Конфессионально-этическая мотивация хозяйствования староверов в XVIII-XIX веках
Часть первая
Цивилизационный выбор русского общества в 17 веке
Новый тип религиозности
Старообрядчество, возникло во второй половине XVII века, причем, формировалось постепенно. Но так или иначе главным импульсом формирования этого отдельного, хотя и не изолированного сообщества, был выбор, цивилизационный, если хотите, выбор. Выбор, который был крайне сложен.
Варианта было два. Или отказаться от тех изменений, которые не просто предложила, а навязывала официальная церковь и государство, которое ее поддерживало, и таким образом отказаться от признанного, проверенного типикона, то есть правил спасения души – что надо делать, чтобы спасти свою душу. Или попытаться спасти – в православии это невозможно, это не протестантизм, там нельзя быть уверенным.
Но в этой ситуации человек все равно вряд ли спас эту душу, потому что он бы тогда отказался от очень важного для того времени, и сейчас тоже в какой-то степени имеющего значение лозунга – «Нет власти ащи от Бога». Соответственно, что в Европе это было, что в России было – эта фраза на разных языках. На латыни там есть аналоги, и понятно, потому что она из Библии, в конце концов.
Так вот, в этой ситуации человек, который выступает против официальной церкви и, соответственно, государства, он отказывается от спасения души, отказывается от божественного, то, что ему предлагает власть.
Но если он идет на поводу у власти и отказывается от типикона, он сразу же губит свою бессмертную душу. Представляете, это для нас, людей, которые перед выбором стоят каждый день по нескольку раз, даже перед гражданским выбором иногда… А что это для человека средних веков или, точнее, уже раннего нового времени (конечно, XVII век – не древняя Русь), простого человека, крестьянина, ремесленника, купца даже, более образованного человека? Естественно, это ужасно. В этой ситуации происходит что-то в голове, какие-то изменения. Это очень важный выбор.
И вот значительная часть православных принимает решение, что все-таки важнее канонические нормы, проще спасти, точнее, больше перспектив спасти бессмертную душу, если отказаться от этого лозунга «Нет власти ащи от Бога». Не то, чтобы нет власти ащи от Бога, а вот эта конкретная власть не от Бога. Не вообще любая, они не были какими-то антигосударственниками ни разу. Но вот эта конкретная церковь, официальная, патриаршая церковь, она придалась антихристу или его слугам (это неважно). Соответственно, государство, которое ее поддерживает, на той же позиции стоит.
Вот это новое сообщество, которое в процессе конфессионализации, то есть осознания себя частью этого сообщества, увеличивалось, потому что, очевидно, была огромная часть населения простой аморфной массы, которая вообще не думала: где, чего? Ну, пришли тут… Поп сказал, как надо креститься, вот крестимся.
Кстати, очень многие не старообрядцы до середины XIX века, и не в Сибири, а в Поволжье, например, Ярославская, Костромская губерния – продолжали креститься двоеперстием. Или пользовались лестовкой. Лестовка – это такие древнерусские четки. Вот эти, которые из косточек, условно говоря, это католические четки, они к нам пришли как раз после реформы Никона, особенно Петр их внедрял позже и дальше. А древнерусские четки православные, они совсем другие.
Так вот, известный вам, наверное, как писатель, Андрей Печерский, а точнее, Петр Иванович Мельников – он, будучи чиновником при министре внутренних дел для особых поручений, Он говорил, что «если мы сейчас будем по двуперстию и лестовкам определять старообрядцев, у нас вся Нижегородская губерния, Костромская все окажутся старообрядцами». Хотя они ходят в официальную церковь, где служат попы, которые, естественно, получили свое рукоположение от архиереев синодальной церкви, уже не патриаршей, а синодальной церкви, потому что речь идет о середине XIX века.
Это формировавшееся сообщество отличалось от остальных. Чем же оно отличалось от остальных? Прежде всего, типом личности, а до этого – типом религиозности – и результатами, той социальной практикой… Что такое социальная практика? Это то, что мы делаем. Все, что мы делаем – социальная практика. Очень просто. И дома за обеденным столом, и на работе, и в библиотеке – это все социальная практика. И на войне – это социальная практика. Так вот, этой социальной практикой, которая вытекала из нравственности, жизненных ценностей и типа личности и т.д. тоже старообрядцы отличались. По крайней мере, определенное время. Сейчас, возможно, и не узнаете старообрядца в толпе, если он не одет соответствующим образом.
Почему же, как и когда сформировался новый тип религиозности? Здесь, конечно, воздействовало множество факторов. Факторы – это те социальные явления и процессы, которые приводят к жизни какие-то явления культурного, политического, экономического и любого другого характера. Это множество факторов, гонения на старообрядцев, их преследование, их новое совершенно отношение к вере – она стала более осознанной. То есть даже у тех людей, которые до этого не задумывались, кто я – православный, христианин?.. Ну, так известно: слово «крестьянин» произошло от слова «христианин» - так известно, что мы русские, православные, это и понятно. Кто там еще есть? Турки? Они с рогами. Есть еще песьеголовые какие-то люди – это еретики латинские. В общем-то, и все, наверное. А мы – обычные люди.
