Правовое положение евреев в российской империи в конце XVIII начале XIX вв
|
Скачать 4.32 Mb.
|
Права евреев в области самоуправления.
Как уже упоминалось выше, вопрос об установлении статуса кагалов «Плакатом о переходе Белоруссии к России» 1772 года является спорным: некоторые исследователи полагают, что сразу же по присоединении Белоруссии к России кагальная организация была подтверждена, другие – что, не будучи утверждена новой властью, она прекратила существовать и только позже была воссоздана920. Первая точка зрения базируется на том, что в «Плакате» упоминаются еврейские общества, а также подтверждаются действовавшие в Польше привилегии, признававшие в т.ч. кагальную юрисдикцию. Вторая опирается не только на утверждение, что в «Наказе» белорусским губернаторам 1772 года не упоминалось об особом гражданском устройстве евреев, но и на содержании другого документа – доклада и докладных пунктов генерал-губернатора З.Г. Чернышева о порядке управления белорусскими губерниями, высочайше утвержденных 13 сентября 1772 года. В докладных пунктах граф Чернышев высказывал свои предложения о первоочередных административных мероприятиях, которые необходимо было провести на присоединенных территориях: введении налогов, переводе таможни на новую границу, замене польской денежной системы российской, подтверждении дворянства польской знати и т.п. В том числе в первом пункте, касающемся проведения ревизии и установления податей, говорилось: «приписать их [евреев] к кагалам, которые и учредить по рассмотрению губернаторов и по надобности»921. Упоминание о необходимости «учреждения» кагалов указывает на то, что, как верно отмечает Ю.И. Гессен, кагальная организация была принята российским правительством сознательно922. Однако если комплексно толковать все акты, принятые российской властью в связи с присоединением Белоруссии, следует, вероятно, все же признать, что кагальное устройство на период с середины августа до середины сентября 1772 года не отменялось. Обратившись к особым предписаниям генерал-губернатора Чернышева губернаторам Кречетникову и Каховскому, приложенным к ордерам о проведении переписи923, можно предложить более простое и логичное объяснение планам об учреждении кагалов. В этих предписаниях З.Г. Чернышев дважды повторяет указание «жидов в поголовную перепись записать в тех городах и местечках, селах и деревнях, где ревизоры найдут». С учетом высокой экономической активности евреев, предполагавшей необходимость постоянных разъездов и переселений, при таком поверхностном подходе перепись неизбежно должна была зафиксировать проживание многих еврейских семей вдали от общин, к которым они действительно принадлежали, в тех городах и местечках, где кагалов могло не быть совсем; именно в таких местах возникало «надобность» учредить кагал сверху. В любом случае, кагальная организация была принята российской властью сознательно, и такое решение следует признать правильным и наиболее удобным как с точки зрения евреев, веками устоявшийся уклад жизни которых, таким образом, не был сломан, так и для белорусской администрации, которая получила возможность переложить на раввинов и кагальных старшин часть управленческих функций. Власть стала покровительствовать кагалам, поскольку нерационально было бы отказаться от уже готового средства обеспечения казенных интересов924. Все исследователи еврейского вопроса сходятся во мнении, что роль кагала в жизни еврейских общин в конце XVIII – XIX вв. была очень велика, однако качественная оценка этой роли была весьма различной. С одной стороны, западные историки иногда оценивают еврейскую автономию как «элементы плюрализма и мультикультурализма, которые могут рассматриваться как предшественники системы прав меньшинства и прав гражданина»925, что, конечно, неверно: самоуправление еврейских общин было типичным средневековым феноменом, подчеркивавшим скорее неравенство подданных, чем их равноправие; либеральные идеи и институты Нового времени имели к нему весьма косвенное отношение. С другой стороны, Л. Леванда полагал, что кагал к XVIII веку «выродился в нечто среднее между инквизиционным трибуналом с его тайною и страшной деятельностью и неприступным замком средневекового барона, с господствовавшим в нем своеволием и деспотизмом»; причины такого положения он усматривал во временах Речи Посполитой, власти которой контролировали еврейские общины только номинально и никак не противодействовали злоупотреблениям кагальной верхушки926. Соответственно, Л. Леванда называл ограничение правомочий кагала главным достижением российской политики начала XIX века по еврейскому вопросу, отмечая, что это достижение в данном случае оправдывает даже считавшееся бы в иных обстоятельствах предосудительным вмешательство государства во внутренние дела граждан. На оценку феномена еврейского самоуправления оказывали влияние предмет и методология исследования, а также личные политические пристрастия авторов: так, С.М. Дубнов, преимущественно обращавшийся к внутренним процессам, протекавшим в российских еврейских общинах, был склонен скорее идеализировать еврейскую автономию вплоть до высказываемых в начале XX века призывов к возрождению кагала927, а Ю.И. Гессен, строивший свои работы в основном на анализе правительственных актов в отношении евреев, обращал внимание на факты злоупотреблений кагальной верхушки928. Для того, чтобы приблизиться к объективной оценке роли кагала в рассматриваемый период, необходимо прежде всего выяснить отношение к этому институту внутри самой еврейской общины. Материалом для выводов в данном случае могут послужить проекты реформы кагальной организации, которые предлагались и рассматривались сразу же после первого раздела Речи Посполитой. Так, в 1773 году еврей Б. Шпеер подал на Высочайшее имя записку с предложениями по преобразованию устройства евреев929; эти предложения в основном были выдержаны в русле ограничения произвола раввинов и кагальной верхушки при сохранении за кагалом финансовых и административных ресурсов930. Записка была замечена императрицей, и она просила белорусского наместника З.Г. Чернышева уделить внимание проекту; Чернышев, в свою очередь, перепоручил этот вопрос псковскому губернатору М.