Автобиография ширкова дмитрия Васильевича к 70-летию
|
Скачать 0.53 Mb.
|
| Автобиография ШИРКОВА Дмитрия Васильевича к 70–летию Увидел я свет 3 марта 1928 г в Москве в квартире моих родителей. Мы жили тогда в двухэтажном доме на Шаболовке, практически на зеленой территории радиостанции имени Коминтерна, неподалеку от шуховской башни. Папа работал радиоинженером, а мама, Елизавета Дмитриевна, была домохозяйкой. Она была родом из Томска и происходила из семьи Макушиных. Мой отец, Ширков Василий Васильевич, родился в Петербурге в 1891 г. Дед, Василий Петрович Ширков, родом из тобольских купцов, известный столичный юрист, после февральской революции был избран членом Сената, высшего правового учреждения страны. Отец окончил Петербургский Технологический Институт и в 1918 г был в числе основателей Российского Общества Радиоинженеров. Впоследствии – автор книг и учебников по радиотехнике и радиопеленгации. В послевоенные годы – профессор, начальник кафедры радиолокации Военно-Воздушной Инженерной Академии им. Жуковского, инженер-полковник. Скончался в 1959 году в Москве. Мама ушла из жизни когда мне было три года и несколько лет мною занималась бабушка Мария Петровна Макушина. Затем отец женился на Ольге Николаевне Ивановой. У меня снова появилась мама, а спустя год, когда мне исполнилось одиннадцать, и младший брат Андрей. До войны учился в 545-ой школе Москворецкого района, где окончил 6 классов. Во время войны довелось провести полтора года в Казани и рабочем поселке Юрино Марийской АССР. По возвращении в Москву из эвакуации в 1943 году несколько месяцев работал электромонтажником в механических мастерских. Оканчивал среднюю школу в системе "экстернатов", благодаря чему "прошел" программу трех классов за два года и поступил в Московский Университет в возрасте 16 лет. Война близилась к концу и в 1944 году этот возраст уже не призывали. Сэкономленный год значительно повлиял на весь ход моей жизни. На первом курсе физфака "от скуки" начал слушать лекции на мехмате. Среди них спецкурсы Б.В.Булгакова по нелинейной механике и А.Г.Куроша по теории групп, а также по топологии Л.С.Понтрягина, которые впоследствии значительно помогли мне в научной работе. Вскоре начал изучать основные предметы физфаковского курса самостоятельно и впереди графика. Некоторые по книгам, а другие – посещая лекции на старшем курсе. Довольно быстро появились друзья с этого, соседнего курса. Среди них такие выдающиеся личности как Рем Хохлов и Юра Широков, с которыми мы дружили до их безвременной кончины. Примерно в это же время обнаружилась возможность сдачи экзаменов теорминимума самому Дау. В течение года с небольшим сдавал Льву Давидовичу "вступительную математику" (т.е. анализ), механику, теорию поля и "продвинутую математику" (качественную теорию дифф. уравнений). Застопорился на квантовой механике. Препятствием явилась не физика, а немецкий язык! В то время соответствующий том знаменитого курса, как и ряд других, существовал еще не на бумаге, а лишь в голове великого ученого. Материал для сдачи экзамена надлежало изучать по оригинальным публикациям, большая часть которых была на немецком. В школе у меня был французский, помимо этого на специальных курсах - английский и еще на один язык у меня в то время недостало пороху. До сих пор сожалею, что на первом курсе, вместо того чтобы взять немецкий, я пошел по легкому пути и стал "сдавать странички перевода" на английском. Немецкого потом мне часто не хватало. Как любил говаривать Юра Широков – "Никогда не давай воли врагу внутреннему", т.е. лени. Для характеристики студенческой жизни тех времен приведу несколько штрихов. Мой однокурсник, Валя Климов (пришедший из армии) будучи студентом 3-го курса, с официального разрешения деканата прочел небольшой спецкурс по основам квантовой механики, следуя книге Дирака. Юра Широков и Алеша Абрикосов организовали и проводили "частный семинар" по актуальным вопросам фундаментальной теоретической физике, в некоторых заседаниях которого, проходивших по квартирам организаторов, я принимал участие. Наконец, старшекурсники физфака проявляли большой интерес к развитию молекулярной генетики. До печально известных событий 1948 года в помещавшемся неподалеку здании биофака можно было послушать обзорные доклады выдающихся биологов. Походы на эти доклады были не менее популярны, чем набеги в Консерваторию, до которой было немногим дальше. Пытаясь составить независимое суждение о сути дела, после сессии ВАСХНИЛ группа студентов с моего курса добилась приема у самого Лысенко. В памяти остался острый, буравящий, взгляд одержимого человека. К пятому курсу судьба свела меня с 40-летним Николаем Николаевичем Боголюбовым {Более подробно см. в моих "Воспоминаниях о Н.Н." из книги "Н. Н. БОГОЛЮБОВ, математик, механик, физик", Изд. ОИЯИ, Дубна 1994, 180-197, воспроизводимых в этом издании}, тогда уже член-корром АН СССР, украинским академиком и автором нескольких книг, и я, параллельно с учебой в МГУ, стал работать лаборантом в Ин-те Химической Физики АН СССР. Директором Химфизики был академик Семенов, впоследствии Нобелевский лауреат, а руководителем созданного в конце 1948 года небольшого отдела – Н.Н., постоянно живший еще в Киеве. Боголюбовский отдел занимался, как тогда говорили, "прикладной тематикой". Точнее – спецтематикой, связанной с оборонными делами. В ИХФ вместе с Б.В. Медведевым и В.Н. Климовым проработал у Н.Н. с начала 1949 до весны 1950 года. Там выполнил первые научные работы в области теории диффузии и замедления нейтронов. Одна из них, которую я защитил как дипломную, много позже была опубликована в открытой печати (см. № {58-1} в списке трудов). В это же время Н.Н. привлек меня к участию в научном семинаре, заседавшем в Математическом Институте имени В.А.Стеклова. По окончании университета я оказался в аспирантуре у Боголюбова на кафедре теор.физики, которую возглавлял профессор А.