Теперь уже оказалось, что сосед не такой, как вы. Оказалось, что ваши родственники не такие, как вы. И вы чем-то отличаетесь от них. И вы, оказывается, обладаете чем-то другим. Чем вы обладаете? Вот этой самой истинной верой. Они верят неправильно, а вы – правильно. В чем заключается истинная вера? Опять же, обычный человек, ему в голову не придет, по крайней мере, в ту эпоху, да и много позже, объяснять себе или кому-то еще, в чем заключается его вера. Старообрядцы в условиях гонений, потому что их гонители спрашивали обязательно, в какие-то создавшиеся анклавы приходил представитель официальной церкви и сначала он должен выяснить, кто это?
Во что вы верите, а как вы креститесь? Как вы относитесь в Богоматери и т.д. Масса-масса вопросов. Сохранилось несколько изумительных текстов вопросов и ответов, где сотни вопросов и очень обширных ответов. Ответов исключительно эрудированных людей.
Есть такая точка зрения, что в русском православии не было школы. Имеется в виду богословская школа. То есть как-то там чего-то верили, монахи чему-то учили друг друга и сами не могли определиться – до 1550 года, как креститься-то. Макарий ввел единые формы для различных обрядов, в частности, крещения. До этого в некоторых княжествах могли креститься двумя, в некоторых – тремя, было, что где-то одним крестятся.
Здесь старообрядцы должны были сесть и подумать: кто они? Во что они верят? Это привело к росту религиозного рационализма. То есть то самое, благодаря чему с точки зрения многих западных социологов и религиоведов, прежде всего, того же Макса Вебера знаменитого, благодаря чему возникла современная западная цивилизация. То, что мы называли раньше капитализмом.
Формирование религиозного рационализма
Поповцы и беспоповцы
В XIX веке никто не боялся слова «капитализм». Это сейчас боятся, как будто действительно марксисты придумали слово «капитализм» или Маркс, например. Тот же Вебер активно пользуется термином «капитализм», имея в виду западно-европейскую социально-экономическую систему.
Так вот, такая была логика. Вот возникает у тех же протестантов, потом у католиков в ходе контрреформации – она тоже была, ответ же должен быть. В ходе реформации и контрреформации развивался религиозный рационализм в Западной Европе. И они, размышляя о том, во что они верят, стали размышлять (я упрощаю, конечно) о том, а как вообще устроено общество, что происходит вокруг. Как надо действовать человеку не только для того, чтобы спастись, а для того, чтобы иметь успех, для того, чтобы выполнить какие-то свои профессиональные задачи. Это не я – это Вебер и другие.
Считалось, что у нас христианство – это такая как бы мистическая ветвь православия. То есть православие – это мистическая ветвь христианства. Вот старообрядцы показали, что православие может быть религиозно-рационалистическим. В любой религии, конечно, есть место мистике, у тех протестантов её сколько угодно. Но такого объема визионерства, как в средневековом католицизме, в меньшей степени – в православии, конечно, в протестантизме не могло быть.
И вот у старообрядцев возникает этот самый религиозный рационализм. Более того, они доходят до ужасных вещей. Они осознают и говорят об этом, что можно не буквально, а критически относиться к священным текстам. Это совершенно недопустимо.
В католической церкви, как вы знаете, очень долгое время, до XIX века, запрещено было мирянам вообще читать Библию. Потому что они могли не так подумать, им все объясняли. В православии, конечно, это было невозможно, но ее особо не читали, ее не было. До 1868 года полного текста Библии не было переведено ни на один из русских языков. А старообрядцы стали изучать тексты и стали выяснять, что же в них написано. И очень быстро пришли к выводу, что там ведь, оказывается, написано-то не буквально все, что там много иносказаний. А вот это непонятно, а вот здесь очевидно переписчик что-то там свое, а может быть, составитель. А значительная часть религиозных текстов, даже большая часть, это ведь не священное писание, то есть Ветхий или Новый заветы, а это патристика. Это литература, созданная святыми отцами, отцами церкви, которые пытались приспособить эту религию последних дней к длительному ожиданию этого самого пришествия. Века надо было ждать. Возможно, надо было ждать века, никто не знал точно.
Созданные тексты для того, чтобы объяснить людям разные нюансы, как жить в этой ситуации, они активно использовались в православии вообще, в византийском, в русском. Вот старообрядцы взяли эти тексты и стали их обсуждать, стали их не догматизировать, а наоборот, сопоставлять. Это была огромная, замечательная даже не богословская школа, а богословские школы. В результате уже в начале XVIII века, то есть лет через 30-40 после того, как вообще возникла эта проблема, с возмущением один из гонителей старообрядчества, представитель синодальной церкви (уже тогда синодальной), с возмущением заявлял, что в любой старообрядческой деревне или поселении что ни баба, то типик, что ни мужик, то какое-то религиозное мнение он имеет.
