Александр Рей
Сочинение на свободную тему
Сборник рассказов
Ezo & Psy Publishing
Москва
2013
Рей Александр
Сочинение на свободную тему. – Сборник рассказов – Москва: Ezo and Psy, 2013. - 253 c.
Каждый из рассказов вошедших в сборник «Сочинение на свободную тему» я могу назвать своим старым другом. Семь друзей Александра Рея покоятся на страницах этой книги. О каждом из них я могу сказать много хорошего – сколько они для меня сделали, сколько помогли пережить и понять. Да, все они разные и немного чудаковатые. А у кого нет своих странностей? Ведь именно это и делает нас разными.
Семь совершенно разных историй объединяет одно – мой голос. Ведь именно его ты будешь слышать, пробегая глазами строчку за строчкой. Я расскажу тебе, что бывает с теми, кто отказывается принимать смерть родных… Кто на самом деле шепчет на ухо писателям… Что толкает людей на суицид… Почему можно изменить любимому человеку… И по каким законам живет тонкий мир… Все это ты найдешь в этой книге.
«Сочинение на свободную тему» - это семь миров одного человека.
© Александр Рей
Сайт Александра Рея
youzay.com
Оглавление
Оглавление 3
Двери, которые никогда не закрываются 4
24 ЧАСА КАССИОПЕИ 20
Не прощаюсь… Клубничка! 49
ШЛЮХА… 80
Хранитель историй 86
Огненно-красный 139
ВНУТРИ 169
Перепевник - путеводитель по тонкому миру 174
Двери, которые никогда не закрываются
Найти дорогу, которая должна была меня привести к месту назначения, на самом деле оказалось совсем не сложно, как и обещал голос в телефонной трубке. Голос, принадлежал уверенной в себе «полупожелой» женщине. Почему именно «полупожелой»? Откуда вообще могло взяться такое понятие? Это всё из-за образа… Образа, который сам таки и лезет появиться перед глазами, если не знать, как выглядит обладательница ТАКОГО голоса, а только слышать его. Вот такой именно «полупожелой» образ и получается. То есть слышишь этот голос, и сразу представляется солидная тетька, явно смахивающая на учительницу начальных классов, в платье консервативной длинны - по лодыжки, и возраста не до конца понятного – еще не старушка, как бы еще не всё у жизни смогла урвать, не пожила еще достаточно, но уже и просто женщиной тоже назвать трудно. Вот и выходит образ какой-то «полупожелой».
Такому образу, а точнее его создающему голосу, можно и даже хочется легко себя доверить. Мне кажется, любой человек, услыхав, как мягко переливаются друг в друга слова, образуют предложения достойные мастеров прозы, сможет с уверенностью заявить или, в крайнем случае, дать руку на отсечение, что любая информация, доводимая до сведения окружающих этим голосом, является самой что ни на есть истинной, нотариально заверенной самим Господом Богом. А значит, сомнениям подвергаться не может!
Поэтому на то, что нужная мне дорожка, вихляющая шустрой змейкой среди многоэтажных гигантов, отыскалась без труда и именно там, где и сообщалось, можно было только легонько кивнуть – мол, «другого я от голоса и не ожидал» и не спеша двигаться дальше.
Вообще то, я очень редко когда соглашаюсь выезжать к клиентом домой, только в виде исключений и за удвоенную плату. Я отказываю в подобных просьбах, конечно же, не из-за лени или от того, что не люблю трястись в общественном транспорте, нет. Существуют две, на мой взгляд, достаточно веские, причины. Хотя некоторые люди в этом сильно сомневаются. Ну и черт с ними! Не им же толпиться в средине лета в душном до тесноты, навеки законсервированном в запах пота, автобусе или троллейбусе. И не им же придется покинуть свой любимый офис, чтобы погрузиться в миры чужих квартир. Так что… мне все равно на сомнения некоторых людей!
Дорожка оборвалась рассыпавшимся бордюром и дальше перешла в свою новую личность – худую, на вид совершенно не надежную, тропу, проложенную годами и утоптанную трудом тысяч человеческих ног, живущую среди недавно подстриженной травы. Эта тропинка, как проинформировал меня голос из трубки, как раз и является заключительным аккордом моего короткого путешествия от остановки до дома с номером 24 по «такой-то» улице.
Я оторвал взгляд от песочного цвета тропы и посмотрел на приближающийся ко мне дом. Так и есть – девятиэтажная коробка из белого кирпича, на уровне второго ряда окон, если считать от земли, бледно-оранжевой краской, расползшейся подтеками по стене, то ли написаны, то ли нарисованы две цифры - два и четыре.
Мне всего лишь осталось обогнуть дом справа, доверившись тропинке, и я окажусь у железных дверей подъезда, верно охраняющих жильцов от мусора и запаха мочи чужаков. На домофоне, нажав кнопки 1 и 0, а за тем «С», я, по идее, услышу тот самый «полупожелой» голос.
Идти оставалось всего ничего, именно поэтому я решил насладиться свежестью идеального летнего дня.
Да! Вот так… я направляюсь в очередную, безликую своей среднестатистичностью, квартиру, о чем-то говорить с обладающим полупожелым голосом человеком, сквозь теплый и сильно ветреный день, декорированный точными копиями ватных помпончиков на небе… чем не идеал для конца июня?
Кто-то, конечно, может посмотреть на меня укоряющим взглядом и надменно заметить, что погода совсем не соответствует приличному окончанию июня – мол, ветер никуда не годится, да и солнце греет до невозможности безалаберно. Но, как я уже говорил, мне все равно. Я ж рассказываю о своем идеальном летнем дне! Если кому-то другому вдруг взбредет дурацкая мысль описать этот день, то пуская болтает всё что угодно. И что-то вроде «я шел по тропинке, а погода была совсем никудышная для конца июня» может вполне оказаться его правдой… правдой кого-то другого.
И так, я наслаждался… наслаждался… м-м-м… не так, как хотелось бы… не до конца, что ли? Так сказать, не на полную катушку.