Н. Кречетникову931. По поручению Кречетникова провинциальные канцелярии собрали мнения еврейских обществ по поводу кагальной организации, которые в основном сводились к критике кагалов за финансовые и административные злоупотребления, а также за нарушение принципов выборности932. На основании этих мнений депутатами от еврейских общин с одобрения Кречетникова был разработан проект «Учреждение о кагалах». Не останавливаясь детально на отдельных положениях этого проекта933, важно, однако, отметить, что он содержал только меры, призванные демократизировать кагальное управление, преодолеть те его олигархические черты, о которых было подробнее сказано выше (гл. II): например, в кагальные старшины запрещалось избирать родственников до третьего колена, предусматривались регулярные ревизии счетов выбираемыми общиной поверенными, устанавливались механизмы участия членов общины в распределении доходов. При этом не предполагалось никаких радикальных реформ, которые могли бы серьезно ограничить объем власти кагалов и позволить государству вмешиваться в их внутренние дела в большей мере, чем это было в Речи Посполитой. Это доказывает, что сами евреи, несмотря на повсеместные жалобы на злоупотребления кагальных старшин, были удовлетворены существующими началами самоуправления и не желали от них отказываться. В некоторой степени такие взгляды можно объяснить тем, что в еврейской среде преобладала культура «закрытого типа»934, отличавшаяся крайней приверженностью ее носителей традиционным ценностям. Кагальная автономия должна была сохраняться одновременно и как проявление, и как гарантия отчужденности. Однако необходимо обратить внимание на то, что за сохранения кагала (хотя и при условии некоторого «оздоровления» его деятельности) выступали не только традиционалисты, но и представители наиболее просвещенных и европеизированных кругов, склонные к интеграции в российское общество, например, уже упоминавшийся Б. Шпеер935. Отдельные радикальные предложения, касавшиеся полной отмены кагального управления либо резкого ограничения его полномочий, высказывались только в единичных случаях и всегда объяснялись личными глубокими конфликтами авторов этих проектов – Якова Гирша, Гиллеля Маркевича - с верхушкой тех еврейских общин, которым они принадлежали936. Нельзя согласиться с С.А. Бершадским, утверждавшим, что к концу XVIII века основная масса еврейского населения желала упразднения кагала – конфронтация рядовых членов общины и кагальной аристократии, несомненно, существовала, но в подавляющем большинстве случаев она была не настолько острой, чтобы побудить евреев к отказу от института, воплощающего собой их автономию. Кроме того, нельзя недооценивать интегрирующую роль того факта, что кагал представлял интересы общины перед государством. Если проанализировать формулировку докладных пунктов З.Г. Чернышева, можно сделать вывод, что кагалы учреждались только в фискальных целях: «с жидов сбор также положить поголовный по одному рублю с каждой, и приписать их к кагалам». Н.Н. Голицын утверждал, что граф Чернышев смотрел на кагалы только как на места приписки937. М.И. Кулишер даже сравнивал их с помещиками, которые должны были платить подати за крестьян, а также указывает на сходство кагальной организации со средневековым строем, при котором подати собирались государством не с отдельных лиц, а с корпораций, гильдий, сельских обществ и т.п.938 В 1775 году, после введения в действие Учреждения об управлении губерниями, Чернышевым был издан указ, более четко определявший структуру и полномочия кагалов. Этот указ не сохранился, однако его содержание известно в позднейшем изложении следующего белорусского генерал-губернатора П.Б. Пассека: «случающиеся между самими евреями дела по их обряду разбирать уездным кагалам, в коем заседать троим евреям, выбираемым погодно их же обществом всего уезда, а притом, положенные с евреев в казну подати в надлежащее время собирая, доставлять казначею своего уезда, ответствуя в неисправности платежа оных. Сим уездным кагалам пребывание свое иметь в уездных городах и быть подсудным находящимся в губернских городах губернским кагалам, в которых заседать в каждом по одному старшему судье и по четыре члена, выбираемым же погодно из евреев, живущих в губернских городах. Губернских кагалов должность разбирать по еврейским обрядам просьбы тех евреев, кои решением уездных кагалов недовольны будут и перенесут свои дела из уездного в губернский кагал, и прилежное иметь наблюдение, чтобы положенные в казну с евреев подати в уездных кагалах бездоимочно в надлежащее время собираемы и куда следует доставляемы были»939. Из этого Пассек делал вывод, что кагалы были образованы в 1772 году как фискальные органы, и только в 1775 году они были дополнительно наделены судебными полномочиями. На самом деле, это было не совсем так. Из содержания упомянутых выше особых предписаний, данных З.Г. Чернышевым в 1772 году подчиненным ему губернаторам, следует, что кагал, хотя и под контролем уездной канцелярии, должен был регулировать передвижения евреев («учредить кагалы, в которые всех их и расписать так, чтобы каждый из жидов, когда он куда для промыслов своих ехать или где жить и поселиться захочет, или что-либо арендовать будет, от кагала получал паспорт»), причем не только в фискальных, но и в общеадминистративных целях («дабы сбор с них в казну вернее поступать мог и в прочем во всем сделать с ними надлежащий порядок»)940. Еще более важно то, что за кагалом с самого начала признавались и судебные функции. В отчете о состоянии евреев, составленном в 1773 году могилевским губернатором Каховским (и явно одобренном З.Г. Чернышевым, поскольку, как следует из «Мнения…» Г.Р. Державина, тот передал его псковскому губернатору Кречетникову), утверждалось что кагал «имеет власть судить евреев», а также приводить в исполнение наложенные наказания941. Исследователи указывают на то, что существование раввинского суда точно вписывалось в концепцию «суда равных», согласно которой судьями в каждом деле должны были выступать лица, принадлежащие к тому же сословию, что и подсудимый или стороны гражданского спора; эта концепция, актуальная в средневековой Европе, была воспринята в России как раз в XVIII веке942. Учитывая, что и после перехода в российское подданство евреи фактически продолжали составлять отдельное состояние со своим особым статусом, сохранение специального суда представляется юридически оправданным. Авторитет кагального суда был настолько высок, что даже христиане обращались к раввинам для третейского разбирательства гражданских споров943; как отмечают исследователи, подобная практика не была исключительно польской, а восходила еще к временам раннего Средневековья944. Следовательно, высокое значение раввинского суда определялось не только тем, что он руководствовался положениями Талмуда, но и высоким уровнем ведения разбирательства. К полномочиям бес-дина относилось рассмотрение вопросов духовной практики (в т.ч. брачно-семейных дел) и гражданских споров, участниками которых с обеих сторон были евреи. Внутри еврейских общин в XVIII веке шла бурная дискуссия (с использованием преимущественно религиозных, а не политических аргументов) касательно пределов полномочий суда сфере уголовного права, в частности, о том, имеет ли он право приговаривать к смерти и телесным наказаниям либо должен передавать подобные дела государственному суду945. В соответствии с полученными еврейскими общинами еще от польских королей привилегиями, в компетенцию бес-дина входили дела о всех преступлениях, кроме поджога, убийства, грабежа и «кровавых ран»; наказание за совершение самых тяжких преступления мог назначать только государственный суд946. Губернатор Каховский особо подчеркивал, что кагалам подведомственны не только духовно-религиозные споры, но и вообще все дела с участием евреев, как гражданские, так и уголовные947. В 1782 году Сенат обратился к проблеме еврейских судов при рассмотрении записки Полоцкого наместнического правления о том, что решение губернского кагала некуда обжаловать, из-за чего «принуждены обвиненные иногда губернским кагалом несправедливо евреи страдать, не имея более где на оный губернский кагал принести своей жалобы»948. Позже Г.