Безносова О.В.
(Днепропетровский национальный университет, исторический факультет)
Протестантская Реформация и Католическая Реформа
Тема 1: Причины появления и развития Протестантской Реформации и Католической Реформы в Европе
- Причины зарождения реформационных движений.
- Контрреформация (политическая) и ее роль в развитии европейского общества.
Термины: лютеранская конфессионализация, кальвинистская конфессионализация, церковь консисториального типа, церковь конгрегационного типа, контрреформация, католическая реформа.
Литература:
Дик К.Дж. Радикальная реформация. История возникновения и развития анабаптизма. – М.: Издание Центрального комитета меннонитов в России, 1995 (доступно в Интернете: Documenta Anabaptistica)
Осборн, Р. Цивилизация. Новая история Западного мира / Роджер Осборн; пер. с англ. М. Колопотина. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2008. – Гл.4-9.
Спиц Л. В. История Реформации (доступно в Интернете: Bible Studies - Русские страницы - Библиотека – Книги)
История европейской Реформации: конспект лекций по истории Западных конфессий для IV курса Киевской Духовной Академии / Церковно-Научный Центр "Православная Энциклопедия": по материалам сайта http://www.collegium.org.ua/confess4.htm
Рубрики: История Западной Европы / Монографии – Доступно в Интернете c 20 ноября 2003г.: http://www.sedmitza.ru
Понятия и термины: Концепция Реформации
Глава книги: “История европейской Реформации”
«Термин «Реформация» используется в целом ряде значений, и поэтому представляется полезным определить их. Его определение может включать четыре элемента, каждый из которых будет кратко рассмотрен ниже:
Лютеранство, Реформатская Церковь (часто называемая «Кальвинизм»), «радикальная Реформация» (до сих пор часто называемая «Анабаптизм»), и «Контр-Реформация», или «Католическая Реформация», В широком смысле, термин «Реформация» включает все четыре течения. Он также используется в несколько более суженном смысле, означая лишь «Протестанскую Реформацию» и исключая Католическую Реформацию. В этом смысле он относится к трем перечисленным выше протестантским движениям. В некоторых ученых трудах, однако, он используется по отношению к тому, что известно под именем «Магистрская Реформация» или «Реформация основного течения» — иными словами, к Лютеранской и Реформатской Церкви, исключая анабаптистов».
Работа с литературой :
Отрывок из:
Осборн, Р. Цивилизация. Новая история Западного мира / Роджер Осборн; пер. с англ. М. Колопотина. – М.: АСТ: АСТ МОСКВА: ХРАНИТЕЛЬ, 2008. – Глава 9: В поисках христианской жизни. Европейская Реформация как новое начало. - С.325-326, 352-356.
«Реформация, теоретически означавшая католической церкви, в реальности представляла собой прихотливый ряд событий, большинство которых будто противоречили законам исторических причин и следствий. Наиболее очевидным ее следствием стал период нетерпимости, ожесточения и религиозных конфликтов, но именно она чрезвычайно укрепила роль и значение христианской веры в жизни людей. Реформация явилась протестом против тогдашней тенденции к рационализации богословия, но именно ее усилиями современный мир обрел новый тип религиозности, в котором так остро нуждался…
<�…> Хотя Реформация часто истолковывается как освобождение из-под гнета римской церкви, во многих аспектах содержание этого процесса сводилось вовсе не к освобождению. Позднесредневековая церковь относительно спокойно сносила критику и насмешки, как, впрочем, и деятельность мистиков, магов, визионеров и разного рода чудаковатых уличных пророков. Однако в глазах многих верующих она стала слишком расслабленной и снисходительной, и поэтому строгая дисциплина, насаждаемая лютеранами, кальвинистами, пресвитерианами и пуританами, являлась сознательным шагом по исправлению нравов.
<�…> … Возможно, ключ к пониманию Реформации лежит не в рационализации мотивов основных ее участников и значения основных событий, а в понимании эмоциональной жизни и духовных нужд людей западного христианского мира. Если Реформация чему-то нас учит, то именно тому, что жизнь людей подчиняется потребностям души, а не рациональным требованиям последовательности и непротиворечивости. Католическая церковь, вместо того чтобы предложить духовную альтернативу денежному материализму, казалось, сдалась перед лицом наступающей коммерциализации, сама увлеченная роскошью и богатством. Лютер и Кальвин, наоборот. Создали возможность – в первую очередь для горожан – жить духовной жизнью в сердце мира, которым правят деньги».