А. Власов, известный своими трудами по теории плазмы. В аспирантуре занялся вопросами квантовой теории поля. Кандидатский экзамен по специальности сдавал по известному циклу из трех больших работ Швингера, только что появившихся в Physical Review. Однако весной 1950 года всему этому пришел довольно неожиданный для меня конец. Спецгруппа Боголюбова из ИХФ надлежащим высоким Постановлением была переведена из Москвы в таинственную и незнамо где расположенную "Приволжскую контору Главгорстроя". Пришлось делать выбор между "устроенным" существованием аспиранта лучшего вуза страны и "прыжком в неизвестность". Глубинные склонности к авантюризму и перемене мест взяли верх. Прыжок реализовался в виде двухчасового полета из Внуково в более-менее восточном направлении. Последующие четыре с половиной года были проведены в секретном городе за колючей проволокой. Это был замечательный период в истории советской науки и в моей жизни. В Сарове {Долгое время именовавшимся Арзамасом–16.}, как называли его обитатели в начале 50-х и как он снова называется сейчас, был собран цвет советской физики. Моими непосредственными научными руководителями были Н.Н. и, позднее, Михаил Алексеевич Лаврентьев. А в "самой ближайшей окрестности", буквально в соседних комнатах, работали и жили такие корифеи как Тамм, Зельдович, Сахаров (которому было тогда около 30). Примерно в это же время там начинали работу многие яркие молодые физики {Среди них мои друзья В.Б.Адамский, Ю.Н.Бабаев, В.С.Владимиров, Д.Н.Зубарев, Л.В.Овсянников, В.И.Ритус, Ю.А.Трутнев, Л.П.Феоктистов.}, некоторые из которых со временем стали крупными учеными. В начале саровского периода я женился на студентке последнего курса истфака МГУ Светлане Растопчиной. Спустя несколько месяцев, после окончания университета, она, к ужасу своих родителей и друзей, бесстрашно последовала за мной из "Дома на набережной" в никому неведомую "Базу 112", далеко от Москвы, где стала преподавать историю в средней школе. Через год у нас в Сарове родился сын Гриша. Работа на "объекте" благоприятствовала развитию навыков интенсивного труда. В течение официального рабочего для - по спецтематике, а в вечернее время, по открытой (подчас совмещая это занятие с заботами о младенце). Последней для меня являлась теория квантовых полей. Тут я находился в сильнейшем "интеллектуальном поле" Боголюбова и Тамма. Помимо частых семинаров по рабочей тематике, в обычае были семинары и обзорные доклады наших лидеров по новейшим достижениям теоретической физики. Еще в конце 1953 году началась совместная с Н.Н. работа над нашей большой книгой. По результатам первых трех лет работы "за колючкой", за участие в разработке термоядерного оружия, я был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Второй этап, проходивший под руководством М.А.Лаврентьева, был удостоен Ленинской премии 1958 года. Защитил кандидатскую в мае 1953 года в Москве в ученом совете под председательством Курчатова. Теоретическая часть впоследствии была рассекречена и опубликована. Примечательно, что в середине 60-х материал публикации был воспроизведен в британской монографии Уильямса – см.комментарий к статье № {58-2}. С начала 1955 года я (вместе с группой Лаврентьева) переместился из Сарова в пригород Москвы, где и происходило завершение работы над "лаврентьевским изделием". Этот переезд в Москву ближе к Н.Н. и ослабление режимных ограничений оказался очень важным для моей научной работы. Возникла возможность участвовать в московских семинарах и конференциях (см. публикацию № {55-3}), а также начать педагогическую деятельность – у меня появились первые дипломники на кафедре Боголюбова в МГУ, Илья Гинзбург и Лев Соловьев, а затем и аспиранты. Была усилена работа над книгой (статьи №№ {55-1} и {55-2}) и получены важные результаты по ренормгруппе (№№ {55-4} – {56-2}). После завершения спецдеятельности, ознаменовавшегося успешным испытанием "изделия" на далеком полигоне, к лету 1956 года я очутился в отделе Боголюбова в Стекловке. Тогда, в середине 50-х, в отделе собрались С.В.Тябликов, В.Л.Бонч-Бруевич, Д.Н.Зубарев, Б.В.Медведев, В.С.Владимиров, М.К.Поливанов и другие, более молодые боголюбовские ученики. Участие в работе этого отдела было подобно жизни в окрестности вулкана. Это был пик научной активности Николая Николаевича. Потоки новых математических методов и физических идей по новой формулировке теории перенормировок на основе теории обобщенных функций (распределений), аксиоматической теории матрицы рассеяния, микроскопической теории сверхпроводимости, ренормализационной группе, дисперсионным соотношениям буквально захлестывали всех его учеников и сотрудников, а получаемые друг за другом результаты сотрясали ученый мир. В такт появлению очередных потоков боголюбовской мысли спектр моих интересов постоянно расширялся. Список публикаций второй половины 50-х наряду с дальнейшими применениями метода ренормгруппы в теории квантовых полей (№№ {56-3}, {56-4}, {58-4} – {58-6}) включает такие сюжеты как дисперсионные соотношения (№№ {57-1}, {57-4}), применение ренормгруппы к задаче экранировки кулоновского взаимодействия в боголюбовском критерии сверхпроводимости (п.5 в монографии № {58-3}, статьи №№ {59-1}, {59-2}), а также общий взгляд на природу ренормгруппы (№ {57-2}). По знаменательному совпадению той же весной 1956 года был образован Объединенный Институт Ядерных Исследований, первым директором которого стал Дмитрий Иванович Блохинцев. Он отстоял идею отдельной теоретической Лаборатории и для ее организации пригласил Боголюбова. Первый разговор с Н.Н. о возможности работы в Дубне произошел у нас в конце апреля, когда мне еще не было известно о том, что Н.Н. – будущий директор теоретической Лаборатории. Так или иначе, одним из первых приказов по ОИЯИ в конце мая 1956го, в компании с Борисом Медведевым и Мишей Поливановым, я стал сотрудником ЛТФ. Эта компания быстро расширилась (Некоторые детали истории Лаборатории см. в выдержках из моей статьи – "К истории ЛТФ им. Н.Н. Боголюбова" в сб. "Объединенному Институту Ядерных Исследований – 40 лет", Изд. ОИЯИ, 1996, 224-36 – воспроизводимых в этом издании.) за счет "местных" групп теоретиков из ТТЛ (теперь ЛЯП), М.А. Маркова из бывшего ЭФЛАН'а (теперь ЛВЭ), а также сотрудников Блохинцева. Из учеников Боголюбова вскоре добавились Толя Логунов, Дима Зубарев и Алико Тавхелидзе. Последующие годы пришлось жить "на два дома" – семья, в которой весной 1956 г добавился сын Петя, оставалась в Москве, а я еженедельно, следуя примеру неутомимого Н.