РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ И ТЕХНИКИ
ИМ. С. И. ВАВИЛОВА
Н. И. Кузнецова
СОЦИО-КУЛЬТУРНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ НАУКИ В РОССИИ (XVIII — середина XIX вв.)
Москва
1998
Издание осуществлено при поддержке Российского гуманитарного научного фонда по проекту 98-03-16121
Социо-культурные проблемы формирования науки в России (XVIII — середина XIX вв.)
В книге рассматриваются социо-культурные проблемы формирования и становления российской науки — от "стартового" периода создания Санкт-Петербургской Императорской Академии наук до середины ХIХ в. Созданная по указу Петра Великого Академия наук отвечала насущным задачам модернизации страны, однако находилась в противоречии со сложившимися традициями древнерусской культуры. Новый социальный институт был сформирован в неблагоприятной социо-культурной среде. Объективно Академия служила важным катализатором развития российской культуры. Но на примерах жизненных судеб первых российских академиков хорошо видно, сколь трудным был процесс "культурной прививки" науки в российскую реальность XVIII столетия. Изучение условий существования науки в рамках национальной культуры создает новую исследовательскую программу, которую с полным правом можно назвать "экологией науки".
Книга адресована широкому кругу специалистов и любознательных читателей — историкам науки, философам, всем, интересующимся историей Отечества.
Светлой памяти моего отца —
Ивана Васильевича Кузнецова,
философа и историка науки,
главного редактора издания
"Люди русской науки"
Введение
ПРОБЛЕМЫ «ЭКОЛОГИИ НАУКИ»
Современные историко-научные и науковедческие исследования словно поставили своей целью раскрыть глубину замечательной метафоры Лазаря Карно:
Науки подобны величественной реке, по течению которой легко следовать после того, как оно приобретает известную правильность; но если хотят проследить реку до ее истока, то его нигде не находят, потому что его нигде нет, в известном смысле источник рассеян по всей поверхности Земли.
Рассмотрение «филиации» научных идей в истории науки было принято дополнять историей социальных институтов науки — историей деятельности научных школ, обществ и учреждений, т. е. восстановлением определенного «организационного» контекста, в рамках которого порождались эти идеи.
Мало-помалу все более актуальным становилось исследование формирования национальных научных сообществ, а также культурной среды, в которой функционируют научные сообщества и порождаются определенные научные представления. Можно даже сказать, что некоторые направления современной истории науки и науковедения занимались и занимаются изучением окружающей науку «среды», а следовательно, — «экологией науки».
Мы используем словосочетание «экология науки» в несколько метафорическом смысле, однако ныне широко распространенный термин «экология» позволяет достаточно точно и емко определить тот круг представлений, в рамках которых легко указать на новые исследовательские программы для истории науки и науковедения в целом.
Термин «экология культуры» ввел Д. С. Лихачев.
Экологию, — писал он, — нельзя ограничивать только задачами сохранения природной биологической среды. Для жизни человека не менее важна среда, созданная культурой его предков и им самим. Сохранение культурной среды — задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы... Убить человека биологически может несоблюдение законов биологической эволюции, убить человека нравственно может несоблюдение законов экологии культурной1.
Нам представляется, что так понятое экологическое изучение культуры может разумно и емко сформулировать задачи переориентации традиционных направлений в области историко-научных и науковедческих исследований. Историко-научное исследование в этом плане становится культурологическим.
Такая ориентация вполне очевидна, когда речь идет о возможностях развития науки в различных регионах мира. Для культуры и общества, связавших свой путь развития с научно-техническим прогрессом, наука — важнейшая компонента социальной и культурной жизни. Для многих стран Азии и Африки, Латинской Америки вопрос о необходимости перенесения научной традиции в контекст национальной культуры, «прививка» западно-европейской традиции экспериментального исследования природы, критического рационального мышления, к автохтонным культурным традициям — это вопрос сложный, болезненный и ответственный.
Но даже если государственные и общественные деятели данных регионов признают это перенесение и заимствование необходимым, встает вопрос о принципиальной возможности такой пересадки, такой культурной прививки.