Дело в том, что ветер, сильными порывами поднимающий у меня под ногами миниатюрные бури, такие «бурьки для букашек», где-то по пути ко мне прихватывал запах мертвого ёжика. Тем самым нарушая весь идеал. Как же тут не нарушит? Запах, между прочим, не из приятных!
И, разумеется, если этот КТО-ТО, кто теоретически мог бы находиться со мной рядом, но которого на самом деле рядом нет (и слава Богу), спросит: «А причем тут собственно ёжик?», то я отвечу: «Что конкретно против ёжиков ничего не имею. Просто доносящийся до меня запах, безжалостно ломающий весь кайф от такого чудесного денька, так, специфично, называю». Таков будет мой ответ, если вдруг…
Если потребуются разъяснения, смогу еще добавить, что ёжики, в принципе, могут быть совсем не виновны в этом мерзком запахе, это кто угодно мог издохнуть поблизости, а затем, лежать и вонять: большая серая крыса, банальная кошка или даже экзотичный крокодил, если б они здесь водились. Да вообще КТО УГОДНО МОЖЕТ ТАК ВОНЯТЬ!
- Так почему ж все-таки ёжик? – так и не разобравшись, спросил бы кто-то, кто мог со мной сейчас находиться рядом.
И я б начал рассказывать…
«Просто когда-то в детстве, вот таким, точь-в-точь, летним днем, отдыхая на даче, а если быть еще точнее, лежа на софе и уставившись в черно-белый экран малюсенького телевизора, я почувствовал такой же, как и сейчас, смрад. Он, смрад, меня возмутил, но не сильно. Не сильно, значит не до такой степени, чтобы отрывать зад от кушетки и идти разбираться в его источнике. Ну, это поначалу.
По мере усиления солнечной активности, запах становился всё отчетливее, приобретая контуры и уже из легкого капризного возмущеница, перешел во вполне конкретное раздражение. Это меня доконало, пришлось подняться. Выйдя на улицу и тщательно изучив окрестности дачного домика, я, ровняясь на смрад, наткнулся уже на дороге, пролегающей за забором участка, на лепешку из непонятного существа, кишащую белыми детенышами мух.
Конечно же мне стало противно, но что-то обязательно нужно было с этим делать, если я не хотел постоянно терроризироваться неприятным запахом. Уж что-что, а мне точно этого не хотелось!
Естественно, что я побежал к ковыряющейся в грядках бабушке. Добившись от неё внимания и коротко пройдясь по истории с пахнущей лепешкой, я застыл, перевалив ответственность на старшего, в ожидании от неё активных действий, кои не заставили себя ждать.
Деловито кинув мне короткое «пошли», она двинулась вперед, аккуратно ступая между ухоженными рядами редиски и щавеля. Когда мы вместе прибыли на место происшествия, бабушка села на корточки возле пахнущей лепешки и быстро оценив, что к чему, сказала:
- Жалко ёжика.
Я, выглядывая из-за бабушкиной спины, неимоверно удивился и переборов подкатывающее к самому горлу отвращение, попытался в беспрерывно копошащейся массе, тоненьким блинчиком размазанной по земле, разглядеть признаки ёжика… ёжика, каким я его знал из книжек и мультиков – веселого, мягко-колючего, с неизменным яблочком или грибочком на трудолюбивой спинке. Но сопоставить и уж тем более вычленить общие признаки ёжика, сидящего в моём воображении с ЭТИМ ёжиком, у меня так и не получилось. Пришлось смириться и с этим очередным детским разочарованием.
Бабушка, всё теми же коротко-деловитыми фразами приказала мне принести лопату, что я отточено быстро и безупречно выполнил. Видимо тогда, ошарашенный новыми знаниями в ёжиковединии, я даже не мог подумать сопротивляться и бунтовать, мечтая вернуться к черно-белому экрану телевизора, чтобы поскорее забыть своё новое знакомство.
Подобрав несколькими движениями на совок недавно принесенной лопаты остатки ёжика, она посмотрела на меня, безжалостно оценивая мои возможности, и равнодушным голосом произнесла:
- Понесешь к общей свалке ежа ты. Понятно?
Нет, я то, в принципе, понял, не дурак же. Дело ведь совсем в другом – до «общей свалки», как называли склад всякого хлама и отходов расположенный возле главной дороги все наши соседи, садоводы-огородники, пиликать было добрых полтораста метров. А это о-о-чень большое расстояние, если преодолевать его с ежиным «грузом 200» на лопате.
Я посмотрел на бабушку самым жалобным взглядом, на какой был способен, но она была сурова и неприклонна – на него она ответила лишь нахмуренными бровями и протянула мне лопату. Конечно же, я её взял, так как другого выбора мне никто не оставил.
И так… точь-в-точь в такой же ветрено-солнечный денек, совершенно не характерный для конца июня, я шел по засыпанной гравием дороге, вытянув подальше от себя лопату, борясь с тошнотой и стараясь не смотреть на то, ЧТО несу, что, естественно, у меня не получалось вовсе.
Не слышать запах я тоже не мог – если заткнуть нос и дышать ртом, то возникало ощущение, что вонь оседает на языке, деснах и нёбе, что было еще хуже, так как вкупе создавало ощущение, будто я минуту назад позавтракал этой чёртовой, дохлой ежатиной.
Фу-у-у… Даже сейчас вспоминать противно, не говоря уже о тех впечатлениях.
Вот такое у меня было первое и последнее личное знакомство с ёжиками, оставившее после себя на всю жизнь к ним мерзкое равнодушие и знание запаха смерти, которое теперь я называю их именем.
То ли из-за воспоминаний о запахе, то ли от самого запаха, я перестал получать удовольствие от дороги и удачного, в плане погоды, дня. Теперь я просто шел… шёл ради того чтобы идти, без радости, без желания, будто курил надломанную сигарету. Осталось только стремление поскорей зайти в подъезд.
Но и тут, как оказалось, было не все так просто…
Только лишь завернув за угол, что у меня получилось как-то неожиданно резко, видимо из-за воспоминаний о ёжике, я увидел… как-то всем телом сразу и увидел, и почувствовал, и испугался, так же неожиданно, как и повернул… МЕНЯ ПОДЖИДАЛИ!