Н., мотался между Москвой и Дубной. Сначала в ЛТФ по совместительству, а в Стекловке – на основной работе. В начале 1958 года в Дубне появилась квартира и центр тяжести работы и семейной жизни переместился. Последний ребенок, Лиза, родилась в Дубне. Как и в Сарове, вел активный общественный образ жизни, один срок был председателем месткома МИАН. Однако, от предложения занять должность зам. директора ЛТФ уклонился. Вторая половина 50-х гг. была плодотворной в научном отношении. В конце 1957 г вышла наша "большая книга" (№{57-3}). Написание несколько затянулось против первоначального плана из-за того, что по ходу дела пришлось добавлять "свежерожденные" сюжеты, главы по ренормгруппе и дисперсионным соотношениям. Для характеристики динамичности ситуации замечу, что первое американское издание большой книги (№ {59-3}), увидевшее свет спустя полтора года после русского, отличалось обширным дополнением, содержащим детали доказательства дисперсионных соотношений – по существу отдельное исследование Н.Н., давшее толчок рождению нового раздела математической физики {Этот раздел, теория функций нескольких комплексных переменных, граничные значения которых являютcя распределениями, затем получил развитие в трудах В.С.Владимирова. В это же время Н.Н. привлек меня к работе по учету кулоновских эффектов в теории сверхпроводимости. Результаты исследований вошли в совместную с Боголюбовым и В.В.Толмачевым монографию (№ {58-3}), а также появились в виде журнальных статей. Характерно, что книга увидела свет практически одновременно со статьями. Любопытен эпизод с докторской диссертацией. Весной 1958 г стало известно, что в одном из московских институтов представлена к защите в качестве докторской, работа, посвященная изучению ультрафиолетовых асимптотик в КТП. Основной метод работы не представлялся бесспорным. Н.Н. сказал примерно следующее – "Ведь метод ренормгруппы конечно лучше. Вам следует быстро защититься". И дал сроку 30 дней для предоставления диссертации в виде, годном для ученого совета, т.е. напечатанной и переплетенной. К концу марта указание "Шефа" было выполнено. Защита в Совете МИАН'а прошла в мае. Таким образом, благодаря решительным действиям Н.Н., не могу пожаловаться на то, что потратил много времени на такое малопродуктивное занятие, как подготовка диссертации. Жизнь в Дубне 50-х, во многом напоминая пребывание в Сарове, по существу разительно от нее отличалась. Как Саров, так и Иваньково, представляя собой специальные поселения, возведенные около больших физических установок, почти одновременно возникли в рамках одной и той же системы, системы режимной ядерной физики {В 1954 г мы приезжали в Иваньково из Сарова для участия в секретной (sic!) конференции по физике элементарных частиц.}. Как служебные, так и жилые постройки казалось вышли из одной и той же архитектурной мастерской. Коттеджи на Черной Речке в Дубне практически не отличаются от коттеджей поселка ИТР в Сарове. И в то же время научная обстановка была совершенно другой. Во вновь рожденном ОИЯИ были иностранцы! Те самые, общение с которыми для сотрудников "объекта" было строжайше заказано. С первых дней иностранные ученые вошли в состав дирекции международного института. Молодые иностранцы вскоре появились и в нашей лаборатории. Из Болгарии, северного Въетнама, демократической Германии, Польши и других стран–участниц. Среди моих соавторов возник румын (№{58-6}), а затем и китаец (№№ {60-4} –{61-3}). В Дубну стали наезжать иноземные визитеры, в том числе именитые ученые с Запада. В свою очередь мы, советские сотрудники Объединеного института, получили "облегченную" возможность командировок за рубеж и участия в международных конференциях. Так, на главную по физике высоких энергий, так наз. "Рочестерскую", конференцию 1958 г в Киеве, а затем в 1960 в Рочестере (США, штат Нью-Йорк) поехали большие группы ученых из Дубны. Я был в их составе. В Киеве, благодаря расчетливому педагогическому "коварству" Н.Н., мне пришлось произносить обзорный доклад (№ {59-4}) на пленарном заседании. Подобные конференции являлись местом научных знакомств, стимулирующих контактов, обмена идей с активно работающими учеными из других центров и стран. Все эти, банальные теперь, истины тогда были внове и меняли представление о научной деятельности, создавали ощущение причастности к общечеловеческому труду. Ведь в Сарове конкурировали с американскими атомщиками, находили новые, подчас лучшие решения, которые держали в тайне. Довлело ощущение "капиталистического окружения", необходимости активного противостояния исходившей от него смертельной опастности. Втайне старались догнать, а затем и превзойти. На большие конференции типа рочестерской мы также приезжали с хорошим научным багажом, так сказать, наравне с лучшими из прочих участников. Поэтому не было чувства неполноценности перед учеными с известными именами. И ведущие западные ученые легко и с интересом шли на тесные контакты с нашей молодежью. Возникала атмосфера благожелательности и сотрудничества. Однако, несмотря на совсем новую жизнь в международном институте, нити прошлого не рвались. Более того они звали в очередное неизвестное грядущее. По возвращении в Москву Михаил Алексеевич (далее, иногда, – "Дед") занялся новым грандиозным патриотическим делом – организацией Сибирского отделения Академии Наук СССР. Еще в Сарове у нас с Дедом установились тесные отношения, которые продолжились и в Москве. Мы регулярно виделись и я был в курсе развития сибирской эпопеи. Уже на объекте Лаврентьев начал подбирать {В Сарове с Лаврентьевым работали будущие сибирские академики Б.В. Войцеховский и Л.В.Овсянников.