2. Социальное творчество (разотчуждение) как сущность социализма
Генезис СССР оказался непосредственно связан с рождением нового типа общества, развитие которого было задано революций 1917 г. и прежде всего её Октябрьским контрапунктом. Октябрь 1917 г. со всем его преддверием стал выражением всеобщего взрыва противоречий всемирной истории, сущность которого уже невозможно было уложить в формат лишь политического события. Революция заявила себя как поворотный вызов в логике общественного развития мировой системы.
Сущностная особенность этого поворота истории применительно к обществу заключалась в том, что у масс наряду с объективной необходимостью появилась возможность отстаивать своё право на то, чтобы 1) самим 2) практически включаться 3) в обустройство 4) общественной реальности, что позволяло ему определять не только формы, но и смыслы своей жизнедеятельности.
Борьба между сторонниками левого и правого поворота истории, вылившаяся в форму Гражданской войны, создала ситуацию, при которой едва ли не каждому приходилось решать, на чью сторону вставать – белых или красных. Этот выбор требовал почти от каждого не только идейного самоопределения, но и личной готовности отстаивать свой выбор, нередко рискуя положением, нажитым укладом жизни, ближним кругом, а иногда и самой жизнью. Одним словом, уже сам революционный ход разворачивающихся событий, создавал ситуацию, которую автор называет принуждением к позиции. Такое обстоятельство вызывало резкое неприятие особенно у носителей мелкобуржуазного интереса, старающихся цинично примкнуть к господствующей общественной силе, которую они никак не могли принять (большевиков – из идейной чуждости, крупную буржуазию – из чувства конкуренции), чтобы в итоге занять лучшие места в партере нового социально-политического расклада.
Но для социалистического поворота истории требовался прежде всего субъект истории и культуры (Новый человек), имеющий позицию и заявляющий её через поступки. И в этом как раз и заключалась гуманистическая суть Октябрьской социалистической революции. Становление Нового человека составляет главную сущность уже советской культуры. И большевики в лице их идеологов сказали об этом прямо: «…революция никогда не была, не есть и не будет целью, революция есть средство, средство к созданию гармонической культуры, к бесконечному росту сил и красоты человека. Человек – вот цель всех нужных и важных вещей: его совершенство – вот что сияет нам, когда мы думаем, а не прём по-звериному и не “парадоксим”»44.
Либеральные, равно как и консервативные толкования Октябрьской революции сводятся к редуцированию сложнейших реалий СССР во всем богатстве их противоречий преимущественно к политическим технологиям заговора большевиков, решающих главный вопрос – вопрос властных отношений. В теоретическом отношении такой подход означает одно – методологическую капитуляцию либеральной позиции, равно как и консервативной в вопросах исследования советской действительности. А она была настолько сложной, что без диалектического анализа невозможно понять те её противоречия, не/разрешение которых задавало ход и характер развития СССР.
Следует отметить, что социализм утверждал принцип субъектного бытия революционного индивида на основе той деятельности, которая была связана с коренным преобразованием общественной системы – «социальным творчеством». Вне социального творчества реализация принципа субъектности широких масс оказывалась невозможной.
Согласно теоретическим разработкам А. Бузгалина45, сущность социального творчества – это есть созидание самими индивидами качественно новых общественных отношений, снимающих господство над человеком внешних сил отчуждения (власти рынка, государства, патриархальных фор сознания и т. п.) и потому оно является антитезой феномену отчуждения и самоотчуждения человека.
Другими словами, суть социального творчества есть разотчуждение.
Подчёркивая огромное значение социального творчества 1920-х годов, в то же самое время надо понимать, что революционные массы творили новые общественные отношения противоречиво и зачастую примитивно, в меру всего того «культурного богатства», которое им даровало царское самодержавие, а оно было таковым, что более 80% населения России было безграмотным. Недостаточность культурного потенциала революционного субъекта проявлялась в том, что вскрытые практикой социального творчества противоречия, далеко не всегда имели соответствующие формы их разрешения.
Следует отметить, что противоречие между объективной необходимостью включения широких масс в процессы социальных преобразований и отсутствием у них необходимого для этого культурного потенциала было предметом острых дискуссий, начавшихся в среде большевиков ещё до революции, в частности между Лениным и Богдановым.
Сложность этого противоречия, обнажившего всю свою остроту и масштабы особенно в период революционных практик, большевистские идеологи понимали очень хорошо. Это многократно подчёркивал и В. И. Ленин: «При нашей некультурности мы не можем решить лобовой атакой гибель капитализма»46. Тем самым феномен социального творчества с самого своего зарождения оказался сугубо противоречив.
