Становление Советского государства. Развитие СССР в 20-х-80-х гг. ХХ в
|
Скачать 1.7 Mb.
|
| Тема. Становление Советского государства. Развитие СССР в 20-х-80-х гг. ХХ в. С конца 1920 г. положение правящей в России коммунистической партии стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвардейцами и интервентами землю, все настойчивее выражало нежелание мириться с удушавшей всякую хозяйственную инициативу экономической политикой большевиков. В РКП(б) были люди, предвидевшие такой поворот событий и пытавшиеся так или иначе его предотвратить. Сразу после решающих побед Красной Армии над белогвардейцами, в январе 1920 г., состоялся III Всероссийский съезд Советов народного хозяйства, одобривший предложение экономиста М. А. Ларина упразднить продразверстку, ввести продналог вдвое ниже разверстки, а все остальное получать от крестьян путем свободного товарообмена. Менее радикальное предложение внес в марте 1920 г. Л. Д. Троцкий. В докладной записке в ЦК РКП(б) он констатировал, что разверстка не только подрывает сельское хозяйство, но и грозит окончательно разрушить всю экономическую жизнь страны и что никакое усиление реквизиционного аппарата не даст большого количества продуктов. Бороться с хозяйственной деградацией, по мнению Троцкого, возможно двумя методами: в богатых земледельческих районах (Украина, Дон, Сибирь) заменить разверстку процентным натуральным налогом и снабжать крестьян промтоварами в соответствии со сданным количеством зерна; в разоренных центральных губерниях дополнить разверстку по ссыпке хлеба принудительными мерами по запашке земли. ЦК под нажимом В. И. Ленина отверг эти инициативы. Нежелание лидера большевиков вносить какие-либо коррективы в стратегию и тактику экономической политики объяснялось по меньшей мере тремя взаимообусловленными обстоятельствами: традиционной для марксистов отрицательной оценкой принципа свободы товарооборота, вокруг которого прямо или косвенно вращались все предложения по изменению хозяйственной политики. «Свобода оборота — это есть свобода торговли, а свобода торговли значит назад к капитализму,— подчеркивал В. И. Ленин.— Свобода оборота и свобода торговли это значит товарный обмен между отдельными мелкими хозяевами. Мы все, кто учился хотя бы азбуке марксизма, знаем, что из этого оборот.а и свободы торговли неизбежно вытекает деление товаропроизводства на владельца капитала и на владельца рабочих рук, разделение на капиталиста и на наемного рабочего, то есть воссоздание снова капиталистического наемного рабства»; устоявшейся к тому времени оценкой всей предшествующей экономической политики советской власти, в том числе «военного коммунизма». Последний рассматривался большинством руководителей РКП(б) не только как сумма продиктованных войной чрезвычайных мер, но и как прорыв в правильном направлении — к созданию нетоварной, истинно социалистической экономики. Правда, признавали большевики (да и то в основном позднее), продвинулись к новой экономике по пути коренной ломки прежних рыночных структур намного дальше и быстрее, чем планировалось первоначально, и объясняли это тем, что буржуазия сопротивлялась по-военному и необходимо было ради защиты революции немедленно лишить ее экономического могущества. В новых же, мирных условиях крестьянам следует набраться терпения, исправно поставлять в город хлеб по продразверстке, а власть «разверстает его по заводам и фабрикам», оперативно восстановит на этой основе почти полностью разрушенную за годы лихолетья промышленность, вернет крестьянству долг, и тогда-то, по словам В. И. Ленина, «выйдет у нас коммунистическое производство и распределение». С тем чтобы это «вышло» как можно быстрее, еще более усиливалось государственное регулирование крестьянского хозяйства. В соответствии с постановлением VIII съезда Советов (декабрь 1920 г.) на местах были созданы посевкомы. Им вменялось в обязанность следить за выполнением новой повинности крестьян — безукоснительно засевать и обрабатывать все имеющиеся в стране пахотные площади; поверхностным, как вскоре выяснилось, пониманием глубинных причин крестьянского недовольства. В. И. Ленин явно переоценивал степень «согласия» деревни с политикой «военного коммунизма», упуская из виду, что отсутствие массового и повсеместного сопротивления крестьян продразверстке в 1919 — первой половине 1920 г. определялось не верностью принципиального курса на нерыночные связи с мелкими товаропроизводителями и жесткое государственное регулирование сельского хозяйства, а опасностью реставрации дореволюционных земельных порядков в период ожесточенной борьбы с белогвардейцами и интервентами. Поэтому причины усиливающегося буквально на глазах политического брожения в деревне Ленин искал главным образом в «чрезмерности» разверстки для отдельных губерний страны и в бесчинствах тех, кто ее собирал. Ответ деревни не заставил себя ждать. Одно за другим в разных концах страны (в Тамбовской губернии, в Среднем Поволжье, на Дону, Кубани, в Западной Сибири) вспыхивают антиправительственные восстания крестьян. К весне 1921 г. в рядах их участников насчитывалось уже около 200 тыс. человек. Недовольство бурлило и в Вооруженных Силах. В марте с оружием в руках против коммунистов выступили матросы и красноармейцы Кронштадта, крупнейшей военно-морской базы Балтийского флота. В Москве, Петрограде и других крупных городах нарастала волна массовых забастовок и демонстраций рабочих. Поднимавшиеся на борьбу с властью трудящиеся требовали отмены разверстки, свободы торговли и хозяйствования на земле, наконец, демократизации политического режима в стране, что выражалось в лозунгах «свободных Советов» (то есть Советов, переизбранных без диктата коммунистов при свободе агитации социалистических партий) и изредка — созыва нового Учредительного собрания. По своей сути это были стихийные взрывы народного возмущения политикой советского правительства. Но в каждом из них в большей или меньшей степени наличествовал и элемент организации. Его вносил широкий спектр политических сил: от монархистов до социалистов, действовавших особенно напористо и энергично. Объединяло эти разнородные силы стремление овладеть начавшимся народным движением и, опираясь на него, ликвидировать власть большевиков. С точки зрения западных историков, бурные и трагические события начала 1921 г. вылились в малоизвестную миру новую народную революцию, участники которой пытались добиться воплощения в жизнь лозунгов Октября. Дискуссия о перспективах и возможном исходе этого мощного движения народного протеста, начатая тогда же политиками разной ориентации, не затихает до сего времени. Лидеры умеренных социалистов Ю. О. Мартов и В. М. Чернов поспешили объявить кронштадтское и другие восстания 1921 г. доказательством того, что возможна «борьба за освобождение России от полицейско-бюрократической диктатуры коммунистов», «идущая по линии интересов