Отрывок из:
Хусто Л.Гонсалес. История христианства - Том 2, гл.1 Необходимость Реформации. – С.16 :
Старый мир уходил в прошлое и на его месте зарождался новый мир. Свежие веяния неизбежно должны были отразиться и на церкви…
Однако вопрос о конкретных путях развития еще долго оставался спорным. Одни пытались реформировать старую церковь изнутри, другие же, потеряв всякую надежду на такую реформацию, открыто порывали с папством. В ту эпоху нестабильности глубокие духовные поиски приводили многих христиан к таким выводам и образу мыслей, что заранее предвидеть они не могли. Другие же преданные христиане приходили к противоположным выводам. В результате этого возникали разногласия и конфликты…
Отрывок из:
Льюис В. Спиц История Реформации
«Почему произошла Реформация?
Почему Реформация началась в Германии? Более того, почему она вообще началась?
Простейшее принципиальное объяснение возникновения Реформации состоит в том, что она произошла как реакция на извращения в церковной жизни. Церковные структуры были сплошь коррумпированы, вызывая гнев и сопротивление здравомыслящих людей. Католическая сторона, отвечая на этот простой аргумент, широко использованный ранними гуманистами и протестантскими историографами, утверждает, будто Лютер выступил как нечестивый и дерзкий, либо заблудший сын матери-Церкви, - и это служит примером тому, что философ Альфред Норт Уайтхэд описал как "подмену понятий". В действительности объяснение такого рода не лишено справедливости, поскольку в Церкви имели место великие и мерзкие извращения, а Лютер и другие реформаторы стремились внести изменения, при этом сохраняя свою церковную принадлежность.
Второе объяснение представляет собою вариацию первого и заключается в том, что Реформация стала результатом доктринальных отклонений. Утверждается, что накануне Реформации Церковь пребывала в теологической неопределенности. Учение не имело определенности и точности, допуская многие теологические положения, в сущности уже не являвшиеся католическими по причине несоответствия римскому уставу и литургии. Эта неопределенность усиливалась в схоластической теологии противостоянием двух viae (путей), т.е. философии последователей-номиналистов Уильяма Оккама, известной как via moderna (современный путь), и концепции умеренных реалистов, сторонников Фомы Аквинского, известной как via antiqua (древний путь). Считается, что оккамисты развили свою номиналистическую эпистемологию до скептической крайности, почти до состояния учения о двойственной истине, т.е. о существовании теологических предметов, которые недействительны в философии и наоборот. Они настолько акцентировали Божию волю и власть, что представляли Бога необузданным и безответственным. При этом роль человека в обретении спасения и акцент на авторитете Церкви были парадоксально вознесены на новые высоты. Лютер изучал теологию via moderna по трудам Габриеля Биля (умер в 1495 г.), последнего значительного оккамиста. Оппозиция Иоганна Экка и прочих менее значительных теологов, также наученных номиналистами, вела к доктринальным отклонениям в Реформации. Аргументом против такого негативного взгляда на схоластику может послужить тот факт, что схоласты от Роберта Голькота (Holcot) (умер в 1349 г.) до Габриеля Биля не доводили утверждения Оккама до скептической крайности или принципиальных доктринальных отклонений, и что Лютер критиковал склонность обоих viae подчеркивать усилия человека в деле его спасения, в противовес полному упованию на Божию благодать. Благодаря расколу и широким дебатам, в общественном сознании уже не столь непоколебимо было верховенство папы и его епископов. Но существеннее всех разногласий, по-прежнему сохранявшихся в рамках дозволенного в церкви, фактически было появление способствовавших расколу ересей Катаров, Вальденсов, Виклифистов, Гуситов, огромного множества других сект и мистических культов, существовавших вплоть до первых десятилетий Реформации и позднее.
За противоречиями в теологии Средневековья и прорывом Реформации в новое измерение религиозной мысли стоят некоторые особенности общественного сознания. Учения, подобные великой "Сумме" Св. Фомы, вероятно имеют определенные ограничения в масштабах и сроках жизни. При достижении этих пределов пытливый разум устремляется дальше. Это справедливо в отношении всех догматических концепций и великих синтетических философий. Также, возможно, заслуживает некоторого внимания предположение Карла Густава Юнга о том, что великие структурные эталоны в общественном подсознании со временем утрачивают свое влияние на человека и заменяются иными.
