Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза


Скачать 4.78 Mb.
Название Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза
страница 1/37
Тип Документы
rykovodstvo.ru > Руководство эксплуатация > Документы
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37


ДЕМИДОВА

Бегущая строка памяти


МОСКВА «ЭКСМО-ПРЕСС» 2000

УДК 882 ББК 84(2Рос-Рус)б-4 ДЗО

В книге использованы фотографии из личного архива Аллы Демидовой

«Золотой эльф» («Триумф») Автор Эрнст Неизвестный совместно с галереей «Русский мир»

Разработка оформления художника С. Курбатова

Демидова А. С.

Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза. — М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000.— 512с.,

илл.

ISBN 5-04-005402-5

«...Судьба подарила мне встречи со многими людьми, но моя эгоистическая память фиксировала только то, что касалось меня. Обычно осуждают людей, которые пишут «я и...». А как же по-дру­гому? Ведь это пишу я...»

«Бегущая строка памяти» — автобиографическая проза Аллы Демидовой. На страницах этой книги мы встретимся с Юрием Лю­бимовым, Иннокентием Смоктуновским, Владимиром Высоцким, Анатолием Эфросом, Андреем Тарковским, Иосифом Бродским, Ларисой Шепитько, Антуаном Витезом...

УДК 882 ББК 84(2Рос-Рус)6-4

ISBN 5-04-005402-5 © ЗАО «Издательство «ЭКСМО», 2000

Бегущая строка памяти 1


Вступление 3

О СВОЙСТВАХ ПАМЯТИ 3

ВЫСОЦКИЙ 14

ИЗ ДНЕВНИКОВ 21

1974 год 21

1975 год 28

1980 год 36

ПЕРВОЕ ПАРИЖСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ 39

БИОГРАФИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ И МЫСЛИ В СВЯЗИ С ЭТИМ 59

НЕБОЛЬШАЯ ЛЕКЦИЯ ДЛЯ ПЕРВОКУРСНИКОВ ТЕАТРАЛЬНОГО УЧИЛИЩА 71

НЕМНОГО ТЕАТРАЛЬНОЙ ТЕОРИИ 78

ИЗ РАБОЧИХ ТЕТРАДЕЙ 85

СМОКТУНОВСКИЙ 90

1985 год 91

О ДВУХ РЕАЛЬНОСТЯХ 108

СЕРГЕЙ ПАРАДЖАНОВ 113


Вступление

О СВОЙСТВАХ ПАМЯТИ


Что такое память?..

Сегодня ночью я читала «Полторы комнаты» Бродского. Он вспоминает о ленинградской квартире, где жил с родителями, и пишет, что образы прошлого всплывают в сознании картинками. Но: свои воспоми­нания Бродский записывает как литератор — предло­жения у него длинные, иногда переходящие в фило­софские размышления. Поэтому картинка возникает только тогда, когда он передает какую-то одну запо­мнившуюся реплику.

Ну, например, они с отцом звали мать между собой «Киса», «Муся». Ей это не нравилось, а они выража­ли свои эмоции кошачьими междометиями: «мяу», «мурмяу»... и в конце концов она привыкла и стала от­кликаться. От этого «мурмяу» — ассоциативно — у меня возникла картинка их быта, ведь «мяу — кур-нау» присутствует и в нашей семье, поскольку ря­дом — животные.

А накануне я прочитала изданные дневники Золо­тухина — «На плахе Таганки». Это воспоминания со­всем другого рода. Он писал по принципу «Что вижу, о том пою». Я как-то заглянула в его тетрадь во время репетиций, думая, что он записывает замечания Люби­мова, а на самом деле он писал: «Вошла Демидова.

5

Села рядом». Он это делал не для фиксации факта, а для разбега руки, потому что все время хотел писать, и, надо сказать, ему это удавалось. Даже в дневнико­вых записях, когда он набирает разбег и попадает в какую-то «жилу» — он ее разрабатывает, и получает­ся отдельный литературный рассказ.

У меня... с памятью плохо. События налезают друг на друга, и я не запоминаю последовательности. Я за­бываю имена, цифры, рассказанные кем-то анекдоты, плохо запоминаю лица. Память держит только тексты пьес и стихи. Тексты пьес я вспоминаю по мизансце­нам, если прохожу их мысленно. Стихи же можно уло­жить в «быструю» и «дальнюю» память. Быстрая нужна, когда необходимо запомнить текст для кино или телевидения, а когда читаю стихи на эстраде, то запоминаю их как роли, то есть перекладываю слова на образы или цвета, а лучше — на мысленные цвет­ные картинки.

