Глава II. Задачи и виды толкования
Толкователь (Auslegung, Deutung), или интерпретацией называется совокупность приемов, применяемых к произведениям человеческого духа с целью принять их.
Сущность процесса понимания заключается с психологической точки зрения в том, что условные знаки, служащие средством духовного общения людей между собой (т.е. слова, письмена, образы и т.д.), возбуждают в воспринимающем их те же представления, понятия и чувствования, какие связывались с этими знаками в душе употребившего их лица. "Понимать, - говорит Бласс, - значит сознавать и чувствовать то, что сознавал и чувствовал пишущий (мы говорим теперь только о герменевтике литературных памятников), или, другими словами, уподобить свое душевное состояние состоянию пишущего и, так сказать, отождествить себя с автором".
Согласно с этим, задача толкования норм может быть определена наиболее точным образом так: толкование должно воспроизвести те представления и понятия, которые связывал с данной нормой ее создатель. Эти представления и понятия составляют смысл или содержание нормы и в то же время выражают мысль и волю автора. Поэтому задачу толкования можно еще формулировать, как "раскрытие содержания нормы", или "развитие ее смысла", или "выяснение мысли и воли законодателем". Можно даже, олицетворяя норму, говорить о "выяснения мысли или воли самой нормы", но не следует забывать, что это не более, как фигуральное выражение. Норма сама по себе не имеет ни воли, ни мысли: она представляет собой совокупность слов, т.е. известных условных знаков, посредством которых ее создатель сообщает гражданам то, что он думает и чего желает.
Прежде чем приступить к толкованию нормы, которая подлежит применению в данном случае, юрист должен удостовериться, не получила ли она уже обязательного разъяснения. Если окажется, что такое разъяснение существует, то задача юриста упрощается: ему незачем утруждать себя разысканием действительного смысла нормы, а остается только принять к руководству готовое разъяснение. Так как безусловная юридическая обязательность присуща только законам, то и разъяснения норм могут быть обязательными только тогда, когда заключаются в тексте самого законодательства, или когда такая обязательность придана им постановлением закона. Поэтому обязательные разъяснения называются законным, или легальным, толкованием.
При отсутствии обязательного разъяснения, юристу приходится самостоятельно заняться исследованием смысла нормы, подвергнув ее толкование, которое в отличие от легального, именуется научным (доктринальным) или судебным, потому что его применяют юристы-теоретики при изучении права и судебные учреждения при разрешении дел.
Толкование распадается на две стадии, сообразно с теми средствами, которые ведут к познанию смысла норм. Именно: смысл каждой нормы можно определить прежде всего на основании значения слов, из которых она состоит. В таком случае толкование является чисто словесным, так как имеет дело только со словесной оболочкой нормы и ведет к раскрытию словесного, или буквального, ее смысла.
Но слова редко являются полным воплощением мысли. Поэтому буквальный смысл закона далеко не всегда соответствует его действительному, внутреннему смыслу, который может быть обнаружен, если, кроме слов нормы, принять во внимание другие данные, как-то: логическую связь нормы с другими нормами, цель ее, отношение к прежнему праву и т.д. Определение действительного, внутреннего смысла норм составляет задачу реального толкования.
Словесное толкование обыкновенно именуется грамматическим, а реальное - логическим. Но употребляются и другие названия: для словесного - филологическое; буквальное, а для логического-диалектическое, философское, историческое, научно-юридическое, телеологическое, идеологическое. Наиболее подходящими представляются термины "словесное" и "реальное", так как ими с полной точностью характеризуется сущность обоих процессов толкования, из которых один определяет словесный смысл закона, а другой - действительный, реальный.
Но какие бы термины ни употреблять, суть дела от этого не изменяется. "Мы толкуем законы грамматически, пока стараемся понять смысл, какой имеют слова закона сами по себе и в их связи, по правилам речи, согласно словоупотреблению. Если же мы принимаем в расчет, кроме словоупотребления, еще внутреннюю связь самого закона, историю его возникновения, его отношение к праву, которое он изменяет, и связь со всей прочей системой права, какие-либо другие выражения воли законодателя, основания, на которых построен закон, предшествовавшие ему совещания, источники, которыми пользовался законодатель, и другие данные, влиявшие на него, - то мы толкуем не только грамматически; называть ли этот процесс историческим толкованием или логическим, безразлично" (Ланг).
