С. В. Кортунов
|
Скачать 8.37 Mb.
|
Информатизация, формирующая единое мировое информационное пространство, создавая глобальное сетевое общество, открывает гражданам охваченных ею стран доступ ко всем материальным и духовным благам, умножает интеллектуальный ресурс, а следовательно и все другие ресурсы, способствуя устойчивому развитию, достижению благополучия и безопасности личности и общества. С другой стороны, информационные технологии не являются абсолютным благом: они создают новые возможности для контроля и манипуляции массовым сознанием во внутренней политике и новые эффективные средства воздействия на национальные сообщества со стороны наиболее оснащенных в этом отношении государств в рамках межгосударственного противоборства а, следовательно, создают и новые угрозы национальной идентичности. Кроме того, глобальные информационные потоки объективно ведут к размыванию идентичности. Известный социолог И.С.Семененко справедливо подчеркивает: «как система социально значимых ориентиров «узнавания» себя идентичность постоянно находится в процессе становления и переосмысления своих характеристик. Но в информационном обществе, в мире многоуровневой взаимозависимости социальных субъектов и индивидов сами референтные ориентиры становятся все более неопределенными, размытыми и изменчивыми. Они подвержены влиянию стремительно растущих потоков информации и сами формируют пространство информации и коммуникации».25 Культурная стандартизация, будучи в определенной степени следствием информационной открытости, взрывает некогда замкнутые культурные идентичности. При помощи сверхсовременных информационных технологий, сопротивление которым невозможно, глобализация взламывает казавшиеся ранее незыблемыми, как скала, барьеры между различными культурами.26 При этом выживают лишь те культуры, которые оказываются способными к адаптации к стремительно меняющемуся миру, восприятию новейших достижений мировой цивилизации, при этом, не теряя своей самобытности. Яркий пример такой адаптации – японская культура. Впрочем, противоположных примеров гораздо больше: это и испанская, и турецкая и мексиканская, и аргентинская, и много других культур, не выдержавших столкновения с натиском культурной унификации, порожденной глобализацией. Массовая культура глобализации в этих случаях оказалась сильнее культурных ядер национальной идентичности, которые в условиях глобализации сохранились лишь как культуры фольклорные: испанская коррида, турецкий ислам, мексиканская кухня, аргентинское танго. Во всех этих случаях глобализация перемолола культурные ядра национальных идентичностей, сделав граждан этих стран «гражданами мира», и оставила от этих ядер лишь некий набор туристических курьезов. Очевидно, что вслед за этими странами уже идут (причем «задыхаясь и млея») все без исключения страны Восточной и Центральной Европы (Польша, Венгрия, Чехия, Словакия, Болгария, Румыния), страны Балтии, в последнее время, похоже, Грузия, Украина и Молдавия (Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан пока находятся в орбите геополитического притяжения России). На очереди - Великобритания, Франция, Германия. Они сопротивляются всерьез, поскольку имеют большую историческую и культурную глубину. Сами США испытывают мощный «испанский вызов» со стороны мексиканских эмигрантов, которые не желают растворяться в американском «плавильном котле». И, наконец, самые «крепкие орешки» в этом отношении – это Китай, Индия и Россия, имеющие более чем тысячелетнюю культурную историческую традицию. Однако слишком уповать на это обстоятельство не стоит: глобализация перемелет и их, если культурные ядра национальных идентичностей этих стран не окажутся достаточно адаптивными к происходящим стремительным переменам в экономике, технологиях и социальной жизни. До нынешнего момента все эти три культуры – и это признают все серьезные наблюдатели – демонстрируют свои высокие адаптационные способности. Именно эти три культуры (и только они!) рационализировали свою национальную, а затем и политическую идентификацию, всегда, когда они сталкивались с чужеродными культурами, утверждающими иные культурные стандарты. Более того, вопрос об идентификации в этих трех культурах остро вставал именно в условиях давления чужих культурных стандартов, попыток других культур навязать им эти чужие стандарты. Отторжение чужих стандартов, т.е. инородной ткани, «чужой группы крови» и стимулировало в этих трех культурах процесс собственной культурной идентификации. В то же время во всех трех случаях были продемонстрированы поразительно высокий адаптационный потенциал: Индия «переварила» британскую культуру; Россия «переварила» западный коммунистический проект и сейчас «переваривает» либеральный. Китай «переварил» коммунизм в его советской интерпретации, а сейчас, похоже, «переваривает» не только западный экономический либерализм, но и американский культурный глобализм. Сказанное, однако, не означает, что эти три страны абсолютно гарантированы от угрозы культурной стандартизации и обладают стопроцентно надежными культурными иммунными системами, способны противостоять вызову культурной стандартизации. Решающая