революции, а не обреченная стать невольным орудием контрреволюции» в лице белогвардейцев. Диаметрально иную трактовку событий начала 1921 г. дал многоопытный и авторитетный буржуазный политик П. Н. Милюков. Он сразу и без дипломатических экивоков указал на то, что стоит за безоговорочно поддержанным им лозунгом «свободных Советов»: «Для настоящего момента это означает, всего вероятнее, что власть должна перейти от большевиков к умеренным социалистам, которые получат большинство в Советах. Для многих, конечно, эти последние тем же миром мазаны, как и сами большевики». Милюков с таким мнением был в корне не согласен. Плавная передвижка власти к эсерам и меньшевикам в рамках Советов, на его взгляд, единственно способна спасти страну от анархии. Сама же новая власть, «санкционированная учреждениями вроде Советов», будет, «конечно, временной», а дальше все «образуется». Лидер кадетов прекрасно помнил недавний опыт гражданской войны, выявившей полную неспособность «чистых демократов» удержать кормило государственной власти сколько-нибудь длительное время. Аналогичным образом оценивал ситуацию и В. И. Ленин. «Умный вождь буржуазии и помещиков, кадет Милюков,— писал он в мае 1921 г.,— ...прав против Черновых и Мартовых, ибо выдает действительную тактику действительной белогвардейской силы, силы капиталистов и помещиков: давайте поддерживать кого угодно, даже анархистов, какую угодно Советскую власть, лишь бы осуществить передвижку власти... А остальное «мы», Милюковы, «мы», капиталисты и помещики, «сами» сделаем, анархистов, Черновых, Мартовых мы шлепками прогоним, как делали в Сибири... Это доказано историей, это проверено фактами». Дискуссия носила довольно отвлеченный, теоретический характер, хотя нельзя не признать, что наиболее убедительную и ближе всего соответствующую реальной ситуации в России перспективу дальнейшего развития общенационального кризиса сформулировали совместными усилиями В. И. Ленин и П. Н. Милюков. Руководство компартии просто не могло позволить себе роскоши дожидаться практического подтверждения своего прогноза и, не дрогнув, хладнокровно бросило на подавление народных выступлений сотни тысяч штыков и сабель регулярной Красной Армии и ее лучших полководцев (М. И. Фрунзе, М. Н. Тухачевский, С. М. Буденный и др.). В большевистских верхах между тем крепла уверенность, что с помощью одного голого насилия выйти из кризиса невозможно. По вопросу, что делать дальше, в компартии с ноября 1920 г. развернулась острейшая дискуссия, получившая название «дискуссия о профсоюзах». На деле же, как позднее отметил пленум ЦК РКП(б), спор шел «об отношении к крестьянству, подымавшемуся против военного коммунизма, об отношении к беспартийной массе рабочих, вообще о подходе партии к массе в полосу, когда гражданская война уже кончилась». Мнение членов ЦК РКП(б) разделилось примерно поровну между платформами В. И. Ленина и Л. Д. Троцкого. Кроме них было предложено еще несколько платформ: «рабочей оппозиции» (А. М. Коллонтай и А. Г. Шляпников), «демократического централизма» (А. С. Бубнов, В. В. Осинский, Г. В. Сапронов) и др. Л. Д. Троцкий, забыв о своих реформаторских поползновениях весны 1920 г., выступал за введение в норму деятельности государственных и профсоюзных органов чрезвычайных, по сути, военизированных методов руководства, «закручивание гаек» в политике и экономике, в том числе для того, чтобы «держать в узде» многомиллионное крестьянство. А. Г. Шляпников и А. М. Коллонтай, напротив, ратовали за передачу управления народным хозяйством в руки самих «производителей-рабочих», требовали невмешательства ЦК РКП(б) в работу советских и профсоюзных органов, отказа от назначений работников на административно-хозяйственные должности. Близкие по духу с «рабочей оппозицией» предложения отстаивали А. С. Бубнов, В. В. Осинский и Г. В. Сапронов, делая особый упор на необходимости расширить внутрипартийную демократию за счет большей свободы действий фракционных группировок в РКП(б). В понимании В. И. Ленина крайности (предложения троцкистов и «рабочей оппозиции») смыкались: и тот и другой путь, вступи на него большевистская партия, в конечном счете привел бы ее к утрате контроля над ситуацией в стране со всеми вытекающими из этого последствиями. Чтобы утихомирить бушевавшие страсти по малозначащему для него вопросу о собственно профессиональных союзах, Ленин выдвинул размытый и ни к чему не обязывающий тезис: «профсоюзы — школа коммунизма», то есть предложил их рассматривать как самодеятельные общественные организации, работающие под руководством компартии. Главные же усилия Ленин сосредоточил на поисках путей преодоления острейшего кризиса, охватившего страну. Охарактеризовав сложившуюся ситуацию чеканной формулой — «Экономика весны 1921 г. превратилась в политику: «Кронштадт», Ленин сформулировал три основных «урока Кронштадта». Первый из них гласил: «Только соглашение с крестьянством может спасти социалистическую революцию в России, пока не наступила революция в других странах». Второй «урок» требовал ужесточить «борьбу против меньшевиков, социалистов-революционеров, анархистов» и прочих оппозиционных сил с целью их полной и окончательной изоляции от народных масс. Согласно третьему «уроку», следовало добиться большей «сплоченности (и дисциплины) внутри партии». Ленинский анализ политической обстановки в России определил решения Х съезда РКП(б), собравшегося в Москве в марте 1921 г. Реализуя установку вождя на экономическое соглашение с крестьянством, съезд одобрил постановление о замене разверстки меньшим по размеру продналогом. Земледельцам предоставлялось право обмена остающихся запасов продовольствия, сырья и фуража на нужные им продукты промышленного и сельскохозяйственного производства. На съезде были подведены итоги дискуссии о профсоюзах, увенчавшиеся принятием ленинского проекта резолюции. В то же время накал межфракционных споров насторожил и обеспокоил большинство делегатов съезда, как никогда осознавших необходимость сплочения партийных рядов в условиях кризиса и реальной угрозы потери власти над Россией. Это позволило большевистскому лидеру без особого труда провести еще одну неожиданно предложенную им резолюцию — «О единстве партии», которая на десятилетия стала краеугольным камнем внутрипартийного режима. Она запрещала фракционную деятельность и наделяла ЦК правом исключать из своего состава любого его члена, на что раньше был полномочен только съезд. Тем самым традиции и законы внутрипартийной демократии оказались подорванными в своей основе. Вопрос об оппозиционных политических партиях на Х съезде РКП(б) специально не обсуждался. Это произошло несколько позже, на Х общебольшевистской конференции в мае 1921 г., где с предельной категоричностью было еще раз подчеркнуто: «Все мысли, что война окончена и поэтому не нужна ЧК, что можно делать уступки политические, являются после трехмесячного опыта