«Специфика текущего момента», — писал М. К. Петров, — состоит в том, что до недавнего времени вопрос о возникновении науки волновал только малочисленную группу специалистов по истории и социологии науки. Теперь же это вопрос иного ранга. Многие страны, не имевшие ранее науки в наличном наборе социальных институтов, стараются сегодня привить ее на своей почве, видят в этом одно из условий перехода из «развивающегося» в «развитое» состояние. В процессе таких попыток накапливаются огромные массивы информации о строительстве науки и трудностях такого строительства, о том, что именно строится, как оно сочленяется в целое2.
Подчеркнем: опыт подобных попыток приносит нам важнейшие знания о социо-культурном, т. е. экологическом, пространстве существования науки. Действительно, наука включает в себя целый комплекс часто не отрефлексированных и даже не названных предпосылок, прежде всего ценностных ориентаций данного социума и конкретных людей (ученых). Поэтому современные историко-научные и науковедческие исследования ставят проблему «наука как целое» в новом ракурсе, включают в традиционную проблематику новые вопросы и новое содержание.
В социуме, развитом во всех отношениях, наука автономна в том смысле, что границы ее заданы особенностями целеполагания, ценностных ориентаций, профессиональных умений людей, особым образом организованных. Тогда и в научной рефлексии возникает представление о возможности чисто имманентного развития науки. Важно подчеркнуть, что появление науки как особого института — это показатель социального и культурного развития всего общества. Необходимость создания (формирования) определенных социальных, экономических, политических, культурных условий явно обнажается тогда, когда наука признается предметом полезного «импорта».
Несоблюдение законов экологии науки может привести к угасанию соответствующих традиций, к тому, что в некоторых регионах при внешне налаженном функционировании института науки не удается воспроизводить «дух» научной деятельности. Почему это возможно?
Как убедительно показал М. Полани, научная традиция покоится на «неявном» знании, т. е. на знании нерефлексивном и невербализованном. На первый взгляд, это кажется парадоксальным.
В современной европейской культуре «наука» представлена не только непосредственными образцами экспериментальной деятельности, не только в виде учебных курсов и обобщающих монографий, но и в виде многочисленных правил — методологических норм и предписаний. Все перечисленные феномены не имеют, казалось бы, континентальных и государственных границ. И тем не менее культурологи — что является очень важным результатом для дальнейших размышлений — обнаруживают здесь незримые, но довольно четкие границы.
Хотя содержание науки, заключенное в ясные формулировки, — пишет М. Полани, — преподается сегодня во всем мире в десятках новых университетов, неявное искусство научного исследования для многих из них остается неведомым. Европа, где 400 лет назад зародился научный метод, до сих пор является более продуктивной в плане науки, несмотря на то, что на некоторых других континентах на научные исследования выделяется больше средств. Если бы, с одной стороны, не существовала возможность для молодых исследователей учиться в Европе, а с другой — отсутствовала миграция европейских ученых в другие страны, неевропейские исследовательские центры едва сводили бы концы с концами3.
Нерефлексивность и даже невербализованность предпосылок становления и развития науки — это специфическая проблема, с которой сталкивается историк, имеющий интенцию на экологическое изучение науки. Речь идет об исследовании «ментальности», «менталитета» социо-культурной, национальной среды.
Методология исследования «менталитета» восходит к французской школе «Анналов»; в отечественной литературе она развивалась в работах С. С. Аверинцева, А. Я. Гуревича, Ю. Н. Афанасьева, Ю. Л. Бессмертного и других.