битва за национальную идентичность еще впереди. И ее исход главным образом зависит от того, смогут ли эти три культуры противопоставить глобализации более мощные и убедительные национальные проекты. Очевидно также, что на данном этапе исторического развития самым слабым и уязвимым звеном в этой «тройке» является Россия. Наконец, глобализация настаивает на универсализации ценностных ориентиров. При помощи тех же массовых информационных технологий (в первую очередь телевидения и Интернета) она наглядно демонстрирует преимущества западной модели развития и, соответственно, западных ценностей: индивидуальная свобода, права человека, демократические механизмы, рыночная экономика, правовое государство, гражданское общество, нанимающее это государство. Что бы то ни было, но именно те страны, которые следовали этим ценностям, добились успеха, а те, которые им не следовали, оказались неудачниками. Это, однако, означает, что многие ценности, которым традиционно следовали, например, Китай, Индия и Россия, а именно коллективизм, государственный патернализм, авторитарные механизмы управления, государственный дирижизм в экономической жизни и т.п. в условиях глобализации, как минимум, поставлены под сомнение. С другой стороны, пока остается далеко не ясным, будут ли традиционные западные ценности «работать» в условиях быстро наступающей постэкономической эпохи. Вполне возможно, что в этой эпохе будут более востребованы ценности не западного типа. Так что России, Индии и Китаю, возможно, не следует окончательно и бесповоротно отказываться от своих традиционных ценностей, которые еще, быть может, пригодятся не только им, но и всему человечеству. Интересно, что подобной точки зрения придерживаются некоторые японские ученые. Так, профессор Промышленного университета К.С.Ито утверждает, что мировая система все более удаляется от ценностей индивидуализма и приближается к универсальным ценностям. А поскольку американцы – крайние индивидуалисты, - то последствия глобализации будут для них наиболее болезненными. В рамках этой теории провозглашается, что Япония как носитель универсалистских ценностей станет провозвестником новой универсалистской цивилизации.27 Представляется, что в этом контексте на роль «новой универсалистской цивилизации» у России или Китая прав претендовать не меньше, чем у Японии, которая в политическом плане продолжает оставаться страной, полностью зависимой от США. 4.2.Битва идентичностей В условиях повсеместного и всеобъемлющего кризиса национальной идентичности каждое государство, даже из числа тех, которые добровольно и сознательно передают значительную часть своего национального суверенитета более мощным государствам и межгосударственным объединениям, делает все возможное для его преодоления. Поскольку идентичность является важным структурным компонентом конкурентоспособности национальных государств, то она сама вовлекается в водоворот всемирной конкуренции. Идет «битва идентичностей». В этой конкурентной борьбе пощады не дают никому. И выигрывают те государства, чья идентичность имеет большую историческую, культурную, этническую и политическую глубину и силу. Государства, слабые в этом отношении, вынуждены лишь наблюдать, как их национальные идентичности неизбежно растворяются в процессах глобализации. «Тупо» сопротивляться процессам глобализации не только невозможно, но и контрпродуктивно. Овладев ее «правилами игры» следует использовать те возможности, которые она предоставляет, а желательно – самому влиять на эти правила. Необходимо, по возможности, быть не только объектом, но и субъектом глобализации. Каждая без исключения страна является ее объектом. Но лишь немногие – субъектами. Например, та же Япония – это и объект, и субъект глобализации. Испытывая давление американизации, она является ее объектом. Но, трансформируя заимствованные ценности, она выступает в роли субъекта глобализации, передавая их в адаптированном виде азиатским странам.28 На данном этапе мирового развития глобализация создает преимущества для наиболее развитых в социально-экономическом и технологическом смысле стран (США, стран Евросоюза, Японии), что ведет к растущему разрыву между ними и бедными странами, который и сегодня уже достиг колоссальных масштабов.. С другой стороны, именно богатые страны в силу своей развитости и накопленного богатства, образа жизни, ценностей и поведенческих стереотипов стали в условиях глобализации и создания сетевого общества наиболее уязвимыми для новых вызовов и угроз. Повсеместное распространение телевидения, сделавшего общедоступными для бедных стран образы и стандарты недостижимо богатого западного общества, стимулировало в некоторых бедных странах (прежде всего мусульманского мира) волну антизападных настроений, проявившихся, в частности, и в виде транснационального терроризма. В результате мир в начале ХХI века столкнулся с новыми глобальными вызовами, ответить на которые в одиночку не может ни одно государство мира, даже США. Глобализация ведет к закреплению такого мирового порядка, при котором существует «богатый Север» и «бедный Юг». При этом «Юг» оказывается на периферии мирового развития, в своего рода «экономической резервации», в которую сбрасываются все отходы жизнедеятельности «Севера». По мнению российского политолога А.