Знаменитый автор так называемых произведений антистарообрядческой брынской веры или духовного алфавита Димитрий Туптало, епископ русской православной церкви, вышедший из Западной Украины, он так же возмущался, говорил, что у старообрядцев постоянные дискуссии. Даже женщины, чего, кстати, не было нигде почти, и в католицизме тоже, при протестантизме это возникло только в ХХ веке, - здесь, пожалуйста, в начале XVIII века уже женщины активно участвовали в обсуждении религиозных вопросов, причем, со знанием дела. Именно женщины занимались распространением грамотности среди людей, потому что это тоже особенность старообрядчества. В этих дискуссиях участвовали все, то есть простые люди, крестьяне, не обязательно купцы, не обязательно тем более духовные лица.
С духовными лицами была очень большая проблема, потому что последний епископ, который поддерживал старообрядчество, Павел Коломенский, умер. И что, кто будет рукополагать священников? Некому. Искали-искали, в Грецию посылали. В Беловодье искали, там, считалось, есть настоящие священники. Но так и не нашли, поэтому где брать духовных лиц? Соответственно, таким образом возникло беспоповство. Это ряд деноминаций или согласий, как это называет старообрядчество, или как гонители их называли «толки», которые не признают возможность – пока, потом, может быть, получится, они не отрицают необходимость священства – невозможность пока получить священство, получить иерархию. Соответственно, в этой ситуации вообще духовных лиц, то есть священников-то нет. Оказывается, что вот эти духовные руководители – просто грамотные люди, ну как вот раввины и пасторы. Они же не священники, но уважаемые люди, конечно. Часть, правда, заявила, что лучше перекрещивать попов вот этой неправильной, синодальной церкови. Ну, без попа не может русский человек, их, кстати, было большинство. Так или иначе, в этой ситуации, в дискуссиях участвовали все. Дискуссии были очень популярными. Дискуссии были повсеместными, очень активными, вплоть до того, что друг другу платья рвали и волосы выдирали. Это друг другу, плюс дискуссии между согласиями. Надо было себе объяснить, как можно жить, спасать душу в новых условиях, не отступая от канонических правил, но при этом нет священника. Вот что делать в этой ситуации?
Кто-то пошел на компромисс, перекрещивали, как я сказал, священников официальной церкви. А кто-то сказал: «Нет, тогда извините. Тогда все, мы отказываемся от тех таинств, которые невозможны без священника». А самое сложное таинство – это венчание. Так возникли безбрачники, прежде всего, Федосеевское согласие. Оно было практически на втором месте по значимости в начале XIX века. Они отказались от браков. А что делать? Проще, извините… Ну, согрешил где-то, ну, отмолить надо. Но сам по себе брак полноценный невозможен. Не все, кстати, беспоповцы пошли на безбрачие, некоторые считали, что можно как-то. Есть специфические обряды. То есть это был уровень компромиссов. Но дело не в этом.
Главное в этих ужасных новых условиях: и поповцы, и беспоповцы должны были четко объяснить. Причем, раньше-то как или в официальной церкви и позже: есть сомнения, есть дискуссия – пожалуйста, помните, стяжатели, не стяжатели? Всё, собор созвали, приняли постановление. Генеральный секретарь в лице митрополита, а потом патриарх всея Руси, соответственно, утвердил – все, значит, все так и есть. А здесь-то чего? Иерархии нет. Некому поставить точку и сказать: «Вот такая линия партии». Что делать в этой ситуации?
Во-первых, стали делиться, так же, как и в протестантизме, к сожалению, стали делиться, хотя, конечно, не так множественно. Потому что в протестантизме, там уже, наверное, за тысячу зашкаливает количество разных церквей. Там непонятно иногда, где-то и на секту похоже. Но одно можно сказать: деноминация. А в старообрядчестве, конечно, меньше. Реально там, наверное, несколько десятков, тех, кто серьезно, а не то, что 1,5 человека. А главных вообще по числу пальцев, таких самых значимых. Но все равно произошло разделение.
Хорошо, а даже внутри разделения что делать? Кто-то руководит, кто-то более грамотный, духовный руководитель – с ним спорят. Вот этот вновь возникший с домонгольских времен демократизм захлестнул старообрядчество. Это были новые совершенно социальные ориентиры. Вплоть до середины XIX века рабочие могли хозяину что-то высказывать не поводу, конечно, того, какую там производить ткань, а по поводу форм спасения души. Происходили дискуссии в артелях промышленных, на мелких предприятиях. Да и на крупных проходили.
