Дамье В.В. Из истории анархо-синдикализма. Краткий очерк
Предпосылки возникновения революционного синдикализма
К началу ХХ столетия “старинное соперничество”1 в организованном рабочем движении между социалистами - сторонниками и противниками политической борьбы за власть, начавшееся ещё в I Интернационале и приведшее к его расколу, казалось, определённо дало перевес социалистам-государственникам, то есть социал-демократии. Их противники - антиавторитарные социалисты (анархисты) оказались в большинстве стран оттеснены на обочину рабочего движения. Основные причины этого следует искать как с одной стороны, в ошибочной тактике самих анархистов конца XIX века, полагавших, что они могут вызвать немедленную революцию с помощью символических актов насилия и не нуждаются в прочной и длительной организации сил трудящихся, так и, с другой, в бурном экономическом росте 1880-х годов, который усилил иллюзии о возможности мирного улучшения положения трудящихся в рамках индустриально-капиталистической системы2.
Социал-демократия исходила из представления о том, что история человечества идёт по восходящей линии прогресса. Её теоретики полагали, что капитализм самим своим развитием подготовляет основу для будущего социалистического общества, которое во многих аспектах (индустриальная и политическая централизация, разделение труда, специализация производственных и общественных функций и т.д.) как бы станет историко-логическим продолжением нынешнего, капиталистического3. Основную разницу между двумя формациями социал-демократы усматривали в принадлежности политической власти: её следовало отобрать у капиталистов и передать трудящимся, поставив таким образом созданную капитализмом индустриальную машину на службу всем. Иными словами, предполагалось, что фабричная система организации производства будет в той или иной степени перенесена на всё общество, а освобождение трудовых классов, социализм станут не разрывом с логикой капитализма и индустриализма, не альтернативой данной системе, а дальнейшим развитием её собственных закономерностей.
Под контролем социал-демократических партий к началу ХХ века находились крупнейшие профобъединения Европы: германские и австро-венгерские “свободные профсоюзы”, ряд французских, нидерландских, бельгийских и португальских рабочих объединений, Всеобщая конфедерация труда Италии, Всеобщий союз трудящихся Испании, федерации профсоюзов скандинавских стран, Швейцарии и т.д. На позициях парламентского социализма стояло большинство британских тред-юнионов, поддержавших создание лейбористской партии. Особенность тактики социал-демократов в профсоюзном движении состояла в подчинении массовых рабочих организаций политической линии партий, укреплении власти и влияния профбюрократии и её контроля над распределением профсоюзных средств и фондов, ориентации на чисто экономическую борьбу при том, что политические и социальные вопросы полностью передавались в ведение партии. Анархисты и другие антиавторитарные социалисты удерживали влияние лишь в рабочем движении Испании и Латинской Америки, а также с большим или меньшим успехом действовали в рабочих организациях во Франции, Португалии, Италии.
Однако в начале ХХ столетия гегемонии социал-демократии был брошен вызов. Недовольство парламентским курсом рабочих партий породило не только внутрипартийную левую оппозицию, но и сопротивление в профсоюзной среде. Возникло новое радикальное течение - революционный синдикализм. Под этим термином стали понимать профсоюзное движение, “которое рекомендовало для преобразования экономических и социальных условий “революционное прямое действие” рабочих масс […] в противовес парламентскому реформизму”4.
Исследователи называют несколько причин этой радикализации настроений и действий трудящихся. Прежде всего, она была связана с изменением самого положения рабочих в структуре индустриального производства. Вплоть до 1890-х - 1900-х гг. его организация не доходила в целом до такого уровня специализации, который позволял осуществить разделение трудового процесса на дробные операции. Для труда рабочих индустриальных предприятий была характерна известная целостность. В этом отношении он был близок к труду ремесленников, от которых фабричные работники унаследовали психологию и этику автономии, независимости. Они обладали комплексными производственными знаниями в своей специальности, в сфере организации их труда, распределения рабочего времени и т.д. Всё это способствовало формированию у них представлений о возможности рабочего контроля над производством в целом, производственного и общественного самоуправления5.