Однако большевики, в отличие от большинства интеллигенции, не испугались дать диалектический ход этому противоречию, и основания для этого были весомые
Во-первых, идеологи большевизма понимали, что неразрешённость этого противоречия гораздо опаснее тех социальных «издержек», которые неизбежно появляются при попытках его практического разрешения.
Во-вторых, социальное творчество, выявляя, всю меру отчуждения широких масс от мирового культурного наследия, в то же самое время становилось предпосылкой его преодоления.
В-третьих, непосредственное включение революционных масс в социальные преобразования становилось важнейшей предпосылкой формирования у них объективной потребности в культуре, без чего развитие социализма невозможно.
В-четвертых, по мере включения в процесс освоения культуры, у них формировалась потребность реализовать себя ещё и в качестве её субъекта.
В-пятых, практика включения революционных масс в социальное творчество становилась основной предпосылкой формирования у них критического самосознания, ибо практическая деятельность заставляла их соотносить свои представления о мире и о себе с законами самой действительности. Их несоответствие нередко оборачивалось трагическими последствиями и для общества, и для самого революционного индивида.
В-шестых, практика социального творчества объективно приводила к высвобождению сущностных, родовых сил индивида. Вот откуда мощный взрыв энергии социального и культурного творчества 1920-х гг.
В-седьмых, социальное творчество являлось ещё формой самодетерминации жизнедеятельности общественного бытия индивида.
Так что, становление индивида как творца общественных преобразований есть центральная идея социального творчества как одной из сторон (наряду со сталинизмом) советской реальности, и которую не видят (или не хотят видеть) либеральные и консервативные критики, проходя мимо богатой самодеятельной практики 1920-х годов. А следствием социального творчества становилось то, что широкие массы рабочих, крестьян, солдат включались уже в самодеятельное культурное творчество, которое развернулось на базе рабочих клубов Пролеткульта.
И здесь невольно возникает вопрос: почему в 1920-е гг. в молодой Советской республике, когда сотни и сотни молодых людей, уставшие от холода, голода и смерти Гражданской войны47, тем не менее добровольно шли в художественные студии Пролеткульта? «Надо удивляться мощному духу пролетария, когда он, утомлённый работой, военным обучением, заботой о куске хлеба, аккуратно приходил в студию и скудный остаток (часа 3-4) своего отдыха отдавал искусству»48 — вспоминал об этом времени бывший актёр МХАТ, а в те годы режиссёр Центральной студии Пролеткульта В. С. Смышляев
Понимая значение социального творчества, нельзя забывать и о его противоречиях. Это достаточно серьёзная проблема, заслуживающая специального рассмотрения, которую автор статьи рассматривает в целом ряде своих работ49. В данном случае мы отметим лишь два из них.
Первое. Социальное творчество, будучи нацеленным на качественное изменение общественной реальности, в то же самое время находится в достаточно сильной зависимости от его субъекта: его мировоззрения, понимания законов реальности, решений, подходов, культурного потенциала. В случае неверно принятых решений уже все общество в целом расплачивается за его субъективные ошибки.
Второе. Если акторы социального творчества, имея дело с реальностью, стоят на позиции игнорирования её законов, уповая на свою амбициозную уверенность, то в этом случае социальное творчество превращается в самоуправство. Такой подход, также имевший место в 1920-х гг., нередко приводил к трагическим последствиям.
А вот некоторые примеры из хроники социального творчества в сфере культуры, показывающие как революционные «низы» сами инициировали те или иные идеи, сами принимали решения и сами брали на себя ответственность за их реализацию.
Осень. 1917 г. Петроград. Путиловцы подают идею создания детской художественной студии при заводской школе.50
24 ноября 1918 г. Орёл. Рабочие местных заводов работают в воскресенье с тем, чтобы дневной заработок отчислить в фонд пролетарского университет.51
31 октября (13 ноября) 1917 г. Вятская губерния. Сарапульский уезд. Центральный общезаводской комитет Ижевских заводов принимает решение об отчислении от зарплаты работников и служащих средств на организацию курсов для неграмотных мусульман.52
15 августа 1918 г. Вологодская губерния. Яренск. Уездный исполком принимает постановление об отпуске средств на изготовление зырянских шрифтов. Коми (зырянский) алфавит был составлен в 1918 г. В. А. Молодцовым.53
20 декабря 1918 г. Орловская губерния. В Ельце открывается народный университет. Представитель профсоюзов сообщает о решении рабочих отчислить на нужды университета полдневный заработок.54
Крестьянский съезд Кузнецкого уезда единогласно постановил приобрести дом, в которых жил писатель Ф. М. Достоевский во время ссылки с целью устроения в этом доме избы-читальни и музея Достоевского.55
1922 г. Студенческие дружины проводят безвозмездное обследование беспризорных детей.56
24 августа. 1919 г. Москва. Проводится день сбора литературы для Красной Армии под лозунгом «Книгу в окопы». Собрано несколько десятков тысяч экземпляров».57
16 июля. 1921 г. Брянская губерния. Севский уезд. Крестьяне д. Хомичи весь заработок от возки дров употребили на постройку школы.58
Июль. 1921 г. Татарская АССР. Лаишевский кантон. Крестьяне с. Байки на свои средства открывают показательную школу-коммуну для 40 детей.59
10 ноября. 1921 г. Брянская губ. Севский уезд. Граждане с. Невдольска обеспечили учителей хлебным пайком на целый год.60
10 ноября. 1922 г. Томская губерния. Шахтёры Анжеро-Судженских копей постановляют отремонтировать рудничные школы своими силами в сверхурочное время61.