Я такой пример приведу. В начале XIX века вторым по значимости в европейской России было согласие Федосеевцев. Они, эти Федосеевцы, по-моему, тут недалеко – были создателями первой фабричной окраины Москвы, Лефортовского промышленного района. Около 3-х тысяч фабрик по 900 человек (это для начала XIX века очень много) и до маленьких мастерских, каких-то ленточных, где работали 3-6 человек. Эти самые федосеевцы, которые в Москве, по крайней мере, твердо держали второе место, у них была проблема с венчанием, потому что они были беспоповцы.
Что делать в этой ситуации? Как вообще поступать? Часть, конечно, готовы были отказаться от безбрачия, ну, ладно, так сказать, что-нибудь придумаем. Но руководство общины прямо заявило, что если мы сейчас откажемся от безбрачия, то Москва останется одна во всей России, потому что все российские федосеевцы в то время выступали твердо за безбрачие, за правильную, логическую форму православия в форме старообрядчества того времени. Нет иерархии – нет венчания, нет таинства.
Таинство крещения проводили миряне до этого. Это такое таинство, в смысле тайны не очень значительное. Даже миряне могли крестить. Да и сейчас тоже сколько угодно примеров.
Там возникла борьба. А собрания проходили… Конечно, не вся община московская – там десятки тысяч людей, - но какие-то представители, постоянные дискуссии, отчеты руководителя. А руководил тогда Федосеевской общиной совет попечителей Преображенского богадельного дома. Кстати, который отчитывался перед всей общиной, все финансовые отчеты были публичными. Община на собрании могла снять этого попечителя. Критика вообще – это нормальное дело.
Новые социальные формы
Новое отношение к труду
Возникают новые социальные формы. Это все одновременно происходит. Затем средневековые отношения к труду, когда – это тоже известно, это не я придумал – в средние века во всех странах Европы и в России, в том числе, задача была – трудиться как можно меньше, но доход получать не самый большой, но такой, который удовлетворяет минимальные потребности.
В среде русских крестьян, не старообрядцев, в начале ХХ века по подсчетам Чаянова, очень серьезного экономиста с социологической жилкой начала ХХ века, оказывалось, что крестьяне в центральной, европейской России работают приблизительно на 50% своих трудовых возможностей. То есть трудовой потенциал они используют на половину. А в случае улучшения климатических условий резко снижают трудозатраты.
То есть можно было бы напрячься, недоимки ликвидировать, корову купить или на плуг поменять свою соху деревянную. 66% в начале ХХ века русских крестьян в европейской части пахало сохой как в VIII веке. Нет, они просто снижали трудозатраты, то есть как бы этот минимум: с голоду не помрем, и ладно. Но повторяю, это не старообрядцы. Вот это как раз средневековый поход. Это нормальное было явление. Старообрядцы поначалу были такими же, чем они отличались? Да, известно было, что труд есть наказание за первородный грех и естественная потребность человека, чтобы поддерживать существование.
Даже в середине XIX века в одном из главных журналов русской православной церкви, официальной, журнале, который должен был распространяться в семинариях, и желательно, чтобы его читали и священники приходские, - там было написано (1854 год), что нельзя трудиться неумеренно. Это может привести к гибели души, потому что человек, который трудится неумеренно, он будет думать все время о результатах этого труда и будет стараться, чтобы результаты этого труда были максимальны. Я, конечно, говорю современным языком. И он забудет о главном, велику дела забудет, то есть о спасении души. А надо-то что? Трудиться трудом умеренным, не утруждать своих близких, во время труда дать время и молитве. Куем и за одно – время святым размышлениям. Потому что иначе вы много заработаете и возникнет что? Опасность сребролюбия, а это губительно.
Это середина XIX века. Пароходы, паровозы уже бегают. «Железный» век, а у нас вот такое дело. Но это, конечно, для крестьян, прежде всего, но в принципе, это позиция церкви. И вот старообрядцы с таким же подходом – откуда возьмется другой? – были вынуждены бежать на окраины страны, в Сибирь. Сибирь освоили старообрядцы, это признано сибиреведами. На Урал, в Поморье, на Запад, в том числе, в Польшу. Бывало, бежали и в Турцию, но там сложнее. Туда бежали только в крайнем случае. В Турцию – в смысле, Османскую империю, конечно, не в саму Турцию.
И вот они попадают в это Поморье, в Сибирь. Очень хорошо это описано по Поморью, там возникло, может быть, самое значительное в интеллектуальном отношении, богословском отношении общежительство. Или, говоря языком православной церкви, греческое слово «кеновия», это монастырь как бы. Почему кеновия? Потому что этот монастырь был светским. Там были монахи, но большинство было обычными людьми, которые, конечно, выполняли эти все нормы, жили как монахи, но не были пострижены. Причем, сознательно. Можно было всех постичь, там было кому.