Другое, более прозаическое объяснение возникновения Реформации связано с ее социальными корнями. К 1500 году в Европе было около 65-80 миллионов жителей и, очевидно, шестьдесят или более королей, князей, архиепископов и других высших правителей. Новые социальные факторы, - такие как параллельно возникшие буржуазные классы, новые технологии в книгопечатании, добыче руды, кораблестроении, других отраслях, вместе с поддерживающим их рабочим классом, дальнейший рост городов - изменяли реальные векторы власти и зависимости. Некоторые классы, например мелкое дворянство, теряли свой традиционный статус и устранялись, за исключением относительно небольшого числа людей с высокой приспособляемостью. Церковь, слишком хорошо адаптировавшаяся к феодализму - некоторые епископы, например, немногим превосходили феодалов, - столкнулась с необходимостью овладения новыми капиталистическими навыками ради поддержания своей иерархии и бюрократии, развившихся из потребности в церковном управлении. Отчаянные и безуспешные попытки пап - начиная от Авиньонского пленения, вплоть до Возрождения - увеличить свой доход придавали церкви вид жадного хищника, что влекло за собой потерю престижа и нравственного авторитета, вызывало гнев моралистов, гуманистических критиков и реформаторов.
В итоге одним из специфических процессов, предшествовавших историческим катаклизмам в период, когда официальная церковь оказалась наименее способна обеспечить нравственное руководство и удовлетворять духовные запросы людей, стал в Европе новый всплеск религиозного энтузиазма. На протяжении полутора веков до Реформации рост религиозной активности наблюдался в большей части Европы, включая Италию. Столь возросшая религиозность, преимущественно вызванная ужасами черной смерти[1] и страхом перед турками[2], проявилась в увеличившейся численности святынь и пилигримов, появлении новых молитв и возросшем потреблении свечей, новой популярности четок, пропагандируемых доминиканцем Алэном де ля Рошем (Alain de la Roche) (умер в 1475 г.) и появлении в церквях множества крестов.
Усилилось почитание святых, и каждая ремесленная и торговая гильдия приняла покровительство своего святого. Св. Георгий и Св. Мартин были популярны среди солдат, Св. Дорофея у садовников, Св. Варвара (которая была заточена в башню) у пушкарей, а Св. Варфоломей со шкурой в руке - у мясников. В Германии на протяжении пятнадцатого века именами святых были вытеснены все древненемецкие имена, кроме наиболее популярных. В этом и в начале следующего века культ Св. Анны, матери Марии, приобрел широкую популярность. В конце четырнадцатого века и в пятнадцатом сильно возросло почитание Марии. Были установлены новые мессы в память каждого эпизода из ее жизни, благочестия и семи скорбей. Францисканцы при поддержке многих гуманистов и противостоянии доминиканцев распространяли учение о непорочном зачатии Марии, - идею, столетия спустя ставшую католической догмой. Множество новых церквей были названы в ее честь, особенно в новых землях к северо-востоку от Германии, к востоку от Любека.
В целях накопления и распределения благих дел, на пожертвованные средства организовывались братства. В шестнадцатом веке монастырь Св. Урсулы в Кёльне накопил духовное состояние из 6000 месс, 3000 псалмов, 20 000 гимнов Te Deum и 100 000 четок. Нелепые коллекции реликвий в различных частях Европы свидетельствуют как о легковерии и предрассудках людей, так и о коммерческой выгоде подобных достопримечательностей. Вот две такие сокровищницы, которые имели непосредственное отношение к подготовке условий для Реформации: коллекция Фридриха Мудрого в Саксонии, содержавшая среди пяти тысяч реликвий такие драгоценности как солому их Вифлеемского хлева, уникальный фрагмент деревянного креста, палец Св. Анны, а также коллекция кафедрального капитула в Нойоне, Пикардия (где Жан Кальвин провел свое детство), который гордился фрагментом тернового венца и локоном волос Иоанна Крестителя. Пилигримы посещали святыни Кэнтербери в Англии и Компостела[3] в Испании, пользовались популярностью и более новые святыни, - например в Регенсбурге и Альт-Еттинге, что в Баварии, привлекали огромные толпы, среди которых были хромые и больные, искавшие исцеления.