} помощников по предстоящему освоению Сибири. В конце 50-х я несколько раз ездил туда в командировки, в Новосибирск и на место будущего Академгородка, а один раз и в отпуск в компании Деда и его молодых учеников, выпускников физтеха – на Телецкое озеро. Об этих учениках стоит сказать особо. В середине 50-х на Физтех'е в Долгопрудном Дед отобрал группу дипломников, около 10 человек, для подготовке к работе в проектируемых сибирских институтах. Некоторые из них в дальнейшем стали известными учеными и руководителями, членами Академии. С этой компанией я и познакомился во время экскурсии на Алтай. Сибирь привлекала не только новизной жизненных задач. В Сибири были мои корни, в Новосибирске и Кемерово жили близкие родственники. Дед матери, Петр Иванович Макушин, по натуре был первопроходцем. Сын сельского дъячка, он из петербургской духовной академии отправился миссионером на Алтай, а затем, на рубеже веков, стал выдающимся сибирским просветителем, основателем первого книжного магазина за Уралом, устроителем сети бесплатных сельских народных библиотек, а также учредителем "Народного Университета" в Томске, где и сейчас чтут его имя. "Могущество России прирастать будет Сибирью ...". Грандиозность лаврентьевского замысла завораживала. В 1957 году Дед свел меня с одним из своих блестящих сподвижников, Сергеем Львовичем Соболевым, который начинал организацию Института Математики(ИМ) в Новосибирске и предложил мне возглавить в нем Отдел теоретической физики. Я стал подбирать будущих сотрудников. На первых академических выборах по Сибирскому отделению в 1958 году меня баллотировали в члены-корреспонденты, но успех пришел лишь на вторых, два года спустя. И вот, в конце 1960 г, от Деда поступила команда "Пора переезжать!". В Академгородке наша семья поселилась в так. наз. Золотой Долине, напоминающей подмосковные академические поселки. В ближайших коттеджах разместились известные ученые – механик Л.В.Овсянников, математики И.Н. Векуа и Г.И. Марчук, биолог Д.К. Беляев, историк А.П. Окладников, химик Г.К. Боресков.. Неподалеку находился знаменитый домик Лаврентьева, перестроенный из избушки лесника. Первое время я был занят организацией работы небольшой группы, составлявшей ядро отдела теоретической физики в ИМ СОАН. Вместе с Ильей Гинзбургом и Василием Серебряковым в сотрудничестве с дубненцами продолжали работы по низкоэнергетической теории взаимодействия адронов (№№ {62-2} – {62-6}). Однако, перебравшись в Новосибирск, мы вдруг очутились в некомфортных условиях. Дело было не в том, что новый Институт Математики поначалу размещался в жилом доме, а наш отдел в квартире. Не было библиотеки с иностранными журналами по нашему профилю. Еще только создавался вычислительный центр. Наконец, никто и слыхом не слыхал о препринтах. Эти, привычные и казавшиеся естественными в Дубне, "окружающие обстоятельства" отсутствовали. Пришлось позаботиться о журналах, заняться организацией издания препринтов, налаживанием их обмена с другими, в том числе иностранными, институтами и т.д. Встал вопрос о молодой смене. Этот вопрос был ключевым для всего сибирского проекта. Уже с 1959 года в Академгородке заработал Университет, открытый поначалу в школьном здании. Он был организован Лаврентьевым и его сподвижниками по "физтеховской" системе, состоящей из Вуза и, как бы окружающих его, "базовых" институтов. Институты доставляют Вузу профессоров и предоставляют студентам свои лаборатории для практики и работы над дипломом. Эта система, решающая проблему связи передовой современной науки и образования, была впервые реализована в конце 40-х созданием Физтеха в Долгопрудном под Москвой. В Академгородке базовыми явились новые институты Сибирского отделения, расположенные буквально вблизи университета, который, формально подчиняясь Минвузу, на деле был как бы "Университетом Академии". Он, в частности, имел большой штатсовместителей. Ректор нового университета, известный математик, академик Илья Несторович Векуа, пригласил меня на должность проректора, в которой я проработал около полугода. Атмосфера "большого администрирования" оказалась мне не по нутру. Мне не удалось преодолеть идиосинкразии к бюрократической работе и, после серии неприятных обсуждений с ректором и Дедом, я освободился от высокого поста {Оглядываясь назад, замечу, что об этом эпизоде вспоминаю с сожалением. Из-за независимости характера я не терпел прямого нажима, а в силу своей молодости – мне было около 33-х – не смог понять сложности положения моих уважаемых старших товарищей и оказать им необходимую помощь.}. Взамен согласился заняться школьной Олимпиадой и физматшколой. Новосибирский Гос. Университет (НГУ) в составе единственного тогда, Естественного факультета открылся двумя первыми курсами. На второй были переведены сильные студенты из других вузов, в том числе из европейской части Союза. Затем, в начале 60х, факультеты стали размножаться. Появились, в частности, физический, на котором я занялся организацией кафедры теоретической физики, и гуманитарный, где с 1962 г на кафедре истории начала работать Светлана Николаевна. Начиная с 1963 г, на первый курс университета, наряду с выпускниками обычных школ, стали зачислять победителей школьной олимпиады. Всесибирские олимпиады были уникальным явлением. Они начинались заочным туром, задачи которого для старших классов в начале зимы печатались в "Комсомолке" и областных молодежных газетах. Присланные по почте решения проверялись сотрудниками институтов Академгородка и победители первого тура приглашались на второй, очный тур в областные центры. Территория нашей олимпиады довольно быстро распространилась на всю Сибирь, включая Крайний Север и Дальний Восток, а затем и на некоторые республики Средней Азии. Для проведения второго тура в весенние каникулы из Академгородка выезжали команды экзаменаторов, которые на местах проводили отбор победителей для участия в третьем туре. Этот заключительный тур проводился в Академгородке в виде полуторамесячной Летней школы, которая собирала несколько сотен ребят. Победители десятиклассники получали право поступить (без вступительных экзаменов) в НГУ, более молодые – приглашались в Физико—Математическую Школу–интернат (ФМШ), открытую при нашем университете. В первые годы я много занимался организацией Олимпиад и ФМШ. Во главе этого дела Лаврентьев поставил замечетельного человека, Алексея Андреевича Ляпунова, математика, члена–корреспондента Академии Наук, энтузиаста Сибири и образования. Я был у него первым замом, а потом и заменил его на посту председателя Совета по образованию при Президиуме СО АН. В физматшколе читала лекции по истории моя жена. С 1962 года занялся заведыванием кафедры теоретической физики. Для работы на кафедре привлек одного из старейших теоретиков, коллегу и соавтора Ландау, Юлия Борисовича Румера, который в то время возглавлял новосибирский Институт радиоэлектроники, где имел группу сильных учеников, а также Виктора Михайловича Галицкого, руководителя теор. отдела в будкеровском Институте Ядерной Физики. С Галицким мы поставили курс квантовой механики, особенностью которого было большое число упражнений. В дальнейшем на кафедре появились другие теоретики, такие как Спартак Беляев и Роальд Сагдеев. Начиная с 1963 г регулярно читал спецкурс "Введение в теорию квантовых полей", благо под руками у студентов была наша "большая" книга. Начинал с неспешного изложения материала двух первых глав, постепенно ускоряя темп и передавая технически сложные куски для самостоятельного "домашнего освоения". За два семестра мне удавалось дойти до теории перенормировок и ее применений. Курс не был обязательным и аудитория, вначале, как правило, насчитывающая около двух десятков человек, постепенно "распадалась", т.