Трудно вообразить, насколько я тогда испугался. Да что там испугался – чуть в штаны не наложил от увиденного…
Значит, поворачиваю я за угол дома 24, а там вся земля буквально усыпана кошками! Штук тридцать или даже все сорок, мирно сидящих в ожидании чего-то или кого-то, самых что ни на есть обычных кошек.
Этот кто-то, кто вполне вероятно мог со мной в тот момент находиться рядом, скорей бы всего неприятно так хмыкнул, мол «тоже мне, я то думал что там было ЧТО-ТО ТАКОЕ, а так всего лишь кошки». И, наверняка, бы подумал обо мне, как о пугливом и склонном создавать «ого-го из ничего».
Я б даже на такое ничего не ответил. Ни-че-го-ше-ньки! Просто пропустил мимо ушей и, наверное, даже не стал обижаться, потому что этого типа, кто такое мог подумать или сказать, там не было и он не знает, даже представить не может, какого это, когда на тебя смотрят… нет, не так… когда на тебя лупят, уставившись в упор, будто считывают твою душу, тридцать, а то и все сорок пар зеленющих кошачьих глаз! Уму не постижимо – восемьдесят маленьких угольков… Хотя так будет не правильно, кто ж считает глаза по одному? Всегда говорят - «пара глаз». Оно и понятно, ведь что у меня в итоге получилось? Восемьдесят глаз… расскажи эту историю в какой-нибудь компании и обязательно, ОБЯЗАТЕЛЬНО найдется один чудак, который подумает, что на меня смотрело восемьдесят одноглазых кошек. Это ж никуда не годится. Так что пускай будет сорок пар глаз…
Замерших, спокойных, можно сказать даже, каких-то равнодушных, и самое страшное – чего-то ждущих, тридцать-сорок парк глаз. Вот жуть!
Полная тишина, только листья шелестят под властью сильного ветра, и кошки, словно статуи из камня охраняющие проклятьем вход в гробницу фараона. Ладно бы хоть кто-нибудь из них, хоть какая-нибудь тварь пошевелилась – пошел, мяукнул, начал драться или зашипел, да всё что угодно, хоть одно маленькое движенице. Но нет! Они сидели ВСЕ, просто сидели! Ни один из них не задействовал ни единой мускулы, всё чего-то ожидая, что говорится в позе «перед прыжком» и злобно зыря на меня. И всё это совсем неожиданно…
Я так и замер на месте, пока разум не вернулся в голову, а душа поднялась чуть выше пяток. В общем, пока не отошел, чтобы можно было соображать, трезво оценив ситуацию. Пока не понял, точнее не убедил себя, что передо мной не шабаш неизвестно как вырвавшихся на свободу исчадий ада, а тупо чего-то ждущая, хорошо организованная толпа кошек. Как только это до меня дошло, я почувствовал, что могу управлять своим телом. Что я собственно и сделал, неуверенно передвинувшись в сторону подъезда на несколько малюсеньких шажочков. Потом передумал и шустро, как мог, пошел в обход кошачьей братии – «береженого бог бережет».
Добравшись до запертой подъездной двери, единственной преграде к моей безопасности и спокойствию, я быстро нажал нужные кнопки на домофоне, дождался, считая секунды, пока голос, искаженный дешевым динамиком, спросит «Кто-о?». Я представился и напомнил, что мы договаривались.
- Да-да! Здравствуйте, Алексей, - сказал определенно тот самый голос, - Заходите… Второй этаж налево.
После чего, раздался писк железной двери и, теперь, её можно было легко отворить. Я нырнул под защиту подъезда. В подъезде оказалось сыро и пахло хлоркой. Два раза по девять ступеней и я на втором этаже.
Как оказалось с лестничной клетки в противоположные стороны уходило два длинных коридора, в каждом из которых помещалось по четыре двери. Я выбрал ведущий от ступеней влево, как и было велено. Дверь, ведущая в нужную мне квартиру, была вежливо приоткрыта, приглашая войти.
Несколько широких шагов (а другие у меня не получаются) и я вхожу в не знакомую для меня обстановку. Чужие запахи, образы и ощущения начинают захватывать меня, пытаясь слиться, как всегда, когда мне приходиться сталкиваться с жизнью других людей. А что может быть более ярким отображением человеческой жизни, чем тело и квартира?
Полы устланы потрепанными ковровыми дорожками, явно столь долго и неизменно находящимися на одном и том же месте, что будто бы срослись с полом корнями. На стенах блеклые, словно выгоревшие обои в полоску, да несколько дешевеньких картинок в пластиковых, «под дерево», рамочках – лошади, береза зимой, букет полевых цветов, в общем все то, что в изобилии продают за копейки на рынках. Еще, слева от меня, оказалась тумбочка с вырастающим из него зеркалом. Вот и вся прихожая.
Меня привлекла тумбочка. Точно такая же стояла в квартире моих родителей, пока мы всей семьей не перебрались на ПМЖ в другой город. Тогда мы привезли с собой в новый город громоздкий контейнер, с огромным количеством вещей, в том числе и совершенно ненужных, а столь привычную тумбочку с зеркалом почему-то родители оставили в том чуждом, но привычном мне городе детства.
Тумбочку моей молодости никто в семье тумбочкой не называл, а называли просто «Зеркало». Это самое зеркало располагалось когда-то прямо напротив входной двери в узком коридоре. И если кто-то что-то искал и спрашивал у кого-то более информированного, где это что-то лежит, то ему могли ответить: «Посмотри на зеркале», что на самом деле означало «на тумбочке в коридоре». Но говорили почему-то именно «на зеркале» и не как иначе. Хотя это было глупо – как на самом зеркале могло что-то лежать, ведь оно стояло перпендикулярно полу, и что-либо положить на него было практически нереально? Но говорили именно так. И никто не исправлял, и все прекрасно понимали, где это – «на зеркале».
В этом же коридоре, совсем не узком по сравнению с тем коридором из детства, «на зеркале» стояло несколько пузырьков с духами, и лежала, неуклюже распластавшись, связка ключей.
- Алексей, проходите ко мне - на кухню. Я пока чайник поставлю, - сказал голос, и послышалось мелодичное звяканье чашек.