Развивалась торговля индульгенциями, организованная якобы ради строительства церквей и подготовки крестовых походов против турок, но чаще способствовавшая погашению долгов высшего духовенства или папы. Сам факт торговли индульгенциями в таких объемах свидетельствовал о том, насколько благочестие смешалось с предрассудками, и послужил поводом для взрыва. В пятнадцатом и шестнадцатом веках было возведено множество новых церквей - сначала в стиле поздней готики, а позднее в духе Возрождения. Успех таких известных проповедников как Иоанн Капистрано (умер в 1456 г.) и Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг (Kaisersberg) (умер в 1510 г.), увлекавших за собою десятки тысяч человек, свидетельствовал о чрезвычайно напряженной духовной атмосфере. Такая реакция народа говорила о стремлении к чистой проповеди и более внятному учению.
Ирония и одновременно опасность данной ситуации заключалась в том, что в этот период возросшего религиозного энтузиазма Церковь не смогла предложить настоящих лидеров или какое-то конструктивное применение для этой новой силы, а напротив, сама стала объектом критики и даже насмешек. По наблюдению Декана Инге, для религии нет ничего опаснее преуспеяния. На Никейском соборе в 325 году испанским епископам был сделан выговор за слишком мирской образ жизни и излишнюю заботу о материальном. В период расцвета Средневековья великий папа Иннокентий III призвал Четвертый Ватиканский Собор (1215 г.) произвести реформы. Ecclesia semper reformanda (Церковь должна постоянно меняться) - утверждение, применимое к человеческим организациям самого широкого спектра. В пятнадцатом веке часто был слышен сформулированный Вильямом Дюренским (William of Durand) призыв к "реформации в верхах и в приходах". Повсюду заметны были признаки недовольства и неприязни.
В период своего внешнего расцвета Церковь наиболее остро нуждалась в средствах для финансирования многочисленной бюрократии, сложных юридических структур, амбициозных строительств и дел. Считается, что Церковь завладела третью всей недвижимости в Европе посредством официальной аферы, названной "отчуждением в пользу Церкви" и проводимой во имя Божие, в то время как имуществом распоряжались служители Церкви. Широко известно, что две пятых доходов Германии утекало через церковные каналы в Рим. Великая изобретательность проявлялась в изыскании новых источников церковного дохода. Согласно каноническому постановлению, принятому в тринадцатом веке, если лицо, занимавшее церковный пост, умирало в Риме, его имущество и доходы переходили в ведение непосредственно папы (а не епископа, которому этот пост был подчинен). Резервирование или авансирование назначения на вакантную должность, а также взыскание анната, т.е. должностного дохода за первый год, увеличивало вероятность симонии, т.е. покупки церковных должностей. Очевидно также распространялась практика назначения родственников на церковные посты. При папе Льве X (1513-1521) количество приобретаемых церковных постов достигло наибольшего числа. Он применил фамильный талант Медичи для введения новых должностей ради финансовой выгоды. Был популярен акростих Radix Omnium Malorum Avaritia (сребролюбие есть корень всех зол) = ROMA. Конрад Петингер, аугсбургский городской секретарь, побывавший в Риме при папе Иннокентии VIII, описал в 1491 году шокирующую продажность христианской столицы:
"Я понял, что здесь продажны все с верху до низу. Высоко почитаются интриганство, лицемерие и лесть, религия извращена, пошлость и грубость на каждом шагу, праведность спит. Каждый раз глядя на разрушенные памятники древности, я сожалею о том, что этим великим городом правят чужеземцы, которые под видом благочестия вершат насилие и неслыханный произвол, ожидая за это похвалы вместо заслуженного осуждения. Когда я им возражаю, мне отвечают, что так предопределено судьбой!"[4]
Богатство чинов высшего духовенства резко контрастировало с положением большинства священников, особенно сельских, получавших жалкое содержание. Доходы от большинства приходов были столь малы, что священники либо сохраняли за собой по нескольку таких приходов, что являлось нарушением закона, либо влачили нищенское существование, уподобляясь монахам. Приписанные к монастырям приходские викарии имели невероятно малые доходы. Более половины викариев в Шотландии были нищими. Во Фландрии священникам платили так мало, что многим из них приходилось подрабатывать. Епископ Клермонский докладывал Трентскому Собору в 1546 году о том, что из восьмисот подотчетных ему приходов только шестьдесят имели постоянных приходских священников, а в остальных служили викарии, доход которых составлял всего десять-двенадцать гульденов в год.