24 июля. 1923 г. Николаевск. Крестьяне Каменского уезда засеяли для школ 1415 десятин земли и для беспризорных детей - 303 десятины.62
1 октября 1923 г.. Казань. 2 тыс. рабочих фабрики им. Ленина принимают решение отработать два часа сверхурочно в пользу пролетарского студенчества.63
14 июня. 1924 г. Амурская губерния. Благовещенск. Организуется трёхдневник «Долой неграмотность», во время которого устраивается митинг-карнавал и инсценировки, выпущена газета, проходит сбор денежных средств в фонд общества «Долой неграмотность.64
3. Разотчуждение как идеал советской культуры
Вот из этой практики социального творчества 1920-х гг., выразившего собой созидательную суть революционных преобразований, и вышла советская культура.
То обстоятельство, что советская культура генетически вышла из практики мирового революционного движения, как раз и определило её сущность не просто как одного, хотя и очень значимого слагаемого мировой культуры, но что важно – именно как конкретно-исторической формы всемирной культуры. Выражая общие родовые законы культуры, она являла собой всеобщее мирового культурного процесса65, что было обусловлено всемирным характером самой социалистической революции 1917 года.
Сняв в себе логику зарождения, развития и распада, советская культура явилась идеальным советской системы и что особенно важно – в развитии всех её тенденций, а не только социалистической. Именно поэтому она несёт в себе драматургию столкновения освободительной (гуманистической) тенденции советской действительности с теологической модификацией социализма (сталинизмом). Особенность советской культуры заключается в том, что её освободительная тенденция несёт в себе принципиально новое отношение к отчуждению.
Раскрывая объективные предпосылки феномена отчуждения (применительно к порождаемым им иллюзиям идеализма), Э.В. Ильенков в «Диалектической логике»66 подчёркивает, что под этим он понимает прежде всего те «ситуации отчуждения реальных деятельных способностей человека от большинства индивидов, внутри которой все всеобщие (общественные) силы, т. е. деятельные способности общественного человека, выступают как внешняя необходимость, как силы, независимые от большинства индивидов, господствующие над ними, монополизированные более или менее узкими группами, слоями и классами общества»67.
На основе такого понимания «отчуждения» и будут сделаны дальнейшие шаги автора на пути определения сущности советской культуры.
Как таковое отчуждение пронизывает всю совокупность форм человеческой жизнедеятельности, в том числе и культуру. В результате жизнедеятельность человека в рамках «царства необходимости» оказывается пронизана специфической – отчуждённой формой связи социальных процессов и культуры. Здесь культура – мир, где человек реализует свою родовую, неотчуждённую сущность – связана с социумом и, тем самым, с человеком, при помощи отчуждённых форм, рождая глубочайшую драму его социокультурного бытия. Этот аспект и станет для нас наиболее важным в рассмотрении феномена отчуждения, ибо именно этот субстанциональный конфликт и стремилась разрешить на сущностном уровне советская культура.
Возвращаясь к её освободительной тенденции, следует отметить, что её суть заключается в том, что она несёт качественно новое – критическое отношение к отчуждению, понимая под этим его действительное снятие. Именно это и является главным императивом советской культуры. Однако, здесь вполне закономерно возникает вопрос: разве любая другая художественная культура не сопряжена с проблемой отчуждения?
Конечно, сопряжена. И было бы ошибочно утверждать, что постановка проблемы отчуждения является прерогативой советской культуры. Любое творчество объективно, так или иначе, связано с проблемой отчуждения. Более того, в той мере, в какой художник в своём творчестве ставит проблему критического отношения к нему, в той мере его творчество преисполнено гуманизма. Так что, постановка проблемы отчуждения вовсе не является прерогативой советской культуры.