Итак, выяснение смысла каждой нормы должно происходить в следующей постепенности: сначала необходимо убедиться, нельзя ли воспользоваться легальным толкованием; затем, при отсутствии легального толкования, следует подвергнуть норму словесному толкованию, чтобы установить ее буквальный смысл, и, наконец, обратиться к реальному толкованию, чтобы проверить результат словесного толкования и раскрыть ее действительный, внутренний смысл.
Глава III. Легальное толкование
Легальным толкованием называются формально-обязательные разъяснения смысла норм.
Смотря по тому, от кого исходят такие разъяснения, различаются четыре вида их.
1. Первое место среди обязательных разъяснений занимают те, которые даются самим законодателем и содержатся в законодательных нормах. Они носят название аутентического толкования и характеризуются следующими признаками.
Во-первых, аутентическое толкование представляет собой законодательную норму, а потому, чтобы считаться обязательным, должно быть надлежащим образом санкционировано.
Во-вторых, значение аутентического толкования имеет не всякая норма, разъясняющая содержание другой нормы, а лишь такая, которая издана именно с целью разъяснить другую. В самом деле, все нормы действующего права находятся между собою в логической связи, взаимно дополняя, развивая, ограничивая, словом, разъясняя друг друга. Но такая связь должна быть предварительно раскрыта и установлена, а затем уже путем ее исследования можно прийти к тому или иному пониманию нормы.
Между тем аутентическое толкование представляет собой один из случаев прямого разъяснения смысла норм, когда сам законодатель, побужденный неясностью или неправильным применением данной нормы в жизни, считает нужным установить ее истинный смысл.
В-третьих, аутентическое толкование принимается к руководству независимо от своей правильности или неправильности.
Хотя бы можно было с несомненностью доказать, что Законодатель, разъясняя норму, впал в ошибку или умышленно придал ей совершенно неверный смысл, тем не менее его разъяснение, безусловно, обязательно, так как само является юридической нормой и притом позднейшей, а позднейшие нормы отменяют предшествовавшие в тех частях, в которых друг другу противоречат (1ех posterior derogat priori).
В первой части Х тома немало статей, извлеченных из пояснительных законов и имеющих характер легального толкования. Таковы примечания к 295, 377, 385, 399, 563, 991, 1011, 1135, 1140, 1157 ст.
Возьмем для примера ст.385 и примечание к ней. В 385 ст. говорится, что "земли суть населенные или ненаселенные", и что "земли ненаселенные называются пустошами, порожними землями, степями и другими местными наименованиями". Судя по второй части этой статьи, можно было бы думать, что термин "населенный" употребляется в ней в своем обычном смысле, означая земли, имеющие какое-либо постоянное население. Но примечание к 385 ст. опровергает такой вывод. Из него видно, что Высочайшим повелением 26 апреля 1862 г. предписано считать населенными "только имения, в которых сохранились еще обязательные отношения между крестьянами и помещиками". В таком смысле ст.385 и должна быть понимаема.
2. Следующее место за аутентическим толкованием занимают разъяснения норм, заключающиеся в обычном праве и носящие название узуального толкования.
Подобно тому, как аутентическое толкование представляет собой, в сущности, закон, так узуальное является ничем иным, как юридическим событием. Поэтому оно обязательно, во-первых, лишь в тех пределах, в каких вообще признается сила юридических обычаев, а во-вторых, лишь в том случае, если оно совмещает в себе признаки обычая.
Русское законодательство отводит обычаям обширную сферу применения, не определяя ее точными границами, а ставя в зависимость от постороннего и внешнего обстоятельства: от подведомственности дел тем или иным категориям судов. Именно, различаются три категории судов: сословные, общие и местные.
А. Сословные суды (волостные, станичные, инородческие) разрешают гражданские дела на основании местных обычаев, за исключением случаев, положительно указанных в законах (ст.135 и 170 Общ. пол. о крест., ст.76 Врем. прав. 1912 г., ст.210 Пол. управл. туркест. кр., ст.101 и сл. Пол. упр. степн. обл., ст.429 пол. инор. и др.).
