|
Скачать 0.64 Mb.
|
| Действие второе НАПОЛЕОН в рубашке и шлепанцах сидит у стола и толчет что-то в ступке. На столе стопка бумаги и чернильница с гусиным пером. Входит ЖОЗЕФИНА, в руках у нее холщовый мешочек с фасолью. ЖОЗЕФИНА. Достала фасоль. По пятнадцать франков за фунт. НАПОЛЕОН. Куда ты девала мой консульский мундир? ЖОЗЕФИНА. Твой мундир проветривается на улице. От него несло плесенью, как от гнилого картофеля. НАПОЛЕОН. Гляди, как бы его не украли! На нем пуговицы из чистого золота. ЖОЗЕФИНА. Когда будет совсем худо, мы отрежем их и выменяем на корову. Чертовы козы никак не хотят доиться. Покажи, сколько ты там истолок? (Заглядывает в ступку.) Этого мало. Фаветта должна быть очень острой, она должна жечь, как огонь. (Высыпает фасоль на стол.) Фасоль придется перебрать. В ней очень много камешков. НАПОЛЕОН. Сейчас я буду диктовать тебе свои мемуары. ЖОЗЕФИНА. Мне? НАПОЛЕОН. Записывание мемуаров императора – одна из главных обязанностей адъютанта. Графу Лас-Казу я диктовал по три часа в день. ЖОЗЕФИНА. Стоит ли после этого удивляться, что он сбежал. Зачем тебе мемуары? Все знают, что ты проиграл. Зачем толочь воду в ступе? НАПОЛЕОН. Это необходимо для моей репутации. Знаешь, как меня называют? Корсиканское чудовище. Дровосек Европы. Мой народ должен знать обо мне правду. ЖОЗЕФИНА. Что, у людей нет других забот, кроме как докапываться до какой-то правды? Сытое брюхо и две пинты вина - вот вся правда, которая их волнует. НАПОЛЕОН. Когда я вернулся с Эльбы, меня встречали двести тысяч человек. Как ты думаешь, зачем они пришли? ЖОЗЕФИНА. Потому что любят большие зрелища. На твою казнь пришло бы вдвое больше. НАПОЛЕОН. Все, что я делал, я делал для людей. Ради их блага. ЖОЗЕФИНА. Ради какого блага мой Понтиý бежал босиком по снегу и морозу из Москвы? А вместе с ним тысячи других? НАПОЛЕОН. Я не хотел воевать. После каждого сражения я предлагал мир. Я хотел объединить все европейские страны и предоставить им свободу. Без королей и императоров. ЖОЗЕФИНА. А кто бы ими правил? НАПОЛЕОН. Конечно же, я! ЖОЗЕФИНА. Но ты сказал – без королей и императоров. Но ведь ты-то – император! НАПОЛЕОН. Да, но народный император! ЖОЗЕФИНА. Хорош народный император! С двадцатью замками и тысячью слуг. НАПОЛЕОН. Я этого не хотел. Замки мне подарили, а слуг приставили. Мое годовое жалованье составляло только двадцать пять миллионов, в то время как Бурбон имел сорок пять миллионов и все их растранжирил. Я же каждый год экономил двенадцать миллионов и раздавал. Семье. Что так смотришь? Я слишком долго был бедным, жил на девяносто франков в месяц. Из этого половину отдавал матери. Когда французы изгнали нас с Корсики, мы жили в подвале. Восемь человек в одной дыре. Мать подрабатывала стиркой. Я всю жизнь делал тяжелую работу. Даже не смог научиться танцевать. Титул императора достался мне не задаром. Я заработал его в поте лица, я боролся за него. (Кричит.) Я имею святое право быть счастливым! ЖОЗЕФИНА. И ты им был? НАПОЛЕОН. Был ли я счастлив? Каждое утро мне приходилось видеть, как представители старых дворянских родов, которые прежде с издевкой коверкали мою фамилию, старались опередить друг друга, совершая перед корсиканским душегубом и авантюристом верноподданнические поклоны. Я заставлял их подолгу