сплошным недоразумением. Перед Кронштадтом это могло быть не так ясно, но с момента, когда контрреволюция открыто доказала, что она готова пройти не только через правые, но и через левые двери, что им безразлично, едут ли они на красном или на белом коне, с этого момента положение стало яснее ясного: по отношению к меньшевикам и эсерам есть одна тактика — тактика беспощадной борьбы». В результате Советская Россия вступила в полосу мирного строительства с двумя расходящимися линиями внутренней политики. С одной стороны, началось переосмысление основ политики экономической, сопровождавшееся раскрепощением хозяйственной жизни страны от тотального государственного регулирования. С другой — в области собственно политической — «гайки» оставались туго закрученными, сохранялась окостенелость советской системы, придавленной железной пятой большевистской диктатуры, решительно пресекались любые попытки демократизировать общество, расширить гражданские права населения. В этом заключалось первое, общее по своему характеру противоречие нэповского периода. Постановление Х съезда РКП(б) о замене разверстки продналогом, положившее начало новой экономической политики (нэп), законодательно было оформлено декретом ВЦИК в марте 1921 г. Размер налога снижался почти в два раза по сравнению с продразверсткой, причем основная его тяжесть падала на зажиточных сельских хозяев. Декрет ограничивал свободу торговли остающейся у крестьян после уплаты налога продукцией «пределами местного хозяйственного оборота». В масштабах же всей страны на первое место, как и весной 1918 г., выдвигался безденежный товарообмен между городом и деревней через государственные и кооперативные торговые учреждения. Но уже в октябре 1921 г. В. И. Ленин с горечью констатировал, что «с товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получалась обыкновенная купля-продажа, торговля». Большевикам пришлось сделать еще один шаг по пути отступления от принципов нерыночной экономики и кардинально расширить сферу действия в народном хозяйстве товарно-денежных отношений. Через год, в октябре 1922 г., был принят новый Земельный кодекс РСФСР. Крестьяне получили право свободного выхода из общины и выбора форм землепользования. Разрешались, хотя и в крайне ограниченном размере, аренда земли и применение наемного труда. В деревне пошло на убыль число насаждавшихся властями колхозов и совхозов. Крестьяне-единоличники давали 98,5% всей продукции сельского хозяйства. Государство поощряло развитие простых форм кооперации: потребительской, промысловой, кредитной и др. В городах частным лицам разрешалось открывать или брать в аренду мелкие и отчасти средние предприятия. К середине 20-х гг. капиталистический сектор производил 27% всей промышленной продукции. В розничной торговле нэпманы контролировали в 1923 г. 75% товарооборота, в оптовой — 18%. Частных предпринимателей — владельцев торговых и промышленных предприятий, арендаторов, различных посредников и др.— насчитывалось тогда 1,3 млн. человек (1,5% населения страны). Общий размер частного капитала был меньше уровня 1913 г. примерно в 14 раз. При этом следует отметить, что преобладающую часть нэпманов составляли мелкие капиталисты. В 1925 г. сравнительно крупных торговцев и промышленников было учтено всего 74 тыс. человек. В буржуазном секторе экономики В. И. Ленин выделял два слоя (уклада): собственно частнокапиталистический и госкапиталистический. Последний составляли арендаторы государственных промышленных и торговых заведений (в 1921 г. их было около 70% от всех нэпманских предприятий), акционеры смешанных (частногосударственных) обществ, а также концессионеры — иностранные бизнесмены, заключившие с правительством договоры на эксплуатацию природных богатств и различных хозяйственных объектов. Солидные иностранные предприниматели остерегались вкладывать свои капиталы в Советскую Россию, и концессии не получили сколько-нибудь заметного распространения. Наиболее крупные из них занимались добычей нефти и угля на Сахалине, марганца — в Грузии, золота, цветных металлов, асбеста — в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке, лесообработкой — на Севере. Из концессионных заведений в промышленности выделялись шведские фирмы «СКФ» (изготовление подшипников), «Газоаккумулятор» и «АСЕА» (электромеханическое оборудование), германская фирма «Крупп» (металлообработка), смешанное русско-американское акционерное общество «Рагаз» (газовая сварка). В целом удельный вес концессий к концу 20-х гг. не превышал в индустриальных отраслях 1,2%, в производстве предметов потребления — 0,3%. В первый год нэпа произошла также перестройка управления народным хозяйством, ослабла его чрезмерная централизация. Объединения государственных предприятий (тресты) перешли на хозрасчет, что существенно расширяло их права. Они теперь самостоятельно решали вопросы заготовки сырья и реализации готовой продукции. Трудовые мобилизации заменил свободный наем рабочей силы через биржи труда. Упразднялась уравнительная оплата труда, существовавшая в годы «военного коммунизма». Рабочие стали получать заработную плату в зависимости от своей квалификации и количества произведенной продукции. К 1922 г. в основном была отменена карточная система. Важнейшей составной частью нэпа являлось возрождение фактически распавшейся денежной системы государства. Реформу в этой области проводил нарком финансов Г. Я. Сокольников вместе с группой старых специалистов, куда входил и Н. Н. Кутлер — один из помощников графа С. Ю. Витте по разработке денежной реформы в России в конце XIX в. В октябре 1921 г. был восстановлен Госбанк, контролировавший сеть вновь образованных кооперативных банков, кредитных и страховых товариществ. С 1922 по 1924 г. произошло вытеснение обесцененных денег («совзнаков») твердой конвертируемой валютой — червонцем. По золотому содержанию он равнялся дореволюционной 10-рублевой золотой монете и стоил на мировом рынке до середины 1926 г. более 6 долларов США. Внедрялись в нэповскую экономику и элементы долгосрочного планирования. Первый такой план был подготовлен Государственной комиссией по электрификации России (ГОЭЛРО) и одобрен еще на VIII съезде Советов в декабре 1920 г. В нем намечалось за 10—15 лет построить более 30 электростанций, повышавших энергетический уровень страны в 4,5 раза по сравнению с 1913 г. В феврале 1921 г. была учреждена Государственная плановая комиссия (Госплан). Ее задачей являлась разработка единого общероссийского хозяйственного плана и наблюдение за его выполнением. В целом нэповская экономика представляла собой сложную и малоустойчивую рыночно-административную конструкцию. Причем введение в нее рыночных элементов носило вынужденный и тактический характер, а сохранение административно-командных — принципиальный и стратегический. Не отказываясь от конечной цели (создания нерыночной экономики), большевики прибегли к