Иногда я не понимаю, для чего всю жизнь много читаю, ибо все прочитанное быстро забываю или при­сваиваю, причем присваиваю как собственное знание. Думаю, причина этого в актерской профессии, когда присваиваешь текст роли, чужой характер, привычки, судьбу, наконец. Наверное, любое знание, перераба­тываясь, присваивается. Гёте в разговоре с Эккерманом заметил (когда англичане обвиняли Байрона в плагиате): «Что я написал — то мое, вот что он (Бай­рон. — А.Д.) должен бы им сказать, а откуда я это взял, из жизни или из книги, никого не касается, важно — что я хорошо управился с материалом!»

В детстве, как и все, я жила в коммунальной квар­тире. У нас была одна маленькая комната, поэтому мне не разрешали включать свет ночью, — это мешало всем спать. И тогда я ухитрялась читать под одеялом с карманным фонариком. Это мое бесконечное чте­ние — своего рода наркотик. Ведь читаю я не только для того, чтобы утолить любознательность, это как

6

раскладывание пасьянса — чтобы уйти от своих мыс­лей. Недаром я иногда так глубоко окунаюсь в детек­тивы, а потом, через полгода, опять читаю те же рома­ны как новые — они не остаются у меня в памяти.

Но неожиданно, ассоциативно картинки из прочи­танного, увиденного в кино или кем-то талантливо рас­сказанного возникают в сознании иногда более ярко, нежели картинки моего собственного прошлого. То вдруг, как вчера, в агонии бессонницы возникнет фра­за из клипа Киркорова: «Ночь. Все спят...» — и будет повторяться до бесконечности, то, уже на грани сна, я вижу Бродского в старой ленинградской квартире. Причем вижу очень явственно, даже болезненно. По­нимаю, что это не сон, а только что прочитанное, но от­толкнуться от этой картинки не могу. И ругаю себя:

«Зачем мне это нужно? Мне нужно спать!..»

В свои же воспоминания я ухожу редко. Только последнее время я стала вспоминать детство, но не школу, не Москву, а Владимир, где жила у бабушки в войну и потом проводила каждое лето.

Передо мной всплывают картины природы, запа­хов, звуков. Но чтобы это пересказать — надо быть профессиональным писателем. Сюжетные узлы вспо­минать трудно еще и потому, что очень многие живы. А ведь каждый видит мир по-своему, пропускает по­ступки других через себя, и мои воспоминания могут кого-нибудь обидеть.

И потом... у меня слишком мало было в детстве любви, чтобы вспоминать о нем с любовью. Хотя дет­ские «безобидные» воспоминания, которые рассказы­ваются как анекдоты, у меня есть.

Ну, например. Когда началась война, я была у ба­бушки под Владимиром. В октябре из Москвы уже не­возможно было уехать, и мама пошла во Владимир пешком. Наконец она дошла, взяла меня на руки и спросила: «Девочка, где твоя мама?». Я — по-влади­мирски на «о» — ответила: «Долё-ёко!» — и помахала

7

рукой в сторону Москвы. Но никакого штриха к моей биографии этот семейный рассказ не прибавляет. Или еще помню, как отец приехал на побывку с фронта и мы спускались с горки: он на лыжах, а я — стоя на его лыжах сзади, вцепившись в его ноги.

Для меня нет границы между выдуманным, про­шлым и настоящим. Я запоминаю только свои душев­ные дискомфортные узлы или благодарность (ред­кую!) от общения с людьми. Больше ничего: ни стран, ни дат, ни событий. Вениамин Александрович Каве­рин как-то назвал это актерской памятью. Видимо, он прав. Те несколько извилин, которые нам природой даны для запоминания, у актеров заполнены текстами пьес. Я не могу вспомнить свой номер телефона, теле­фон мамы, которой звоню каждый день. В воспомина­ниях одно время налезает на другое.