стоять коленопреклоненными и ждал, что вдруг почувствую от всего этого радость и удовлетворение. Но не чувствовал ничего. Я имел все. Корону, золото, почет, власть, но счастлив не был… Сейчас я всего этого лишен, слушаю твой вздор, и мне хорошо. ЖОЗЕФИНА. В этом нет ничего удивительного. Говорят, никто не видел, как ты улыбаешься. Это мне и Понтиý говорил. А здесь ты начал улыбаться. Почаще улыбайся и будешь счастливым. НАПОЛЕОН. Чему мне улыбаться? ЖОЗЕФИНА. Солнцу, пению птиц. НАПОЛЕОН. Все это скорее наполняет мое сердцу грустью, Жозефина Понтиý… Не знаю, сможешь ли ты меня понять… ЖОЗЕФИНА. Почему нет? Я тоже иногда грущу. Да еще как! Такая вдруг найдет тоска… Когда слышу песню, которую пела моя мама… Или когда гляжу на своих детей и вдруг подумаю, что однажды они состарятся и умрут… И когда я начинаю лить слезы, дети мне говорят: «Мамочка, не плачь!.. Вспомни Кривляку!» Я его вспоминаю и сразу же начинаю смеяться. Ты помнишь Кривляку? НАПОЛЕОН. Кюре из церкви святого Роха? ЖОЗЕФИНА. Ну да! Его стали называть Кривлякой после того, как он победил в конкурсе на самую смешную рожу. Я тогда заняла третье место. Среди юниоров. А ты был на каком месте? НАПОЛЕОН. Я не участвовал в этом конкурсе. ЖОЗЕФИНА. Но в конкурсе участвовали все! Даже мой отец. НАПОЛЕОН. Да, и мой тоже. А я стеснялся. И теперь немного жалею об этом. ЖОЗЕФИНА. Считай, что еще не поздно наверстать упущенное. Давай-ка сострой какую-нибудь рожу! НАПОЛЕОН. Как-то неудобно, Понтиý. ЖОЗЕФИНА. Вот еще! Кривляка корчил рожи даже во время причащения. В Божьем храме! А ты стесняешься сделать это здесь, в этой конуре! Не огорчай меня и сострой рожу. Без всякого стеснения. Об этом никто не узнает. НАПОЛЕОН корчит рожу. Это называется смешная рожа?! Такое выражение лица бывает у монашенки, неожиданно увидевшей голого мужчину. Смотри, как это делается! (Корчит несколько гримас.) НАПОЛЕОН хохочет. А теперь давай ты! НАПОЛЕОН строит гримасы. Неплохо. Будешь упражняться каждый день и, когда как следует научишься, продемонстрируешь свое искусство остальным. А сейчас давай вспомним братьев Манжур. Двух силачей-дебилов из кузницы. НАПОЛЕОН (смеется). Ага! Они так смешно ходили вокруг церкви друг за дружкой! ЖОЗЕФИНА. Давай и мы так попробуем! Становятся друг за дружкой, положив руки на плечи. Шагают, комично выбрасывая ноги в стороны, кривляются, декламируя при этом детский стишок-считалку: Джиро, джиротондо, (Кружится, вертится, Каска иль мондо, падает мир, Каска ля тэрра, падает земля, Тутти джю пэр тэрра! И мы все – на землю. – ит.) НАПОЛЕОН входит в раж и продолжает делать все сам. ЖОЗЕФИНА (хохочет до слез). Хватит!.. Тебе надо было бы стать актером, а не императором. Ты мог бы развеселить весь Париж! НАПОЛЕОН. У меня учился сам Тальмá! Ты знаешь, кто такой Тальмá? ЖОЗЕФИНА. Нет. НАПОЛЕОН. Самый знаменитый актер из «Комедии Франсез». Поговаривали, что он учил меня, как надо сидеть на императорском троне. Но это я его учил! Чувствам и жестам королей, когда он репетировал пьесу Корнеля! (Цитирует.) Не страшен мне теперь грознейший враг нимало! Сюда, Кастилия, Наварра и Лион… ЖОЗЕФИНА аплодирует. Это еще не конец! Вступите разом в бой со мной одним, чьи силы Так чудодейственно надежда воскресила… (Берет со стола чернильницу и поднимает