Р. Державин утверждал, что фактически в качестве третьей инстанции при разрешении споров между евреями выступала «синагога, или главный духовный суд, бываемый по случаю чрезвычайных собраний в Бресте, или в Вильне, или где бы то ни было»949. Однако российское правительство, разумеется, не могло признавать юридической силы за решениями таких не имеющих формального статуса съездов. При рассмотрении этого вопроса в Сенате сенаторы признали, что им «совсем неизвестно о привилегиях, данных евреям, по коим дозволено им для разобрания случающихся между ними споров иметь свои кагалы», и даже неизвестно, какими соображениями или распоряжениями руководствовался при учреждении судов губернатор Чернышев950. Выяснить эти вопросы было поручено новому белорусскому губернатору П.Б. Пассеку, который сообщил, что, по его мнению, решения губернских кагалов могли быть обжалованы в 1-й департамент губернского магистрата, который при разрешении подобных дел должен был руководствоваться иудейскими законоположениями951. Ссылка на возможность апелляции в магистрат неслучайна: как будет подробно рассмотрено ниже, в начале 80-х гг., с припиской евреев к купеческому и мещанскому сословиям, кагал потерял большую часть своих полномочий, которые были переданы городским органам самоуправления. По сути, в компетенции кагала остались только религиозные вопросы. Это предполагало некоторую власть в бытовой сфере, поскольку к таковым относились брачно-семейные дела, устройство синагог, хедеров и иешив (т.е. учебных заведений), содержание больниц и т.п. Однако такое положение не могло удовлетворять еврейскую общину952. От отмены общинной раскладки податей пострадали как кагальные старшины, которые потеряли контроль над значительными денежными суммами, так и беднейшие евреи, которые теперь были вынуждены платить подать самостоятельно, тогда как раньше кагал перекладывал налоговое бремя на более состоятельных членов общины. Полное подчинение светским судам было неприемлемо для большинства евреев по религиозным мотивам: в талмудическом праве содержался запрет на обращение в нееврейские судебные инстанции953. По мере эмансипации толкователи Талмуда постепенно стали разрешать отступать от этого запрета, но в основе своей он еще некоторое время воспринимался как актуальный954. Кроме того, евреи не доверяли государственным судам, которые они подозревали в предвзятости и неосведомленности в реалиях еврейской жизни955. Исходя из этого, уже упомянутая депутация 1784 года, кроме жалоб на запрет винокурения, передала императрице ходатайство о восстановлении прежнего положения кагала, которое было разобрано 7 мая 1786 года, когда был принят уже упоминавшийся указ «Об ограждении прав евреев в России касательно их подсудности, торговли и промышленности»956. В соответствии с этим указом, судебные полномочия уездных и губернских кагалов были по-прежнему ограничены только религиозными вопросами. Однако, наряду с этим, за кагалом вновь закреплялись, как и в 1772 году, два важнейших административно-фискальных полномочия: право раскладки податей957 (за исключением гильдейского сбора с купеческих капиталов) и выдача паспортов евреям, отлучавшимся для торговли и промыслов. После второго раздела Речи Посполитой на еврейское население присоединенных территорий распространялись и права самоуправления. 3 мая 1795 года на имя Минского, Изяславского и Брацлавского генерал-губернатора Т.И. Тутолмина был дан именный указ «О разных распоряжениях касательно устройства Минской губернии»958. В пункте 3 указа, касающемся евреев, предписывалось распространить на них власть магистратов, признать за ними избирательные права «по званию и состоянию их, без различия закона и народа», а также ограничить компетенцию губернских и уездных кагалов «обрядами закона и богослужения». Последнее положение дало многим исследователем основание считать, что в губерниях, отошедших по второму разделу Речи Посполитой, евреи не получили автономии в вопросах раскладки податей, гарантированной в 1786 году евреям в Могилевской и Полоцкой губерниях. Однако такое утверждение совершенно неверно, поскольку его сторонники путают уездные и губернские кагалы, обладавшие судебными полномочиями, с кагалами городов и местечек, выполнявшими административные функции. В указе 1795 года ограничиваются именно полномочия губернских и уездных кагалов, причем в полном соответствии с указом 1786 года; о городских кагалах там вообще не упоминается, из чего, вероятно, следует, что они обладали всеми полномочиями по раскладке налогов и выдаче паспортов, гарантированными указом 1786 года. С.А. Бершадский утверждает, что екатерининское законодательство произвело «громадный переворот» в области кагального самоуправления, отказавшись признавать их юридическими лицами и лишив их решения юридической силы. По его мнению, в результате принятия указов 80-х гг. XVIII века юридическая зависимость евреев от кагалов была ликвидирована. Отрицательно относясь к кагалу как к олигархическому учреждению, он высоко оценивает эти новшества, с сожалением отмечая только, что были сохранены некоторые незначительные пережитки старого уклада, а именно духовные суды и общественная раскладка податей959. Однако такая точка зрения критикуется другими авторами, которые доказывают, что власть кагала, опиравшаяся уже не столько на закон, сколько на традицию, оставалась очень сильной еще на протяжении долгого времени, и даже государственные учреждения были вынуждены признавать решения губернских кагалов по вопросам, выходящим за пределы очерченной указом юрисдикции960. Кроме того, нельзя недооценивать значение общинной раскладки податей. Именно кагал определял, какую сумму должен внести в казну каждый еврей, и это не только служило для поддержки вдов, сирот и бедняков, но и предоставляло кагалу неограниченные возможности давления на членов общины, что позволяло обеспечить исполнение любого решения. В 1799 году бывшим виленским кагальным старшиной Мовшей Ошеровичем на Высочайшее имя была подана жалоба на нарушение привилегий самоуправления виленской общины, установленных еще решениями польских судов. Нарушения, по мнению просителя, заключались в том, что Литовское губернское правление сместило с должности членов кагала и провело новые выборы, покровительствуя членам секты каролинов, т.е. хасидам961, которые хотели взять кагальное управление под свой контроль962. В ходе разбирательства по этому делу внимание Сената было перенесено с злоупотреблений губернской администрации на злоупотребления самих кагальных старшин, ставшие причиной их отрешения; в итоге именно на подателя жалобы и было наложено взыскание за неисправный сбор податей963. Можно предположить, что такой перенос акцента был просто бюрократической уловкой, поскольку отчет по делу от имени Литовского губернского правления составлял тот самый советник Елиашевич, которого еврей Мовша Ошерович обвинял в разгоне кагального собрания и покровительстве хасидам. Представляется, однако, что это дело позволяет сделать и более общие выводы о природе отношений кагала и государства. Самоуправление еврейских общин не представляло для российского правительства никакой самостоятельной ценности, нуждающейся в защите. В том случае, если кагал не справлялся с задачами, поставленными перед ним государством – прежде всего с обеспечением бесперебойного поступления податей в казну – правительство не сомневалось в своем праве в неограниченном объеме вмешиваться в его деятельность. Польские привилегии, гарантировавшие евреям автономию и формально подтвержденные при принятии евреев в российское подданство, не принимались во внимание, если они противоречили управленческим и фискальным интересам. Положение 1804 года продолжает курс на ограничение полномочий кагалов. Дж.