Однажды дошло до абсурда. Моей приятельнице подарили летом белого пушистого кролика. Ее такса Долли тут же стала на него охотиться. Тогда их посели­ли в разных комнатах, стали выгуливать по очереди, и дача сразу превратилась в сумасшедший дом. Кролика надо было отдавать. Но куда?! И тут я вспомнила, что мы с Володей, моим мужем, как-то нашли ежика со сломанной лапкой. Принесли домой. Днем он где-то спал, ночью топал по комнатам, а потом весь пол был в какой-то зеленой жиже. Прошел месяц, нам надо было уезжать, и мы отдали ежика сыну нашего знако­мого, — сын был председателем кружка юннатов. Ежик там долго жил. И я предложила приятельнице, что мы отдадим кролика, как отдали ежика. Возвра­щаюсь домой, рассказываю Володе. Он выслушал и говорит: «Алла, дело в том, что ежика мы с тобой нашли двадцать лет назад, а сыну Цуккермана сейчас под сорок и живет он в Израиле...»

...Мне рассказывал Илья Авербах: в самый тяже­лый момент своей жизни он не мог оставаться ночью один, потому что во сне пытался выброситься в окно.

8

Его привязывали, кто-то с ним ночевал. Но он был врачом и знал, что освободиться от этого можно, толь­ко поняв причину.

Он стал вспоминать свою жизнь — все ситуации, в которых он должен был бы выпрыгнуть. И не мог вспомнить. Но вдруг, в случайном разговоре, мать рас­сказала ему, что так долго его рожала, что он уже начал задыхаться. Потом было какое-то последнее усилие, и он выскочил Как только он это услышал и увидел эту картинку, он перестал во сне рваться к окну.

Так и меня, наверное, больше всего бередят кар­тинки моего прошлого, которые еще не «прояви­лись» — не облечены в слова. Когда я вспоминаю дет­ство, я пытаюсь что-то расшифровать. Иногда мне это удается, но чтобы избавиться — надо рассказать, а рассказывать — не хочется... Хотя, когда я читаю ме­муары старых актрис или, например, те же воспомина­ния Бродского — мне интересно, потому что я этих людей воспринимаю как близких, а про близких хо­чется узнать все. Читать чужие письма и дневники не принято, но весь мир зачитывается дневниками Толс­того или письмами Чехова. Потому что они для нас не чужие. Узнав лучше жизнь художника, легче, мне ка­жется, разобраться в «корнях» творчества. Поэтому, если и мне вспоминать не лукавя, можно, я думаю, восстановить, что толкнуло меня в мою профессию.

Иногда мне кажется, что профессию я все-таки вы­брала неправильно. И я не считаю, что моя жизнь уда­лась, что я самовыразилась. Может быть, когда в юности я была на перепутье, надо было выбрать дру­гую дорогу. Но страх перепутья, «совковое» детство, боязнь жизни — надо было после университета начи­нать работать, я не была к этому готова (мое поколе­ние вообще инфантильно — практически все начинали поздно) — заставили меня опять идти учиться. На этот раз судьба толкнула меня в Театральное Училище

9

имени Б. В. Щукина, и дальше все покатилось само собой. Дальше я уже не стояла на перепутье, я прини­мала жизнь, какую мне давала судьба. Или случай. Кто-то из древних мудрецов заметил: судьбы не суще­ствует — есть только непонятая случайность.

...Судьба подарила мне встречи со многими людь­ми,, но моя эгоистическая память фиксировала только то, что касалось меня. Обычно осуждают людей, кото­рые пишут «я и...». А как же по-другому? Ведь это я пишу, поэтому — «я и имярек». Театровед или литера­туровед восстанавливает портрет человека, даже и не зная его близко. Но это совсем другое. А когда ты хо­рошо знаешь человека, он поворачивается к тебе толь­ко той стороной, которой хочет повернуться. Напри­мер, Высоцкий был очень многогранен, а ко мне всегда поворачивался одной и той же стороной. Я видела и другие его стороны, но ко мне они отношения не имели. Поэтому некоторые мои воспоминания кажутся одно­бокими и короткими. Я ведь специально ре рисую мно­гогранник , я показываю только одну сторону — «я и...».

Пусть меня простит читатель, если он найдет в этой книге кое-что из моих же прежних книг или старых ин­тервью. Тот же Высоцкий. Я уже один раз зафиксиро­вала свою память о нем — написала целую книгу, и если начать рассказывать заново, это будет ложью. Хотя мелкие факты, которые вспоминаются случайно, я и буду прибавлять.