ее кверху, изображая кубок с вином.) За это кубок поднимаю я!... Жозефина, вино уже привезли? ЖОЗЕФИНА. Привезли. Но я вернула вино обратно. НАПОЛЕОН. Без моего ведома?! ЖОЗЕФИНА. Что ты! Я бы себе никогда такого не позволила! Я сказала, что вино возвращаешь ты, что это ты распорядился. Ты бы видел их рожи! НАПОЛЕОН. А что я буду пить?! ЖОЗЕФИНА. Козье молоко. Или кипяченую воду с подорожником. НАПОЛЕОН. Я пил вино три раза в день. В течение сорока лет. Пусть немедленно вино привезут обратно! ЖОЗЕФИНА. Вот что я тебе скажу. Если бы это касалось только тебя, я бы сказала то, что моя мать обычно в таких случаях говорила отцу: «Пей, окаянный, пей, но когда упьешься до смерти, не приходи домой, а ступай прямо на кладбище!» Однако сейчас это касается не только тебя, но и сыновей! НАПОЛЕОН. У меня один сын! ЖОЗЕФИНА. А как же четыре моих Наполеонов?! Франсуа, Жозеф, Бернар и Леон, о которых ты пообещал позаботиться? Как ты это сделаешь, если допускаешь, чтобы тебя травили?! НАПОЛЕОН. Мне надоело слушать твои бредни! Козье молоко, настой подорожника!.. Это начинает действовать мне на нервы! ЖОЗЕФИНА. Ах, тебе это действует на нервы?! Что же тогда должна делать я? С утра до вечера ношусь, как угорелая, корчу ему рожи, чтобы он не окоченел от тоски, а он мне заявляет, что ему осточертели мои бредни! НАПОЛЕОН. Я тоже корчил рожи! Тебе на радость! ЖОЗЕФИНА. Ты их корчил для себя! А меня вполне устроит, если ты отдашь мне деньги. НАПОЛЕОН. Стало быть, тебя волнуют всего лишь деньги! Я-то думал, что ты хоть немного обо мне печешься. ЖОЗЕФИНА. Да я слишком пекусь о тебе! Если они тебя убьют, плакали мои денежки! Я тебя ни в чем не упрекаю и принимаю таким, какой ты есть. Но я хочу, чтобы ты делал то, что умеешь: чтобы ты боролся. Человек жив до тех пор, пока он борется. И неважно, кто он по своему положению в обществе: император, сапожник или нищий. НАПОЛЕОН. Иногда ты изрекаешь умные мысли, хотя и не всегда права. Пусть Бертран принесет мой консульский мундир. Я нанесу визит губернатору и потребую, чтобы мне вернули те деньги, которые отобрали у меня. Я заплачу тебе долг. Даю честное слово. ЖОЗЕФИНА. Для такого визита, пожалуй, можно было бы обойтись и старой шинелью, чтобы губернатор, чего доброго, не подумал бы, что в консульском мундире ты оказываешь ему особую честь. НАПОЛЕОН. Мне нужны мундир, сапоги и сабля! ЖОЗЕФИНА. Сапоги – пожалуйста! (Приносит ботфорты, помогает обуть их.) НАПОЛЕОН. Я скажу ему прямо и откровенно, что меня не устраивает качество вина, и потребую от него поставок «Шабли». Прямо из Парижа! ЖОЗЕФИНА. В этом нет необходимости. От твоего имени это сделал генерал Гурго. Я послала его к губернатору с этой… как ее… нотой! В ней я общих чертах изложила все, дав понять, что губернатору может дорого обойтись третирование твоей персоны в течение всех трех лет пребывания на острове. НАПОЛЕОН. Позови Гурго. И скажи Бертрану, пусть принесет мой мундир. ЖОЗЕФИНА. Не уверена, что он хорошо проветрился. Боюсь, ты будешь выглядеть, словно тебя вытащили из какой-нибудь пещеры. НАПОЛЕОН (приходит в ярость). Мундир! Без лишних слов! ЖОЗЕФИНА. Слушаюсь. (Испуганно пятится, исчезает за кулисами.) НАПОЛЕОН остается один. Достает зеркальце, смотрит в него. пробует состроить несколько смешных