Неклессы, ряд стран, в т.ч. и Россия, находятся в промежуточном положении: они могут скатиться к «Югу», а могут и примкнуть к «Северу» в случае успешной реализации национального модернизационного проекта. При этом именно модернизация определяет цивилизационный вектор развития той или иной страны: войдет ли она в состав «богатого Севера» или рухнет в «глубокий Юг»29. Для России, которая является европейской страной, это обстоятельство имеет особое значение. Впрочем, верно и обратное: для общества, решающего масштабные модернизационные задачи, национально-цивилизационное самоопределение является решающим фактором, определяющим модель развития и в конечном итоге успешность национальной модернизации. Если, например, Россия сделает твердый европейский выбор, то и задачу модернизации ей будет решать гораздо легче. Это, в свою очередь, поднимает другую проблему: проблему взаимного и обратного влияния модернизации и идентичности. Дело в том, что успешно проведенная модернизация не может не затронуть культурные, а следовательно, идентификационные коды нации. Более того, успешная модернизация во многом основана на адаптивной трансформации этих кодов. Можно поэтому предположить, что проблема адаптивной трансформации идентичности – одна из основных (а, возможно, и главная) проблем модернизации. Как полагает известный философ В.Г.Федотова, «процесс модернизации можно рассматривать как процесс создания новых институтов и отношений, ценностей и норм, который требует определенного изменения идентичности людей модернизирующегося общества и завершается сменой их идентичности».30 Этот тезис представляется нам принципиально неверным. Ведь если в результате модернизации меняется национальная идентичность, это значит лишь то, что последняя не выдерживает модернизации и перерождается в нечто иное. Великие нации же умеют успешно модернизироваться, сохраняя свою идентичность. Более правильным нам поэтому представляется вывод В.И. Пантина и И.С. Семененко, которые отмечают, что «процессы формирования новой, современной идентичности (современных идентичностей) сопровождаются поисками путей и методов органичного совмещения императивов модернизации с императивами сохранения основы культурной идентичности, определенной преемственности в культуре. В противном случае, при наличии значительных разрывов в культуре и формировании слабо связанных между собой идентичностей «из разных эпох» разрушается культурная ткань модернизирующегося общества, и все кажущиеся успехи модернизации рано или поздно оборачиваются ее поражениями. Так произошло, например, в результате гигантского культурного слома в советский период».31 С другой стороны, чрезмерно жесткая конструкция национальной идентичности, не способная к гибкой трансформации, может стать непреодолимым препятствием к модернизации страны. В этом случае часто возникают и распространяются представления об «особом» пути развития. Такие представления, будучи по существу реакцией на неудачи и провалы модернизации, способны привести к скатыванию в традиционализм или даже в архаику. Можно согласиться в связи с этим и с другим выводом В.И. Пантина и И.С. Семененко: «Если общество способно эволюционно и без существенных провалов пройти критический этап модернизации, то представления об «особом пути» ему не помешают, а напротив, могут стимулировать поиск новых оригинальных решений, способствующих его дальнейшему ускоренному развитию (случай Японии после Второй мировой войны). Если же общество по каким-то причинам оказывается не способным сделать решающий шаг по пути модернизации, представления об «особом пути» могут превратиться в дополнительное и серьезное препятствие для модернизации и даже стать основой агрессивной идеологии национальной исключительности со всеми отсюда вытекающими последствиями».32 Положение дел усугубляется тем, что в условиях глобализации и распада сложившегося после Второй мировой войны мирового порядка в результате развала СССР и биполярного мира, как уже подчеркивалось выше, произошло резкое падение уровня управляемости международными процессами. Прежние системы и механизмы международной безопасности оказались неэффективными, резко возросла региональная и отчасти глобальная нестабильность. Это, в частности, привело к тому, что национальная безопасность оказалась тесно связанной с безопасностью международной. Международное измерение национальной безопасности, которое и раньше никем не оспаривалось, многократно возросло. Отныне любое государство, в том числе и Россия, может чувствовать себя в относительной безопасности лишь в условиях формирования нового, более справедливого мирового порядка, отвечающего интересам всех стран мирового сообщества. Одновременно в начале ХХI столетия заметно проявился структурный кризис систем как международной, так и национальной безопасности. Стала очевидной коренная, органическая неадекватность этих систем новым вызовам и угрозам наступившего ХХI века. Это делает еще более актуальным переосмысление методологических