Б. Диаметрально противоположное правило установлено для общих судов (окружных и палат). Они должны руководствоваться законами (ст.9 Устава гражданского судопроизводства) и только в особо указанных законом случаях вправе применять обычаи. К этим случаям относятся дела о порядке наследования и об опеке у крестьян (общ. пол. о крест, прим. 1 к ст.1, ст. 13; гражд. 75 N 839, 82 N 225, 80 N 174, 1905 N 53; общ. собр. 98 N 2. и др.), торговые дела, разбираемые гражданскими судами при отсутствие коммерческих (ст. 28 Уст. гражд. суд.; ст.1 Уст. торг. суд.; гражд. 80 N 63), и ряд других дел, перечисленных в разных частях законодательства (напр., в ст.90, 245, прим. к 452, 454, прим. к 1700 и др. 1 ч. Х т. Св. зак.).
В. Местные суды (мировые и заменяющие их судебно-административные), а также и коммерческие суды применяют обычаи не только в случаях, когда это прямо дозволено законами, но и в случаях, не разрешаемых ясными законами.
3. Значение легального толкования имеют у нас и разъяснения кассационных департаментов Сената.
Согласно статьям 815 Устава гражданского судопроизводства и 933 Устава уголовного судопроизводства, "все решения и определения кассационных департаментов Сената, которыми разъясняется точный смысл кассационных законов, публикуются во всеобщее сведение, для руководства к единообразному истолкованию и применению оных". Сенат истолковал это правило в том смысле, что его решения и определения имеют, безусловно, обязательную силу не только для суда, на рассмотрение которого передается кассированное дело, вызвавшее разъяснение Сената, но и для всех остальных судов при разрешении ими однородных дел. Несмотря на единодушную оппозицию литературы, Сенат упорно держится этого взгляда, проводя в своей практике следующие положения: 1) суды обязаны руководствоваться кассационными решениями, разъясняющими смысл законов, при разрешении однородных дел (гражд. 67 N 519; 70 N 1598; 72 N 899 и 974; 74 N 599; 79 N 3; 80 N 46; 99 N 105; угол. 68 N 557, 69 N 142; общ. 97 N 27); 2) эта обязанность распространяется только на решения, напечатанные в официальном сборник (Гражд. 93 N 86; 99 N 105); 3) из двух противоречащих друг другу решений суды должны следовать позднейшему (Гражд. 70 N 1628; 79 N 143; Общ. 09 N 30); 4) если после того, как Сенат дал разъяснение по данному делу, появилось в официальном сборнике решение по другому однородному делу с совершенно иными разъяснениями того же вопроса, то суд может принять к руководству напечатанное решение (Гражд. 96 N 122); 5) кассационные решения - не законы, а потому имеют обратную силу, т.е., должны служить руководством при разрешении всех дел, хотя бы и начатых до их опубликования (Гражд. 68 N 181; 73 N 1214).
Действительный смысл 815 ст. Устава гражданского судопроизводства и 933 ст. Устава уголовного судопроизводства не таков. Если они предписывают публиковать решения Сената во всеобщее сведение с целью водворить однообразие в судебной практике, но не постановляют, что отступление суда от разъяснения Сената, данного по однородному делу, служит поводом к отмене судебного решения, то это значит, что все суды обязаны: во-первых, знакомиться с опубликованными решениями Сената, и, во-вторых, принимать их в соображение при разрешении однородных дел. Но отсюда еще не следует, что суды безусловно обязаны подчиняться разъяснениям Сената, нет, они вправе отступать от них, но должны мотивировать свои отступления. Таким образом, приведенные статьи не имеют в виду парализовать самодеятельность низших судов и заставить их рабски следовать мнениям Сената. См. об этом в моем "Курсу гражданского процесса".
Такое же значение, как решения гражданского и уголовного департаментов по отдельным судебным делам, имеют решения этих департаментов, а также общего собрания кассационных департаментов с участием первого департамента и без него, постановляемые, по предложениям министра юстиции или первоприсутствующих в общих собраниях Сената, с целью разъяснения вопросов, которые неодинаково разрешаются разными судами или возбуждают сомнения на практике. Эти решения в тех случаях, когда Сенат признает нужным, публикуются на общем основании (ст.117, 160, п.14, 259 Учреждения судебных установлений).