Д. Клиер полагает, что отсутствие в Положении внятного перечисления полномочий кагала означало, что де-факто за ним были сохранены все привилегии964, однако это мнение нельзя признать верным. С одной стороны, подтверждаются их фискальные полномочия по сбору государственных податей (ст. 54); при этом уплата податей евреями обеспечивалась их фактическим прикреплением к кагалу – для получения разрешения на переселение они должны предоставить в земский суд от кагала подтверждение отсутствия недоимок (ст. 46)965. С другой стороны, персональный состав кагала был поставлен под контроль местной администрации: кандидаты в раввины и члены кагала, предложенные еврейской общиной, должны были утверждаться губернским правлением (ст. 50). Эти и подобные им меры в современных западных исследованиях характеризуются как проявление «двуликой (Janus) природы» просвещенного абсолютизма: с явным неодобрением отмечается, что российское правительство всегда обусловливало эмансипацию евреев требованием их ассимиляции, в частности, вслед за дарованием прав городских сословий запретило евреям проживать в сельской местности и ограничило их автономию966. Однако с такой позицией нельзя согласиться, поскольку она внутренне противоречива. Государство не могло одновременно уравнять евреев в правах с российскими подданными и сохранить для них ранее существовавшие привилегии. Логика общественного развития требовала, чтобы постепенное снятие юридических ограничений сопровождалось лишением евреев тех прав, которые обеспечивали их социальную изоляцию. Кроме того, необходимо учитывать, что государство, очевидно негативно относясь к кагальной организации и сильно урезав ее права, все же не пошло на то, чтобы полностью ее упразднить. Упразднение кагалов предлагалось в качестве одной из ключевых мер практически во всех подготавливаемых в то время проектов еврейской реформы, в т.ч. в «Мнении» Г.Р. Державина967. В докладе, которым сопровождалась передача Положения 1804 года на утверждение императору, также перечислялись многочисленные недостатки института кагала: установление неограниченной власти раввинов, умаление авторитета государственной власти, излишнее обременение евреев общинными денежными сборами968. Более того, в дальнейших разделах доклада прямо утверждается, что нужнейшей реформой была бы, наряду с полным уравнением евреев в правах с прочими подданными, отмена самоуправления969. Тем не менее, как уже было упомянуто выше, в самом Положении 1804 года полномочия кагала, хотя и не полностью, подтверждены. Вероятно, члены первого Еврейского комитета, бывшие опытными чиновниками, приняли такое решение именно потому, что они понимали взаимосвязь и взаимообусловленность процессов ассимиляции и эмансипации. Полная интеграция евреев в русское общество была на тот момент еще невозможна, а значит, нельзя было отказываться от единственного действенного механизма контроля за их жизнью в условиях их автономии. Н.Н. Голицын, например, полагал, что кагал был сохранен в качестве некоего консультативного института, который должен был помогать русской администрации в управлении евреями, о которых ей было еще мало что известно970. Позже министр духовных дел А.Н. Голицын, писал, что, с одной стороны, в тогдашних условиях было невозможно управлять еврейским населениям без посредства сложившейся у них системы самоуправления: «народ еврейский, издревле под теократическим правлением состоявший, и ныне не может быть иначе управляем, как посредством той религии, которая определяет отношения последователей своих к Богу и обществу»971. С другой стороны, правительство должно предпринимать все возможные усилия для защиты простых евреев от произвола кагалов, которые «владычествуют над ними с властию деспотическою, налагают на них подати произвольные <�…>; за малейший проступок против кагальных предписаний наказывают их бесчеловечно, <�…> образуют государство в государстве без малейшего участия со стороны законного правительства»972. Кроме того, вероятно, первый Еврейский комитет полагал, что в результате предложенных Положением 1804 года преобразований евреи, «исправившись» путем приобщения к полезным занятиям и «просветившись» благодаря доступу в русские школы, сами откажутся от ставшего им ненужным кагала973. Дж.Д. Клиер в свете дальнейшего развития политики по еврейскому вопросу, считает, что сохранение кагала в 1804 году было ошибкой. Кагал все равно был упразднен позднее, в 1844 году, когда политика государства стала в целом гораздо более жесткой и направленной на насильственную ассимиляцию, и потому его упразднение оказалось для евреев более болезненным, чем могло бы стать в 1804 году974. Однако такое мнение нельзя признать полностью правильным: в самом начале XIX века положение было еще таково, что попытка замены кагальной организации русской администрацией обернулась бы полной потерей управляемости. Ошибкой следует считать не то, что кагалы не были отменены решительным постановлением в 1804 году, а то, что на несколько десятилетий был забыт курс на постепенное сужение их полномочий, начатый Положением. Будучи продолженным, этот курс обеспечил бы постепенное снижение юридической и фактической роли кагалов в жизни еврейских общин, и, как следствие, - плавную интеграцию евреев в российское общество, которой впоследствии государство безуспешно пыталось добиться не подходящими для этого резкими мерами. Вопрос о статусе российских кагалов долгое время оставался открытым: рассматривая законодательство и правоприменительную практику в течение нескольких десятилетий после принятия евреев в российское подданство, нельзя однозначно судить о том, признавались ли за кагалом черты государственного учреждения или нет. С одной стороны, кагалы очевидно выполняли властные функции, которые в отношении других подданных осуществлялись государственными административными и судебными органами. С другой стороны, формирование кагала и вопросы его внутренней деятельности никаким образом не регулировались и не контролировались государством. Впервые некоторые – впрочем, как будет очевидно из нижеизложенного, весьма неоднозначные – суждения на этот счет были высказаны официальной инстанцией только в самом конце XVIII века. Сделано это было в ходе уже упомянутого разбирательства по жалобе Мовши Ошеровича. Губернское правление выяснило среди прочего, что в 1800 году виленские кагальные старшины, собрав с членов виленской еврейской общины деньги, «которые хотя и должны были, нимало не отлагая времени, внести в казенную палату яко окладную подать для причисления к государственным доходам, вместо того употребили они, как сами признаются, на партикулярные какие-то надобности»975. Это было расценено губернским правлением как нарушение сенатского указа от 17 августа 1798 года, в соответствии с которым члены