Книга читается легко, с живым интересом, предназначена для широкого круга читателей
|
Скачать 1.17 Mb.
|
| АННОТАЦИЯ И.С. Вольская. "Неотправленные письма". Москва, 1997 г. Текущая жизнь определила содержание повести "Неотправленные письма". Одинокий человек стремился выразить смысл наблюдаемых событий, тенденции развития современного общества, главную суть его проблем. Читатель здесь найдет материал для раздумий и собственной оценки общественных явлений. Книга читается легко, с живым интересом, предназначена для широкого круга читателей. НЕОТПРАВЛЕННЫЕ ПИСЬМА Говорили, что в соседнем доме умерла одинокая старуха. По пути домой из булочной упала в обморок. В тот же день она умерла в районной больнице — инсульт. Это было в конце сентября 1995 года. Одинокая клетушка с пятиметровой кухней и совмещенным санузлом. Бедное, неухоженное жилье. Не осталось ни сберкнижки, ни денег, запрятанных в чулке. После нее якобы остались дневники и неотправленные письма к каким-то писателям. Лет десять она сочиняла эти послания, но почему-то не отправляла. Этот факт показался мне любопытным. Припоминаю одну старуху из соседнего дома. Вид благообразный, даже благородный. Худощавая, в мешковатом пальто, с неизменной хозяйственной сумкой. Давно ее не видно. Может быть, это она? Я придумала повесть. Представила себе старуху, просмотрела кое-какие из имевшихся у меня журналов и книг и сочинила старухины письма и дневники. Время от времени что-нибудь добавляла. Изредка, между делом. Хотела на этой основе писать книгу. Но вдруг показалось, что лучше оставить все как есть, и не надо ничего больше придумывать. Потом я все это сократила, оставив меньше половины. Вот, что у меня получилось. Посмертные записи О.В.Соболяновой 6 ноября 1984 г. С утра сыпал дождь со снегом. Впервые в этом году снег. Еле различимые, белые, мгновенно тающие крупинки в серой дождевой пыли. Наконец, дождь перестал. На неровном асфальте остались наполненные водой впадины и, аспидно блестя, отражают голые деревья, тонкую графику ветвей. Стынущими руками теснее запахиваю воротник осеннего пальто. Несколько облезлых рябин, теряющих мокрые листья, еще борются. На одной почти не осталось листьев, как бедная родственница стоит она возле пары лучше сохранившихся, но тоже обреченных сестер. На тех еще дрожат, осыпаясь, остатки багряного убора. На всех трех еще висят рябиновые грозди, мокрые, пожухлые, сморщенные. Какая-то птица тоскливо кричит, словно жалуется, не в силах понять, к чему это все. Увядание, гибель! Среди гниющей травы, осыпавшихся багряных листьев, среди всяческого мусора упрямо сохранилось темно-зеленое, какое-то низенькое растение. Но цена стойкости: на темно-зеленых листьях проступают серебристой россыпью капли влаги, словно крупные слезы. Сколько тут незаметных трагедий, кажущейся несправедливости! Но "у природы нет плохой погоды". Осень смоет холодными ливнями все отжившее, все, что отцвело, весь мусор. Земля станет затем промороженной, белоснежно чистой, звенящей. А потом отогреется, проклюнутся чистые, нежно-зеленые ростки новой жизни, пышно расцветут... Говорят, что красота земли отражает вечную гармонию Вселенной. Птица все выкрикивает свою тоскливую жалобу, не в силах понять, к чему это все. Странная вдруг однажды пришла мне в голову идея. Возможно, причина в отсутствии общения. Человек я одинокий. Детей не было. Есть кое-какие старые приятельницы, но у них свои семейные заботы, мы не так уж часто видимся. Я одна, все одна. И вот нашла выход: буду писать письма. Кому-нибудь, например, авторам книг. Напишу все, что некому сказать устно. Обращаться буду к живым, конечно. Мертвых классиков тревожить не стану. Несколько лет назад, уйдя на пенсию, я по каталогам составила списки книг и стала непрерывно читать — в Ленинской библиотеке, в разных читальнях и дома. День за днем, год за годом. Постепенно тьма, окружавшая меня всю жизнь, рассеялась и я увидела звезды. Стали рождаться неожиданные мысли и слова. Нет, я, конечно, этих писем