- Сейчас, только разуюсь, - крикнул я, чуть громче, чем следовало.
Чтобы снять ботинки мне понадобилось не более пары секунд. В принципе, можно было и ничего хозяйке дома не говорить.
В несколько шагов, ступая по ковровой дорожке, я преодолел коридор, и встал, по обыкновению, в дверном проеме – есть у меня такая привычка. Я, если иду к человеку в комнату, становлюсь именно в дверном проёме. Мне об этом «домашние» часто говорят, да и я сам, в последнее время, стал на это внимание обращать. Правда, чем это вызвано, понятия не имею. Может быть я, тем что говорю с человеком из дверного проема, как бы оставляю за собой право в любой момент прервать разговор и уйти. Т.е так, находясь уже в комнате и еще не в комнате одновременно, легче оставаться свободным в выборе – шаг вперед – я здесь, шаг назад – я там… Да, наверное, так.
- Что ж вы, Алексей, в проёме стоите? Вы проходите, садитесь за стол. Я, вот, чайку свежего заварила. Или вы больше на кофе специализируетесь? – спросила обладательница голоса.
Честно говоря, если бы мне когда-нибудь пришлось рассказывать эту историю, я заранее знаю, что не стал бы упоминать о внешности этой женщины. Я бы, в первую очередь, попытался показать, КАК она говорит, т.е. эту до небывалого книжную манеру строить предложения и отточено-четко произносить слова, словно собирать клубнику – раз, ягоду сорвал, два, ягоду сорвал, того глядишь и у тебя уже целое ведерко. Одним словом КРАСИВО! Вот так, как только слушатели бы поняли о её голосе и речи, они бы поняли всё о её внешности. Получается, что как себе представляешь обладательницу ТАКОГО «полупожелого» голоса, так она и выглядит, точь-в-точь – полупожелая женщина, в темно синем платье по лодыжку. Этого достаточно.
- Мне, Александра Васильевна, кофейку бы… - робко, сам не замечая, что подстраиваюсь по её манеру речи, попросил я, так и оставшись в дверях. – А, вы как рассчитываете, где мы будем беседовать?
- Это вы мне лучше сами скажите где. Кто из нас должен знать, где лучше – на кухне или в зале?
- Тогда давайте лучше в зале. Там обстановка менее кухонная, - немножко поразмыслив, предложил я.
- Хорошо, Алексей, как скажете. Идите, тогда, в зал, располагайтесь. Это слева от кухни. А я кофеек туда принесу, - улыбнулась мне хозяйка.
- ОК! - улыбнулся я ей в ответ. - Только с одним условием…
- Это с каким же? – спросила хозяйка, так и не оторвавшись от процесса намазывания батона какой-то серой пастой.
- Я для вас Леша, и на «ты». Идет?
- Идет… Леша. А я тогда для тебя Александра и на «вы». Без отчества. Идет?
- Идет! - опять засмеялся я. - Вы, Александра, как-никак меня старше… И мне все равно тяжело было бы к вам на «ты». Так что все в порядке.
- А вот этого не надо. Я о своем возрасте сама прекрасно помню, - как бы грозно, нахмурилась Александра Васильевна.
Я опять вежливо хохотнул и пошел в зал.
Ну что ж, для первого знакомства очень даже неплохо – доброжелательные улыбки друг другу и при этом определенная дистанция. Я б даже сказал великолепно! Редко когда с клиентами такие отношения бывают – обычно или лезут в лучшие друзья, или боготворят, наделяя меня нечеловеческим совершенством, вздохнуть при мне лишний раз боятся, или могут ссаться меня, словно я им в любой момент горло перережу. Ни первое, ни второе, ни, тем более, третье меня не устраивает. Мало того что из-за такого старта работа хорошенько притормаживается, так еще и сил моих сколько уходит, пока они не поверят, что я обычный человек.
А здесь прям подарок небес. Бывает такое, но редко. Хотя тоже с выводами спешить не следует. Но определенно мне эта женщина приятна. Пока этого достаточно.
И так, зал. Зал, как зал. Самый что ни на есть обычный зал, обычнее некуда: диван и два кресла в светлых тонах, ковер во всю комнату, сервант, полностью загораживающий одну из четырех стен, красующийся хрусталем и книжками, небольшой столик между креслами, на котором стоит вазочка с букетом засохших полевых цветов, телевизор да «видик». Из украшений во всей комнате помимо вазы одна единственная картина-ширпотреб, изображающая банальный, с претензией на красоту, закат на море.
Скромно, уютно, чистенько, без вкуса… Я б даже сказал как-то по-советски, т.е. здесь явно живут точно также, как и в семидесятые-восьмидесятые. Квартира или врача, или учителя, или заводского бухгалтера. Одно из трех. Наверняка в этой комнате меняются только вещи, но не их расположение, как и жизнь обитающих здесь людей.
Я явно почувствовал что-то важное… осталось только осознать, уловив ощущения, ЧТО ЭТО. Работа началась!
Я закрыл глаза и попытался расслабиться, откинувшись на спинку мягкого кресла. Посидев так несколько секунд, улавливая каждое чувство, рождающееся внутри, я понял, что всё дело в воздухе, что именно с ним что-то не так. Он казался давящим и плотным, будто в него вплетены, невидимыми нитями, частицы железной тяжести. Вот именно! Тяжести… воздух вокруг меня ощущался настолько тяжелым, своей неподвижностью, что казалось будто меня, словно не удачливую бабочку, заперли в маленькую банку на потеху жестоким детям, заперев вместе со мной тесный воздух. И это несмотря на то, что балконная дверь была открыта настежь. Но казалось, что метавшийся за окном в приступе ярости теплый ветер не мог пробраться в эту комнату, не мог пробиться сквозь тяжесть растворенного в воздухе железа. И, наверное, именно из-за этого, комната, да и впрочем, как квартира в целом, замерла в неподвижности, наплевав на само время.