купеческих гильдий и магистратов несли личную ответственность за несвоевременную передачу в казенные палаты поступающих туда податей. Соответственно, было предложено взыскать недостающие деньги с членов кагала, причем особо подчеркивалось, что они должны выплатить их сами, «из своего имения», а не назначать новый сбор с членов общины976; 27 августа 1800 года это предложение было утверждено императором977. В контексте рассматриваемой проблемы это решение требует внимания из-за того, как была мотивирована возможность применения нормы указа 1798 года: «упомянутые же кагальные старшины действительно состоят в таком же точно роде выбранными от с своих единоверцев на управление их делами, как и члены в магистратах и гильдиях»978. На основании этой аналогии, однако, нельзя однозначно судить о статусе кагалов, поскольку они сравнивались как с магистратами, так и с купеческими гильдиями, из которых первые правильнее считать государственными учреждениями, а вторые – общественными организациями. К более определенным выводам можно прийти, анализируя сенатский указ от 20 января 1807 года979. Этот указ был принят для разрешения начавшегося в Витебской губернии спора о том, должны ли кагалы платить весовые деньги, то есть почтовый сбор за пересылку корреспонденции, когда они ведут переписку между собой. Суть этого спора выходит за рамки вопроса о доходах почтового ведомства, поскольку в Российской империи освобождены от уплаты весовых денег были присутственные места при ведении казенной переписки. Следовательно, вопрос стоял таким образом: может ли статус кагалов быть приравнен к статусу государственного учреждения? По мнению Витебского губернского правления, взимать плату за отправку писем с кагалов было не нужно, поскольку они были учреждены Сенатом в 1786 году для раскладки государственных податей, а Положением 1804 года эти их полномочия были подтверждены, и, следовательно, кагалы ведут переписку «паче по обязанности взысканий казенных». Литовский почтамт, не согласившись с таким мнением губернского правления, передал спор на рассмотрение Главного почтового правления, которое подтвердило, что весовые деньги с кагалов взиматься должны. Аналогичного мнения придерживались также министр внутренних дел, а затем и Сенат, которым был передан на рассмотрение этот вопрос. Таким образом, хотя указ от 20 января 1807 года и был принят в утилитарных целях и, по замыслу законодателя, направлен прежде всего на разрешение малозначительного административного вопроса, фактически можно утверждать, что государством было дано определение сути института кагала. Несмотря на то, что кагалы обладали официально утвержденными властными полномочиями в отношении членов еврейских общин, выполняли судебные и фискальные функции, за ними признавался исключительно статус общественных организаций, они не считались государственными органами и даже не могли быть приравнены к государственным органам по отдельным вопросам980. Такое положение не может считаться исключительным для Российской империи XIX века. Возложение государственных функций на общественные структуры, принципиально недопустимое исходя из современных либерально-демократических стандартов, широко практиковалось в то время, примерами чего могут считаться деятельность земств в первые десятилетия после их создания, а также создание крестьянских общин со значительными административными полномочиями в ходе крестьянской реформы. Тем не менее, в свете эволюции взаимоотношений российского государства и еврейской диаспоры отрицание административного статуса кагалов следует оценить скорее отрицательно. Неслучайно и близкие к власти евреи – и неоднократно упоминавшийся Нота Ноткин, и врач-маскил Илья Франк - в подготовленных ими проектах реформ предлагали приравнять кагалы к государственным учреждениям981. Эти предложения наверняка были мотивированы не просто желанием формально поднять престиж еврейского самоуправления. Утверждение о целесообразности закрепления за кагалами статуса органов власти на самом деле не противоречит высказанному выше выводу о необходимости постепенного сужения полномочий кагалов с перспективой их дальнейшего упразднения. Эти две меры могли бы предприниматься параллельно, служа при этом единой цели – преодолению взаимной отчужденности между христианским большинством и еврейским меньшинством. С включением верхушки еврейских общин в систему государственной службы, с одной стороны, повысилась бы их лояльность к государственной власти, а с другой стороны – и другие чиновники, и население в некоторой степени перестали бы воспринимать их как париев. Соответственно, неслучившееся изменение статуса кагалов могло бы стать продуктивным каналом интеграции евреев в российское общество.
Еврейское население поступило в ведение общесословных органов самоуправления – ратуш и магистратов, городских голов и старост – в связи с припиской к городским сословиям в начале 80-х гг. Это означало, помимо прочего, и значительное ограничение юрисдикции кагала: теперь евреи должны были судиться в сословных судах и вносить налоги – подушную подать с мещан и гильдейский сбор с купцов – напрямую в магистраты; в компетенции кагала, как утверждал белорусский генерал-губернатор П.Б. Пассек, оставались только духовные дела. По логике сословно-корпоративного устройства, евреи неизбежно должны были получить и определенное влияние в магистратах и ратушах. Это хорошо понимали в Сенате, и 13 мая 1783 года письмом на имя генерал-губернатора Пассека генерал-прокурор Вяземский объявил: «Если евреи, в купечество записавшиеся, по добровольному согласию общества выбраны будут к каковым-либо должностям в сходственность высочайшего учреждения [т.е. Учреждения о губерниях 1775 года – Е.А.], то и не могут они удержаны быть от вступления в действительно возложенных на них должностей отправление»982. В письме не упоминается о евреях-мещанах, но из последующей практики применения этой нормы можно заключить, что они также пользовались избирательными правами. По свидетельству Г.Р. Державина, евреи «весьма возгордились» разрешением заседать в магистратах983. Н.Н. Голицын, напротив, ссылается на некие свидетельства начала XIX века, согласно которым сами евреи обращались с жалобами на избрание их единоверцев на городские должности984. Представляется маловероятным, что со временем взгляд евреев на участие в сословном самоуправлении поменялся; еврейское общество было неоднородно, и, очевидно, Державин в своей оценке опирается на мнение маскилим, т.е. европейски образованных и прогрессивно мыслящих евреев, а упомянутые Голицыным жалобы поступали от традиционалистов-ортодоксов. Признание за евреями сословных и избирательных прав (тем более что оно произошло почти одновременно с уравнением их в податном отношении с христианами и при отсутствии принятых центральной властью запретов относительно жительства в империи) имело, несомненно, очень большое значение. Ю.И. Гессен даже утверждает, что в 1783 году для российских евреев ненадолго наступила эпоха полного гражданского равноправия985. Юридически это было именно так (если вообще можно говорить о равноправии в сословном абсолютистском обществе; очевидно, Ю.