Реконструкция духовного универсума иных эпох и культур, — отмечал А. Я. Гуревич в своей книге «Категории средневековой культуры», — характерная черта современного гуманитарного исследования в отличие от традиционного. Историей идей, как и историей художественных творений, занимаются очень давно. Однако читатель... не может не заметить, что в книге нет ни истории идей, ни истории художественных творений, будь то литература или искусство. Внимание направлено на изучение не сформулированных ясно, не высказанных эксплицитно, не вполне осознанных в культуре умственных установок, общих ориентаций и привычек сознания, «психологического инструментария», «духовной оснастки» людей средних веков — того уровня, интеллектуальной жизни общества, который современные историки обозначают расплывчатым термином «ментальность». Это особый уровень жизни и отражение ее...4
В экологии науки большая группа вопросов связана с реконструкцией «текстоневыразимых» ситуаций (по крайней мере, в собственно научных текстах, взятых в качестве исторических источников, мы не найдем попыток такой вербализации и описания). Это — специфическая методологическая трудность, но осознание этой трудности позволяет избавиться от иллюзии, что можно искать в анализируемом тексте, который можно использовать в качестве историко-научного источника, все, что нам нужно знать для решения поставленных задач.
Экология науки — это прежде всего изучение культурной, семиотической среды, в которой формируется и живет ученый, изучение явных и неявных правил (предпочтений) выбора будущих профессий, традиций пользования книгами и другими источниками информации; это реконструкция явных или неявных представлений о смысле жизни, об отношениях с людьми — вне круга профессиональных обязанностей и с коллегами, определенное понимание общения, видение долга и ответственности человека перед людьми и обществом.
* * *
Цель данной работы, как хотелось бы подчеркнуть автору, состояла в том, чтобы попытаться спроецировать в единое изображение отдельные, воссозданные в совершенно различных контекстах фрагменты описаний исторического пути развития российской науки.
В последнее время появились блестящие, можно сказать — захватывающе интересные исследования как в области общей отечественной истории, так и в области истории российской науки. Невозможно кратко перечислить эти работы и их авторов. Список этот обширен. В научный оборот введены новые источники, исследованы разнообразные архивные документы, предлагаются совершенно неожиданные интерпретации и версии прошлых событий, совершенствуется категориальный аппарат исторических описаний. Появился целый спектр новых исследовательских идей и подходов, а также новой тематики, т. е. вопросов, которые ранее не ставились, не обсуждались, не анализировались. Естественно возникает потребность собрать из отдельных отрывков целостную картину, для начала хотя бы и неполную и не везде проясненную. Работа исследователей идет, как нам представляется, в каком-то общем русле, и надо отдать себе отчет, что же в конечном итоге является «невыявленной предпосылкой» этого потока исследований на современном этапе, выявить внутреннюю логическую связь этого мощного поиска. Необходимо также, чтобы результаты различных работ усваивались, аккумулировались, создавая некоторое целостное видение развития российской духовной культуры, где естествознанию принадлежит весьма существенное место.
Набросок общей картины развития российской науки в социо-культурном контексте и выявление в этой связи новой историко-научной тематики было основной задачей, которая ставилась автором в данной работе. Хотелось бы, чтобы именно на это обратили внимание заинтересованные читатели.
В частности, можно указать, что для самого автора центрами кристаллизации нетрадиционной тематики были такие вопросы и проблемы, как
развитие науки в рамках импортной модели ее заимствования и укоренения («индигенизации») в данной культуре;
соотношение развития собственно науки и того, что называют просвещением. На несовпадение этих процессов и траекторий развития соответствующих социо-культурных институтов впервые, как нам представляется, обратил внимание В. И. Вернадский. Тема эта была не осознана или забыта и никогда не обсуждалась в развернутом виде;
исследование общественного аксиологического пространства, в рамках которого формировалась российская наука, воспитывались первые русские ученые и профессора — так сказать, общественный аксиологический менталитет;
различие и «разновекторность» траекторий развития общественной оценки российской академической науки и ее собственной рефлексии о своих профессиональных целях, задачах, конечном назначении;
исследование информационной среды российской науки, которая обычно не попадала в поле традиционного историко-научного анализа. И к этой тематике наше внимание привлек В. И. Вернадский.
Еще одно предварительное замечание: данную работу следует рассматривать не более как черновой набросок общей «экологической» картины развития российской науки — предварительное, пилотажное культурологическое исследование, которое автор надеется продолжить и углубить.
|