е. таяла численно. Иногда к концу курса оставалось буквально 3 – 4 человека. Эти студенты далее шли на диплом к нам в отдел или к полевикам в теоротдел ИЯФ. Поначалу меня удовлетворял итог курса – хорошо подготовленные дипломники. Потребовалось несколько лет, пока не стало ясно, что результат мог быть бы существенно лучшим, если бы до конца курса дошли и студенты, выбравшие себе затем для диплома другую узкую специальность, например экспериментальную физику частиц или теорию ядра или плазмы. Тогда я сменил тактику и стал упрощать курс теории квантовых полей, уменьшая число лекций и увеличивая коллоквиумы (семинарские занятия), на которых решались упражнения, т.е. набивалась рука для решения конкретных простых задач. (В то же время сильным студентам добавочный материал для самостоятельной работы давался в индивидуальном порядке.) Результаты не замедлили сказаться – показатель "экспоненты распада" стал уменьшаться. Таким образом, профессорство в НГУ дало мне важный педагогический опыт. "Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития"{Н.А. Щедрин, "История города Глупова".}. Впоследствии я всегда старался следовать этому девизу. Система Олимпиад и ФМШ довольно быстро обеспечила высокий уровень студентов НГУ, а затем и его выпускников. Первый, собственно сибирский, урожай Университет дал в 1965 году. Среди выпускников были хорошие теоретики, теперь известные ученые, в том числе Коля Ачасов, пришедший в наш отдел в ИМ и Аркадий Вайнштейн, распределившийся в ИЯФ, к Галицкому. Помимо выпускников НГУ, которых "пришлось ожидать" несколько лет, наш отдел пополнялся и другими способами. В 1961 я отправился на московский Физтех, выступил там с лекцией, побеседовал со студентами и "увез в кармане" нескольких дипломников. Все они стали сильными учеными, не чурающимися административных забот и, в основном, работают в Сибири. Большую помощь в работе отдела оказала дубненская Alma Mater, ЛТФ, и боголюбовский отдел Стекловки. При их поддержке в новосибирском Академгородке, а позднее и на базе иркутского университета, удалось провести несколько конференций, имевших хороший научный уровень. В Дубну на стажировку мы посылали наших аспирантов и дипломников. По итогам применения дисперсионной теории к низкоэнергетической адронной физике в 1967 г была опубликована книга (№ {67-1}), вскоре переведенная на английский. Одному из моих соавторов, В.В. Серебрякову тогда было около 30 лет. Здесь помяну добрым словом Шефа, привлекшему меня к книгописанию на моем третьем десятке. Для Н.Н., создавшему свои первые монографии в возрасте, близком к 20 годам, это было в порядке вещей. В свою очередь я постарался передать дальше полученный от него урок. В 1966 г в Иркутском Гос. университете (ИГУ) появился новый энергичный ректор, физик Николай Фомич Лосев. Он обратился ко мне с просьбой помочь обновить преподавательский персонал и поднять уровень обучения на иркутском физфаке. Мне удалось "прельстить" нескольких своих учеников перспективой ответственной новой деятельности и в Иркутск из нашего отдела был "выброшен десант". Десантники, Игорь Орлов, Юра Парфенов и, несколько позднее, Саша Валл, прижились на новом месте и сейчас заняты ответственной научной работой в Иркутске. Важную роль для становления кафедры теоретической физики в ИГУ сыграли Летняя школа 1969 года для учащихся Иркутской области и два международных совещания {С нашим немецким коллегой профессором Хорстом Роллником, координатором "Программы Гайзенберг–Ландау", мы познакомились в 1978 г на Байкале.}, проведенные при поддержке Новосибирска и Дубны в 70 гг. Кафедра теор. физики НГУ была естественным местом объединения теоретиков из различных институтов Академгородка. Мы начали совместный регулярный семинар. Для чтения спецкурсов нашим студентам приглашались ученые из Москвы и Дубны. Совместными усилиями была проведена большая международная конференция широкого профиля. Возникла идея организационного объединения всех теоретиков Академгородка в рамках Института Теоретической Физики. Поначалу этот проект получил поддержку Президиума СО и, в Москве, Бюро отделений Общей физики, Ядерной физики и Математики. Предполагалось построить специальное здание и предоставить новому институту материальные возможности для приглашения сильных ученых из европейских центров и из-за рубежа для длительных рабочих визитов в Академгородок. Однако, на заключительной стадии, под давлением ряда влиятельных сибирских академиков, "взревновавших" к нашему проекту, председатель Президиума СО заколебался и решение Президиума АН СССР об открытии нового института не состоялось. Для меня это было сильным разочарованием. Охлаждение в отношениях с Лаврентьевым усилилось, когда я решил принять приглашение поехать на пару лет в Лундский университет в южной Швеции в качестве гостевого профессора. Напрасно я убеждал его, что такая, уникальная по тем временам, командировка, в конечном счете пойдет на пользу развитию физики в Сибири. В жесткой форме он предложил мне либо отказаться от предложения, либо вернуться из Сибири в Дубну и "делать все, что я пожелаю". Н.