Образование большинства священников было минимальным. Многие из них в качестве учеников поместных священников частично изучали латынь, основы катехизиса и литургического служения. Лишь немногим посчастливилось посещать до своего рукоположения кафедральную или монастырскую школу. Очень мало священников изучало теологию в университетах, хотя во второй половине пятнадцатого века их число возросло. В конце пятнадцатого столетия Феликс Фабер при написании своей Ульмской Хроники преувеличил, хотя и не очень сильно, что из тысячи священнослужителей едва ли одному доводилось видеть своими глазами университетский городок, а на обладателя богословской степени глазели как на чудо-ученого. Конечно же, этот выпад не вполне справедлив, ибо к концу Средневековья большинство поместных священников обычно проходило обучение в поместных школах, справлявшихся со своей задачей, хотя выпускать знатоков они конечно не могли. В некоторых землях епископы требовали от кандидатов в священники пройти обучение в земельных школах по подготовке профессионального духовенства. Социальное положение священников было ужасающе низким. Таким состоянием дел объясняется не только безнравственность духовенства накануне Реформации, но и тот факт, что в евангельское движение вошли тысячи церковных служителей.
Одним из наиболее губительных для духовной жизни Церкви нарушений было отсутствие действующего духовенства. Практика сохранения за собой нескольких приходов и должностей была распространена отчасти по причине денежных проблем, а отчасти из-за роскошного образа жизни высшего духовенства, многие представители которого в действительности были феодалами, обладавшими светской властью. Кардинал Уольси, сын мясника, дослужившийся до канцлера Генриха VIII, кроме того был архиепископом Йоркским, епископом Дюргамским и Винчестерским, представителем иноземных епископов Ворсестера, Сэлисбери и Лландаффа, а также аббатом Сент-Албанским. Будучи еще мальчиком, его внебрачный сын являлся архиепископом Уэльса, архидиаконом Йорка и Ричмонда, имея к тому же две должности пастора, шесть приходов и одну должность канцлера. Даже врач-гуманист Генриха VIII Томас Линакр был каноником трех соборов, пастором четырех приходов, а до рукоположения в священнослужители - регентом Йоркского собора. Государство употребляло церковный доход на политические и личные цели монарха, а Церковь, будучи хранительницей общественной морали, страдала от позора в ситуациях не всегда непосредственно церковного происхождения. Во Франции известен случай с Антуаном Дюпра, дипломатом, который, будучи пожалован титулом архиепископа Сенского, впервые оказался в тамошнем соборе лишь по случаю собственных похорон. В Италии кардинал Ипполито д'Эсте, являясь архиепископом Миланским на протяжении тридцати лет, так ни разу и не посетил этот важный центр. В Германии наиболее наглядным примером совмещения многих должностей был случай Альберта Бранденбургского, которого не удовлетворяла должность только архиепископа Магденбургского и епископа Гальберштадтского, к сему он приобрел себе еще и сан архиепископа Майнцского, ибо эта должность делала его одновременно избирателем императора и секретарем Священной Римской Империи. По словам проповедника Иоганна Гейлера фон Кайзерсберга, священники стали ловцами приходов, а не душ. Высшие церковные посты сулили большую выгоду, потому к ним стремилась аристократия. Многие предприимчивые молодые люди приобретали ученые степени в области духовного и светского права, готовясь к любой карьере. Социальные требования некоторых кафедральных каноников были столь жесткими, что по замечанию Эразма, сам Христос не смог бы стать членом канонического совета в Страсбурге.