посылать не стану. Как-то неудобно. Скажут: "Глупая старуха!" К тому же, письма ведь останутся все равно безответными: не могут авторы книг всем отвечать. Пусть остаются неотправленными. Но все-таки разговор какой ни на есть состоится. Как я выгляжу? Худощавая старуха в коричневом длинноватом пальто, видавшем виды, в отечественных полуботинках на низком каблуке. На руке висит хозяйственная сумка. Руки я согреваю в карманах, потому что забыла варежки. На голове зеленая вязаная шапка из мохера, из-под которой вылезает прядка рыжеватых крашеных волос. Лицо, как ни разглядывай, довольно обыкновенное. Тонкая верхняя губа и чуть выпяченная нижняя придают ему вид своевольный. Слегка вздернутый нос чуть широковат. Независимый взгляд, проницательный, и, пожалуй, веселый; в глазах, окруженных морщинами, легкая усмешка и глубоко запрятанная скорбь. Да кто все это замечает? Видят бедную, немодную одежду худощавой, одинокой старухи. Что еще? Незлобивая старуха и, кажется, интеллигентная. Худая, бледная, но еще бодрая. В общем, ну ее. Долго рассматривать тут нечего. Недавно у меня был криз. Не гипертонический, а, как утверждал врач неотложки, — спазм сосуда. Мозгового! Ничего себе. Я-то думала, что с уходом на пенсию сосудистые расстройства прекратились и начался новый расцвет. В последний год на работе так прыгало давление! А с уходом угомонилось, вроде бы. Накануне криза вечером я долго сидела над очередным журналом. А наутро не могла поднять голову с подушки. Слабость, дурнота. Еле дотянулась до телефона. Когда приехала неотложка, пришлось ползти до двери. Назад в постель меня почти донесли две сестры и врач. От укола не становилось лучше, а они уехали. В конце концов, нащупала под подушкой таблетку, проглотила и — вдруг почувствовала, что могу подняться. Видимо, и укол сказался. Впрочем, не знаю. Прошло несколько дней и опять выхожу, и опять читаю запоем. "Клин клином вышибают". Тоскливо, если не читать. Зачем тогда сама жизнь? 10 октября 1985 г. Вдруг, изредка пишу дневник. И надолго бросаю. По настроению. Уже почти год прошел. Опять осень. На улице тепло. Все больше желтеет зеленый убор деревьев. Дорожки покрыты желтыми листьями. Сыро, мокро, тяжко. Среди медленно желтеющей пышной зелени — островки багряной, оранжевой, как огонь. Быстрей сгорают эти багряные деревья? Или не быстрей, а просто образ жизни у них другой — интенсивный, пламенный? Жаль, что не была моя жизнь горением. Ни сейчас, ни прежде. Эх, впустую пролетела жизнь. Бедные мои родители, нищие интеллигенты... Они тоже мало видели хорошего. Мои предки — из мелких городских чиновников. Их порой сопровождала нужда, неудовлетворенное стремление из нее выбраться. Получили все же кое-какое образование и домашнее воспитание. Но родители потом скрывали, что они из дворян. Просто служащие, "пролетарии умственного труда". Мама — тихая, как голубица. Домохозяйка. Беззащитная, как ребенок. Доверчивое, миловидное личико даже в старости. Отец мой скромный, тихий. Лицо открытое, честное. Рядовой инженер. Счастье, что не репрессировали. Прозябал всю жизнь в захудалой конторе. Молчаливый, недалекий, послушный советской власти. Мама, при своей бедности, вечно что-то пекла на коммунальной кухне. Помню самовар на старинной скатерти, абажур над столом. По вечерам долгие чаепития. Гоголевские персонажи, "старосветские помещики" в суматошной беспощадной Москве. Они так были дружны, так любили друг друга и меня. Умирали мучительно, долго... Нашла профессора из института нейрохирургии. Сколько денег это стоило! Доставала (с большой переплатой) нужные лекарства. "Работать! Поскорей начать работать, зарабатывать!" Этот лейтмотив звучал во мне чуть ли не с пеленок. И я спешила. Едва кончив семилетку, пошла ученицей в бухгалтерию. Доучивалась в школе по вечерам. А потом учеба в техническом вузе на экономическом факультете, работа, работа... Главные вехи на моем пути: покупка шерстяного платья цвета спелой малины (полжизни я его носила), кое-какие мимолетные знакомства