Именно так, сейчас я – бабочка, запертая в душной банке, без доступа воздуха…
Когда я открыл глаза и бросил взгляд в сторону открытой балконной двери, пышно-белесые облака, маленькими стайками рассекающие небесный монолит, показались мне настоящими преступниками, смеющими нарушать столь идеальную неподвижность… неподвижность времени и самой жизни, какую я не встречал никогда и нигде.
- А вот и ваш кофеек, - бодро сказала Александра Васильевна, аккуратно ступая, чтобы не расплескать черную густую жижу, по мягкому ковру.
- Ху-у-ух… - вырвалось у меня из легких застоявшееся в них облегчение.
Александра Васильевна прошла к столику, поставив на него чашку и блюдце с бутербродами, печеньем и мармиладом.
- Леша, угощайся, - Александра Васильевна села на диван, расположившись почти противоположно мне.
Я кивнул, в знак готовности принять гостинец, и скромно взял первую попавшуюся печенюшку.
Пока я жевал, Александра Васильевна молча смотрела в окно. Мне даже показалось, что она смотрит на облака и думает о том же, о чем и я минуту назад – о застывшем времени… тяжести воздуха… и страхе, что все это окажется сильнее инстинкта движения…
Образовавшаяся тишина гипнотизировала, заставляя в неё вслушиваться. Я поймал себя на том, что полностью перестал двигаться, замерев с кофейной чашкой в одной руке, и надкусанным бутербродом в другой.
Пустая тишина… такая может образоваться только в абсолютном одиночестве. Причем это одиночество должно существовать очень долгое время. Оно должно было жить здесь бесконечно долго, пропитав собой стены, мебель, предметы… и даже людей.
Воздух стал еще тяжелей, словно кто-то незаметно подсыпал, как корм рыбкам в аквариум, частицы тяжести.
Я посмотрел на женщину, сидящую напротив меня. Она все также смотрела в окно, но, казалось, это только физически она была здесь. Словно кто-то поставил сумку у входной двери, предварительно забрав из неё всё содержимое, и ушел, оставив её - опустошенную, пока она кому-нибудь не понадобиться, и её вновь не наполнят.
Я почувствовал, что женщина, уставившаяся невидящими блекло-серыми глазами в ярко-голубое небо, абсолютно пуста. Как говорится, на мели на все сто. Как сумка. Из нее забрали всё – кошелек, ключи, пакет молока и буханку хлеба, и даже зачем-то вытряхнули со дна шелуху от семечек и старые талончики на проезд в троллейбусе… всё забрали. Полная пустота. Осталась только оболочка из потрепанной красной ткани.
Я поставил полупустую чашку на стол, закинув в рот остатки бутерброда. Непроизвольно, а может и намеренно, я громко стукнул чашкой о поверхность стола. Александра Васильевна даже не шелохнулась, словно бы и не слышала резкий звук, словно бы он и не дошел до неё, увязнув на полпути в густом, как желе, воздухе.
Тяжелый воздух… замершее время… тишина, рожденная годами одиночества… опустошенность… всё это соединилось воедино и ожило в моих мыслях. Я явственно представил, а точнее увидел, как окружающее меня сливается, смешиваясь водоворотом, и принимает облик… чего-то… чего-то с длинными руками-щупальцами. Оно тянет свои слизкие конечности, пытаясь обездвижить добычу, а затем подтащить к себе, чтобы опутав тело проникнуть в жизнь и изуродовать её: заразив воздух непереносимой легкими тяжестью… умертвив рвущееся вперед время… наказав сжигающими душу одиночеством и тишиной…
Это эфемерное существо жило здесь уже многие годы, жило в пустой оболочке - сидящей напротив меня женщине.
- Александра Васильевна-а-а… Александра! – позвал я её. Она почти незаметно дернулась, на секунду крепко сжала веки, будто выходя из транса, и лишь только затем перевела взгляд на меня.
- Да, Леша? Извини, Лешь, я задумалась, - смущенно улыбнулась Александра Васильевна.
- Скажите, а вы одна живете? – спросил я её, хотя ответ уже знал.
Прежде чем что-либо сказать, она правой рукой заправила за ухо прядь выбившихся волос, а затем потерла мочку этого самого уха, в котором не оказалось сережки. Делала она все это так легко и естественно, что стало очевидно – все только что проделанные, но, в принципе, совершенно лишние, движения являются частью её способа думать, подбирая нужные слова. Полезная привычка, незаметно выкрадывающая пару лишних секунд перед ответом.
Мне даже показалось, что сейчас прозвучит длинный, витиеватый и вконец запутывающий монолог, но, вопреки моим ожиданиям, Александра Васильевна ответила коротко и очень информативно: «Уже много лет…».
Это означало, что чувства меня в который раз не подвели. Я вообще привык доверять им на все сто. А как иначе? Ведь чувства – это мой главный инструмент в работе. Когда имеешь дело с такой шатко-непонятной субстанцией, как «внутренний человек», всё имеет значение в тебе самом. Так или иначе, все, что происходит между мной и клиентом протекает через «внутреннего меня». Это значит, что я должен слышать даже самые незаметные колебания, происходящие внутри. В конце концов, я, как четко отточенный инструмент хирурга, утонченно надрезаю маски людей, высвобождаю их сущность, превращая все это в образы…
Образы… Я вдруг опять представил эти простирающиеся по всей комнате, в поисках живой души, щупальца. Бр-р-р… Фу! Аж не по себе стало.
- Видишь ли, Леша… я уже много лет живу одна. Очень давно, чтобы об этом вспоминать. Для меня это так же само собой разумеющееся, как для тебя жить бок обок с любимым человеком, - и она указала на мою правую руку, на безымянном пальце которой сверкало простенькое золотое кольцо.
- Ах, вы об этом, - сем не знаю почему, смутившись, проговорил я, - Если честно, то вы, Александра, подобрали не очень удачное сравнение. Потому что для меня «жить бок обок с любимым человеком» не само собой разумеющееся.
Я автоматически взял левой рукой кольцо и покрутил его вокруг пальца, повинуюсь недавно появившейся у меня привычке.
- Я всего лишь месяц как «живу бок обок» и только-только привыкаю к совместным мыслям и быту.