использованию товарно-денежных отношений при одновременном сохранении в руках государства «командных высот»: национализированной земли и недр, крупной и большей части средней промышленности, транспорта, банковского дела, монополии внешней торговли. Предполагалось относительно длительное сосуществование социалистического и несоциалистических (государственно-капиталистического, частнокапиталистического, мелкотоварного, патриархального) укладов с постепенным вытеснением последних из хозяйственной жизни страны при опоре на «командные высоты» и с использованием рычагов экономического и административного воздействия на крупных и мелких собственников (налоги, кредиты, ценовая политика, законодательство и т. п.). С точки зрения В. И. Ленина, сущность нэповского маневра заключалась в подведении экономического фундамента под «союз рабочего класса и трудящегося крестьянства», иначе говоря — предоставление известной свободы хозяйствования преобладавшей в стране многомиллионной массе мелких товаропроизводителей с тем, чтобы снять их острое недовольство властью и обеспечить политическую стабильность в обществе. Как не раз подчеркивал большевистский лидер, нэп являлся обходным, опосредованным путем к социализму, единственно возможным после провала попытки прямого и быстрого слома всех рыночных структур. Прямой путь к социализму, впрочем, не отвергался им в принципе: Ленин признавал его вполне пригодным для развитых капиталистических государств после победы там пролетарской революции. В качестве главного приоритета в текущей хозяйственной политике большевики неизменно рассматривали восстановление и интенсивное развитие крупной промышленности. Она оценивалась, во-первых, как основная экономическая опора власти, своего рода социалистический оазис в бурной и малоуправляемой стихии мелкотоварного производства, преобладавшего в народном хозяйстве, во-вторых, как становой хребет обороноспособности государства, находившегося отнюдь не в дружественном окружении. «Без спасения тяжелой промышленности, без ее восстановления,— подчеркивал В. И. Ленин,— мы не сможем построить никакой промышленности, а без нее мы вообще погибнем как самостоятельная страна... Тяжелая индустрия нуждается в государственных субсидиях. Если мы их не найдем, то мы, как цивилизованное государство,— я уже не говорю, как социалистическое,— погибли». Решать поставленную задачу в условиях почти сплошной убыточности крупной государственной промышленности, особенно ее индустриальных отраслей, можно было только за счет материальных средств, извлекаемых из деревни через налоги и искусственную ценовую политику (существенное завышение цен на промышленную продукцию и занижение — на сельскохозяйственную). Четко выраженный приоритет промышленности над сельским хозяйством, неэквивалентный товарообмен между городом и деревней породили второе противоречие нэповского периода, на этот раз внутри самой экономики. Оно перманентно грозило власти новыми конфликтами с крестьянством. Осенью 1923 г. разразился так называемый «кризис сбыта». Сельскому населению, едва оправившемуся от небывалой засухи и голода 1921—1922 гг. (тогда от недоедания погибло свыше 1 млн. человек), оказалось не по карману покупать остро необходимые промтовары, которые быстро заполнили все склады и магазины. Деревня забурлила и начала в ответ задерживать отсыпку в госхранилища зерна по продналогу. В ряде мест вспыхнули массовые крестьянские восстания (в Амурской области — в декабре 1923 г., в центральных и западных районах Грузии — в августе 1924 г. и др.). Усмирив повстанцев огнем и мечом, большевики вновь, как ив 1921 г., оказались перед необходимостью в чем-то уступить крестьянской стихии, дабы избежать еще больших политических осложнений. В 1924—1925 гг. была смягчена в пользу сельских производителей ценовая политика, расширено право на аренду земли и использование наемного труда. Тогда же был осуществлен переход от натурального налога к денежному обложению крестьян, что давало им большую свободу в развитии хозяйства. Тем не менее этими мерами, несколько ослабившими противоречие между промышленностью и сельским хозяйством, не было устранено третье из числа основных противоречий нэповского периода. Оно порождалось классово сориентированной аграрной политикой советской власти. В стремлении укрепить социальную опору в деревне она поддерживала (отменой или снижением налогов, предоставлением льготных кредитов и т. п.) экономически немощные бедняцкие и середняцкие хозяйства (соответственно 34% и 62% всех крестьянских дворов) и сдерживала развитие крупных сельских предпринимателей — кулаков. Удельный вес последних не превышал 4% населения деревни. Негативные экономические последствия «ограничения кулачества как класса» отягощались и регулярно проводимым советской властью уравнительным переделом земли. При росте сельского населения, а также широко распространившейся практики раздела кулаками своих хозяйств в стремлении выскользнуть из-под тяжелого налогового пресса это влекло за собой общее дробление крестьянских дворов (в 20-е гг. его темпы превышали дореволюционные в два раза), падение их мощности и производительности труда работников. Слабеющие единоличные хозяйства не могли использовать сколько-нибудь сложную сельскохозяйственную технику (в 1926 г. 40% пахотных орудий составляли деревянные сохи), а треть их не имела даже лошадей — практически единственной тягловой силы в деревне. Неудивительно, что урожаи были самыми низкими в Европе. Прямым следствием аграрной политики большевиков стало снижение со второй половины 20-х гг. товарности крестьянских хозяйств — сокращение доли продукции, выделяемой ими для рынка (почти вдвое по сравнению с довоенным временем), стагнация сельхозпроизводства в целом. В 1926—1927 гг. крестьяне потребляли 85% собственной продукции. С середины десятилетия каждая новая закупочная кампания давала государству зерна меньше, чем предыдущая. Деревня на глазах «архаизировалась», возвращаясь к натуральному хозяйству. Снижалась социальная мобильность ее населения. Если до войны около 10 млн. крестьян ежегодно уходили на сезонные заработки (нанимались батраками к крупным землевладельцам, рабочими на заводы и т. п.), то в 1927 г. число отходников не превышало 3 млн. Аграрное перенаселение в стране составляло тогда 20 млн. человек. Во многом это объяснялось замедленным темпом промышленного роста в 20-е гг., что вызывало постоянно увеличивающуюся армию безработных в самом городе (в 1924 г. — 1 млн. человек, в 1927 г. — более 2 млн.). К тому времени нэповская экономика, отягощаемая все новыми трудностями, но не утратившая до конца главного достоинства — известной свободы хозяйственной деятельности товаропроизводителей, частной инициативы и предприимчивости,— достигла пика в своем развитии. В 1925 г. валовой сбор зерновых несколько превысил среднегодовой сбор в 1909— 1913 гг. Через год на