4. Наконец, четвертый и последний вид легального толкования образуют постановления, распоряжения и циркуляры высших органов административной власти, которым закон предоставил право разъяснять законы. Само собой разумеется, что они имеют обязательную силу лишь при том условии, если издававшие их органы власти действовали в пределах своей компетенции.
Примеры. Первому департаменту Сената предоставлено пояснение и подтверждение, в случае необходимости, законов, относящихся по делу подведомственных ему (Учреждения правительствующего Сената ст.19, п. 6). Такое же право принадлежит другим департаментам Сената: второму, межевому, герольдии, судебному (там же, ст.20 и сл.), а также общим собраниям департаментов Сената (там же, ст.32, п.2, ст.33, п.2). Министры, каждый в пределах своего ведомства, имеют право разрешать возникающие у подчиненных им органов затруднения при исполнении законов (Учр. мин., ст.1577, п.3).
5. От аутентического толкования, т.е. от разъяснения смысла нормы, данного ее автором в другой норме, следует строго отличать такое же разъяснение, не облеченное в форму закона, а заключающееся в объяснительной записи, мотивах и вообще в так называемых законодательных материалах. Так как никто лучше самого автора не знает, что именно хотел он выразить в словах нормы, то его разъяснения заслуживают полного доверия (quilibet optimus verborum interpres).
Однако они в двух отношениях резко отличаются от аутентического толкования.
Во-первых, они содержатся не в законах, знакомство с которыми, раз они обнародованы в установленном порядке, для всех обязательно, а в источниках, которые не имеют юридической силы и потому могут быть игнорируемы гражданами и органами власти. Обращаться к таким посторонним, лежащим вне действующего права источникам, может быть безусловно необходимым и, следовательно, обязательным только в случае крайности, когда смысл закона остается неясным, несмотря на применение всех других, обязательных средств толкования.
Во-вторых, с юридической точки зрения автором закона является не тот, кто его в действительности составил, а носитель или носители законодательной власти, которым принадлежит право санкционировать его. До санкции закон юридически не существует: он зачат, но не рожден. Юридическую жизнь он получает в момент утверждения, и автором его считается тот, кому в указанный момент принадлежит законодательная власть, точно так же, как юридическим отцом новорожденного ребенка всегда признается законный муж матери; пока не доказано противное. И подобно тому, как на всякого ребенка переходят права состояния его юридического отца, так и каждый закон, кем бы ни был создан его проект, считается воплощением воли законодателя. Отсюда следует, что для определения смысла закона важно знать, что думал и желал выразить в момент утверждения закона сам законодатель, т.е. в неограниченной монархии - государь, а в республиках и конституционных монархиях - те лица, которым в совокупности принадлежит законодательная власть. Что же касается фактических составителей законопроектов, то их мнения и заявления относительно смысла создаваемых норм получают авторитетное значение только в том случае, если положительно доказано, или если с полной достоверностью следует допустить, что с ними был согласен законодатель. А это бывает при наличности четырех условий: 1) если они исходят от компетентных лиц, т.е. от таких, которые имели право в силу своего официального положения высказывать пред факторами законодательства мнения о смысле проектируемого закона, 2) если эти заявления сделаны умышленно с целью разъяснить смысл закона, 3) если они касаются предмета, действительно подлежавшего обсуждению и решению законодательных факторов, и 4) если они официально доведены до сведения законодательных факторов, санкция которых в данном случае требуется. При наличности этих четырех условий, действительно, есть полное основание предполагать, согласно принципу - "qui tacet cum loqui et debuit consentire videtur", что мнение одного или нескольких из лиц, участвовавших в составлении закона, разделялось всеми факторами законодательства, хотя бы даже они явно этого не выразили. В таком только случае заявления о смысле закона, сделанные при издании его, приобретают авторитетный характер.
Если же этих условий или хотя бы одного из них нет налицо, а между тем выраженная в закон воля законодателя осталась невыясненной, то приходится прибегнуть к помощи предположений для определения наиболее вероятной воли законодателя. К числу этих предположений следует отнести и такое: если нельзя с точностью установить, в каком смысле понимал данную норму законодатель, то можно, между прочим, предположить, что он понимал ее так же, как и ее фактические составители. Это предположение будет рассмотрено ниже, вместе с другими предположениями о смысле неясных законов.
|