- Да уж… действительно неудачное сравнение, - сказала Александра Васильевна. - Но, надеюсь, вы поняли, что я хотела сказать?
Я лишь кивнул, предоставляя ей возможность продолжить рассказ.
- Мужа, как такового, у меня никогда не было. Мы прожили вместе всего несколько месяцев, после чего он просто исчез. Просто для него, но тяжело для меня. Не знаю, убежал ли он от своей сложной жизни, от больших долгов или от беременной меня. Я считаю, что он спасал свою жизнь. Так мне было легче примириться с его поступком…
Александра Васильевна замолчала на полминуты, а я лишь мог ждать.
- Сына звали также как и вас – Леша. Я его всегда называла Алешенькой. Так, мне казалось, ему больше шло. Его чрезвычайная чувствительность и оптимизм заражали нежностью всех окружающих. Поэтому Алешкой-Алешенькой он был для всех: соседей, друзей, учителей…
Еще с минуту молчания, будто моя собеседница ждала пока наполнится сосуд воспоминаний, чтобы его можно было опрокинув превратить в слова. Напротив меня сидела женщина, смотрящая глубоко внутрь себя, как в пустой, бездонный колодец.
- Впервые тишина поселилась в этой квартире за три дня до его девятого дня рождения… - глотая боль, но все же спокойно, продолжала рассказывать Александра Васильевна.
«… и живет здесь на пару с одиночеством до сих пор» - хотелось мне добавить, чего я, конечно же, не стал делать.
- Честно говоря, Леша, я попросила тебя приехать совсем не поэтому, – явно искусственно, заставляя себя, улыбнулась она. - Моя жизнь была достаточно тяжела, и боли в ней тоже хватало, чтобы можно было позволить себе стать сумасшедшей. Но, как надеюсь, ты уже успел заметить, я самая обычная старушка, со свойственной для людей моего возраста ностальгической сентиментальностью.
Говоря все это, Александра Васильевна делала явно заметные ударения на словах о своем возрасте. Слово «старушка» она произнесла так, что мне тут же захотелось убедить её в обратном.
- Не прибедняйтесь, Александра. О какой «старушке» вообще идет речь?! Большего наговаривания на себя я не слыхал за всю свою жизнь.
Александра Васильевна довольно улыбнулась, видимо получив именно то, на что так не умело напрашивалась. Дальше тему подхолимажа мне продолжать не хотелось, и я решил сразу перейти к делу.
- И так, для чего же вы все-таки попросили меня придти? Сгораю от любопытства…
Александра Васильевна кивнула, как бы подобралась всем телом, и сделала серьезное лицо, как и полагается при разговорах на серьезные темы.
Если честно, то я совершенно не лгал о своём любопытстве к проблеме, побудившую эту «самую обычную старушку» обратиться за помощью к психологу. В моей практике консультации с подобными клиентами достаточно редки. А если быть еще точнее, то вообще «из ряда вон». Женщине, между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью, да еще и одинокой, я пытаюсь помочь впервые. И дело совсем не в том, что она мне в матери годиться. Нет. Я уже давно для себя решил, что младше, не значит глупее. Ведь не важно сколько человек прожил на земле, а важно как он это делал. Люди могут быть несчастны, как в тридцать один, так и между пятьюдесятью пятью – шестьюдесятью. То же самое относится и к успеху. Если ко мне успех пришел к тридцати с небольшим, то я им могу поделиться как с подростком, так и со стариком, все равно.
Так почему же в этом возрасте редко кто обращается к специалистам-мозгоправам? Наверное, потому, что у её ровесниц кризис среднего возраста давно прошел, с выходом на пенсию смирились, осталась после всего этого только философия «доживальца» - «жизнь уже прошла, осталось только дожидаться смерти, зачем мне психолог». Аминь!
А тут на тебе – никакого человека, ради которого Александре Васильевне стоило бы жить, нет, и это её совсем не беспокоит. А есть какая-то другая загадочная причина требующая моего вмешательства. Разве не любопытно?!
- Я не могу справлять нужду, если в туалете двери закрыты… - на полном серьезе, с чрезвычайно сосредоточенным лицом, сказала Александра Васильевна. Было видно, насколько тяжело далось ей это откровение – тело напряглось, словно готовилось принять ответный удар или насмешку.
Не бить, не смеяться я не хотел. Даже наоборот, меня самого сейчас пни, я б даже ничего не заметил – настолько произнесенные только что слова меня ошарашили своей неожиданностью. Что уж тут говорить, я явно растерялся.
- А-а… Хм-м-м… - только это и смог я выдавить из себя, не зная что сказать.
Александра Васильевна пристально всмотрелась меня и чутко уловив мою растерянность, с легкостью выдохнула свое напряжение, поняв, что никто над ней смеяться не собирается.
- Неожиданно я?! Надо было вас немножко подготовить, – сказала она виновато улыбнувшись.
- Да уж… как-то не ожидал, – ответил я ей такой же виноватой улыбкой.
- В общем… именно по этой причине, я решила обратиться к специалисту, то есть к вам, Леша.
- Мне не совсем поня… - начал, было, я, но Александра Васильевна перебила меня, быстро догадавшись, о чем мне хотелось узнать.
- Сейчас поясню. Когда я захожу в туалет, чтобы справить естественную нужду, я не закрываю за собой дверь. Просто потому, что мне хочется, чтобы она была открыта. Вот так, мне приятно сидеть в туалете, когда дверь открыта.
Я нахмурился – таким образом, у меня на лице отображается процесс активного «думанья».
- Поверьте, Леша, за всю свою жизнь я привыкла справляться с проблемами сама. И здесь, соответственно, я попыталась найти какой-то смысл, прежде чем обратиться к вам.
- Но, как я понял, раз я сижу здесь, ваши поиски не дали результата… – я потихоньку начал приходить в себя и возвращался к роли, за которую получал деньги.
- Вы совершенно правы, Алексей. Я не нашла информацию походящую под мой случай, – почему-то Александра Васильевна опять перешла со мной «на вы», даже не заметив этого.
- Если не секрет, где вы искали ответ? – поинтересовался я.