Н. поддержал второй вариант и в конце 1969 года я перевелся назад в Дубну, в родную ЛТФ. Учебный год 1970/71 я провел в Лунде в качестве Нобелевского гостевого профессора. Инициатором этого приглашения был шведский академик Торстен Густавсон, член Нобелевского комитета по физике и директор Института теоретической физики Лундского университета. Незадолго до того трагически погиб в авиакатастрофе яркий ученый, ученик Густавсона и Паули и фактический глава группы молодых лундских теоретиков, профессор Гуннар Челлен. Идея "патриарха" Густавсона состояла в организации в Лунде небольшого международного коллектива. Для этого, на деньги Нобелевского фонда он пригласил из Англии молодого профессора Раймонда Стритера, а из Союза {Для проведения столь неординарной операции Густавсон воспользовался своим близким знакомством с тогдашним премьер–министром Улофом Пальме, которому в свою очередь пришлось задействовать советского торгового атташе, родственника Брежнева.}, с некоторой задержкой, получил меня. С советской стороны дело было поручено Госкомитету по Атомной энергии, в ведении которого находился ОИЯИ. Предполагалось, что я проведу в Лунде не менее двух лет. В мои обязанности входило чтение регулярного курса лекций по теории элементарных частиц, а также научная работа с местными студентами и аспирантами. Помимо прочего меня привлекала новизна поставленной передо мной задачи. В Швецию я поехал с женой и двумя младшими детьми. Пете было 14, а Лизе – 10. В течение учебного года я прочитал годовой курс лекций для студентов в Лунде, начал совместную работу с молодым шведом (см. публикацию №{72-2}), а также прочитал небольшой цикл лекций в Институте Нильса Бора в Копенгагене. Почти годичное пребывание на "Западе", помимо очевидных приобретений лингвистических и бытовых навыков в новой среде, значительно расширило круг моих очных и заочных научных контактов, дало большее понимание обычаев и правил жизни мирового научного сообщества. К сожалению, моя активная позиция в установлении и развитии этих контактов привела к неожиданному результату. Летом 1971 года шведская командировка была неожиданно прервана и, на последующие 17-18 лет я стал "невыездным". После возвращения в Дубну продолжал заниматься высокоэнергетическими асимптотиками рассеяния и, в частности, обратился к задаче вычисления таких асимптотик для многопетлевых диаграмм Фейнмана зарождавшейся тогда квантовой хромодинамики (КХД). Вместе с Андреем Алексеевичем Славновым и группой молодежи из МГУ, нам удалось сделать несколько интересных наблюдений (см. №№ {73-2}, {74-2}) на двух-петлевом уровне. Однако, трех–петлевые вычисления требовали весьма громоздких алгебраических рассчетов симметрийных факторов. Между тем в западной литературе по теоретической физике стали появляться указания на проведение сложных и трудоемких алгебраических и аналитических выкладок на компьютерах при помощи специально разработанных пакетов программ для символьных вычислений. Как раз в это время в ОИЯИ появилась, мощная по тем временам, импортная машина CDC 6500, объем быстрой памяти которой позволял производить подобные вычисления. Удачным образом, мы во время поговорили об этом с тогдашним директором Лаборатории Вычислительной Техники и Автоматизации Михаилом Григорьевичем Мещеряковым. В результате взаимного энтузиазма в этой Лаборатории была образована специальная группа во главе с теоретиком Володей Гердтом, которая начала активную деятельность по освоению в Дубне уже имеющихся пакетов западного производства. Был привлечен американский профессор Энтони Херн, создатель пакета "REDUCE", который, однажды, в течении нескольких ночей помогал инсталлировать свою программу на нашей машине. В результате группа Гердта уже к концу 70х "выдала первую продукцию" в виде простых и надежных пакетов, поступивших на вооружение "малообученных" теоретиков. К некоторому моему удивлению, довольно быстро появились важные физические результаты. С помощью арсенала компъютерной алгебры в Дубне впервые была выполнена серия вычислений в высших порядках теории возмущений квантовой хромодинамики (КХД) и суперсимметричных теориях, получивших международный резонанс. Так, на "рочестерской" конференции 1984 года в Лейпциге, нашей группой были доложены вычисления трех-петлевых чисто глюонных диаграмм в КХД. Результаты этих вычислений позволили определить третий коэффициент так наз. ренормгрупповой бета-функции и, тем самым, дали основу для регулярных рассчетов 3-петлевых вкладов в различные матричные элементы. Помимо того, эти результаты явились решающим аргументом в пользу существования УФ–конечных суперсимметричных расширений КХД. Распространению подобных систем аналитических вычислений в нашей стране послужил обзор (совместно с В.П. Гердтом и О.В. Тарасовым), опубликованный в УФН в 1980 г. (№{80-2}), а также специальный ежемесячный семинар на физфаке МГУ (в 1980х гг. состоялось более 80 заседаний) и ряд Всесоюзных совещаний (см., например, №№ {81-4}, {86-3},{89-2}, {91-2}), проведенных, в основном, в Дубне. Примерно в это время я заинтересовался вопросам неаналитичности теории поля по константе связи. Используя, свойства аналитичности по переменной квадрата импульса и комбинируя их с ренормгрупповыми соображениями, здесь удалось получить заключение об структуре существенной особенности в начале координат комплексной плоскости константы связи – см. №№ {76-2}, {76-4} – {77-2}. Вместе с Д.И.Казаковым был развит метод суммирования асимптотических (расходящихся) рядов (№№ {79-1},{79-3}, {79-4}, {79-5} {80-4} и {80-6}), оказавшийся весьма эффективным не только в теории квантовых полей, но и в квантовой статистической физике, при вычислении критических индексов фазовых переходов {kaz}. C весны 1972 года я начал читать лекции на физфаке МГУ – годичный, на VIII и IX семестрах, курс по началам теории квантовых полей, который сопровождался коллоквиумами. На основе этого курса к концу 70х гг. была создана (вместе с Боголюбовым) книга "Квантовые поля" – учебное пособие (№ {80-7}) (довольно быстро переизданное в США и ГДР) с наборами задач, которое, следуя плану нашей "большой" книги, доводило студента до теории перенормировок. В сравнении с этой, последней, пособие преследовало более общие образовательные цели, будучи обращено к широкой аудитории студентов теоретиков из других областей физики, а также к будущим экспериментаторам в области физики частиц. "Расширительные" тенденции в образовании все более занимали мое воображение. Важную мотивацию я получил от книги Фейнмана "Теория Фундаментальных Процессов" {Выполненный мною перевод этой замечательной книги (№ {78-1}) положил начало (редактируемой мною) серии переводных монографий "Библиотека Теоретической Физики", предназначенной для ознакомления научной молодежи с малодоступными работами классиков. В течении 80х гг. в издательстве ГРФМЛ – Наука вышло около десятка книг этой серии.