В общем отношении к духовенству существовало поразительное разделение. Поздний схоласт Габриель Биль ставил священников выше Ангелов, потому что они отправляли Таинства при священнодействиях и могли позволить или помешать Богу воплотиться, на что Ангелы не были способны. Отец германских гуманистов Рудольф Агрикола в своем Увещевании низшему духовенству возносил хвалу великолепию, святости и славе священничества. Однако те же самые десятилетия характеризовались явным ростом безнравственности среди духовенства и повсеместным нарушением безбрачия. Отчеты визитаций шестнадцатого века свидетельствуют, что четверть духовенства в Голландии и треть всех католических священников в районе нижнего Рейна имели сожительниц. В сельских областях женщина считалась естественной и необходимой помощницей служащему священнику. Реформаторски настроенный епископ Констанции постановил, что дети священников не могут прислуживать при алтаре и прогуливаться со своими отцами. Епископ Христоф фон Стадион составил детальный отчет о падении нравов среди духовенства. Архиепископ Альбрехт Бранденбургский содержал публичный дом в Галле, пока его не разрушили протестанты. В 1539 году Лютер был вынужден обличать его в доставке любовницы в архиепископский дворец в ящике для реликвий. В общественном мнении утвердилось, что коррупция распространяется из Рима, развращая простых и бедных людей по всем сторонам Альп. "Чем ближе к Риму, тем хуже христиане", - гласила поговорка. Автор Корабля дураков Себастьян Брант, гуманист эпохи зрелого Средневековья, выразил это широко распространенное мнение в своем пророческом стихотворении:
Кажется мне и боюсь я,
Что кораблю Святого Петра
Тонуть уж приспела пора.
Средневековые религиозные основы добродетели, самоотречения и духовной ценности аскетической жизни оставались официальными идеалами общества вплоть до шестнадцатого века. Согласно этим представлениям, профессиональное духовенство (жившее в соответствии с regula или правилами монастырского устава) обладало подлинным благочестием, будучи связано тремя обетами: бедности, целомудрия и послушания. "Стать священником - высокая честь, - писал Тритемий, аббат Спотгеймский, - но стать монахом из любви к Богу - означает достичь большего совершенства". Однако тот же самый Тритемий, так высоко ценивший монашество, критиковал гордыню, властолюбие и коррумпированность орденов и их учреждений. Он критиковал аббатов, правивших обширными монастырскими владениями, как феодалы:
"Осмелимся ли поверить, дорогие братья, что Св. Бенедикт имел столь дорогих лошадей и мулов, каких мы ныне видим в аббатских владениях? Конечно же нет! И разве мы не читали про Св. Мартина, который ездил на простом ослике, используя в качестве вожжей веревку, а не на таком гордом скакуне, как главы наших орденов сегодня, повсюду мчащиеся на своих благородных лошадях, держа в руках уздечки, украшенные серебром и золотом! О суета сует, что же означает эта гордость?"[5]
Проповедники, подобные Иоганну Гейлеру фон Кайзербергу, критиковали плотской образ жизни и бездуховность монахов. "Монастырь состоит не из стен! - восклицал фон Кайзерберг. - Он должен находиться в сердце". Народный юмор часто обращался к теме монастырского разврата. "Мечтает о монастыре, потому что ищет любовника", - так звучала обычная шутка.
В особенности гуманисты нападали на нищенствующих монахов за их тиранию, которой боялся сам папа по причине их скрытности. За попрошайничество и разврат в народном искусстве их изображали в виде лис и волков с колпаками на головах. Споры об Иоганне Рейхлине ясно определили проблему в понимании гуманистов. Они видели в кёльнских доминиканцах вероломных реакционеров, стремившихся убить Рейхлина, который достиг столь многого в изучении иврита и в своих изысканиях. Явное отсутствие энтузиазма подточило основание аскетической системы Средневековья, это было вызвано разложением в самих монашеских орденах и уклонением от аскетического идеала как формы высочайшей добродетели и святости.