и концептуальных основ безопасности, диктует необходимость переоценки ресурсов и механизмов ее обеспечения, выявления и артикуляции национальных интересов, четкой расстановки приоритетов внутренней и внешней политики. Все это не может не влиять на проблему национальной идентичности. На сегодняшний день, а также в обозримом будущем, положение дел в мировой политике таково, что лидером глобализации являются США. Именно они оказывают наиболее сильное влияние на формирование нового мирового порядка. Какую бы проблему международной безопасности мы ни взяли, ее решение невозможно без активного участия США. Это обстоятельство делает для России сотрудничество с США жизненно необходимым, поскольку в условиях вышеупомянутой взаимозависимости международной и национальной безопасности, обеспечить последнюю без тесного взаимодействия с лидером глобализации едва ли возможно. Однако и США в одиночку справиться с вызовами и угрозами глобализации не в состоянии и остро нуждаются в таких партнерах, как Россия. Таким образом, последствия глобализации для национальной идентичности весьма противоречивы. Она создает как новые, невиданные ранее возможности для развития и процветания различных стран, так и новые, крайне опасные вызовы и угрозы. Для России, находящейся в стадии социально-экономической трансформации, и одновременно сохраняющей по объективным причинам преемственность своих не только региональных, но и глобальных интересов, все эти положения являются особенно важными и актуальными. С одной стороны, глобализация делает прозрачными границы между народами и государствами, ставит под вопрос прежнюю роль национального государства и связанную с ним национальную составляющую идентичности. С другой стороны, та же самая глобализация, способствуя сближению и интеграции различных социальных и этнических общностей, усиливает потребность в определении своей культурной и цивилизационной идентичности. На это обстоятельство, в частности, указывал С.Хантингтон: «Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации».33 В условиях информационной открытости всего мира, повсеместной доступности СМИ, прежде всего телевизионных, появляется широкая возможность выбора, что бросает вызов как отдельным индивидам, так и целым национальным сообществам. В числе последних оказывается и национальное государство, культурное ядро которого размывается. Его подменяют глобально узнаваемые символы, которые рождает общее пространство информации и коммуникаций. Подъем национализма во всем мире, включая развитые страны Запада, оказывается одним из ответов на вызовы культурного глобализма через утверждение «осязаемых» этнокультурных ориентиров идентичности.34 Таким образом, глобализация стремится перемолоть национальную идентичность, она хочет ее растворить в глобальных процессах экономизации, демократизации, информатизации, культурной стандартизации и ценностной универсализации. Национальная идентичность отвечает на этот вызов глобализации подъемом национализма в рамках национальных сообществ, а также дроблением этих сообществ на более мелкие, т.е. субнациональные. По мысли Р.Робертсона и Х.Хондкера, современная глобализация задает глобальную рамку, в которой цивилизации, регионы, национальные государства, этнические сообщества получают возможность реконструировать свою историю и идентичность.35 Следует также отметить, что национальная идентичность в современном мире размывается не только процессами глобализации, но и мощнейшим натиском постмодернистской культуры. Утверждая «плюрализм смыслов», равнозначность (а следовательно, сомнительность) морально-нравственных ценностей, осмеивая национальные традиции, ставя под вопрос христианские и гуманистические идеи эпохи Просвещения, наконец, торжественно провозглашая конец проекта «Человек» и конец самой Всемирной истории, постмодернизм по существу пытается выхолостить национальную идентичность, убить ее содержание, вообще снять вопрос об идентичности с повестки дня. В этом смысле постмодернизм – самый лютый враг национальной идентичности. При этом глобализация, будучи как говорилось выше, противницей национального суверенитета, борется против идентичности на стороне Постмодерна. Пример того, как Постмодерн разваливает национальную идентичность, приводит профессор Палермитанского университета К.Баймонте: «Культура отечества, если брать ее не в узко идеологическом смысле, а как прагматическое желание соотнестись с некоей единой констелляцией интересов, в нашей стране находится в бегах. Итальянская идентичность может быть футбольной, туристической, пляжной, гастрономической, «плейбольной» и т.д., но она останется отсоединенной от защиты общих интересов, от возможности получить легитимацию через самоотнесение с национальным коллективом».36 |
Похожие:
 |
С. В. Кортунов проблемы национальной идентичности россии в условиях глобализации Монография подготовлена в рамках реализации проекта Научного Фонда гу-вшэ №07-01-126 |
|
С. Кортунов Становление нового мирового порядка и проблемы международной безопасности Место творца, осуществлявшего имперскую созидательную работу, в этом случае занимал демон разрушения и хаоса |