и, наконец, брак с человеком, который отнюдь не был моим идеалом, но хотя бы, в отличие от других, имел "серьезные намерения". Его приняли безоговорочно мои родители. Что еще? Вечно какие-то повседневные бытовые проблемы, поглощавшие время и внимание. В общем, всю жизнь хождение по кругу, слепое, бездумное — "работа — дом — работа". Оказавшись, наконец, на пенсии, став одинокой и свободной, я пристрастилась к чтению, и тьма, окутывавшая меня всю жизнь, стала рассеиваться. А теперь вот повеяло Возрождением. Удастся ли его осуществить? Внутри страны есть силы, препятствующие новым веяниям. Инерция, застой, невежество... Предстоит подниматься на новую ступень. Неужели сумеем? Провозгласить перестройку — еще не значит действительно перестраивать. Но появилась возможность. Сумеют ли творческие люди ею воспользоваться или им только дадут поговорить, "выпустить пар", и опять все придавят демагоги и бюрократы? Вступать в "умные" разговоры с пенсионерками, сидящими в теплые месяцы вокруг меня на скамеечках, я обычно избегаю. Так, о том, о сем. Что купили, что варили, что делают соседи по дому и т.д. Все поглощены внуками, бытом, собственными недугами. Может быть, пойти на работу? Не могу сказать, что работа экономиста в захудалом НИИ — мое призвание, любимая профессия. Иначе пошла бы. Когда-то все рвались в инженеры. Никогда не было столько плохих инженеров, как в мое время. Ну да ладно. Заработала свою пенсию, побуду пока "на заслуженном отдыхе". А если станет очень тоскливо, можно ведь, как чеховский герой, "поговорить с лошадью". Выскажу кому-нибудь из литераторов свои мысли на бумаге и — не отправлю. Им не до меня, все равно не ответят. Да и смешно, зачем голову морочить. Отчего я так одинока? У всех дети... Неудачный аборт еще в институте. Долго все в моей жизни было подчинено работе, в сущности, нелюбимой. Боялась, что ребенок помешает учебе! Инженерно-экономический вуз давался мне нелегко. Не хочу вспоминать! Сейчас похолодало и сидение на скамейках вообще прекратилось. Похожу — и возвращаюсь в свою однокомнатную берлогу. В одной книге о Бунине я вычитала его мысль, по-моему, выдающуюся: "Мы почти ничего не знаем про жизнь Пушкина. А сам он ничего о себе не говорил. А если бы он совершенно просто, не думая ни о какой литературе, записывал то, что видел и что делал, какая это была бы книга! Это, может, было бы самое ценное из того, что он написал. Записал бы, где гулял, что видел, читал..." Мне делать нечего. Составлю-ка я такую летопись жизни за пару лет. Конечно, я понимаю: одно дело, когда обо всем увиденном, услышанном сообщает Пушкин, другое — восприятие мое или моих приятельниц. Но ведь эти дневники тоже останутся неотправленными! Так чем же я рискую? Почему бы не попробовать! Осень... Тихая, золотая. И в моей жизни осень. Или уже зима? Итак, что я вижу вокруг себя, о чем слышу? Напротив нашего дома — винный магазин. В любую погоду толпа там, как на митинге. Не хватает знамен и транспарантов. Многие недовольны борьбой с пьянством: утратили главное лекарство от пустоты и скуки. Для многих это было вроде анестезии: снимает боль души, хотя бы ненадолго. Мне рассказывала соседка Тоня из нашего подъезда — миловидная, работящая и неглупая, — что муж ее, квалифицированный рабочий, два раза принудительно лечился, но по-прежнему пьет. Все свободное время выстаивает у магазина. Если очень некогда, берет у спекулянтов. Эти — в очередях дежурят целыми днями, покупают запас, который втридорога затем реализуют. А некоторые, совсем уже отпетые, перешли теперь на всякую отраву: шампуни, одеколон. Нельзя вдруг запретить пьянство, тем более, продажу алкоголя. Но способствовать чистоте нравов и внести новый смысл в жизнь людей — надо. Это главное. "Если не выпью, то я не человек", — утверждает муж Тони. Ей слегка за 40, но она совсем седая. Лицо изможденное. Несколько раз в пьяном состоянии муж гонялся за ней с ножом. А одна ее приятельница спровадила своего супруга на принудительное лечение, но оттуда