уровень тех лет вышло животноводство. Довоенных показателей по основным видам промышленной продукции удалось добиться в 1926—1927 гг. Заметно отставало лишь производство предметов потребления (72% от 1913 г.). Общий хозяйственный подъем в стране позволил властям в годы нэпа проводить весьма эффективную политику в социальной сфере. Высокими темпами шло восстановление рабочего класса. За 1921—1925 гг. его численность увеличилась почти в два раза прежде всего в результате вовлечения в производство наиболее квалифицированных фабрично-заводских рабочих и составляла 83% от довоенной, а вскоре превысила ее — уже за счет выходцев из деревни. После чрезвычайщины периода гражданской войны была нормализована продолжительность рабочего дня в промышленности (8 часов) при ежегодном отпуске не менее двух недель. В 1927 г. рабочий день сократился еще на час, а реальная зарплата сравнялась в основном с дореволюционным уровнем. Что касается доходов бедняцко-середняцких хозяйств крестьян, то они, по некоторым данным, превзошли этот уровень примерно на треть. С августа 1918 г., когда был издан декрет ВЦИК «Об отмене права частной собственности на недвижимость в городах», начала реализовываться программа улучшения жилищных условий рабочих через их переселение в благоустроенные квартиры и «уплотнение» бывших владельцев жилья. Если к 1917 г. от 16 до 23% рабочих семей ютились в подвалах, то уже в 1924 г. там оставалось не более 1% всего городского населения. Строились и новые дома. Но в целом жилищный кризис в 20-е гг. преодолеть не удалось (в 1913 г. на одного горожанина в среднем приходилось по 7 кв. м жилья, в 1928 г.— 5,8 кв. м), а позднее он еще более обострился (к 1940 г.— 4,5 кв. м). Много лучше обстояли дела в области здравоохранения. За первое десятилетие советской власти вдвое увеличилось число врачей и медицинского персонала. Удалось почти полностью пресечь такие опасные и массовые инфекционные заболевания, как оспа, чума, тиф, холера. На одиннадцать лет возросла продолжительность жизни людей. В стране еще завершалось восстановление экономики, когда компартия на своем XIV съезде (декабрь 1925 г.) провозгласила курс на индустриализацию. Ровно два года спустя, на следующем партийном съезде, были четко определены приоритеты в этой сфере. «Учитывая возможность военного нападения со стороны капиталистических государств на пролетарское государство,— подчеркивалось в резолюции XV партийного съезда,— необходимо ...уделить максимальное внимание быстрейшему развитию тех отраслей народного хозяйства вообще и промышленности в частности, на которые выпадает главная роль в деле обеспечения обороны и хозяйственной устойчивости страны в военное время». Индустриализация — процесс создания крупного машинного производства, прежде всего тяжелой промышленности (энергетики, металлургии, машиностроения, нефтехимии и других базовых отраслей). В СССР, строго говоря, речь шла о возобновлении индустриализации, начатой еще в дореволюционное время и прерванной событиями 1917 г. 1926—1928 гг. историки определяют как начальный этап индустриализации. За это время более чем втрое увеличились капиталовложения в промышленность. Правда, три четверти их приходилось на техническое перевооружение (реконструкцию) имевшихся заводов и фабрик. Но постепенно развертывается и новое строительство, в том числе гигантов будущих первых пятилеток: Днэпрогэса, Сталинградского тракторного завода, Ростовского завода сельскохозяйственных машин и др. Были заложены десятки новых шахт в Подмосковье, Донбассе, Сибири. С введением в действие по плану ГОЭЛРО крупных электростанций (Волховской, Штеровской в Донбассе, Земо-Авчальской на реке Куре около Тбилиси) производство электроэнергии в два с половиной раза превысило дореволюционные показатели. Партия большевиков решительно выводила страну на путь индустриализации, не придавая должного внимания тому, что каждый новый шаг в этом направлении обострял все противоречия, присущие нэповской России, подводил рыночно-административную экономику к краю пропасти. Проявляя определенную гибкость в хозяйственной политике, большевики не знали сомнений и колебаний в реализации второго «урока Кронштадта» — укреплении контроля правящей партии над политической и духовной жизнью общества. В качестве важнейшего инструмента партия использовала здесь органы ВЧК. В начале 1922 г. это ведомство было реорганизовано и создан новый конституционный орган — Государственное политическое управление (ГПУ, с 1924 г.— Объединенное ГПУ). Оно лишалось прямых карательных функций. «Впредь все дела о преступлениях, направленных против советского строя,— указывалось в декрете ВЦИК от 6 февраля 1922 г.,— подлежат разрешению исключительно в судебном порядке революционными трибуналами или народными судами». В течение 1922 г. были подготовлены и утверждены Уголовный и Гражданский кодексы, проведена судебная реформа: упразднялись ревтрибуналы, вводились прокуратура и адвокатура. Однако через два года в ОГПУ появилось так называемое Особое совещание с правом (лишь формально ограниченным) внесудебного преследования граждан и вынесения фактически окончательного приговора. Этот аппарат насилия не просто сохранял свои специфические черты, присущие ему в эпоху гражданской войны, но и бурно развивался, окруженный особой заботой власть имущих, все плотнее охватывал государственные, партийные, хозяйственные, военные и прочие общественные институты. Достаточно сказать, что бюджет ГПУ занимал в 20-е гг. третье место среди непроизводственных ведомств, уступая только бюджету Вооруженных Сил и расходам на народное образование. При средней месячной зарплате рабочих в 1925 г. до 44 рублей, комсостава Красной Армии (кроме высшего) от 75 до 140 рублей средняя ставка по системе ГПУ равнялась 780 рублям. Основной удар наносился по все еще сохранявшимся структурам оппозиционных политических сил. В 1922 г. были закрыты легально издававшиеся газеты и журналы левых социалистических партий и течений (левых эсеров, эсеровской группы «Народ», эсеров-максималистов, анархистов). Вскоре и сами эти небольшие маловлиятельные политические образования прекратили под прямым воздействием ГПУ свое существование. Летом 1922 г. в Москве прошел публичный судебный процесс над лидерами правых эсеров, которых обвиняли в контрреволюционной, террористической деятельности. Часть из них была приговорена к смертной казни, остальные получили длительный срок лишения свободы. Протесты мировой общественности, отмечавшей откровенно предвзятый, политизированный характер судебного разбирательства, побудили ЦК РКП(б) отказаться от исполнения смертных приговоров и свернуть подготовку аналогичного «процесса меньшевиков». В середине 20-х гг. чекисты выявили и ликвидировали последние подпольные группы правых эсеров и меньшевиков. С организованной политической оппозицией большевистскому режиму было покончено. В советской стране уже не осталось каких-либо иных политических образований, кроме компартии и коммунистического союза молодежи (создан в октябре 1918 г.; с 1926 г.— Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи). Через разветвленную систему секретных сотрудников ВЧК — ОГПУ (сексотов) был налажен контроль над политическими настроениями государственных служащих, интеллигенции, рабочих и крестьян. Органы тайного сыска оперативно выявляли и изолировали в тюрьмах и концлагерях всех активных противников большевистского режима. Особое внимание обращалось на кулаков и городских частных предпринимателей, которые с развертыванием нэпа и собственным хозяйственным укреплением стремились обеспечить политические гарантии своих экономических интересов (это, в частности, выражалось в требованиях независимых Крестьянских союзов, расширения избирательных прав, демократизации политической системы). Лишь однажды из тактических соображений большевистское руководство попробовало немного отойти от проводимой линии на «закручивание гаек» в политической сфере. Произошло это после известного всплеска крестьянского недовольства 1923— 1924 гг. В 1925 г. компартия начала кампанию по «оживлению» Советов. Было несколько сокращено число лиц, лишенных избирательных прав, смягчена процедура выборов. Результаты не замедлили сказаться: по сравнению с 1924 г. доля коммунистов в сельских Советах упала почти в два раза; число случаев открытой агитации за независимые Крестьянские союзы, напротив, вчетверо возросло. «Оживление» Советов без излишнего пропагандистского шума было свернуто, а административный нажим на население усилился. В частности, повысился удельный вес граждан, пораженных в избирательных правах: с 4% в 1922—1924 гг. до 6% в 1927 г. Все больше людей по политическим мотивам оказывалось в местах заключения без какой-либо надежды выбраться на волю. Касаясь причин этого, прокурор Верховного суда СССР П. А. Красиков откровенно писал в одном из секретных документов той поры: «Все условия политической ссылки побуждают ссыльных замыкаться в свой тесный круг, и потому молодежь оттуда возвращается более озлобленной и обученной в политическом отношении и потому более способной к борьбе с нами. Как лагерь, так и ссылка в итоге воспитывают и закаляют наших врагов... Сплошь и рядом через Особое совещание ОГПУ должны проходить дела о так называемых «пересмотрах» — в отношении политзаключенных, срок которых истек, и нужно давать новые ограничения. Основанием к такой мере социальной защиты служит не новое преступление, а убеждение, что это лицо может совершить его... Таким образом, совершенно естественно (!) создается определенный круг лиц, находящихся в ведении ОГПУ». К концу 20-х гг. этот «круг лиц» настолько расширился, что в казне уже не хватало средств на их содержание. И тогда столь же «естественно» в умах большевистских вождей родилась новая идея: использовать труд заключенных в «интересах народного хозяйства». Многочисленные «острова архипелага ГУЛАГ» (Главного управления лагерей ОГПУ) стали быстро превращаться в места подневольной работы сотен тысяч, а затем миллионов людей. После перехода к нэпу в деятельности профсоюзов и кооперации (снабженческой, сбытовой, промысловой и др.) обозначились две противоречивые тенденции. С одной стороны, происходила их определенная демократизация. Так, в 1922—1923 гг. было восстановлено добровольное и индивидуальное членство в кооперативных учреждениях и профессиональных союзах, выборность их руководящих органов. С 1924 г. по инициативе профсоюзов на заводах и фабриках стали возникать производственные совещания, где рабочие и представители администрации совместно обсуждали хозяйственные вопросы. С другой стороны, набирал силу процесс фактического огосударствления этих массовых общественных организаций. За короткий срок из их центральных и местных органов были полностью изгнаны социалисты, еще недавно пользовавшиеся там немалым влиянием и бескомпромиссно защищавшие экономические интересы рабочих и кооператоров (не забывая при этом, правда, и собственные политические интересы). В 1922 г. профсоюзные лидеры официально заявили о «непригодности в условиях советской действительности стачек на государственных и кооперативных предприятиях». Тем не менее забастовки в госсекторе время от времени случались, всякий раз вызывая крайне негативную реакцию властей (забастовки на частных предприятиях, напротив, всячески поощрялись). Стачечный обвал произошел в 1926 г., когда профсоюзы, санкционировав начатое администрацией поэтапное снижение тарифных расценок, не смогли удержать рабочих от открытых форм протеста. В стране было тогда зарегистрировано около 800 массовых забастовок. Их зачинщики и активисты подверглись репрессиям, а сами профсоюзы вступили в полосу систематического «перетряхивания», в ходе которого не оправдавшие надежд «кадры» заменялись на послушных чиновников-исполнителей. К исходу 20-х гг. с остатками «рабочей демократии» было покончено и профсоюзы превратились в своего рода правительственный департамент по делам рабочих. Нечто подобное происходило и с кооперацией. Уже к середине 20-х гг., как видно из материалов заседаний Политбюро ЦК РКП(б), от ее «самодеятельности» мало что сохранилось, поскольку львиная доля финансовых средств кооперативных учреждений жестко контролировалась различными государственными инстанциями. По позднейшему признанию одного из руководителей советской кооперации Г. Н. Каменского, партийные органы политически не доверяли ей и «не считали возможным предоставить кооперирующемуся населению действительной инициативы и самодеятельности... Закон о добровольности, выборности и хозяйственной самостоятельности оставался законом бумажным». С октября 1917 г. новая власть стремилась также подчинить себе авторитетную в народе русскую православную церковь (как, впрочем, и другие религиозные конфессии) и последовательно, невзирая ни на что, продвигалась к поставленной цели. При этом широко использовалась политика не только «кнута» (в частности, конфискация в 1922 г. под предлогом борьбы с голодом ценностей церкви и последовавший вслед за этим, по прямому указанию В. И. Ленина, массовый террор против ее служителей), но и «пряника» — в виде материальной и моральной поддержки так называемого «обновленчества» и подобных ему раскольнических движений, подрывающих внутрицерковное единство. Под мощным давлением власти православные иерархи вынуждены были шаг за шагом сдавать свои антибольшевистские позиции. Томившийся с 1922 г. в заключении патриарх Тихон опубликовал в июле 1923 г. обращение к епископату, духовенству и мирянам, где призвал паству «являть примеры повиновения существующей гражданской власти, в согласии с заповедями Божиими». В апреле 1925 г., через несколько дней после кончины патриарха, в советских газетах появилось его завещание, о подлинности которого до сего времени идут споры. «Мы призываем