Ахматова писала, что не верит, когда в воспомина­ниях появляется прямая речь. А мне кажется, что в па­мяти иногда очень точно фиксируется какая-то фраза или ответ. И именно прямая речь — самая достоверная деталь воспоминаний. Остальное — ощущения, они окрашены сегодняшним днем, а фразу из прошлого не окрасишь.

Но даже когда возникает картинка прошлого, когда уходишь по коридору назад, на это наслаивается сиюминутная жизнь. Я сейчас вспоминаю прошлое, но

10

в то же время раздражена неприятным телефонным разговором и помню, что мне через час надо уходить. А в подсознании постоянно свербит будущая работа — бунинские «Темные аллеи». Это наслоение времени и ощущений в обычных воспоминаниях передать прак­тически невозможно.

Кстати, «Темные аллеи» — это тоже воспомина­ния, но записанные литературно, в стиле больших масте­ров. Эти длинные фразы не столько воссоздают картин­ку, сколько дают наслаждаться вязью пера. Но это ощу­щение получаешь при чтении, а когда их произносишь, восхищение письмом теряется. Тем не менее я стараюсь интонацией и какими-то нужными мне акцентами воссо­здать для зрителей бунинскую картинку. Но: эту мою картинку будет разрушать режиссер, который видит «Темные аллеи» по-своему. И до окончания работы меня больше всего беспокоит — чье видение возьмет верх. Ведь написанное и сказанное и переведенное на экран — это не одно и то же.

Это волнение, эта боль от работы, наверное, будет возникать у меня еще не раз. Ведь и сейчас я вспоми­наю какие-то свои промахи и неудачи многолетней давности. Но вспоминаю так, как будто это случилось только что. И я начинаю стонать, «я стенаю» — как писал Толстой в дневниках. Иногда я невольно начи­наю стонать вслух, и дома меня спрашивают: «Что?», я говорю: «Что-то вступило в спину». А на самом деле это я ощущениями перекинулась в прошлое...

* * *

...У меня сегодня съемка, а вечером спектакль. Встаю в 6.30 утра, хотя я гипотоник и утром до 12-ти вялая, ничего не соображаю и не умею. В 8 часов я уже сижу на гриме. В основном всегда гримируюсь сама, не доверяя гримерам. Ненавижу этот процесс ужасно. Каждый раз забываю, с чего начать. Пытка продолжа-

11

ется часа два. Потом на площадке, долго и нудно пере­ругиваясь с режиссером и другими актерами, разбива­ем сцену на мизансцены и планы.

Объявляется перерыв.

Я не обедаю во время съемок, поэтому в перерыве опять сижу в гримерной как неприкаянная, в тяжелом парике, стянутая корсетом. Болит голова. После пере­рыва опять долго собираются, раскачиваются, потом снимают не мои планы. Я жду. Приблизительно за со­рок минут до конца смены приступают ко мне. Ставят свет. Болят глаза. Я уже устала от ожидания и бездей­ствия. Помреж посматривает на часы — я опаздываю на спектакль. Наконец — хлопушка. Снимают очень трудный для меня кусок, со слезами, с переходом на­строения. Конец. На бегу сбрасываю костюм, парик, почти не разгримировываюсь — некогда, — бегу на спектакль. В машине перебираю в уме только что от­снятый кусок и с ужасом понимаю, что сыграла его не так, как нужно и как бы хотела. В самом мрачном на­строении влетаю в театр. «Вишневый сад». Опять грим, костюм, парик.

Перед началом спектакля, когда мы все стоим за кулисами, лихорадочно в уме перебираю всю роль, особенно останавливаясь на трудных для меня кус­ках — «подводных рифах». Выхожу на сцену. С пер­вых реплик своих товарищей понимаю, что многие не в форме, не хотят слушать друг друга. Играют «вполноги». Очень медленно для меня раскручивается первая часть — ожидание приезда Раневской. А мне нужен совсем другой ритм, я в него «впрыгиваю». (Хотя только что кому-то доказывала за кулисами, что стремление во что бы то ни стало создать темп может привести лишь к искусственной живости, мысль всегда должна предшествовать слову.) Но сейчас мне нужен ритм, пусть ненаполненный, но — ритм! Раздраженная, хотя в таком настроении почти не могу играть, я пыта­юсь «поднять» сцену. Схлестнулись глазами с Высо-