рож. Появляется ГУРГО, ошеломленно наблюдает за императором. ГУРГО. Я здесь, сир. (Щелкает каблуками.) НАПОЛЕОН. Вы были с визитом у губернатора? ГУРГО. Меня послали, сир. Вопреки моей воле. Изложенный мной меморандум – неуместная провокация. Губернатор смертельно оскорбился. НАПОЛЕОН. Я рад это слышать. Мне ни разу не удалось достичь этого на протяжении всех трех лет моего заточения здесь. Надо отдать должное мадам Понтиý. ГУРГО. Я передал губернатору, что, по мнению мадам Понтиý, он злодей и гнусный убийца. Ответ губернатора был следующим: если мадам Понтиу в течение суток не покинет ваш дом, будут отменены все существовавшие до сих пор поблажки и установлен строгий тюремный режим. НАПОЛЕОН. У вас дрожит голос, Гурго. ГУРГО. Вам показалось, сир. НАПОЛЕОН. У вас на глазах слезы! ГУРГО. Нет! Сир, пусть эта женщина уберется отсюда!.. Она нас будит в четыре часа утра, заставляет доить коз, выбрасывать навоз, уничтожать крыс!.. Мы все скоро сойдем с ума, сир! По ночам, во сне мы подсчитываем количество убитых крыс и просыпаемся от ужаса, что мало их убили!.. (Его голос срывается.) Я солдат, сир! Из наших мундиров она делает пугала для огорода! Птицы все равно клюют овощи, но она вбила себе в голову, что вскоре получит невиданный урожай на этих дурацких грядках, и готова раздеть нас догола!.. Не верите? Спросите Бертрана! (Показывает на входящего Бертрана.) БЕРТРАН (держит в руках консульский мундир Наполеона, до неузнавае-мости испачканный птичьим пометом). Я принес ваш мундир, сир. НАПОЛЕОН. Я просил мой консульский мундир! БЕРТРАН. Это и есть ваш консульский мундир! Его надо только малость почистить. (Вешает мундир на вешалку.) ГУРГО. Она и из вашего консульского мундира сделала огородное пугало! НАПОЛЕОН. Нет! ГУРГО. Присмотритесь получше! НАПОЛЕОН. Как вы могли допустить такую мерзость?! Это государствен-ная измена! БЕРТРАН. Мадам генерал буквально заявила: лучше свежая морковка, нежели протухший маскарадный костюм. НАПОЛЕОН. Моя единственная реликвия! Исторический уникум! А ей важнее свежая морковка! Дрянь! Негодяйка! Я убью ее! ГУРГО. Успокойтесь, сир. Мы выдворим ее с острова! НАПОЛЕОН. Каким образом? Так просто она не уйдет. ГУРГО. Уйдет, сир! НАПОЛЕОН. Это же корсиканка! Вы ее не знаете! ГУРГО. Ваше величество, достаточно заявить на не властям и засвиде-тельствовать, что она провезла на остров контрабанду в виде спиртных напитков и занимается противозаконной торговлей. Предоставьте это мне. (Показывает листок бумаги.) Здесь все записано. НАПОЛЕОН. Погодите, Гурго. Я ей должен двадцать тысяч франков. Получив эти деньги, она уйдет сама. ГУРГО. Хорошо, сир. Я дам вам денег из своих сбережений. Генерал Бертран, надеюсь, тоже. БЕРТРАН. Рад вам помочь, ваше величество. Оба достают деньги из потайных карманов и выкладывают на стол. НАПОЛЕОН. Вы спасаете мою честь, господа! ГУРГО. Мы спасаем достоинство и спокойствие вашего дома, сир. НАПОЛЕОН. Идите за ней, Гурго. Приведите ее, даже силой! ГУРГО. Слушаюсь! (Щелкает каблуками, уходит.) НАПОЛЕОН. Что эта баба себе вообразила!... Вы разделяете мое возмущение, Бертран? БЕРТРАН. Безусловно, ваше величество! НАПОЛЕОН. Или вы все же думаете иначе? БЕРТРАН. Никак нет, ваше величество! НАПОЛЕОН. Да ответьте же наконец прямо! БЕРТРАН. Да, ее поведение