всех возлюбленных чад богохранимой церкви Российской,— писал Тихон,— в сие ответственное время строительства общего благосостояния народа слиться с ним в горячей молитве к Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в ее, трудах для общенародного блага». Избрания нового патриарха большевики не допустили. Преемником Тихона стал в должности местоблюстителя патриаршего престола митрополит Петр. Но уже в декабре 1925 г. он был арестован, осужден и выслан в Пермь. Своим заместителем Петр успел назначить митрополита Сергия. В июле 1927 г. Сергий и еще восемь архиереев подписали специальную церковную «Декларацию», где потребовали от священнослужителей, не принявших новый уклад жизни, незамедлительно отойти от церковных дел. Как и ожидали большевики, эти вынужденные решения православных иерархов вызвали в среде верующих новую волну смуты, все больше ослаблявшей позиции церкви как независимой общественной и духовной силы. В сфере культуры большевики, как и прежде, держали в центре внимания старую интеллигенцию. Политические настроения этого слоя российского общества продолжали меняться в благоприятную для властей сторону, чему в немалой степени способствовал переход к нэпу. Под влиянием отступления правящей партии на экономическом фронте среди интеллигенции все большей популярностью пользовалась примиренческая идеология «сменовеховства» (по названию сборника статей «Смена вех», изданного в 1921 г. в Праге бывшими кадетами и октябристами Н. В. Устряловым, Ю. В. Ключниковым, А. В. Бобрищевым-Пушкиным и др.). Существо идейно-политической платформы «сменовеховства» — при всем разнообразии оттенков во взглядах ее апологетов — отражало два момента: не борьба, а сотрудничество с советской властью в деле хозяйственного и культурного возрождения России; глубокая и искренняя уверенность в том, что большевистский строй будет «под напором жизненной стихии» изживать экстремизм в экономике и политике, эволюцио-нируя в сторону буржуазно-демократических порядков. Власти, стремясь вовлечь старую интеллигенцию в активную трудовую деятельность, в первые послевоенные годы поддерживали такие настроения. Специалистам в разных областях знаний (кроме, пожалуй, гуманитарных) обеспечивались более сносные по сравнению с основной массой населения условия жизни и работы. Особенно это касалось тех, кто так или иначе был связан с укреплением научного, экономического и оборонного потенциала государства. К их числу относились основоположник современного самолетостроения Н. Е. Жуковский, создатель геохимии и биохимии В. И. Вернадский, химики Н. Д. Зелинский и Н. С. Курнаков, биохимик А. Н. Бах и немало других крупных ученых. Под руководством академика И. М. Губкина велось изучение Курской магнитной аномалии, осуществлялась разведка нефти между Волгой и Уралом. Академик А. Е. Ферсман возглавил геологические изыскания на Урале, Дальнем Востоке, Кольском полуострове. Активно развивались исследования в области генетики (Н. И. Вавилов), физики (П. Л. Капица, А. Ф. Иоффе, Л. И. Мандельштам), корабельного дела (А. Н. Крылов), ракетостроения (Ф. А. Цандер и др.). В 1925 г. правительство приняло постановление о «признании Российской Академии наук высшим ученым учреждением» страны. В то же время всячески ограничивались возможности интеллигенции участвовать в политической жизни, влиять на массовое общественное сознание. В 1921 г. упразднена автономия высших учебных заведений. Они были поставлены под бдительный надзор партийных и государственных органов. Профессора и преподаватели, не разделявшие коммунистических убеждений, увольнялись. В 1922 г. был создан специальный цензурный комитет — Главлит, обязанный осуществлять предупредительный и репрессивный контроль за «враждебными выпадами» против марксизма и политики правящей партии, за пропагандой национализма, религиозных идей и т. п. Вскоре к нему прибавился Главрепертком — для контроля за репертуаром театров и зрелищных мероприятий. В августе 1922 г. по инициативе В. И. Ленина из страны было выслано около 160 оппозиционно настроенных видных ученых и деятелей культуры (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Н. О. Лосский, С. Н. Прокопович, П. А. Сорокин, С. Л. Франк и др.). В следующем году прошла массовая чистка библиотек от «антисоветских и антихудожественных книг», в число которых попали многие выдающиеся произведения отечественных и зарубежных писателей, философов, историков, экономистов. К середине 20-х гг. прекратилась деятельность практически всех частных книгоиздательств, возникших при переходе к нэпу, были закрыты независимые научные и литературно-художественные журналы. Едва укрепившись у власти, большевистская партия взяла курс на формирование собственной, социалистической интеллигенции, преданной режиму и верно ему служащей. «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически,— заявлял в те годы Н. И. Бухарин.— И мы будем штамповать интеллигенцию, вырабатывать ее, как на фабрике». В стране открывались новые институты и университеты (в 1927 г. их было уже 148, в дореволюционное время — 95). Еще в годы гражданской войны при высших учебных заведениях были созданы первые рабочие факультеты (рабфаки), которые, по образному выражению наркома просвещения А. В. Луначарского, стали «пожарной лестницей в вузы для рабочих». К 1925 г. выпускники рабфаков, куда по партийным и комсомольским путевкам направлялась рабоче-крестьянская молодежь, составляли половину принятых в вузы студентов. При этом выходцам из буржуазно-дворянских и интеллигентских семей доступ к высшему образованию был весьма затруднен. Для подготовки «идеологических кадров» развертывается сеть специальных научных и учебных заведений в центре (в 1918 г.— Социалистическая академия, переименованная в 1924 г. в Коммунистическую, в 1919 г. — Коммунистический университет им. Я. М. Свердлова, в 1921 г.— Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, Институт красной профессуры. Коммунистический университет трудящихся Востока, в 1923 г.