Принципиальная новизна и особенность советской культуры, на чем настаивает автор статьи, состояла в следующем: она заявила качественно новое отношение к феномену отчуждения, которое не сводилось только к его художественному отражению.
В связи с этим рассмотрим вопрос: как художник справляется с проблемой отчуждения в своём творчестве. Как показывают культурные практики, эти решения могут быть разными.
В одном случае художник в своём произведении лишь констатирует феномен отчуждения (или самотчуждения) как факт реальности, но эта объективистская констатация в действительности есть не что иное, как форма его художественной легитимизации, т. е. его признания, и даже если как зла, то в любом случае – зла неизбежного.
Во втором случае это отношение проявляется в форме критики, но не самого отчуждения как такового, а лишь порождаемой на его основе действительности (О. Бальзак, русский критический реализм).
В третьем случае это отношение сводится к позиции индивидуального протеста против мира отчуждения. И здесь уже не только герои художественных произведений, но и сами их авторы исходят из этого отношения (например, Э. Хемингуэй, Д. Лондон, Д. Олдридж). Неслучайно Мартин Иден – один из любимых героев раннего Маяковского.
Говоря о постановке проблемы отчуждения в творчестве того или иного художника, нельзя исходить из принципа непреложного единства его художественной и идейной позиции. И даже в случае такового, например, как это было у В. Маяковского или К. Симонова, все равно это нельзя объяснять, исходя из простого тождества этих позиций – эта взаимосвязь значительно сложнее и диалектичнее.
Освободительная тенденция советской культуры не только художественно отражала сущностные перемены действительности, она стала той особой формой идеального, посредством которой общественные противоречия получали своё действительное разрешение. Именно этот деятельностный принцип диалектического снятия (не просто отрицания) конкретно-исторических форм отчуждения автор данной стати как раз и определяет как разотчуждение.
По мере снятия в ней (как в особой форме идеального) острейших противоречий советской действительности происходило становление и самой советской культуры.
Освободительная тенденция советской культуры содержала два качественно новых момента: (1) установку на преодоление отчуждения (2) в его конкретно-исторической форме. Такое отношение задавало и соответствующую диалектику развития этой тенденции, согласно которой в качестве тезы выступала действительность во всей полноте её противоречий и отчуждения; антитезы – отрицание превратных форм действительности; синтеза – новые общественные отношения, освобождённые от власти прежних форм отчуждения.
Здесь важно подчеркнуть то, что в этом случае синтез представлен не столько как готовый результат (мир отношений, освобождённых от власти отчуждения), сколько сам процесс разрешения противоречий, взятый в неразрывной связи с его результатом.
Рождающийся в результате этого эффект разотчуждения давал о себе знать не только появлением нового типа социально-витальной энергии, но и – самое главное – смыслополаганием человеческой жизни и деятельности, которое было ориентировано на созидательное преобразование действительности и человека.
Другими словами, за процессом разотчуждения стоит процесс перехода действительности (хотя и представленной в сфере идеального – художественной культуре) из «царства необходимости» в «царство свободы», причём разворачивающийся в хронотопе настоящего (здесь и сейчас).
Здесь можно вспомнить слова Э.В. Ильенкова, упомянутые им в связи с гегелевской концепцией мышления: «Единственный путь к действительному критическому преодолению …лежал только через революционно-критическое отношение к миру отчуждения, т. е. к миру товарно-капиталистических отношений»68.
Вот почему принцип разотчуждения уже в силу деятельностной природы своего генезиса нельзя считать просто идеей, взятой из головы. Он рождался из объективной материальной необходимости индивида решать свои жизненно важные проблемы – от знаменитого корчагинского строительства узкоколейки, до создания новых театральных студий и научно-исследовательских центров, которых даже в военные годы создавались многие десятки69. И таких примеров в первые революционные годы было немало. Именно позиция деятельностного разотчуждения, ориентированная на прорыв из мира отчуждения, становилась в социальных практиках, особенно 1920-х годов, основой формирования нового сообщества людей, обсуждающих вопросы обустройства нового мира как свои личные проблемы.
Вот как об этом времени вспоминал Л. Пастернак: «Люди из народа отводили душу и беседовали о самом важном, о том, как и для чего жить и какими способами устроить единственно мыслимое и достойное существование»70. И это был разговор, говоря словами Ю. Олеши, не тот, «когда один говорит, а другой молчит и слушает, а разговор, когда двое, очень близко прижавшись друг к другу, обсуждают, как бы найти наилучший выход»71.
|