- В учебниках психиатрии и психологии неврозов. Мне довелось «перелопатить» целую гору специализированной литературы. Но, увы… или, наоборот, к счастью, ничего подходящего. Есть, конечно, что-то похожее. Вот, например, клаустрофобия…
- Честно говоря, эта мысль тоже пришла мне в голову, и я как раз собирался задать вам пару наводящих вопросов.
- Нет-нет, Леша. У меня точно этого заболевания нет, это не оно. Я думала и так, и эдак. Нет! Вам нужно подтверждение? Получите… Во-первых, я спокойно езжу в лифтах и ковыряюсь в своем маленьком, тесном чулане...
Я довольно хмыкнул, одобряя гладкость рассуждений Александры Васильевны, и наслаждаясь её умением красиво говорить.
- …во-вторых, - продолжила она линию доказательств, - сидя в туалете с закрытой дверью, я не чувствую ни паники, ни что воздух заканчивается, мне не кажется что стены меня раздавят. Ничего такого у меня нет.
- Тогда в чем же дело? Что же вам мешает сидеть в туалете, закрыв двери!? – недоуменно воскликнул я.
- А черт его знает! – в такт мне, пожала плечами Александра Васильевна. - Я понимаю, сидя в туалете, что не получу… м-м-м… удовольствия от процесса, (ради бога, извините за подробности) пока двери туалета не будут распахнуты. То есть я в самом начале нашего разговора не совсем верно выразилась. Я могу сидеть в туалете с закрытой дверью и вполне удачно выполнять свою туалетную функцию. Однако, мне это совсем не по душе. Вот такая идея фикс. Ну, доктор, что вы на это скажете?
Нет, ну а что я на это могу сказать?!
- Вы кому-нибудь мешаете открытой дверью? – спросил я её.
- Нет. Как я уже говорила, в этой квартире некому возмущаться моей… м-м-м… странностью, – ответила Александра Васильевна, видимо еще не до конца поняв к чему я веду.
- Может быть, вам самой это чем-то мешает?
- Тоже нет… как говорится «своё не пахнет», - улыбнулась она.
- Так почему же вы тогда хотите избавиться от этой… скажем… особенности вашего характера?
Александра Васильевна громко рассмеялась.
- Леша-Леша, ну вы даёте! Никогда не думала назвать это «особенностью моего характера». Уморили вы меня…
Я довольный разделил с Александрой Васильевной её веселье.
- Даже и не знаю… почему? По-че-му? Нет, а на самом деле – почему?! Это никому не мешает, в том числе и мне, жизни не угрожает… Почему? Наверное, потому, Леша, что все люди, в цивилизованном обществе ходят в туалет, закрывая за собой двери. Вот я и подумала, что у меня какая-то болезнь.
Александра Васильевна опять не удержалась и прыснула счастливым смешком.
Пока я собирался, Александра Васильевна копошилась на кухне.
- Подожди меня, Леша, - крикнула она с кухни, - сейчас вместе пойдем.
Я стоял в коридоре, готовый в любой момент перешагнуть порог, пока Александра Васильевна хлопала дверцей холодильника, гремела посудой, открывала-закрывала кран, шуршала пакетами…
На всё-провсё у неё ушло минут пять. Когда она наконец таки появилась, в руках у неё был полупрозрачный пакет, с какой-то мешаниной, мерзко-несъедобного вида.
Я было подумал, что она решила меня чем-то угостить, как часто поступают благодарные клиенты. Но, как видно, ошибся. Ведь содержимое пакета даже с натяжкой нельзя было назвать угощением, скорей, просто мусором.
- Это угощенице, - ответила Александра Васильевна на мой немой вопрос, проследив за взглядом. – Но не волнуйтесь, не для вас, Леша… – поспешила она меня утешить, заметив, как я стремительно зеленею.
- …пойдемте.
Александра Васильевна взяла лежащие «на зеркале» ключи и выключила свет. Я перешагнул в прохладу подъезда и стал ожидать, пока Александра Васильевна неумело возиться с дверным замком, пытаясь закрыть его одной рукой (другая была занята увесистым пакетом). Честно говоря, помочь, подержав этот пакет, мне даже не пришло в голову.
Наконец, мы стали спускаться. Только лишь опустившись на бетонный пол первого этажа, и вновь увидев железную дверь подъезда, я вспомнил о дороге сюда, и тут же меня поразила догадка, для чего Александре Васильевне пакет и что в нем.
Пришедшая в голову мысль меня настолько ошарашила, что я даже резко остановился, потеряв всякую энергию к движению. Александра Васильевна словно бы ничего не заметив, обогнула меня, как декоративный столб, направившись к выходу. Нажав на светящуюся красным кругом кнопку, позволяющую отворить двери, она пропала в блеклых лучах уходящего дня.
Как только Александра Васильевна скрылась из виду, внутрь подъезда прошмыгнул пухлый мужчина, цветом лица, а точнее его бледностью, выдающий недавний испуг. Он быстро просеменил мимо все так же стоящего меня, сверкнув исподлобья злобными глазками и, судя по звукам, торопливо скрылся в лифте.
Постояв еще с пару секунд, я, глубоко вздохнув невкусный подъездный воздух, побрел вслед за Александрой Васильевной.
Как оказалось на улице был вечер. Не совсем, конечно, вечер, но и днем уличную освещенность назвать было нельзя. Ветер всё также шуршал прическами деревьев. Так же, как и полтора часа назад, это был идеальный конец июня - градусов двадцать с копейками.
Ни кошек, ни Александры Васильевны не было видно, хотя посмотрел я внимательно. Хотя…
Я спустился с крыльца, одним махом преодолев пять длинных ступеней, и повернул направо, в сторону остановки. Так и есть!
У основания стены, за которой по идее располагалась лестница, пронзающая все этажи здания, стояла Александра Васильевна, уперев пустые руки в бока, и довольно улыбалась. Её влюбленный взгляд смотрел на копошащуюся у ног кашачью тьму. Это месиво из хвостатых бестий, грозно чавкающих на принесенным «гостинцем», толпилось чуть ли не друг на друге, но при этом, никто не дрался, не шипел, не фыркал. Все дружно поглощали еду, уложенную на длинную доску.