Очередной переворот в производстве, начавшийся на рубеже XIX и XX столетий (освоение новых источников энергии, всё большее использование электричества и моторов внутреннего сгорания), вызвал изменения в соотношении различных отраслей индустрии и появление новых. Широкое внедрение технических инноваций привело к сдвигам в производственных процессах, в условиях труда и жизни работников6. Рабочий класс всё больше концентрировался в городах в гомогенных кварталах и районах, что укрепляло классовое сознание и чувство солидарности между наёмными тружениками. При стремительном росте прибылей предпринимателей почти повсюду наблюдались стагнация или даже сокращение реальных заработков. Технические и организационные изменения на производстве подрывали профессиональные ремесленные навыки работников. Внедрение механических и электрических деталей, машин и операций разлагали труд на части, что вело к деквалификации рабочих, к тому, что они всё меньше представляли себе процесс своего труда в целом и соответственно утрачивали возможность его контролировать7. Новые методы организации работы и менеджмента (прямой наём всех работников, сдельщин а, система премий, модели внутреннего стимулирования и внедрение внутрифабричной иерархии) позволяли предпринимателям и администрации интенсифицировать производственный процесс, увеличивая нагрузку на трудящихся и их рабочее время. Всё это усиливало недовольство рабочих, прежде всего, в таких отраслях, как фабричная и горнодобывающая промышленность, железнодорожный транспорт. С другой стороны, росло число лиц, занятых неквалифицированным, временным и сезонным трудом в строительстве, портах, сельском хозяйстве, газовой промышленности. Их положение было ненадежным и неустойчивым, но они меньше зависели от конкретного места работы и определённого предпринимателя, вынуждены были быстрее действовать и оперативно отстаивать свои права и интересы.
Наблюдатели отмечали бурный рост чувства солидарности среди трудящихся. Показателем здесь можно считать крупные забастовки транспортников в Британии, Нидерландах и Франции 1911-1912 гг., которые приобрели международный характер. Взаимная поддержка моряков, портовых рабочих и работников наземного транспорта приносила наёмным труженикам успех. Характерно, что наёмные труженики разных стран эффективно использовали сходные методы взаимопомощи, такие как организация бесплатных обедов для бастующих и уход за их детьми8. Наблюдался почти повсеместный рост забастовочного движения. В ряде государств произошли всеобщие или “политические” стачки. Традиционная линия социал-демократических рабочих партий и профсоюзов всё меньше удовлетворяла трудящихся. Социал-демократия отрицала идею всеобщих стачек как “всеобщую бессмыслицу”. На съезде германских “свободных профсоюзов” в Кельне (1905 г.) было ещё раз подтверждено, что “идея всеобщей стачки, которую защищают анархисты и люди, лишенные всякого опыта в области экономической борьбы, не подлежит обсуждению”9. Даже выступая области за частичные экономические требования, профсоюзы, находившиеся под влиянием социал-демократии, всё больше тяготели к реформизму и компромиссам с властями и предпринимателями, прибегая к объявлению забастовок лишь в крайних случаях. В организационном отношении реформисты ориентировались на централизованное действие (к примеру, в Германии существовала практика санкционирования стачки центральным отраслевым профобъединением). В этих профсоюзах сформировалась разветвленная и деспотическая бюрократия. Модель крупной централизованной организации с многоступенчатой структурой принятия решений и закреплением задач за специально выделенными профессионалами предполагала сужение полномочий и возможностей рядовых членов. Освобожденных функционеров больше заботили вопросы сохранения и укрепление организационных структур, чем участие в борьбе с неопределённым исходом10. Нередко профсоюзные лидеры предпочитали воздерживаться от проведения стачек, чтобы не рисковать средствами, накопленными в забастовочных фондах. В других случаях руководство рабочих организаций заставляло их членов прекратить забастовку, как это произошло, например, с выступлением берлинских металлистов в декабре 1911 г. Связанные с этим поражения выступлений наёмных работников металлургической, фарфоровой, табачной, обувной, текстильной и иных отраслей Германии в начале 1910-х годов привели многих активистов по всей Европе к выводу о том, что практика и модель германских центральных отраслевых союзов зашли в тупик11. Вместо непосредственной забастовочной борьбы реформистские профсоюзные руководители предпочитали практику централизованных “тарифных соглашений” между предпринимателями и профсоюзами, которые заключались профлидерами с предпринимателями для определённых профессий и территорий и связывали стороны на протяжении всего согласованного срока действия. Среди рабочих такие действия вызывали растущее негодование, так как часто навязывали им невыгодные условия и лишали их права голоса при принятии важных для них решений. “В целом и по всем важнейшим вопросам центральное правление обладает верховной властью… - констатировалось в брошюре, изданной в 1911 г. британской Федерацией шахтеров Южного Уэльса. - Они, лидеры, становятся “джентльменами”, членами парламента и вследствие этой власти имеют внушительный социальный престиж… Что действительно заслуживает порицания, так это политика соглашений, которая требует таких вождей…”12. По словам немецкого профсоюзного активиста Карла Рохе, “в самом рабочем движении, которое вроде бы стремится к ликвидации всех классовых противоречий… образовались два класса” - всевластных “оплачиваемых чиновников” и аплодирующих и голосующих “профанов”13.
|