И вот руководители этого общежительства, они гениальные люди, прежде всего, Андрей и Симеон Денисовы, точнее, Дионисьевичи. Денисовы их называли гонители.
Оказалось, что в этих хлебонеродных местах, в Поморье (это Новгородская губерния), это Сибирь, это другие районы, тот же Урал – не так все там просто, там рожь-то не растет. Традиционно крестьяне рожь взращивают. Что делать в этой ситуации? Как спасти веру? Потому что в православии человек не может спастись вне церкви. Церковь – это сообщество верующих, открою вам секрет, по апостолу Павлу. Да и не секрет, конечно. В принципе, без сообщества верующих, определенным образом организованного, невозможно спастись. Самый праведный человек не будет в сообществе верующих, в церкви – он не спасется.
Что делать в этой ситуации? Надо создавать вот эти анклавы церкви. Какие могут быть анклавы церкви? Ну, самые распространенные, самые известные, например, - это монастыри. Вот вам эта самая кеновия, вот они, светские монастыри как анклав веры. В них спасается вера и в них человек может спастись, спасти свою бессмертную душу – это главное, здесь-то мы мгновение, а там – вечность.
И вот оказывается, что могут просто вымереть от голода, холода. Даже гонений не надо, их там редко достаточно гоняли, на севере. Что делать в этой ситуации?
И вот гениальные эти Дионисьевичи Андрей и Симеон принимают постановление, что надо что-то изменить. Это очень интересная черта старообрядчества – приверженность традиции, но готовность эту традицию обновить. Абсолютно не средневековая черта. Если бы старообрядчество, эти реформы провели бы в XIV веке, не было бы никакого старообрядчества, они бы там, в этих тупиках таежных умерли. В этой ситуации уже другая совершенно Россия. Это, повторяю, по словам Лихачева, не древняя Русь, это совершенно что-то новое. И вот в этой новой стране, оказывается возможным изменить отношение традиционное к труду.
Андрей и Симеон Дионисьевич и другие кеновиархи последовательно (не одновременно, конечно) принимают решение отказаться от этих норм, отказаться от малого для великого спасения церкви, спасения тысяч, может, миллионов душ. Они принимают решение, что физический труд может быть душеспасительным. Потому что труд монашеский – пост, молитва и все такое – он всегда был душеспасительным. Труд Господа ради или труд Бога ради. А физический труд был низким, суетным, он ничего не давал. В этой ситуации, когда вымирает анклав, он приняли решение, что труд может быть душеспасительным. Совершенно изменилась норма – это уже не средние века.
И что вы думаете? Это не помогло, потому что там хоть, я не знаю, что делай, как трудись, 40 часов в сутки, все равно эта земля не родит. Да, конечно, диверсифицировали, скажем так, трудовую деятельность. Целые артели ездили на Белое море, в другие районы бить морского зверя, моржа, тюленей и прочее. Все равно не помогало, продавали потом. Через короткое время в этот анклав Выголексинский, о котором я говорил, в Поморье, стеклись уже тысячи народу. И каждый год приходили новые, потому что там можно было спастись – раз, во-вторых, вести нормальную богослужебную жизнь. Вроде гонения были, но они, повторяю, были не очень страшными. Почему, я тоже потом расскажу.
А как их кормить? Тогда кеновиархи Выговские пошли еще дальше. Они приняли то, что им предлагала новая русская цивилизация еще со второй половины XVII века. А именно, предпринимательскую деятельность, прибыльную деятельность. И артели за морским зверем тоже ходили, но артели появились – артели приказчиков, которые под видом приказчиков, немецких или иностранных (немецких значит иностранных) купцов ездили, пробирались в Поволжье, скупали там хлеб, нанимали суда и возили его в Петербург на продажу. Вот тогда Выголексинское общежительство зажило. Купецкое дело – нечистое!
В чем дело? Как смогли это объяснить? Опять же, новые условия, старые цели – спасти душу, спасти церковь. Новые формы – какие? Они нестяжатели были эти люди. У приказчиков ничего нет, им ничего не принадлежало, все только для блага церкви. Вот этот труд, а он тоже стал называться трудом. Представляете, купецкое дело стало называться трудом душеспасительным, но только в случае, если его результаты предназначены для спасения веры, то есть для общины.
И вот оказывается, что этот прибыльный труд, прибыльный для веры, но не прибыльный для отдельных людей, требует жесткого контроля. Инструкции сыпятся (они сохранились в архивах) кеновиархов вот этим артелям. Что делать по пунктам? Обязательно все считать. Сколько денег пришло, а это же кредитные деньги-то были, они кредиты собирали, ходили. Были случаи, когда кеновиарх сам ходил на юг даже России собирать деньги в кредит. А старообрядцам давали, потому что уже тогда было понятно, что эти люди не могут обмануть. Они же все делают для спасения души. Если они обманут, они душу разрушат свою. Поэтому им доверяли. И очень быстро стали доверять, через несколько десятилетий, при этом понимая их особость.