И. Гессен имел в виду равенство внутри каждого из сословий). Однако действительное положение евреев определялось не столько либеральным законодательством, сколько особым укладом их жизни и традиционно антисемитским отношением к ним в Белоруссии986. Местная администрация, как это неоднократно случалось и в иных ситуациях, истолковала распоряжение центральной власти наименее выгодным для евреев образом. При организации в начале 1784 года очередных выборов бургомистров и ратманов было предписано, что в городах, где христианское население преобладает над еврейским, к выборам должны приглашаться все купцы и мещане; в тех же городах, где евреев проживает больше, чем христиан, выборщики от евреев могут составлять не более половины. В Полоцкое наместническое правление поступали многочисленные жалобы на ущемление прав евреев при проведении выборов; правление было вынуждено разослать во все города губернии указы, где объяснялось, что евреям дозволено и голосовать, и избираться на должности наравне с христианами. Однако эти указы, вероятно, не исполнялись; во всяком случае, во всей губернии из числа евреев было выбрано только три ратмана и один бургомистр; несомненно, при распространенности антисемитских настроений столь незначительное представительство должно было привести к ущемлению прав еврейского населения при раскладке общественных сборов, разбирательстве судебных дел и т.п. В Могилевской губернии, вместе с тем, результаты были несколько выше (7 бургомистров, 9 ратманов, 8 судей словесных судов и 1 староста), и не сохранилось никаких сведений о том, чтобы христианское население там противилось участию евреев в выборах987. На нарушение прав евреев на местных выборах жаловались в 1784 году уже упоминавшиеся еврейские штадланы: «Хотя Высокомонаршим ее величества соизволением и допущены евреи к выбору в должности в сходственность высочайшего учреждения о управлении губерний, но как к оному требуется меньшее число голосов еврейских против прочих, то и не может евреин никогда вступить в должность; чрез то евреин, не имея в судах о себе заступника, ненадежным состоит, за страхом и незнанием российского языка, от несчастья»988. Евреи просили разрешить им направлять столько же выборщиков, сколько и христиане (причем даже в тех городах, где христианское население преобладало), а также иметь во всех судах своих представителей с правом голоса. Кроме того, не отказываясь от права заседать в городских учреждениях, евреи ходатайствовали об одновременном восстановлении права кагала на раскладку податей и круговой поруки989. Таким образом, просьбы белорусских евреев основывались не на законодательстве, а на их собственных, весьма спорных (поскольку еврейское население составляло в Белоруссии меньшинство) представлениях о справедливости. Несмотря на то, что приписка к сословиям была направлена на включение евреев в городской торгово-промышленный класс, они по-прежнему воспринимали себя самостоятельной группой и согласны были соблюдать уравнительные нормы только до тех пор, пока это не ущемляло их интересов990. Интересно, что в центральных губерниях, где в городах обычно не возникало серьезных конфликтов между группами интересов, избрание на городские должности считалось у купцов и мещан не привилегией, а обременительной обязанностью991 (не в последнюю очередь потому, что городские должности ратманов и гласных были низкооплачиваемыми либо совсем неоплачиваемыми992), что нашло отражение в законодательстве. Указом от 2 марта 1775 года было подтверждено, что коронные поверенные, т.е. купцы, бравшие на откуп питейную продажу, освобождены «от городских служб». В именном указе от 20 августа 1802 года отмечалось, что до императора доходят сведения об уклонении от выборов дворянства и граждан. В 1822 году московский генерал-губернатор, предлагая Сенату заменить для не знающих русского языка купцов участие в выборах дополнительной денежной податью, выражал уверенность в том, что они «таковую без сомнения будут охотно исполнять»993. В Дополнительном постановлении об устройстве гильдий от 14 ноября 1824 года устанавливалось, от каких должностей не имеют права отказываться члены городского общества в случае их избрания; при этом очевидно, что отказ от отправления должности рассматривался как привилегия, поскольку для купцов 1-й гильдии перечень таких должностей был минимален, а мещане вообще не имели права отказываться от городских должностей. В западных же губерниях, где городские элиты были неоднородны, а евреи и христиане находились в состоянии конфронтации, за право избираться в магистраты велась серьезная борьба с апелляциями к высшей власти. Прошение еврейских штадланов, поданное на Высочайшее имя в 1784 году, было передано императрицей генерал-прокурору для представления в Сенат; при пересылке его секретарь граф Безбородко994 сообщил: «Ее величество приметить указала, что, когда означенные еврейского закона люди вошли уже на основании указов ее величества в состояние равное с другими, то надлежит, во всяком случае, соблюдать правило, ее величеством установленное, что всяк по званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа». Готовясь к рассмотрению этого вопроса, Сенат собрал значительные сведения: рапорт П.Б. Пассека и представленные при нем донесения Полоцкого и Могилевского наместнических правлений, Могилевского и Полоцкого губернских магистратов, заключения губернских прокуроров и копии с данных белорусским городам королевских привилегий. По итогам рассмторения был принят уже упоминавшийся указ «Об ограждении прав евреев в России касательно их подсудности, торговли и промышленности». Проблема еврейского самоуправления затрагивалась в целом ряде пунктов указа. Во-первых, было подтверждено право евреев на общих основаниях избираться "в судейские и прочие купечества и мещанства должности" – в магистраты, ратуши и городские думы. Во-вторых, было отказано в учреждении особых судов; как замечает С.А. Бершадский, к этой просьбе евреев Сенат отнесся «несколько иронически»995. Указ подтверждал, что они должны судиться в общих городских судах, при этом особо оговаривая право давать показания под присягой по обрядам их веры, причем Могилевскому и Полоцкому наместническим правлениям вменялось рассматривать дела с участием евреев, не ссылаясь на прежние польские законы об их неравноправии, «с тем же беспристратием, с коим дела прочих белорусских жителей наблюдаются». При этом, хотя упоминалось только о городских судах, впоследствии на практике дела евреев, живущих в сельской местности, рассматривались в нижних земских судах996. В-третьих, как уже отмечалось, право раскладки податей и связанное с ним право контроля за передвижениями евреев все же было передано от общих сословных органов обратно кагалам. Н.Н. Голицын, а вслед за ним и другие авторы, называют указ 1786 года первым Положением о евреях, ставя его, таким образом, в один ряд с законами XIX века, тотально регулировавшими правовой статус евреев. Ю.