— Институт В. И. Ленина) и на местах (губернские совпартшколы и др.). Коренной реформе подверглась система школьного образования. Новая, советская школа — в соответствии с особым Положением о ней, разработанным в 1918 г.,— создавалась как единая, общедоступная, ведущая обучение на родном языке. Она включала две ступени (1-я ступень — пять лет, 2-я — четыре года) и обеспечивала непрерывность образования, начиная с дошкольных учреждений и кончая вузами. Школьные программы были пересмотрены и сориентированы на воспитание у учащихся сугубо «классового подхода» к оценке прошлого и настоящего. В частности, систематический курс истории заменило обществоведение, где исторические факты использовались как иллюстрация к марксистским социологическим схемам, доказывающим неотвратимость социалистического переустройства мира. К середине 20-х гг. количество учащихся превысило довоенный уровень. Но по-прежнему много детей, прежде всего в сельских районах, оставалось за порогом школы. Да и в самой школе из поступивших в 1-й класс оканчивали 2-ю ступень не более 10%. С 1919 г., когда был принят декрет о ликвидации неграмотности, начинается наступление на это вековое зло. У властей не могло не вызывать беспокойство то обстоятельство, на которое не раз указывал В. И. Ленин,— «неграмотный человек стоит вне политики», т. е. он оказывался маловосприимчивым к идеологическому воздействию большевистского «агитпропа», постоянно наращивавшего обороты. К концу 20-х гг. в стране выпускалось намного больше газет и журналов, чем в 1917 г., и среди них не было ни одного частного печатного органа. В 1923, г. было учреждено добровольное общество «Долой неграмотность!» во главе с председателем ВЦИК М. И. Калининым. Его активисты открыли тысячи пунктов, кружков, изб-читален, где обучались взрослые и дети. К концу 20-х гг. около 50% населения умели читать и писать (против 30% в 1917 г.). Литературно-художественная жизнь Советской России в первые послереволюционные годы отличалась многоцветием, обилием различных творческих группировок и течений. Только в Москве их насчитывалось свыше 30. Продолжали публиковать свои произведения писатели и поэты Серебряного века русской литературы (А. А. Ахматова, А, Белый, В. Я. Брюсов и др.). Гроза, пронесшаяся над Россией, дала новый импульс творчеству В. В. Маяковского и С. А. Есенина. Ставили спектакли классики театральной режиссуры К. С. Станиславский и В. И. Немирович-Данченко. Устраивали выставки картин последователи «Мира искусства», «Бубнового валета», «Голубой розы» и других дореволюционных объединений художников (П. П. Кончаловский, А. В. Лентулов, Р. Р. Фальк и др.). Большую активность проявляли представители левомодернистских течений — футуризма, имажинизма, супрематизма, кубизма, конструктивизма — в поэзии, живописи, театре, архитектуре (В. Э. Мейерхольд, К. С. Мельников, В. Е. Татлин и др.). Но и в этой области правящая партия постепенно наводила «революционный порядок», используя как государственные структуры, так и литературно-художественные объединения коммунистической ориентации: Пролеткульт, Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП), Левый фронт искусств, редколлегию и авторский актив журнала «На посту» и т. п. В авангарде ревнителей «пролетарской чистоты» литературы и искусства действовали рапповцы и напостовцы. Они рьяно пытались внести «классовую борьбу» в художественное творчество, травили в печати как «внутренних эмигрантов» М. А. Булгакова, Е. И. Замятина, других беспартийных писателей и деятелей культуры, уклонявшихся от воспевания «героики революционных свершений». Под огнем критики находились и так называемые попутчики — литераторы, сочувствовавшие большевистским планам переустройства России, но допускавшие, по мнению их строгих судей, «отклонения от пролетарской идеологии». К попутчикам причислялись участники литературных групп «Серапионовы братья» (М. М. Зощенко, В. А. Каверин, К. А. Федин и др.), «Перевал» (Э. Г. Багрицкий, А. Веселый, М. М. Пришвин и др.), Л. М. Леонов, А. Н. Толстой, М. С. Шагинян и др. Безудержная критика многих талантливых деятелей культуры побудила ЦК РКП(б) несколько поумерить революционный пыл своих бойцов на художественном фронте. В принятом в 1925 г. постановлении о литературе их слегка пожурили за «коммунистическое чванство». Правда, тут же было подчеркнуто, что главной заботой партии остается «формирование идейного единства всех творческих сил на базе пролетарской идеологии». Несмотря на нарастающий идеологический прессинг, 20-е гг. по праву вошли в историю как время создания выдающихся произведений в разных областях культуры. Их творцами были и признанные до революции мастера, и молодежь, ярко и талантливо заявившая о себе в литературе, живописи, театре, кинематографе, архитектуре. В числе последних: М.А.Шолохов с его первой частью эпопеи «Тихий Дон» (1928) и С. М. Эйзенштейн, чей фильм «Броненосец «Потемкин» (1925) с триумфом обошел экраны мира. |
Похожие:
 |
Становление Советского государства. Развитие СССР в 20-х-80-х гг. ХХ в России коммунистической партии стало стремительно ухудшаться. Многомиллионное российское крестьянство, отстояв в боях с белогвардейцами... |
|
Политическое и социально-экономическое развитие СССР с 1945 по 1991... В области экономики на первом плане в послевоенные годы стояли три взаимосвязанные задачи |
 |
С. Г. Кара-Мурза "Советская цивилизация" (том I) Ровно десять лет назад, в августе 1991 г., посредством сложных маневров и провокаций верхушка кпсс передала власть радикальной антисоветской... |
|
Лекция Отечественная историография Гражданской войны в России Лекция... Лекция Национальная политика советского государства: теория и практика вопроса |
|
Основные правила работы ведомственных архивов Положением о Государственном архивном фонде СССР (гаф ссср), утвержденным Постановлением Совета Министров СССР от 4 апреля 1980 г.... |
|
Инженерно-технические мероприятия гражданской обороны Ны госстроем ссср, Госпланом СССР и Минобороны СССР (Штабом Гражданской обороны ссср) с участием Минатомэнергопрома СССР мга ссср,... |
|
Департамент образования администрации пуровского района «Художественно-эстетическое развитие»; дает возможность педагогу объединять игру с исследовательской и экспериментальной деятельностью;... |
|
Реферат по дисциплине концептуальные основы информатики. Тема: Выдающиеся... Тема: Выдающиеся отечественные и зарубежные учёные, внёсшие существенный вклад в развитие и становление информатики |
|
Содержание введение 4 Организация англией крестового похода на СССР (становление англо–германского союза) 10 |
|
О статьях, включенных в сборник 424 Народы Советского государства любят и ценят искусство театра, с пристальным вниманием следят за его развитием |
|
Становление академической школы в европейской традиции Развитие представлений о профессиональной традиции от Ренессанса к Просвещению 192 |
|
Основания и фундаменты Ссср, Трансвзрывпрома, Союздорнии Минтрансстроя ссср, Союзгипроводхода и Мосгипроводхоза Минводхоза ссср, ниипромстроя и Красноярского... |
|
Основания и фундаменты Ссср, Трансвзрывпрома, Союздорнии Минтрансстроя ссср, Союзгипроводхода и Мосгипроводхоза Минводхоза ссср, ниипромстроя и Красноярского... |
|
Основания и фундаменты Ссср, Трансвзрывпрома, Союздорнии Минтрансстроя ссср, Союзгипроводхода и Мосгипроводхоза Минводхоза ссср, ниипромстроя и Красноярского... |
|
В течение столетий русский народ был основной движущей силой развития... Русского государства. Он играл ведущую роль в экономической и общественно-политической жизни страны. Передовая русская культура оказывала... |
|
Л. А. Гулабянц и И. Ф. Черников, инж Ссср (канд техн наук С. А. Клюев) с участием внипинефти Миннефтехимпрома ссср, Гинцветмета Минцветмета ссср, вниси минэлектротехпрома,... |