Так вот, эти кредитные деньги – это упоминалась в документах – передавались для закупок хлеба, хлеб возился и т.д. Конечно, сама отчетность не сохранилась, она не могла сохраниться, она была тайной, это понятно. Представляете, если бы нашли. Были случаи, когда хранились тексты доносов и допросов этих людей, потому что, конечно, на эти деньги – часть шли на закупку продовольствия, на поддержание не только Выголексинского общежительства, старообрядцев по всей стране, стали возникать связи. Много денег, я не знаю, чего больше – на поддержание общин или веры или на то, что я сейчас скажу. Без чего старообрядчество бы не сохранилось – на коррупцию.
Коррупция
Надо было бороться с гонителями. Наша страна счастлива тем, что любой идиотизм власти смягчается коррупцией. Без коррупции нашей страны бы не было. Может быть, ее не надо столько, но немножко надо, вот как начале XIX века, в XVIII веке.
Сразу же Меньшикову быков, оленей из Поморья привозили живых и прочие ценности. Он даже разрешил на своей мызе жить целой общине старообрядцев. Считается, что он тоже из старообрядцев, но это недоказуемо. Так или иначе, конечно, он уже никаким старообрядцем не был при Петре. Он от Петра добивался некоторых уступок старообрядцам, поэтому и гонений таких больших поначалу не было.
Екатерине тоже гнали, Елизавете подарки и денег в немереных количествах. А где деньги? Вот, не в Поморье рожь, в Новгородской губернии рожь выращивать, которая там не растет, а заниматься прибыльным делом. Но деньги идут не на личные нужды, они идут на нужды общины, и такая нужда очень важная – это коррупция.
Коррупция была очень эффективна. Я один пример только приведу, забегая к началу XIX века. Федосеевская община, Преображенская, Лефортовская, фабричный анклав создавшая, они были безбрачниками. Соответственно, у них были люди, так называемые, новожены или старожены (старожены – которые пришли уже женатые, новожены – которые женились, находясь уже в общине). В общине – в широком смысле слова, только в Москве – несколько десятков тысяч людей, по всей стране – это вообще не считанное количество в начале даже XIX века.
Так вот, там были эти новожены. И как, человека нельзя оттолкнуть от церкви, кстати, это любопытно. Никаких анафем, ничего не было. Для старообрядцев это вообще было ужасно, потому что они сами находились под анафемой соборов в 1666-67 годов, под анафемой официальной церкви. Их пускали в церковь, но только сзади они должны были стоять. Всегда, во всех деноминациях: в католицизме, протестантизме, – люди, которые чем-то хуже остальных, они сзади. Но или в храм, или у протестантов в кирху их пускают.
Их пускали, но конечно, когда в 1809 году возникло сразу две вакансии в совете попечителей Преображенского богадельного дома – это официально, а на самом деле, в правительстве всего Федосеевского согласия, огромного в Москве и по всей стране фактически – туда тоже выдвинули свои кандидатуры и новожены. Двое очень крупных предпринимателей. Им отказали, естественно. Ну, как новожены? Ты сзади стоишь – спасибо скажи, а ты еще рвешься в руководство. Им отказали.
Что сделали эти люди, тоже старообрядцы. Они считали, что с религиозной точки зрения все неправы, надо отказаться от безбрачия. И они как бы за это боролись, за свои взгляды. Это не коррупция, они бы на этом ничего не заработали, скажем так. Тогда на власти старообрядцы не зарабатывали. И они подали жалобу в московский суд. Суд, естественно, принял постановление очень странное.
И там, естественно, судьи, нормальные люди, это 1809 год, чиновники такие. Они не поняли, почему женатым нельзя баллотироваться в кандидаты совета попечителей Богаделенного дома. Они, конечно, признали, что разрешить им баллотироваться. Дело в том, что Федосеевская (Преображенская) община, так же, как и Рогожская, существовали благодаря Александру I (он подписал уставы), как богаделенные дома. Но фактически это было руководство деноминацией.
И как так – не баллотироваться? Тогда руководство федосеевцев подало апелляцию, потом кассацию, продолжалось это до 1816 года. Дошло дело до Сената правительства – высший судебный орган в нашей стране тогда.
Узнав об этом, Александр I… Ну, смехота, понимаете? Как, женатым нельзя баллотироваться в руководство богадельного дома? Это все равно, что какая-нибудь компания наша, ООО – запретить женатым или лысым или еще каким-нибудь, брюнетам, например, баллотироваться, быть акционерами или еще что-то. Бред! Вот так же к этому относились люди. Казалось бы. Но до 1816 года продолжалось, Александр I возмутился и написал указ. Императорский указ был законом. И в полном собрании законов Российской империи есть этот указ Александра I: запретить Сенату заниматься этой фигней, извините.