непростительно… Хотя не могу не признаться, что ее спонтанность мне импонирует. Она мне напомнила мою мать. Она тоже была очень спонтанной и точно так же без всякого стеснения употребляла непристойные слова. Она считала, что не следует подавлять свою естественность, так как это только вредит человеческому характеру. Она была почитательницей Жан-Жака… НАПОЛЕОН (перебивает его). Руссо. Вы не похожи на свою мать, Бертран. БЕРТРАН. Похож, сир. Внешностью и бедностью. А своей естествен-ностью я был вынужден пожертвовать во имя лучшего будущего. Хотя порой, в определенных ситуациях мне хочется послать собственную благовоспитанность ко всем чертям. Появляются ГУРГО и ЖОЗЕФИНА. Он ее подталкивает. ГУРГО. Вот она, сир. НАПОЛЕОН. Оставьте нас одних. Я позову вас. ГУРГО и БЕРТРАН уходят. Ты узнаешь этот мундир? ЖОЗЕФИНА. А как же, ваше величество! Надо отдать ему должное. В течение целой недели он защищал морковку от полчищ этих проклятых пернатых. И морковка уцелела – можете в этом убедиться сами. НАПОЛЕОН. Я не стану кричать, Жозефина Понтиу. Мне просто жаль своих императорских голосовых связок. Ты меня разочаровала. То, что ты сделала… ЖОЗЕФИНА (перебивает его). Только не я, ваше величество! Это все окаянные пернатые! От досады, что не могут выдернуть вашу морковку. НАПОЛЕОН. И все же мундир на огороде повесила ты, сказав при этом: лучше свежая морковка, нежели протухший маскарадный костюм. ЖОЗЕФИНА. Вот видите, ваше величество! Они любое мое слово переиначивают, только бы меня опорочить!.. Я же вот что сказала: мундир сейчас никак не в моде, заплесневел в сыром комоде, пусть повисит на огороде. И еще добавила: зато его величество будет с радостью есть морковь. НАПОЛЕОН. Жозефина Понтиу, ты хочешь меня разозлить?! ЖОЗЕФИНА. Что плохого в желании доставить человеку радость? Мать честная! Стоит посеять немного моркови, и тебе уже угрожает опасность угодить на эшафот. НАПОЛЕОН. Ты надругалась над единственной оставшейся у меня реликвией! Символом моего великого прошлого! ЖОЗЕФИНА. Вы говорите – великого? В таком случае, я вам кое-что скажу о вашем великом прошлом! НАПОЛЕОН. Я ничего не хочу слышать! ЖОЗЕФИНА. Вы просто боитесь узнать, что люди о вас думают в действительности! НАПОЛЕОН. Общественное мнение – это продажная шлюха, которую я могу купить, когда мне заблагорассудиться. Стоило этим людям бросить несколько золотых монет, устроить обжираловку, и они, все до одного, присягали! Присягали на все, что мне хотелось! ЖОЗЕФИНА. Еще бы не присягать, если на дармовщину наелись! Они присягали не головой, выкрикивая: «Да здравствует император!», а про себя говорили: «Какой это, к черту, император, если он когда-то боролся за равенство и свободу, а теперь транжирит миллионы, раздает ренты и титулы братьям, зятьям и дармоедам-дворянам?!». НАПОЛЕОН. У монарха есть только две возможности: вызывать у людей страх или чувство благодарности. Иначе ему у власти не удержаться. Я делал ставку на благодарность. И это был мой просчет. Люди скорее всего предают тех, кого они любят, нежели тех, кого боятся. А меня любили и при этом предавали. ЖОЗЕФИНА. Потому что первым совершил предательство ты. Слишком опьянен ты был славой и властью. Иначе ты бы не позволил, чтобы дети молились на тебя, как на Бога. |
|
Поиск |