Однако репутация монашеских орденов, благодаря преувеличениям гуманистов, протестантов и позднее либеральных историков, была значительно хуже их реального состояния. В действительности ордены постоянно прилагали усилия в направлении фундаментальных реформ. Соблюдение внутренних правил у картезианцев было близко к идеальному. Бенедиктинцам принадлежал такой центр реформ как Мельк на Дунае. Доминиканцы начали свои реформаторские усилия в Италии при Каетане, генерале ордена. Во Франции среди францисканцев началось движение обсервантов (строгих), и в 1517 году папа Лев X разрешил создание двух независимых орденов: обсервантов, исповедовавших жесткое соблюдение правил Св. Франциска, и конвентуалов, следовавших переработанным правилам. Августинские отшельники организовали сеть общин обсервантов, основанных саксонцем Адреасом Пролесом, а после его смерти в 1503 году возглавленных Иоганном Штаупицем, духовником Лютера. Именно августинцами-обсервантами в 1510 году Лютер был послан в Рим в связи с дискуссией, возникшей в ордене. Простонародный орден братьев (и сестер) общей жизни, основанный Жераром Гроотом (умер в 1384 г.), образовал на протяжении пятнадцатого века множество общин по всей Северной Европе, от Утрехта и Девентера, до Рейна. Этот орден, имевший тесную связь с более мистическими августинцами, проявлял потрясающую активность, открывая прославившиеся средние школы, в которых преподавались "истинные" классики, содержа общежития для бедных студентов и обучая огромное число позднее прославившихся молодых людей, среди них Десидерий Эразм[6] и, очевидно, Мартин Лютер. Эти школы были весьма эффективны и обладали столь превосходной репутацией, что даже после церковного раскола Лютер и Меланхтон настаивали на их сохранении. Им даже позволялось действовать на таких протестантских территориях как Бранденбург. Недавние исследования показали, что нравы в английских монастырях были не столь испорчены, как считалось ранее, после их закрытия королем Генрихом VIII. То же справедливо в отношении монастырей на континенте. Тем не менее, факты свидетельствуют о том, что в Северной Европе монастырская система преимущественно исчерпала себя как активная религиозная сила. Когда началась Реформация, во многих городах, как это было в Нюрнберге и Аугсбурге, матери, ранее со слезами отдававшие своих незамужних дочерей в монастыри, нападали на те же заведения, чтобы вызволить их обратно. Едва ли случаен тот факт, что тысячи евангельских проповедников и учителей вышли из монастырей. Лютер был лишь первым из многих.
Церковь упустила последнюю серьезную возможность глубоких реформ, которые бы отвечали требованиям исправления и обновления, когда на первом заседании Пятого Римского собора (1512-1517) генерал августинского ордена Эгидио да Витербо, выдающийся платоник, призвал ко внутренним духовным реформам, которые бы отразились во внешних исправлениях. Его подход был близок по духу программе христиан-гуманистов, но Собор не смог принять это и другие требования реформ. Собор состоял в основном из итальянских прелатов, и потому был несколько лишен экуменического настроя, несмотря даже на присутствие епископа из Нового Света, из Санто Доминго. Собор провозгласил вечный мир между христианскими князьями и призвал к финансовому участию всех королевств и государств в походе против турок, даже разрешив в некоторых землях взимание налогов с духовенства. Но реакция последовала скептическая, примером чему стали венецианцы, заявившие, что папа Лев X употребит деньги на финансирование своей войны против Урбино, где он надеялся захватить территории для клана Медичи. На заключительном заседании, которое по иронии судьбы состоялось в год начала Реформации, Собор вновь утвердил буллу Unam Sanctam (1302 г.), в которой папа Бонифаций VIII заявил о своих претензиях на полноту духовной власти, а также провозгласил о реальности, хотя и косвенности своей власти над всеми правителями. Очевидно, что Церковь нуждалась в серьезном исправлении.
После всплеска Реформации честный голландский папа Адриан VI поручил Кьерегато, своему послу на Нюрнбергском сейме в 1522 и 1523 годах, публично провозгласить, что
"Бог попустил произойти этому несчастью в Своей Церкви по вине людей, а особенно грехов священников и прелатов. В Святом Писании открыто сказано, что корень зол народа в греховности религиозных вождей. Нам всем слишком хорошо известно, что даже вокруг святого престола многие годы происходили вещи, достойные порицания - извращения в духовных вопросах, нарушения заповедей, все шло к худшему! Потому нам не стоит удивляться, что болезнь перекинулась с главы на члены, с пап на подчиненных".[7]
Если неудовлетворительные решения Пятого Римского собора и его неспособность осуществить даже их были слишком неуместными и запоздалыми, то открытое признание папы Адриана было слишком серьезным и запоздалым, поскольку к 1523 году протестанты с легкостью использовали его слова для доказательства справедливости своих выступлений против Рима. Церковь вступила в Реформацию с ослабленным духовным авторитетом».
Тема 2
|
