринами. Например, в марксистской концепции доминирует история социальных движений и
революций, в новой левой историографии — история движений протеста. Весьма показателен в этом смысле случившийся в последние
десятилетия небывалый всплеск интереса к истории женщин. Если
судить по количеству соответствующих публикаций и особенно конференций и секций на исторических симпозиумах, то самыми популярными историографическими направлениями в последнее десятилетие являются история женщин и тендерная история (см.: Бок 1994
[1988]). Это — реакция на общепризнанную важность женского воп-
Время и место истории 95
роса в западном обществе, на борьбу женщин за равноправие. (Сегодня по этой теме легче публиковаться, защищать диссертации, добиться признания в научном сообществе, получить место в университете и т. д.) Столь же «многообещающей» была у нас в свое время
проблематика рабочего движения. В годы перестройки интерес резко сместился к истории реформаторских инициатив в России.
Помимо политической моды или политических обстоятельств в
Новое время существует и диктат научной моды, влиятельных или
ярких социальных теорий. Например, после того как появились теории конфликта или власти в социологии, историки начали разрабатывать эти сюжеты применительно к прошлому. Аналогичным было
влияние теории модернизации, породившей множество исследований, анализировавших конкретно-исторические общественные трансформации. Разработка концепций перехода, изменений вызвала в
исторической науке интерес к началу Нового времени, генезису капитализма. Результатом подобной концентрации интереса на отдельных проблемах нередко становится деформация истории.
И наконец, не следует забывать о духе времени. Именно он нередко порождает увлеченность определенными историческими периодами. Так, историки Возрождения разделяли со своими современниками пристрастие к античности, романтики XIX в. — к Средним
векам, а, к примеру, националисты XX в. — к временам, в которых
обнаруживаются исторические корни нации и т. д.
Таким образом, историки изучают свой предмет во времени
диверсифицированно, частями, под разными углами зрения. Неупорядоченность, дробность, неравномерность, мозаичность изученности
различных подсистем в разные исторические эпохи и в разных географических ареалах, «белые пятна» и «серые ниши» прошлого —
таково полотно исторического времени. Но историческое знание в
целом позволяет, когда необходимо, перевести взгляд и увидеть все
многообразие «мира истории»: структуры и связи, события и действия, бытие народов и повседневную жизнь, героев и «маленького
человека», обыденное сознание и глобальные мировоззрения.
Мы уже неоднократно возвращались к мысли о том, что у истории нет объекта исследования, отдельного от других социальных наук.
Все определения времени свидетельствуют, что как таковое оно не
может быть предметом истории. Другие объекты, на которые претендуют историки, — человек и общество — как предметы изучения
находятся у социальных наук в коллективном пользовании. Более
96 Глава 1
того, парадоксально, но факт: существует homo economicus, homo politicus,
homo sociologicus, но науке неизвестен homo historicus (известен только
доисторический человек). Историческими объектами человека и общество делает время, но это скорее качественная характеристика
объектов исследования — человека и общества.
Структура времени (прошлое—настоящее—будущее) не одинакова. Прошлое и будущее предполагаются бесконечными, в то время как
настоящее — это всего лишь точка на оси времени. Но мало кто понимает настоящее как мгновение — подразумевается, что «настоящее»,
во-первых, представляет собой некоторый отрезок времени, во-вторых,
зона «настоящего» несимметрична по отношению к прошлому и будущему24. Будущее отделено от настоящего четко, а прошлое как бы
сливается с ним, и границу между прошлым и'настоящим мы проводим интуитивно. Т. е. «настоящее» включает ближайшее прошлое,
отрезок ближайшей истории. При этом, как подчеркивал И. Хейзинга, «исторически ориентированный индивидуум, как правило, охватывает больший кусок прошлого в своем представлении о современном, чем тот, кто живет близоруко, настоящим моментом» (Хейзинга
1992 [1938], с. 220).
«Пока я наблюдаю человека с деревянной ногой, я говорю о
длящемся настоящем, как только я говорю о человеке, который потерял ногу, я говорю о прошлом», — пишет английский философ
М. Оукшот (Oakeshott 1983, р. 7), и этот образ можно использовать для
определения объекта истории. Как заметил К. Поппер, «все историки исходят из того, что история — это то, что случилось в прошлом,
но в то же время многие полагают, что история всегда заканчивается
сегодня, в этот самый момент времени» (Поппер 1993 [1957], с. III).
Кардинальный вопрос методологии истории — это вопрос о том, как
изучать исчезнувший объект, объект, существовавший в прошлом.
Поскольку объект познания в истории, как правило, невозможно наблюдать или воспроизвести экспериментально, постольку возникает
вопрос о реальности прошлого как объекта познания. Так что же
все-таки изучает историк? Человека, потерявшего ногу? Или человека до того, как он потерял ногу? Или, может быть, саму потерянную
ногу?..
24 Выражаясь языком математиков, можно сказать, что настоящее — это
«односторонняя е-окрестность» данного мгновения.
Время и место истории 97
|