И. Гессен, напротив, утверждал, что, при всей логичности содержащихся в нем норм, этот акт вряд ли достоин такой оценки, поскольку не устанавливал новых прав евреев, а только «восстанавливал частные правонарушения»997. В этом он не совсем прав, поскольку восстановление фискальных полномочий кагала было важной реформой. Однако, оценивая значение указа 1786 года, гораздо важнее обратить внимание на сам тот факт, что он сформулирован как устанавливающий для евреев исключительные правила, отдельный правовой статус, а не просто подтверждавший их равенство с христианским населением. Сложившееся в результате применения указа положение оказалось своеобразным, не соответствующим ни магдебургской традиции, ни эмансипаторской модели: евреи, являясь членами общих для всех подданных сословных корпораций, одновременно сохраняли фискальную автономию. Подобно ситуации с указом 1782 года, который, вопреки своему либеральному содержанию, впоследствии послужил юридическим основанием для установления черты оседлости, в данном случае Сенат принимал закон, призванный защитить права евреев, однако, подтверждая исключительность их положения, он «парализовал в основании идею равенства»998 и закладывал основу для будущей дискриминации. Правовое регулирование отношений в области самоуправления является одним из самых ярких примеров того, что в конце XVIII века политика правительства в отношении евреев не была однозначно ограничительной. Если не принимать во внимание отдельные частные правоприменительные злоупотребления, следует признать, что евреи по сравнению с большинством подданных империи пользовались в этой сфере весьма широкими правами, т.к. не только могли как члены определенных сословий участвовать в общегородских органах самоуправления, но и сохранили собственные традиционные учреждения – кагалы, компетенция которых, несмотря на постепенное сужение, вполне могла обеспечить традиционную социальную автономию еврейских общин. Правительство некоторое время продолжало отстаивать позицию равноправия евреев в области городского самоуправления – так, в 1788 году, когда городе Копысе Могилевской губернии возникла необходимость рассмотрения в магистрате дела по обвинению еврея в богохульстве, Сенат с одобрения императрицы подчеркнул необходимость проведения судебного разбирательства в общем порядке, несмотря на опасения духовной консистории по поводу преобладания в городском магистрате евреев999. Однако ситуация значительно изменилась уже в 1796 году, когда белорусский генерал-губернатор Т.И. Тутолмин распорядился «выбирать в городовые магистраты из евреев противу христиан третью часть», вне зависимости от реального соотношения еврейского и христианского населения в городе. Это распоряжение, несмотря на его явное противоречие упомянутому указу от 3 мая 1795 года, получило высочайшее утверждение. Интересно, что в этом вопросе также наблюдается сходство статуса евреев и старообрядцев, о котором упоминалось выше применительно к взысканию двойной подати. Старообрядцы сталкивались со схожими препятствиями при попытках занять выборные городские должности – так, согласно указу от 27 мая 1820 года, к выборам могли допускаться только раскольники-поповцы и только в тех случаях, если количество православных окажется «весьма ограничено»1000. Очевидная несправедливость указа Тутолмина особенно ярко проявлялась при ее реализации городах со значительным преобладанием евреев: так, житомирский кагал просил позволения провести пропорциональные выборы, указывая на то, что христиан в Житомире насчитывалось около 1,5 тысяч, а евреев – 24 тысячи человек1001; штадланы из Каменец-Подольского жаловались, что в тех городах, где христианских купцов не было вообще, в магистраты вынужденно избирались «простолюдины», которые ничего не понимали в подведомственных магистрату вопросах1002. Вероятно, именно для того, чтобы хотя бы частично избежать подобных казусов, А.В. Гудович, сменивший Т.И. Тутолмина на посту Волынского и Подольского генерал-губернатора, в 1800 году увеличил норму представительства евреев с трети до половины. При этом мотивировка его распоряжения отражала принципиально неверный взгляд на статус евреев: генерал-губернатор ссылался на ст. 127 Городового положения, передававшую иностранцам и иногородним, временно проживающим в городе, не более половины голосов при выборах в магистрат. Разумеется, евреи, приписанные к купеческим и мещанским обществам соответствующих городов, не могли считаться ни иностранцами, ни иногородними, но возобладавшая в этот период ограничительная тенденция не позволяла предоставить евреям равно-пропорциональное представительство. Невозможность применения к евреям нормы ст. 127 Городового положения была признана следующим волынским и подольским генерал-губернатором А.Г. Розенбергом. Тем не менее, последовавший из такого утверждения вывод не защищал права евреев: напротив, Розенберг счел, что необходимо принять особый закон, ограничивающий участие евреев в местном самоуправлении, и обратился с соответствующим представлением в Сенат1003. 9 декабря 1802 года был принят сенатский указ, согласно которому евреи снова могли избирать не более трети членов городских органов1004; в отличие от предыдущих распоряжений Тутолмина и Гудовича, он распространялся на все губернии черты оседлости. Кроме того, изменился порядок выборов: теперь евреи могли избирать только евреев, а христиане – только христиан. Негативные последствия нового порядка заключались не только в усилении обособленности двух частей городского общества, но и в том, что в отсутствие даже теоретической возможности стороннего вмешательства демократическое начало неизбежно должно было пострадать, и фактически выборы ратманов и бургомистров оказывались под полным контролем наиболее богатых представителей еврейской и христианской общин соответственно. Особо решался вопрос об избирательных правах евреев в Литве. Изначально, после присоединения этих территорий к Российской империи по третьему разделу Речи Посполитой, евреи не получили права участвовать в городском самоуправлении, и, соответственно, они не были подчинены магистратам - все административные и фискальные полномочия были оставлены за кагалами. Такое положение, однако, не соответствовало интересам хасидов, поскольку кагальное управление находилось под контролем митнагдим. Хасидские штадланы обратились в Сенат с ходатайством о распространении на литовских евреев действия Городового положения; сенатским указом от 13 августа 1800 года это прошение было удовлетворено, однако два месяца спустя, 15 октября 1800 года, Сенат приостановил исполнение своего решения до тех пор, пока не будет разрешен обсуждавшийся в то время в правительственных кругах в связи с белорусским голодом вопрос о реформе устройства евреев. Тем не менее, упомянутый указ от 9 декабря 1802 года, предоставлявшим евреям треть голосов на местных выборах, был отправлен в том числе и в Литовские губернии; легко понять, что, в отличие от других губерний черты оседлости, там евреи встретили его не с разочарованием, а с энтузиазмом. Литовский военный губернатор Л.Л. Бенигсен распорядился провести новые выборы в магистраты с участием евреев, что вызвало крайнее неудовольствие и многочисленные жалобы со стороны христианских обществ1005. Виленские христиане, как всегда в подобных случаях, ссылались на древние привилегии и на нормы Литовского статута, который продолжал действовать и после присоединения Литвы к России1006. Реагируя на эти жалобы, Сенат указом от 21 апреля 1804 года пояснил, что указ от 9 декабря 1802 года касается только тех губерний, где евреи и ранее обладали правом участия в городском самоуправлении, и распорядился прекратить начатые выборы1007; вместе с тем, о возникшей коллизии было сообщено В.