- Разве не прелесть?! – счастливо обратилась ко мне Александра Васильевна.
Я проглотил застрявший в горле ком.
- Э-э… м-м… честно говоря, меня это немного пугает, - честно признался я ей.
- Что именно? – не совсем поняла меня Александра Васильевна.
- Ну… все это… Такое количество кошек... то как они дружно-слаженно жуют… как они до этого мирно сидели, когда я сюда шел…
- А-а-а… Вы про это… - задумчиво протянула Александра Васильевна и подошла поближе ко мне. – Вы, Леша, не первый человек, кому это кажется страшноватым. Если по правде, то все соседи меня «мордуют» за это уже который год. Только я все равно продолжаю, изо дня в день, подкармливать моих маленьких друзей. Будем считать, что это моя отдушина, моё хобби, или так я самовыражаюсь – выбирайте любое из этих объяснений… только, пожалуйста, не анализируйте…
- Именно этим я и занимался. А что, так видно?
Александра Васильевна кивнула.
- Не надо анализа, Леша. Я сама всё прекрасно знаю – что, зачем и почему…
Я смотрел на кошек и, видимо, чуть попривыкнув, уже не видел их столь зловещими. А может, просто разгадав причинно их скопища, налет таинственности исчез, и из проделок демонов они превратились в толпу голодных зверей. И вполне, кстати, безобидных. Кошки, как кошки.
- Сейчас было бы разумно задать вам, Леша, совершенно неразумный вопрос, на который я и сама знаю ответ.
Я вопросительно посмотрел на Александру Васильевну. Её взгляд всё также был устремлен на кошек. Она, следя за ними, словно медитировала, как бы находясь в трансе, о чём и говорил её застывший взгляд.
- Этот вопрос – знаете ли вы, каким образом, за три дня до своего девятого дня рождения, погиб мой Алешенька? Правда глупый вопрос? Откуда вы можете это знать? – она перевела свой взгляд на меня, от чего мне стало холодно, словно пустота, заключенная в этом взгляде, потянулась ко мне, «внутреннему мне».
- И в самом деле, глупый вопрос, – согласился я.
- Его загрызли две собаки… буквально превратили в бесформенный кусок плоти… лишив его всякого сходства с человеком… Никогда бы не подумала, что мой Алешенька раньше меня превратиться в фарш…
- «Фарш»?! – новая волна тошноты навалилась на меня.
- Да… именно так написали через несколько дней после случившегося, болончиком на этой самой стене, остроумные подростки – «Здесь был фарш»… и поставили стрелочку вниз, указывающую на то самое место, где лежал сын…
Я глубоко дышал, пытаясь затолкать чувства подальше от разболевшейся головы.
- Сосед держал пару псов - доберманов. Вот так… Как оказывается легко может управлять, разрушая, чужими жизнями, глупый человек с преданными ему убийцами без поводка, – она горько хмыкнула. – Соседа даже не наказали, только собак усыпили… Но через пару месяцев у него появились такие же забавные щеночки, какими когда-то были те две псины. Каждый раз, когда наши с ним пути пересекались, он шел гордо, словно бы это я преступила чужую жизнь, а не он. Гордо, но никогда… никогда не направляя взгляд мне в глаза… гордо смотря сквозь меня.
Спустя год после смерти сына, в тот самый день, когда его не стало, я, возвращаясь из магазина, обратила внимание на маленького котенка, который жался к этой вот стене. Мне захотелось его накормить, что я сразу и сделал. Так, каждый вечер, я стала выходить во двор и подсыпать различную снедь в миску, вне зависимости были кошки поблизости или нет… в одно и то же время – в девять… каждый божий день… круглый год… Кошек становилось все больше и больше.
Иногда, выходя на улицу, я находила вблизи дома кошачьи тела, разодранные клыками псов. Конечно же, совсем не стоит труда догадаться, чьих это было рук дело – в окрестности только у одного человека могло возникнуть желание воспитывать в собаках такую жестокость, под стать хозяину.
Но, несмотря на постоянную угрозу со стороны собак соседа, уже к половине девятого, двор, вокруг моего подъезда, заполняло все большее число кошек, мирно ожидающих меня с пакетом в руках.
В конце концов, кошек стало столько, что псы соседа и все остальные собаки близлежащих домов стали бояться выходить на улицу. Хотя никто не мог доказать, но трупы собак «вешали» на моих кошек. А я, в принципе, и не отрицаю, что это они… я даже довольна этим.
Так как сосед зарабатывал на жизнь разведением своих собак, ему пришлось сменить адрес. В его квартире теперь поселились совсем другие люди, с аллергией на собачью шерсть.
Александра Васильевна смотрела, улыбаясь, на уже наевшихся животных, довольно вылизывающих свою шёрстку.
- Это было маленькое глупое возмездие, за моего сына, когда-то давно забравшего с собой меня. А сейчас я уже никому не мщу – просто не знаю как жить иначе, не вынося каждый день, ровно в девять, еду моим кошкам.
Александра Васильевна глубоко вздохнула.
- Видишь, Леша, и анализ не нужен. Всё уже обдумано-передумано вдоль и поперек. Конечно же, туалетная дверь - ничто, в сравнении с этой, никак не желающей заживать раной. Я знаю, что именно её и надо лечить. Поверь, Лешенька, всё знаю… но… не хочу. Эта боль, как та дверь, которая никогда не должна закрываться, потому что не должна. Потому что я так хочу – превратить свою пустую и одинокую жизнь в открытую дверь, чтобы из неё могло свободно утекать время.
Я молчал и думал, думал и молчал, пока Александра Васильевна глубоко и громко вздохнув, наигранно бодро не произнесла:
- Ну, Алексей, вам пора. Да и я уж пойду телевизор смотреть. Спасибо вам за сегодня.
Я кивнул:
- До свиданья, Александра Васильевна.
- Всего хорошего, Алешенька… Пока…
И она ушла, легонько стукнув железной дверью подъезда.
«Потому что я так хочу…» - сказала она, распахнув настежь еще одну дверь, которая никогда не закроется.
16.07.2008
|