}. Я начал пробовать читать небольшие полупопулярные курсы по теории микромира, включающие основы квантовых полей, студентам младшекурсникам. Такие лекции обычно привлекали и преподавателей. На основе этих курсов возникла, написанная совместно с В.В. Белокуровым книга "Теория взаимодействий частиц" (№ {86-2}), также имеющая иноязычные издания №№ {91-1} и {97-1}}. Чтение лекций для более широкой физической аудитории, которым я стал все больше заниматься, привлекло мое внимание {Начальный импульс в этом направлении я получил в середине 70х гг. от Ю.М. Широкова, а также Г.Я. Мякишева. к роли квантовых полей в современной картине физического мироздания. Возникло убеждение, что ознакомление с понятием квантового поля, как с новой физической сущностью, объединившей две формы материи классической физики – точечные частицы и волновые поля – необходимо каждому квалифицированному физику. Следовательно, краткие основы КТП должны быть введены в курс физики физического факультета. Мне также стало ясно, что за 70 лет своего развития структура теории квантовых полей постепенно упростилась ценой усложнения исходных понятий и приобрела определенную логическую простоту, в которой важную роль играет принцип перенормируемости – см №№ {83-1}, {85-8}, {90-1}, {90-4}, {92-6}. Отсюда затем удалось {В этой связи я многим обязан беседам с А.М. Балдиным.} "перебросить мост" (№ {97-6}) к строению фундаментальной физической теории, которая за последние полвека также претерпела метаморфозу своей логической структуры. В начале 80-х я вновь обратился к вопросу о природе ренормгруппы. К этому времени в теоретической физике имелись два "ареала" ее распространения. В КТП, наряду с ренормгруппой, как точной непрерывной группой {На математическом языке – группой Ли (M. Sophus Lie), открытой в КТП Штюкельбергом и Петерманом и явно сформулированной в работах №№ {55-4}, {55-5} .} существовал взгляд на РГ, как на приближенную конструкцию, обязанную своим существованием безмассовому приближению, т.е., ультрафиолетовой асимптотике. В то же время, начиная с работ К. Вильсона начала 70х гг., появилась область применения РГ представлений в больших спиновых системах и, в конечном счете, в теории критических явлений. Эта, "вильсоновская ренормгруппа", в отличие от квантовополевой, была приближенной в своей основе, по способу построения. Р.М. Мурадян, перебравшийся из Дубны в Армению, обратил мое внимание на работу бюраканского физика М.А. Мнацаканяна, который получил функциональные уравнения тождественные ренормгрупповым в задаче переноса излучения в звездных атмосферах. Путем сопоставления этих результатов с различными вышеупомянутыми ренормгруппами, в 1982 г мне удалось сформулировать (№ {82-1}) общий взгляд на природу ренормгрупповых преобразований в различных областях теоретической физики. Возникло представление об РГ как группе преобразований, включающих "граничные" параметры входящие в частное решение. Ренормгруппа отвечает симметрии решения (а не уравнений) относительно этих преобразований. На основе такого представления оказалось возможным переформулировать (№№ {84-1}, {84-2}) понятие ренормгруппы с помощью нового понятия функциональной автомодельности, обобщающего обычную (степенную) автомодельность. Это обобщение в дальнейшем позволило перенести метод ренормгруппы в математическую физику. Здесь возникло плодотворное сотрудничество с фиановским теоретиком Вениамином Васильевичем Пустоваловым {Безвременно скончавшимся в 1995 г.} в области построения (№ {95-2}) регулярного алгоритма нахождения непрерыных симметрий ренормгруппового типа для решений краевых задач математической физики. Создание такого алгоритма (№ {95-7}, {96-5}) позволило найти содержательные применения методу ренормгруппы в нелинейных задачах, в частности в задаче Хохлова о самофокусировке лазерного пучка в нелинейной среде (№№ {97-3}, {98-1}). Начиная с середины 80х в Дубне по моей инициативе проводится серия регулярных (1986, 1991, 1996) конференций по применениям метода ренормгруппы в различных областях физики, наглядно демонстрирующих – см. труды этих конференций №№ {87-5}, {92-7},{97-5}– универсальность этого метода. В начале 90х гг. удалось получить в аналитической форме приближенные решения зависящих от массы ренормгрупповых уравнений в двухпетлевом случае (№№ {92-3}, {92-4}). На этой основе в дальнейшем были сделаны полезные применения в задаче плавного описания физических процессов в окрестности порогов рождения тяжелых кварков (№№ {94-3}, {95-1} и {95-3}). Пару лет назад, в контексте КХД, я обратился к старой идее, развитой еще 40 лет назад (№ {59-3}), идее "аналитизации" по импульсной переменной инвариантного заряда квантовой электродинамике для уничтожения нефизического "призрачного" полюса. Удалось показать (№№ {96-3}, {97-4}, {98-2}) что такой подход оказывается плодотворным не только для эффективной заряда сильного взаимодействия, но и при анализе наблюдаемых величин (№ {98-3}). В сложные времена перестройки и социальных потрясений пришлось по новому включиться в общественно-научную деятельность, принять участие в борьбе за будущее Объединенного Института при подготовке перевыборов директора ОИЯИ в конце 80 гг. В 1991 году удалось провести представительную Конференцию по ренормгруппе буквально через неделю после августовского путча (см. № {92-2}). В это же время я публично выступал против роспуска Академии Наук СССР и, затем, за сохранение научного пространства СССР Российской Академией наук (№ {92-4}). В январе 1993 года я был избран директором Лаборатории Теоретической Физики имени Н.