Тем более совершенно очевидно было, зачем Сенату этим заниматься. Это в 1816 году. В 1817 году правительствующий Сенат Российской империи принимает решение: запретить женатым баллотироваться в попечительский совет Преображенского богадельного дома. Каково?!
В 40-ые годы агент полиции, внедренный в Преображенское сообщество, а там, естественно, много было агентов – сохранились доносы, – он написал в доносе, что… Нашел какого-то старичка, который раньше был то ли казначеем, в смысле, не министром финансов, а пересчитывающим деньги. Старичок сказал, что тогда казна Преображенки облегчилась на 7 миллионов рублей серебром. Правительствующий Сенат.
Поэтому они, благодаря деньгам, получаемым от прибыльной торговли, промышленности, предпринимательства (разных форм) могли защищать себя. Это было одной из важнейших функций старообрядческого предпринимательства – защита от гонений. А каким путем защита от гонений? Путем коррупции. Естественно, не отстреливались они там, это ясно. Конечно, были и другие возможности как-то привлечь на свою сторону, полицию в каких-то ситуациях, еще что-то, кроме денег. Но в основном, такие не коррупционные способы были, скорее, характерны для Урала. Там родине нужны были пушки, танки. Ну, там танков не было в XVIII веке. Соответственно, пушки, ружья, их производили с гораздо большей высокой отдачей, эффективностью на частных заводах, тех же демидовских, осокинских, где работали старообрядцы.
На демидовских и других заводах старообрядцы в значительной степени, бежавшие туда из Центральной России, из европейской России, они очень эффективно работали. Это были и рабочие, причем, квалифицированные рабочие. Углежогами были местные крестьяне, а вот рудознатцами, горными рабочими были как раз старообрядцы. И приказчиками были старообрядцы часто.
С ними ничего нельзя было сделать. От Татищева требовали вернуть беглых – там и крепостные, и старообрядцы. Он говорит: «А кто тогда работать-то будет?» То же самое, другие Екатеринбургские чиновники прекрасно понимали, что ничего не получится. Важнее пушки, чем некие запросы синода.
Возникла ситуация во второй половине XVIII века, когда тобольский епископ, - а Тобольск был центром епархии, куда входил и Урал, - приказал разрушить гнездо раскола – Нижний Тагил. Там действительно у старообрядцев свое гнездо, вотчина – что хотели, делали. Полиция там была демидовская – свои старообрядцы. Приказчики, в том числе, главный приказчик – старообрядцы. По всей Сибири расходились рудознатцы, которые часто становились, как Колывановский крестьянский завод, становились потом руководителями этих заводов. Был монастырь свой старообрядческий, там, прежде всего, поморцы господствовали.
Вот послали туда команду воинскую из Тобольска, чтобы все это разрушить, захватить и т.д. Эту команду полиция местная нижнетагильская побила, бросила в «холодную», солдат отпустили, а офицеров бросили в «холодную». Те выдвинули большой, уже военный отряд с пушками. Так что вы думаете? Берг-коллегия из Екатеринбурга выдвинула другой воинский отряд, чтобы защищать старообрядцев от войск, посланных тобольским епископом синодальной церкви. Гражданская война на Урале! Это 60-ые годы XVIII века. То есть Урал – это совершенно отдельно, там не нужно было взяток давать, там надо было давать план.
И вот в остальной части, повторяю, это коррупция. Сами понимаете, что в этой ситуации, когда деньги нужны для спасения веры, – неважно, это коррупция или поддержание жизни общин – в этой ситуации такой труд обязательно признается душеспасением. И прибыль такая оказывается душеспасением. И собственность, которая используется для получения прибыли, она уже не является гибельной. Она как раз собственность, которая дана Богом.
У нас не было такой концепции, как в кальвинизме, где Жан Кальвин заявил, что поскольку собственность дана человеку Богом, она священна, и никто не может ее отнять или переделить. Но здесь не было такой формулировки. Собственность признавалась общинной. Это собственность Христа. Федосеевцы вообще завещания не признавали. У поповцев, конечно, поскольку семьи были полноценные, там были и завещания, была передача по наследству. Но до середины XIX века это не было очень значительным, потому что главное было – передача средств, причем, больших средств.
Конечно, со временем эта доля, доля общины, уменьшалась. Одно дело – Гучков Федор Алексеевич, основатель династии, который жил в маленьком флигеле, ходил в старой шляпе. Говорят, лет 40 в одной шляпе ходил. Он был при этом председателем совета попечителей. И когда в очередной налет полиции, когда кому-то недоплатили… Ну, положено им тоже, они ж не могут. Налет полиции – конечно, предупредили заранее, - то казну общинную передали Гучкову, и она у него дома была. И там было 12 миллионов серебром. Представляете?