супруг сбежал, явился домой и зарезал жену. Это, конечно, крайность. В заурядных случаях просто скандалят, хамят, деньги проматывают. Я родилась в Москве, всю жизнь здесь прожила. Мои родители так и не дожили до отдельной квартиры. Жили мы с мужем и моими родителями в одной огромной комнате, разделенной занавесками. В сущности, если по справедливости, я ведь всю жизнь "вкалывала от и до". Бесполезным был мой труд? Никого не осчастливил? Бесполезным было, вероятно, и все учреждение наше. А если точней, вся система управления экономикой. Но моя ли в том вина? Муж работал в конструкторском бюро. Получал, в сущности, гроши. Я с теплотой о нем вспоминаю. Тихий интеллигентный человек. Не отличался инициативой, энергией. Тихо жил, как-то по инерции. Рано угас. Молчаливый, мнительный... У него был целый букет болезней. Камни в печени, депрессия... Я не была с ним счастлива. Скорее всего, он был просто удобным спутником в трудные, бедные годы. Не мог он меня осчастливить. Я заботилась о нем, как умела. Впрочем, я ведь хотела об окружающем... На улице темно, дождь. Нет, не буду писать никакой летописи. Я не Пушкин. Да просто не хочется. 20 ноября 1986 г. Давно не писала. Был тяжелый бронхит. Сегодня весь день дождь. Сижу в моей однокомнатной норе. За весь день телефон зазвонил только раз, да и то по ошибке. Если выйти из дома, рано утром встречаешь поток людей, направляющихся на работу. Когда-то и я так шла — до метро. Встречаешь и тех, кому на работу позже, они бегают или прогуливают собак. Старухи, мои ровесницы, обычно с утра тащатся в магазины или обратно с тяжелыми сумками. Их гонит любовь и воспитанное с юности чувство долга. Утром в магазин привозят молоко в литровых пакетах. Беру один. У прилавков толпится народ: в ящиках «выбросили» творожные сырки. Расхватали вмиг. Рыба — страшноватая, размякшая, почерневшая. Названия какие-то неведомые: "сабля", "спинка минтая" и еще что-то. Лежат горы консервов, которые никто не берет. Концентраты — какие-то супы — тоже никто не берет. Я как-то соблазнилась быстротой приготовления и — выбросила: несъедобно. Это даже при всей моей неприхотливости. Зачем переводить сырье? А человеческий труд! Да, чего доброго, "ударный", с опережением графиков! Горы каких-то безалкогольных напитков. Не берут. Болгарские соки раскупают. Наши гибнут на полках. Если собрать все, что у нас производится и не находит сбыта, все, что гибнет на базах и складах, — богатство неисчислимое. Удастся теперь с разбазариванием покончить? Не знаю. Но тот, кто сэкономит средства на своем участке работы, должен знать, что и на другом участке их тут же не разбазарят впустую. И не прикарманят. Надо знать, ради чего стараешься. Некоторые считают, что в последние годы нравственность упала. Мне кажется, это не совсем так. Мы утратили просто былую наивность, перестали быть идеологическими попугаями. Беда в том, что несколько дискредитировали мечту о светлом будущем, пытаясь воплощать ее немедленно при низком уровне производства и сознания. А разуверившись, перестали видеть перспективу. Надо искать идеал в извечных человеческих ценностях. Повсеместное разочарование, опустошенность — преддверие дальнейшего возрождения. Выхожу из магазина, отношу в целлофановой сумке домой хлеб, молоко и несколько творожных сырков по 15 копеек штука. Это будет сегодня мой обед. А насчет ужина — видно будет. Потом прогулялась до метро. Сегодня оттепель, снег растаял, тротуары мокрые, седые. И денек такой же серый, промозглый. К вечеру обещают понижение температуры. Перед болезнью вышла в осеннем пальто — сильно продрогла. В зимнем — тяжко. Оно у меня не только мешковатое, но еще и неподъемное. Я его купила недавно. В магазине висят рядами некрасивые неудобные вещи отечественного производства. Гонятся за импортом. Рублей 600 — австрийское зимнее пальто (кое-где иногда "выбрасывают"). Даже обычное зимнее в магазине рублей 300 с чем-то, сшить в хорошем ателье и того дороже — рублей 400. Моя пенсия — 100 рублей. Поэтому