12

цким. Он, чувствую, чем-то тоже недоволен. Своим. И еще эта неудобная для меня мизансцена на детском стульчике. Стараюсь этот кусок скорее проскочить. Вро­де бы промахнула, слава Богу. Выход Пети Трофимо­ва. 2—3 реплики — у меня очень трудный, один из самых опасных кусков роли — крик, слезы (я не люблю и не умею кричать): «Гриша мой... мой маль­чик... утонул. Для чего? Для чего, мой друг?» Проди­раюсь сквозь вишневые деревья (настоящие), кресты, кресла, проклинаю про себя режиссера, который при­думал эту идиотскую мизансцену: сам бы так каждый спектакль, и думаю о том, чтобы не зацепить платьем гвозди, которые натыканы со всех сторон. Ругаю себя и рабочих, что так каждый раз, — они оставляют гвоз­ди на сцене, а я после спектакля забываю им об этом сказать. В антракте переодеваюсь. Пью очень крепкий кофе, чтобы физически дотянуть до конца.

После спектакля раскланиваемся. Я смотрю в зал. Они так же хлопают, ни больше ни меньше, — шел ли спектакль хорошо или из рук вон плохо. Легкое пре­зрение к ним, чужим, далеким. Вяло разгримировыва­юсь. Вяло, в плохом настроении, уставшая, опусто­шенная, еду домой. Пытаюсь что-то съесть, что-то про­читать, ложусь. Пытаюсь заснуть, а в голове опять и опять прокручивается, как в плохом надоевшем филь­ме, сегодняшний неудачный день. Ругаю себя и муча­юсь из-за того, что неправильно сыграла кусок в кар­тине. Но нельзя же быть 10 часов на старте! Надо было бы отказаться от съемки... Но как-то с годами мой мак­симализм притупляется, и я уже думаю, что уходить с площадки, срывать съемку неэтично по отношению к другим актерам, которые так же ждут, как и я. Ведь недаром же я с неприязнью отношусь к актрисам, ко­торые капризничают на площадке. Правда, капризы капризам рознь, некоторые капризы я понимаю и охотно сама бы покапризничала — почему это я долж­на отвечать за непрофессионализм других работников,

13

за плохую организацию производства, ведь перед зри­телем же — я. Однако капризничать не умею, не на­училась, к сожалению. И если будет нужно, опять буду вставать в шесть утра, мокнуть под дождем с темпера­турой, играть, пусть после 10-часового простоя, самые ответственные эпизоды (как в «Шестом июля» напри­мер, когда под конец смены снимали речь Спиридоно­вой. Но почему-то тогда я была в форме, значит, можно и сегодня бы...). И на своих товарищей по театру на­прасно злюсь, — может быть, у них день был потруд­нее моего — попробуй-ка покрутись с телевидения на радио, в театр, в магазин... Но все-таки зачем разгова­ривать за сценой почти в голос, когда у меня на сцене самый искренний момент роли?! Ворочаюсь с боку на бок. Не могу заснуть. Теперь уже окончательно.

Четыре часа ночи. Встаю. Пью чай. Смотрю в окно, напротив дом — кооператив работников какой-то про­мышленности — ни одного освещенного окна. Счаст­ливые — они-то спят: оттрубят свои положенные 8 ча­сов, и хоть бы хны. Нет, вроде бы зажглось одно окно. Тоже кто-то мается. Принимаю снотворное. Сплю...

* * *

Я люблю зеркала. Но отношение к зеркалу у меня мистическое. В японском театре «Но» перед выходом на сцену есть, как говорят, зеркальная комната. Ак­тер, отражаясь во множестве зеркал, должен внутрен­не сконцентрировать эти отражения в одно и только после этого выйти на сцену.

Любой актер перед выходом на сцену смотрится в зеркало, не — «как я выгляжу?», а с чисто подсозна­тельным любопытством — ведь отражается уже фан­том. И этот фантом должен стоять перед глазами, ког­да играешь.

Поэтому в названии всех моих книг так или иначе зашифровано зеркало. Первую книгу я назвала «Вто-

14

рая реальность» (то есть отраженная), вторую — «Тени Зазеркалья». А эту книгу хотела назвать «Ос­колки зеркала», но недавно вышла книга сестры Анд­рея Тарковского именно с таким названием.

Тогда я подумала, что память моя — ассоциатив­ная. Как в вязании — одну петельку вытянешь, за ней потянется другая, может быть, даже другого цвета... И из этой мозаики памяти сложатся портреты людей, ведь я буду вспоминать не только себя.