П. Кочубею с тем, чтобы он внес этот вопрос на рассмотрение первого Еврейского комитета1008. Несмотря на это, в Положении 1804 года не было прямо упомянуто о правах литовских евреев, что давало основания для дальнейших споров по этому поводу. Такой спор действительно случился в 1817 году, когда виленские христиане обратились к императору с жалобой на избрание в городскую думу двух евреев. В своей жалобе поверенный христианского общества купец Рейзер ссылался на нарушение древних привилегий Вильны, а также на то, что, согласно Положению 1804 года, евреям запрещено отправлять публичные должности1009. На самом деле, однако соответствующая статья Положения касается только чиновничьей службы и не может толковаться как запрет занимать выборные должности городского самоуправления, тем более что Положение прямо упоминает евреев – членов магистратов, устанавливая для них ограничения только в части владения языками и ношения определенного костюма1010. Министерство духовных дел, рассматривая эту жалобу, признало, что упомянутые привилегии действительно продолжают действовать; более того, оно привело дополнительные примеры литовского законодательства, содержавшего те же ограничения для евреев – сеймовые конституции, Литовский статут и сборники магдебургского права1011. С другой стороны, признавалось и то, что российское законодательство допускает евреев к городским выборам. Однако, ссылаясь на упомянутое выше решение Сената по поводу отмены литовских выборов в 1804 г., министр духовных дел А.Н. Голицын был вынужден признать, что в Вильне евреи по-прежнему не имеют права заседать в городских органах. Интересно, что в ходе ведомственного обсуждения этого вопроса приводились не только юридические, но и более эмоциональные аргументы: так, Департамент мануфактур и внутренний торговли министерства финансов указывал, что «неприлично» даже допускать евреев в присутственный зал виленской думы, потому что там имеется изображение распятого Христа1012. Таким образом, хотя государственная политика в отношении прав евреев на участие в самоуправлении и колебалась, в основе ее всегда лежала идея о том, что еврейская диаспора заслуживает в этом вопросе особого отношения. Эта позиция прямо противоречила идеям, распространившимся в то время в Западной Европе. Наиболее здравомыслящие и либерально настроенные западные политики утверждали, что даже изгнание евреев из страны, при всей его кажущейся жестокости, все равно окажется потенциально менее опасным, чем сохранение ситуации, при которой евреи были терпимы в государстве, но находились при этом особом положении1013. Во время обсуждения вопроса эмансипации евреев в революционной Франции член Национального собрания граф Клермон-Тоннер писал, что «евреям следует во всем отказать как нации, но предоставить все как частным лицам»1014. В русской исследовательской литературе встречается мнение, что нечто подобное было реализовано в России хотя бы на короткий период в 80-е гг., когда евреи, приписанные к сословиям и подчиненные сословным органам самоуправления, были полностью юридически эмансипированы1015. Это мнение можно признать верным, однако такое положение просуществовало всего несколько лет, после чего евреи снова получили особый правовой статус. Консервация политической обособленности евреев в России была обусловлена целым рядом причин – и закрытостью самих еврейских общин, и феодальным укладом жизни большинства уездных евреев, и нежеланием государства отказываться от эффективной налаженной модели управления, и корпоративными интересами христианских городских обществ. Сохранение кагалов, как уже отмечалось, может оцениваться как положительно, так и отрицательно, дискриминация в сфере участия в городском самоуправлении – скорее только отрицательно. Однако если рассматривать проблему на более общем уровне, нельзя не заметить того, что в первые десятилетия после вхождения евреев в российское подданство не были заложены те основы, которые в дальнейшем могли бы обеспечить их безболезненную интеграцию в российское общество. |
Похожие:
 |
Религиозная жизнь русского населения Терской области (вторая половина... Конфессиональная политика в Российской империи во второй половине хiх–начале ХХ в |
|
Торгово-экономические отношения российской империи с сопредельными... Охватывают период с середины XVIII до середины XIX столетия. Нижняя граница определяется временем |
 |
Xviii–xix веков Под редакцией проф. А. В. Западова. Третье, исправленное... I. Возникновение русской периодической печати и развитие ее в XVIII – начале XIX в |
|
Возникновение и развитие российской империи в XVIII xix вв Предпосылки петровских преобразований. Внутренняя и внешняя политика Петра I. Реформы в сфере государственного управления |
|
Образовательная программа магистратуры «Музейное кураторство» Роль музеев в формировании американской национальной идентичнности в конце XIX – начале XX века |
|
Бакалаврская работа Реформы образования в Российской империи в первой половине XIX в Особенности первой половины XIX в как очередного исторического периода в жизни Российского государства |
|
Деятельность русской православной церкви в рабочей среде московского... Охватывают церковно-религиозную сторону повседневной жизни рабочих, что говорит о своевременности и актуальности данной работы |
|
Большой юридический словарь Аболиционизм (от лат abolitio уничтожение, отмена) в конце XVIII- xix в в Сша движение за отмену рабства негров; в Великобритании,... |
|
Пётр Аркадьевич Столыпин во главе правительства Российской империи... Пётр Аркадьевич Столыпин во главе правительства Российской империи в непростой период её существования – фигура не случайная. В начале... |
|
Возникновение российской империи и её развитие в XVIII в Предпосылки петровских преобразований. Внутренняя и внешняя политика Петра I. Реформы в сфере государственного управления |
|
Руслан Скрынников Ермак Жизнь замечательных людей Руслан Скрынников Ермак предисловие В конце XV — начале XVI века на месте разрозненных русских княжеств образовалось обширное Российское государство. Русь покончила... |
|
Буддийские культовые предметы у монголоязычных народов в xviii-первой... Буддийские культовые предметы у монголоязычных народов в xviii-первой половине XIX века в собрании маэ ран |
|
Образовательная программа магистратуры вм5543 «История» Особый статус великого княжества финляндского в составе российской империи и его влияние на экономическое развитие края во второй... |
|
«100 великих авиакатастроф»: Вече; Москва; 2004 isbn 5 9533 0029 8 Стремление человека подняться в воздух и даже прорваться в космос всегда было сопряжено с огромным риском. В книге И. А. Муромова... |
|
Исходные материалы для курсовой работы по растениеводству культура соя Юго–Восточная Азия. В китае она была известна за 6 тыс лет до н э. Издавна ее возделывают и в других районах Азии – Индии, Японии,... |
|
Деятельность городского общественного управления в забайкальской... Охватывают Забайкальскую область в административно-территориальных границах последней четверти XIX – начала XX вв., совпадающую с... |