Н. Боголюбова в ОИЯИ. Первая половина пятилетнего срока пришлась на период быстрой инфляции и "разрушения привычного уклада" довольно безмятежного существования научного работника в нашей стране, распада научных связей между странами СНГ. В качестве директора боголюбовской лаборатории я ставил перед собой следующие цели: – поддержать высокий уровень исследований, – сохранить ЛТФ как место сотрудничества теоретиков Дубны, республик СНГ и других стран-участниц, – усилить научное сотрудничество с западными центрами, – увеличить приток молодежи. Была децентрализована административная система Лаборатории. Усилены полномочия руководителей и соруководителей каждой из тем – в их ведение практически были переданы финансовые и кадровые вопросы. Окончательные решения принимались на заседаниях расширенной дирекции БЛТФ, в которую, наряду с членами собственно дирекции, входит руководство всех трех тем. Была проведена детальная аттестация всех научных сотрудников Лаборатории по совокупности параметров: числу и качеству публикаций, участию в конференциях, работе с молодежью, научно-организационной активности. По итогам аттестации вносились коррективы в оплату труда. Получила значительное развитие "Программа Гайзенберг–Ландау", инициированная в 1992 г боннским профессором Хорстом Роллником и предыдущим директором Лаборатории В.Г. Кадышевским. К настоящему времени эта программа сотрудничества с теоретиками Германии характеризуется примерно десятком совместных конференций и 70-80 совместных публикаций ежегодно. Сотрудничество с нашими теоретиками – наиболее успешная часть участия Федеративной Германии в ОИЯИ. По моему предложению при дирекции БЛТФ был учрежден "Внешний Совет по Теоретической Физике", в состав которого были приглашены около десятка видных ученых, не работающих в ОИЯИ. Внешний совет на своих ежегодных сессиях рассматривает отчеты дирекции и научные отчеты крупных подразделений Лаборатории и выносит рекомендации стратегического характера. Была усилена работа по привлечению научной молодежи для работы в БЛТФ на контрактных условиях. К началу 1998 г в Лаборатории работало около 35 ученых моложе 34 лет, что составляет около 20 научного персонала. Вместе с зам. директора Лаборатории немецким ученым профессором Гердом Репке мы ввели в практику так наз. Research Workshop'ы – Совещания-школы продолжительностью в несколько недель для более активного привлечения в Дубну научной молодежи из других центров. Опыт 1997 года оказался положительным. Помимо забот о "материальной" стороне существования, я стремился способствовать сохранению присущей Лаборатории, заложенной ее основателями, Боголюбовым, Блохинцевым, Марковым, атмосферы морального комфорта и дружелюбия и взаимного доверия как внутри постоянного персонала, так и по отношению к контрактникам и гостям. Читатель! Это повествование не может иметь четкого окончания. Высказывать суждения о событиях прошедших, но слишком близких к моменту текущему, не всегда уместно. Как сказал поэт - ходить бывает склизко по камешкам иным. Итак, о том, что близко, мы лучше умолчим. На собственные ошибки и трудности нас окружающие, следует отвечать работой. Быстро изменяющиеся условия требуют бдительности, четких реакций и напряженной работы. В то же время они дают простор для инициативы и нестандартных решений. В этих условиях источником оптимизма является потребность в труде во имя будущего нашего потомства. |
Похожие:
 |
Расписание гонок. Гонки будут проведены следующим образом: Дата Время сигнала «Предупреждение» ««Золотое Озеро» 2015 года, посвященное 170-летию Русского географического общества, 100-летию Заповедной системы России, 70-летию... |
|
Положение о региональном этапе Всероссийского конкурса детского и юношеского литературно С. А. Есенина, 110-летию со дня рождения М. М. Шолохова, 100-летию К. М. Симонова, 100 летию со дня рождения поэта Е. А. Долматовского,... |
 |
Россия, Наполеон и 1812 год «Год российской истории»: экспозиции, посвящённые 1150-летию российской государственности; к 200-летию Отечественной войны 1812 года... |
|
Издаются в санкт-петербургской епархии К 90-летию со дня преставления и 170-летию со дня рождения святого праведного отца Иоанна Кронштадтского |
|
Конспект По Сектоведению (Книга “Меч Обоюдоострый,” Автор В. М. Чернышев) ... |
|
4 июня 2016 года в Геленджике прошло одно из самых ярких мероприятий... Праздничный Геленджикский карнавал «Лето-2016», «Геленджику улыбается солнце» приурочен организаторами к следующим знаменательным... |
|
Перед тобой третье издание, наиболее полно отражающее историю Борисовского... Перед тобой третье издание, наиболее полно отражающее историю Борисовского края. Оно и посвящается 80-летию района и 65-летию освобождения... |
|
«Иркутский государственный университет путей сообщения» Научно-техническая библиотека профессор Профессор Андрей Павлович Хоменко : к 65-летию со дня рождения и 40-летию научной деятельности : биобиблиогр указ. / сост. Г. А.... |
|
Храним любовь к родной земле материалы краеведческого конкурса к... ... |
|
Приемные требования по специальности Автобиография предоставляется в печатном виде, с приложением электронного варианта на диске cd |
|
Дмитрия Владимировича, действующего на основании Устава, с одной стороны, и Волго-Каспийский Акционерный Банк (акционерное общество), именуемый в дальнейшем “Банк”, в лице президента Сухорукова Дмитрия Владимировича,... |
|
Министерства транспорта российской федерации государственное образовательное... Актуальные вопросы медицинского обеспечения полетов. Тезисы докладов vi-ой Всероссийской научно-практической конференции, посвященной... |
|
Александр Кондратенко Путь, длиной в 80 лет к 80-летию производственной... К 80-летию производственной деятельности Северо-Кавказского института по проектированию водохозяйственного и мелиоративного строительства... |
|
Статья посвящена 100-летию со дня рождения одного из основоположников... ... |
|
В. И. Михалев, проф. В. Н. Скира, доц. Т. И. Ермакова (отв секретарь).... Материалы Международной научно-практической конференции, посвященной 85-летию со дна рождения профессора Черемисинова Г. А. и 50-летию... |
|
Общество «Севералмаз», именуемое в дальнейшем «Покупатель», в лице... «Севералмаз», именуемое в дальнейшем «Покупатель», в лице Генерального директора Письменного Андрея Васильевича, действующего на... |