Но оказалось, трудно без потерь переносить мысль из головы к руке, от карандаша — к бумаге. Для того чтобы овладеть секретами письма, нужно было писать по крайней мере, каждый день, а я писала урывками и иногда не очень откровенно — не потому, что пыталась что-то скрыть, а потому, что писать откровенно нелег­ко, — надо смотреть на себя чуть-чуть со стороны и выбирать точные слова, чтобы откровенность эта была ясной и конкретной. И потом... обязательно ли нужна откровенность во всем, что касается твоей жизни?

«Когда б Вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...» — но нужно ли этот сор выносить из избы?

Что же, помимо внешних причин, меня сдерживает вспоминать бездумно и безоглядно?

В 1974 году Театр на Таганке был на гастролях в Набережных Челнах. Помимо спектаклей, мы давали шефские концерты. Обычно на такие концерты соби­рался весь город. Ждали выступления Высоцкого.

Итак, Володя пел: «Я не люблю, когда стреляют в спину, я также против выстрелов в упор...» Мы, акте­ры, стояли за кулисами, тоже слушали эту песню, и я сказала, что не люблю, когда о таких очевидных вещах кричат. На что мне один наш актер, обернув­шись, резко ответил: «Да, но то, что не любит Высо­цкий, слушает весь город, затаив дыхание, а то, что не любишь ты, никого не интересует...»

15
  1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37

Похожие:

Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Урок 35 Повторение школьного курса информатики за 8 класс
Представление числовой информации в памяти компьютера. Электронная таблица: среда и принципы работы. Основные объекты обработки и...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Н. демидов система за и против
Н. В. Демидов. Статья Демидова была опубликована 27 января 1951 г в отредактированном и сокращенном варианте. Шестой выпуск инициативной...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Олег Иванович На соискание региональной литературной премии «В начале...
На соискание региональной литературной премии «В начале было слово» в номинации «Малая проза»
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Задачи развития памяти
Коррекционно-развивающие упражнения по развитию памяти на уроках русского языка и обучении грамоте
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Инструкция по перепрошивке видеорегистратора Ritmix avr-777 Подготовка
Подготовьте sd-карту на 4Гб. На карте памяти должно быть хотя бы 100Мб свободной памяти
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Руководство пользователя Версия 0
...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Раевская М. А. [Комментарии]/ Высоцкий В. С. Песни. Стихотворения....
Раевская М. А. [Комментарии]/ Высоцкий В. С. Песни. Стихотворения. Проза/ [Сост. И комм. М. А. Раевской, вступит статья В. И. Новикова]....
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Инструкция по оптимизации оперативной памяти iPad Нам потребуется наличие программы iFile
Мы не сомневаемся, что в будущем iPad будет обновлен, но на этот год нам нужно будет искать пути решения оптимизации оперативной...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Команды Linux (командная строка)
Вашего компьютера. Для изменения даты и времени и синхронизации с системными часами, необходимы привелегии root
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon В социальной работе
...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Отчет федерального государственного бюджетного образовательного учреждения...
Нормативная и организационно-распорядительная документация, регламентирующая образовательную деятельность мгаху памяти 1905г
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Николай Левашов Зеркало моей души Автобиографическая хроника Том...
Внимание! Для просмотра иллюстраций, необходимо кликнуть мышкой на выделенном жирным шрифтом номере рисунка. Нужный рисунок тут же...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Парафилии как диагностическая категория (реферативный обзор зарубежных исследований)
Л. Ю. Демидова, лаборант-исследователь Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В. П. Сербского ()
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Положение о проведении Всероссийского театрального фестиваля-конкурса,...
Целью Конкурса является сохранение памяти о событиях Великой Отечественной войны, Второй Мировой войны и жертвах Холокоста
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Книга Т. И. Солодовой (Матиканской) «Человек долга и чести. Жизнь...
Все они достойны памяти. Памяти не только тоболяков, но и жителей других городов России, потому что, приумножая духовное богатство...
Демидова А. С. Д 30 Бегущая строка памяти: Автобиографическая проза icon Исправленные проблемы версии Android 0 20120420
Прошивка M1 Android 0 20120529 работает на моделях at-g300T/G1100T/G4000T с размером оперативной памяти 512Mb. Для моделей с размером...

Руководство, инструкция по применению




При копировании материала укажите ссылку © 2024
контакты
rykovodstvo.ru
Поиск