Интересно, что агенту полиции, который доносил об этом, в голову не пришло, что это Гучков себе присвоил или чего-то там захватил – все прекрасно понимали, что у Гучкова-то нельзя отнять. Это его деньги. Как отнять? Суд должен быть. Была определенная юридическая система, нельзя было просто так взять и отобрать деньги. И они гучковские, они не общины. Потом, после того, как схлынула эта атака, вернули деньги в общину формально.
Собственность совершенно другой имела юридический тип, вид. Она была не общинной. Собственной общины не признавалась государством. То, что в стенах богадельного дома несколько каких-то помещений, и все. А вот все эти фабрики и прочее, они записаны были на отдельных людей, на того же Гучкова. У Гучкова было несколько фабрик, на него были записаны бани лефортовские, к которым он не имел никакого отношения. Такой специальный отдельный человек, которыми за этими банями следил, руководил. Это тоже было предпринимательское заведение.
Другое. На какие деньги возникали эти предприятия? Потому что получить прибыль – надо сначала что-то вложить. Вот община, это еще одна из функций общины, она выделяла средства под очень небольшие проценты. Тогда процент банковский был около 10% годовых, минимум это 6%. Это просто вам повезло, если вам так… Старообрядцы давали друг другу из общинных денег. А иногда друг другу, то есть богатый купец по записке руководства согласия выдавал кому-то деньги, естественно, под расписку, на создание новых предприятий. Процент был 4%. Но на самом деле, значительная часть не возвращалась. Это было не просто дешевый кредит, часто это был безвозвратный кредит. Вообще не кредит, это такое финансирование, и на эти деньги возникали эти новые тысячи предприятий, мелких, крупных.
Эти деньги вкладывались. А потом возвращались, потому что нормальное явление, сохранились эти документы, приезжает из иногородней Федосеевской общины человек на Преображенское кладбище (имеется в виду Преображенский богадельный дом, а точнее, в штаб-квартиру, или как писал один полицейский, «Кремль федосеевщины»). И Нацбанк там же, кстати, госбанк. Так вот, приезжает из иногородней общины, из Астрахани – там очень большая федосеевская община – из Сибири, нужны деньги для поддержания. Там нет такого уровня прибыли. Там рыбой торгуют, это что-то дает. Торгуют с Персией. Но это не так много, как в Москве, а деньги нужны на поддержание, на создание новых общин, потому что уже в начале XIX века перешли от спасения веры к возрождению веры.
Что такое возрождение веры? Значит, стали плодиться эти общины. А это нужны деньги, и на коррупцию тоже, и на просто содержание, на строительство каких-то молельных домов. У беспоповцев не было храмов. Ну, часовни хотя бы, то есть там, где нет алтаря. И вот приезжает он к Семену Гнусину, духовному руководителю Преображенской общины. Тот выдает записку: «Божьему сыну такому-то выдать много денег. Подпись Гнусин». И давал список главнейших купцов.
Взносы были по 1000 рублей и выше. Что такое для предприятия начала XIX века, первая треть XIX века, 1000 рублей? Это корова 3 рубля. Село, конечно, нет – село стоило по 2-3 тысячи, а вот деревушку можно было купить. А тут человек отдает. Конечно, это значительная часть прибыли. И вот все купцы отдавали. Это только по одному поводу. А были же и другие сборы и прочее. Конечно, у них могли быть экипажи какие-то, это ясно. Те, которые не жили, как Гучков, в самом общежительстве на Преображенке, они отдавали значительную часть прибыли на те средства, которые нужны были для возрождения веры.
Следующее поколение, конечно, менее фанатично относилось к своим прибылям. То есть они больше себе оставляли, больше присваивали. Это было заметно. Если Федор Алексеевич в одной шляпе 40 лет ходил, то дети его Иван Федорович и Ефим Федорович – я видел их личную бухгалтерию. А тогда не было «черной» или «нечерной», потому что полиция тогда не понимала, что главный документ – это финансовый документ. И даже когда кого-то арестовывали, никому в голову не приходило посмотреть списки затрат по фабрике как бы.
И вот я посмотрел, там и пальто дорогущие, и многое другое, и даже, да простят мне потомки Гучковых, даже сигары.
Я видел эти списки изумительные той же бухгалтерии. Там чиновникам в Думе – столько-то, паспорта воспитанникам, то есть поддельные паспорта воспитанникам этого богаделенного дома и т.д. Там все написано. Обер-полицмейстеру ежемесячно выплачивались эти деньги. Это не взятка, это содержание. Там, кстати, этот листочек, все никак руки не дойдут отдать какому-то криптографу, потому что там явно имя-фамилия-отчество одинаково заканчиваются, видно, где отчество. И фамилии тоже: -ов, -ин и т.д. А цифры арабские, и там уже суммы, конечно, не 10-20 рублей, там уже 20 тысяч, 50 тысяч. Я не знаю, серебром или ассигнациями, но это очень много. Это, видимо, кому-то из серьезных людей. А там списочек фамилий 15-20.
|