я шествую к метро в своем тяжелом и скучном балахоне. Скоро мне становится жарко, я останавливаюсь, отдыхаю. Потом иду назад. Очень болит сердце. Достаю из сумки валидол. В поликлинику ходить избегаю. Замотают анализами, настоишься в очередях... Им для "птички" нужно, чтобы все были "обследованы". Вот и гоняют. Во время бронхита вызвала из платной. Пришел томный красавец, взял за визит десятку (хотя следовало по таксе меньше). Пытался взять больше, но я не дала. Все же я выздоровела. Вот отдельные письма периода "застоя". В них отразилось время и мое тогдашнее отношение к окружающей жизни. Они дают некоторое представление о сложившейся у нас обстановке. Взгляд мой субъективен, пишу о том, что сильней задело какую-то болезненную точку в душе, или о том, что особенно заинтересовало. Писатели самые разные, иногда малоизвестные. Сейчас у меня вдруг возникла новая важнейшая задача. Но потом. Сначала эти письма. Почему здесь только инициалы авторов? Сама не знаю. Так было. Остальные письма я выбросила: слишком их много. |
Похожие:
 |
Книга предназначена для широкого круга читателей, интересующихся туризмом и путешествиями |
|
Наименование Цена «Чайный путь» Книга предназначена для широкого круга читателей и написана доступным публицистическим стилем |
 |
Книга ктк» генеральный дистрибьютор издательств «дмк пресс» Книга предназначена для специалистов по ремонту бытовой техники, а также для широкого круга читателей, имеющих базовые знания и необходимые... |
|
И школа – III материалы Всероссийской научно-практической конференции Книга предназначена для широкого круга читателей: ученых, преподавателей высших учебных заведений, учителей |
|
Биопрепараты на основе бактерий рода Книга предназначена для широкого круга читателей специалистов в области биотехнологии, защиты растений и экологии, а также на преподавателей... |
|
Книга предназначена для широкого круга читателей Штудирование официальных текстов нормативных актов, в том числе Трудового кодекса Российской Федерации, зачастую не дает полного... |
|
Котлячков А., Горин С. К63 Оружие слово. Оборона и нападение с помощью…... Книга предназначена для специалистов в области практической психологии и смежных областей, а также для широкого круга читателей,... |
|
Абрамов В. А. Торокин А. А. Т61 Основы инженерно-технической защиты информации Книга предназначена для студентов учебных заведений, руководителей и менеджеров государственных и коммерческих структур, сотрудников... |
|
Душа человека Именно в душе человека Эрих Фромм находил истоки общественного миропорядка, нравственных исканий и человеческих потенций. "Революция... |
|
О книге Благодаря точности передачи научных фактов и живому образному изложению книга Э. Олперса представляет интерес для очень широкого... |
|
Надежда Васильевна Баловсяк Компьютер и здоровье Книга предназначена для широкого круга читателей для всех, кто хотя бы несколько раз в неделю садится за компьютер: поработать, почитать,... |
|
Книга представляет интерес не только для специалистов по истории... Перевод гл. 2-7,10, прилож. 1-3 выполнен Н. Автономпвой; гл. 8-9 — Н. Ротпскай; гл. 1 — И. Осадчей |
|
Москва • Санкт Петербург • Нижний Новгород ■ Воронеж Ростов-на Дону... Книга предназначена для широкого круга читателей, которых волнуют проблемы и достижения современной психологии. Материалы этой работы... |
|
В очередной книге Дениса Пилипишина предлагается система, позволяющая... Данный синтез и осуществляется в этой книге. Результатом является простая в освоении система, открывающая колоссальные возможности... |
|
Книга предназначена для врачей акушеров-гинекологов, семейных врачей,... Интересующихся вопросами беременности, подготовки к родам и деторождения, материнства и современного акушерства. Она поможет сделать... |
|
Книга посвящена проблеме возрастных кризисов взрослого человека и... Книга представляет большой интерес как для специалистов, так и для широкого круга читателей. Сразу после выхода в свет она стала... |